Eminem – River (feat. Ed Sheeran)
Завтра наступило слишком быстро – первая мысль в голове Минхо с утра. Ему хотелось закрыть глаза и вновь уйти в небытие, но часы на прикроватной тумбочке считали иначе. Его сон продлился семь часов. Семь долгих часов в таких костлявых, но, тем не менее, удобных руках Джисона. Руках Джисона. Джисона. Вдруг Минхо осознал, в какой критической ситуации находился, и тут же попытался вскочить с кровати. Неудача. Ноги Джисона, как самые длинные и вьющиеся водоросли, сплелись с его собственными когда-то посреди ночи, а хватка поперёк талии была настолько крепкой, что Минхо оказался не в состоянии подняться. Одного взгляда на пушистые ресницы, подрагивавшие во сне глаза Джисона и его гладкие щёки хватило, чтобы Минхо стало не по себе. Внизу всё скомкалось, забушевало, перемешалось и неприятно засвистело – стянуло в ненависти к себе. Джисон во сне – по-сказочному красив, самый настоящий принц. Тот, до чьего уровня Минхо никогда не дорастёт. Он выглядел мирным, довольным. И Минхо хотелось остановить время или позволить себе оставаться на ровном месте до скончания веков. Он бы ни на миллиметр не сдвинулся, позволь ему… собственная совесть. Но он не мог себе разрешить подобного, и это резало по живому в нагло неравном кумите, потому что Джисон не сможет долго оставаться таким. Счастливым. Минхо знал, что это мирное выражение лица сменится свинцовым, хмурым совсем скоро. Из-за него. Вобрав глоток воздуха, Минхо попытался выпутаться из конечностей, не разбудив Джисона. Нога вырвалась из плена моментально – Джисон даже не дрогнул. Что больше всего напрягало Минхо, так это обвитые вокруг его талии руки со всеми своими выступающими синими и фиолетовыми венками. Он чуть подхватил обе одновременно и попытался нырнуть под низ. Победа маячила на горизонте, Минхо был в шаге от неё, однако в какой-то момент Джисон дёрнулся. Младший громко промычал, почти что сонно прорычал, потирая глаза рукой. Он еле разлепил веки, проморгавшись. Минхо даже не мог представить, почему Джисон так удивился, когда разглядел его рядом с собой. Он тут же уселся на край кровати, отодвинувшись подальше и выстроив личное пространство, и разглядывал Минхо удивленными глазами. Будто проснулся со своим двойником. Минхо его двойником не был, так что чего испугался Джисон – непонятно. — Ты проснулся, — изумлённо прошептал он. «Да нет, сдох во сне, вот было бы неудивительно», — сказал бы Минхо, но: — Прости, прости, я не хотел тебя будить… Я-я просто… мы лежали в-вместе, и я хотел встать, — Минхо вздохнул, зная, что нёс откровенную херню, очень странную херню. — Но твои руки и… — Я понял тебя, — усмехнулся Джисон, и сердце Минхо никогда так сильно не разрывалось надвое от одного лишь его лица. Он смотрел на него с обожанием в глазах. И болело всё в Минхо лишь от того, что этому не суждено было длиться вечность. Он встал в озадаченном поиске своей кофты и прочей одежды, когда осознал, что ничего, кроме нижнего белья, на его теле не висело. Минхо никогда не смущался подобно тому, как было сейчас, особенно после того, что произошло несколько часов назад, когда Джисоновы глаза видели буквально всё от «А» до «Я». Но сейчас всё было иначе. — Мне нужно в уборную, — Минхо никогда не смывался так быстро. Ответа Джисона он так и не услышал – дверь закрылась раньше. Минхо заперся, даже если знал, что Джисон ни в жизнь не решил бы помешать ему. Однако казалось, что этот несчастный замок мог дать ему резиновое время, которое бы тянулось и тянулось так, что все мысли Минхо изучил бы как свои пять пальцев. И от такого личного самозаточения становилось чуточку спокойнее, но не хватало лишь возможности разораться, чтобы порвать лёгкие в пух и прах. Только знание того, что дом принадлежал Джисону, останавливало от воплощения столь по-подростковому дебильной идеи. Тупо, тупо, тупо. Стоило серьёзнее оценить последствия своих действий. Их пиздецовый масштаб. Скатившись по стенке на пол, Минхо зарылся лицом в недавно найденные не застёгнутые до конца джинсы. Пульсировали в голове одни вопросы – один и тот же, на самом деле: «Какую хуйню я сотворил?». Он с Джисоном… переспал. С одной стороны, витало ощущение, будто Минхо это лишь приснилось; ситуация была настолько сюрреалистичной, что даже объединение Северной Кореи с Южной казалось реальнее. Это будто… не с ним всё приключалось, будто он наблюдал за развитием событий издалека, пока актёра главной роли вдруг не отстранили от съёмок из-за наркоты и сценарий первого плана не вручили ему. Растерянность, неподъёмный стресс. Это не хорошо как минимум, это отвратительно как максимум, это пиздец как потолок. Такое тупое чувство, он такой тупой. Он знал, что это отразится на их взаимоотношениях, на отношениях со всеми ребятами. Он знал всё это с самого начала, но даже эти сырые и грязные мысли его от совершения «греха» не упасли. А припасли, так сказать, будто сговорились подтащить к огню поближе – Минхо, словно любопытный маленький ребёнок, решил коснуться пламенных языков, обогревающих пальцы и нос. Дотронулся. Обжёгся. А теперь делай, что хочешь. Изворачивайся, мама не поможет. Минхо боялся, что Джисон его чувства не примет и не ответит подобным взамен, но в то же время – он хотел этого больше всего на свете. Чтобы он их не принял. Потому что он верил в то, что не выйдет у них ничего и будущее они совместными кирпичами не построят. А если у них и получится, то оно выйдет настолько вялое и неустойчивое, что кирпичная кладка тут же расклеится. Никакого будущего. Минхо не был готов. Но как все эти мысли сумасшедшего изложить Джисону? Как объяснить то, что это не Джисон главная проблема, а он сам и его боязнь доставить дискомфорт, который, Минхо совершенно точно знал, нашёл бы место в их романтических отношениях. Проблема – только он. Он и его негативное влияние на людей. Он не так хорош. Он совсем не хорош. А Джисон… Джисон этого не заслуживал ни единой фиброй – он заслуживал того, кто осчастливит его и не заставит пожалеть. Того, кто будет уравновешивать на весах его тяжёлое золотое сердце. Это явно не маловесное тернистое сердце Минхо. Минхо хотелось испариться в тени. Ему было страшно находиться в доме Джисона и созерцать его лицо. Ему-то и своё страшно было видеть… Нужно срочно домой. Нужно время на подумать, подумать хорошенько. В абсолютном неведении своих дальнейших действий Минхо вздохнул, рвано и убиенно, и с намерением дать Джисону понять, что этой ночи не должно было случиться, встал и вернулся в спальню. Он бы туда и не пошёл, но ему не хватало смелости, чтобы срать на все эти вещи и общественное порицание на такой себе уличный натурализм. Джисон нашёлся на кровати с закрытыми глазами; он тут же сел, заслышав шаги Минхо, даже самые тихие. Минхо сел, зарывшись зрачками куда-то в одеяло. Пытаясь, как ниндзя, не попадаясь в оковы глаз противника, выцедить на кровати свои носки. Минхо был уверен, что они затерялись где-то в постели, но найти никак не мог. — Ты выспался? — спросил Джисон, хрустя руками. Минхо утвердительно промычал, продолжая выискивать носки. — У тебя всё хорошо? — на этом моменте Минхо замер. Всё совершенно точно не хорошо. Ситуация сюр. — Я имею в виду, после вчерашнего у тебя… ничего не болит? Душа, блять, болит. Срать на жопу. Минхо наконец взглянул на него: — Всё хорошо, — и снова отвёл глаза. Невыносимая пытка для него. Джисон снова переживал, заботился, а он плевал на всю любовь к себе. — Это… это хорошо, — прошептал Джисон. — Просто хотел убедиться, что было не слишком и всё такое. Это было слишком. Это было чересчур. Но Минхо лишь помотал немо головой, испытывая чувство лёгкого спокойствия, когда один из носков нашёлся под подушкой. — Я думаю, что нам стоит поговорить о том, что произошло ночью. Минхо застыл. Он знал: его казнь близилась. Он знал, что притвориться снова – затея сказочного долбоёба. А он им и был, не поспоришь. Просто признаваться самому себе крайне стыдно было. — Не думаю, что стоит, — он знал, что звучал грубо. Да он, блять, столько всего прекрасно знал, но все эти знания из него второго Иисуса не делали. Поиски пары носку продолжились. Пара Минхо тоже тут же валялась, но он её в упор не замечал. И Джисон, как всегда, всё видел насквозь. Он подсел поближе, продолжая неуверенно мять постельное бельё: — Эй, — не грубо – нежно, без недовольства, тихо и осторожно – обратился Джисон, поглаживая Минхо по плечу, — что такое? Ты в порядке? Обычно Минхо таял под подобными касаниями, словно эскимо на палочке под палящим солнцем, но не сейчас. Сейчас он вздрогнул, и рука Джисона оказалась сброшенной, несправедливо, неправильно и незаслуженно. Минхо и это знал, но продолжал вести себя эксцентрично. И Джисон, этот невероятный-сказочный-волшебный Джисон, отодвинулся, тут же уловив новые границы: — О, — стушевался он, — прости, Минхо. «Не извиняйся, — хотел прокричать Минхо, — не смей, даже не думай». Это он должен был извиняться и падать в колени. Но Минхо лишь вздохнул в облегчении, что второй носок нашёл. Он его тут же схватил и пошёл вон из спальни. Теперь принялся рыться в рюкзаке, сидя на корточках в коридоре. — Прости, если напираю, но я правда считаю, что нам стоит поговорить, — повторился Джисон. Закидывая рюкзак на плечи, Минхо плюнул своими словами в чистую душу Джисона: — Я не хочу говорить об этом. — Почему? — настаивал Джисон. — Потому что не о чем говорить. — Не о чем? — Не о чем, абсолютно не о чем. Прошлая ночь – ошибка системы, сбой. Этого не должно было случиться, — Минхо рубил, вообразив себя палачом. Хотя сам знал, что заткнуться было просто необходимо, он знал о своём неправе решать судьбу Джисона. Он знал это, как и всё, прекрасно, на честную двойку. — Ладно, — кивнул медленно Джисон. Вот он знал всё на пятёрку, — я тебя понял. Понял. Минхо, не задавая вопрос, ждал пояснения. Продолжения, хотя лучше бы перемотал сразу в конец. Только вот надо бы в самое начало, чтобы подобной хуйни не учудить. — Послушай, — Джисон глядел на него с явным желанием расставить весь хлам по полочкам, — я не собираюсь умолять тебя выйти за меня и даже предлагать стать моим парнем не собираюсь, и мы даже не обязаны продолжать вот это вот всё: твои причины не хотеть отношений кристально прозрачны. И это нормально, мы ничего не должны делать с этим. Сотый, миллионный, миллиардный раз сердце билось, его осколки всё крошились и крошились – через сердцерубку проходили. Джисон даже сейчас думал не о себе, а о нём. — Но даже так, когда ты не хочешь думать обо всём, о нас, нам всё ещё надо обсудить кое-что. Например, ночь. Потому что мы кое-что вчера натворили и каждый из нас наговорил кое-что. То, что надо бы обсудить на трезвую голову. Минхо больше всего на свете хотел согласиться, сесть и обговорить всё, прийти к какому-то взвешенному и ясному решению. Но он не мог. Не мог разлепить губ, слипшихся на суперклей, не мог и слова вымолвить. Но вдруг нашёлся с силами продолжить душить Джисона: — Это бессмысленно, — прошептал он и только потом задумался над тем, что с уст его слетал невиданный нонсенс. — Что ты имеешь в виду? — спросил Джисон. — То, что случилось, Джисон, — прошипел зло Минхо, тут же мысленно себя наказывая. — Это не то, о чём я готов говорить, потому что я напуган, потому что то, что мы совершили, тупо и бессмысленно. Этого не должно было случиться. — Ты издеваешься надо мной? — наконец терпение Джисона лопнуло. «Убей меня уже, убей, я заслужил». — Нет, — покачал головой Минхо. Он оглянулся и принялся обуваться. — Значит, — сухо хмыкнул Джисон, — ты говоришь, что… Ты согласился, что думал о нас как о чём-то большем, поцеловал меня, признался и усугубил ситуацию ночью, а теперь сам утверждаешь, что всё это ошибка. У тебя биполярка, Минхо? Минхо не мог смотреть в эти налитые яростью глаза. Если он посмотрит – рассыпиться вслед за сердцем. Насколько же он был смешон, бессердечен… он всё убивал без разрешения. Только вот, если бы вместо всех обидных слов Минхо сказал, насколько сильно ему Джисон был небезразличен, вся ситуация вышла бы на новый уровень пиздеца. Что то, что это – хуйня. — Я не мог мыслить трезво. Я сожалею, что обманул тебя, — ни капли, это всё было от сердца. И все эти извинения. Да не сдались они Джисону. Ни одно изречённое извинение не способно зашить обиду в душе. — Я совершенно не врубаюсь в твою логику. Точнее, в её отсутствие, — сказал Джисон. «Не поверишь, я тоже,» — подумал Минхо и сказал: — Я думаю, нам стоит притвориться, будто ничего и не было. — Значит, для тебя это действительно ничего не значит? — тон Джисона снова сменился. Стал такой… убитый. Незаслуженно убитый. Но Минхо уже не мог воскресить его. — Я не знаю, о чём думал вчера, так что… не могли бы мы просто забыть об этом? — самый отвратительный и совершенно не рабочий исход, Минхо знал: эта ночь – отныне татуировка в памяти каждого из них. Она же была первой, она же была единственной. — Я не хочу забывать, Мин, — обида в Джисоне кипела – в Минхо кипело желание вскрыться, — потому что для меня это кое-что значит, и я считаю, что для тебя тоже. Просто ты не хочешь об этом говорить мне. Я уже сказал, что это нормально и я не собираюсь… — Почему ты вообще задумываешься об этом, когда найти любого другого человека для секса для тебя – совсем не проблема?! — перебил его Минхо. Ему всё было ясно, ему было не за чем смотреть на Джисона, и он боялся этого больше всего. Боялся ещё и молчания Джисона. Джисона, которому тоже всё стало ясно, который теперь выстроил для себя новые рамки. Вписался в них, как бы противно самому ни было. — Ты ш-шутишь. Я знаю, что ты не это имеешь в виду. Джисон всегда был прав. Он всегда знал, когда Минхо говорил правду, а когда врал, в то время как сам Минхо не мог отличить своих слов и расфасовать их на свет и тьму. Конечно, он шутил – ему самому хотелось в это верить. Ему не хотелось думать, что это он сейчас так бесцеремонно и жестоко повернулся к Джисону спиной, выставив ножи. Без причины. — Д-да, ты прав, я… прости, — извинился Минхо и решился посмотреть на фыркающего младшего. — Вау, — усмехнулся он, — окей. Он был ранен, эту рану Минхо видел даже сквозь слои одежды, кожи, костей рёбер, жилки сердечных мышц. Минхо ранил самые жизненно важные органы, глубоко и метко. И меньше всего на свете ему бы хотелось видеть летальный исход Джисоновой системы, его разбитость, его несчастье. — Я правда не имел это в виду. — Нет, все нормально, — хмыкнул саркастично Джисон, — все и так считают меня эскортницей ебаной. Когда начнешь так же думать ты – это был всего лишь вопрос времени. — Джисон… — Нет, я всё понимаю, всё правда нормально. Ты поэтому переспал со мной? Потому что думал, что я так легко соглашусь на следующее утро разойтись, как в море корабли? — Джисон, это не то, что я хотел… — Я тебе сказал, что всё понимаю, можешь не извиняться, — таких бешеных глаз Минхо ещё никогда не видел. Они слезились, они хотели… Минхо сглотнул. — Ты прав, на что я вообще мог рассчитывать с тобой, мне просто нужно было подцепить кого-нибудь на улице и потрахаться, да? Обида Джисона была справедливой – одна из немногих вещей, что сейчас были правыми. Правым было и желание Минхо стереть себя с лица земли, потому что он был единственной причиной разочарования Джисона. — Мне не стоило целовать тебя той ночью, — еле слышимо прошептал себе под нос Джисон. — Это была не твоя вина, мы оба были пьяны… Тут же Минхо заглох. Сказочный долбоёб. Он никогда так не проёбывался, и этот взгляд преданного человека, как стрела огня, застрявшая в нём, заставляла все внутренности кровоточить. Джисон быстро распознал, что услышал. Все эмоции на его лице в конечном итоге смешались в злость и досаду. — Так значит ты помнишь. В уголках глаз скопились предательские слёзы, Минхо так хотелось, чтобы это он так рушился, а не Джисон. Это был первый раз, когда он увидел Джисоновы слёзы, и видеть их снова – худшее из мучений. — Ты меня прости, но я настолько шутка для тебя? Я эксперимент? Ты считаешь нормальным целовать меня, потом спать со мной, а потом устраивать цирк одного актёра просто потому, что я – это я? Ты меня ненавидишь, да? — Я бы никогда не смог тебя ненавидеть, — тихо ответил Минхо. — Да нихуя так не кажется! — крик Джисона… страх Минхо. Слеза, скатившаяся по щеке быстро и тяжело, – свежая рана на битом осколке сердца. — Я тебе доверял, Минхо, я считал тебя самым близким другом! А после такого, как ты думаешь, что у меня в голове? Что мне думать о тебе?! Скажи мне, пожалуйста, что мне теперь думать о себе, когда мной воспользовались?! Дважды, Минхо, ты только вдумайся! Я знаю, я понимаю, что тебе тяжело после всего, что случилось из-за этого ссаного подонка, но я… я не попытка вспомнить старое, я не научный эксперимент. Я живой. Ты – человек, от которого я ожидал подставы меньше всего. Ты моё наказание? Минхо будто дали под дых. Но лучше бы ему физически уже втащили. Втащили за то, что за десять минут он умудрился разрушить всё. Он подорвал доверие Джисона к себе. А это для него всё. И он только что взорвал его. Минхо сделал шаг навстречу Джисону. Он хотел извиниться, зная, что ничего уже починить не мог. Но только бы успокоить… — Я правда не… — Уходи. Убирайся отсюда. Джисон никогда не смотрел на него так. Никогда не говорил с ним так. И это отношение он заслужил. Минхо самого себя боялся, того факта, что это он так смог человека сломить, что это у него было столько власти над Джисоном, чтобы растереть его в пыль. — Я что, неясно выразился?! — Джисон снова закричал, когда Минхо со стеклянными глазами не сдвинулся с места. — Уходи! Я не хочу тебя больше видеть и говорить с тобой тоже! Никогда больше! Вздрогнув, Минхо бросился на выход с рюкзаком наперевес и игрушкой в руках, зажатой крепко-накрепко. Он никогда в своей жизни не двигался так быстро: не садился в машину, хлопнув дверью, не выжимал газ, будто убегал от смерти. Никогда не чувствовал себя так горько даже без слёз. И это не он должен был сейчас рыдать как сука, это не он был на том месте, чтобы ему это простили. Он не мог поехать домой, не мог смотреть в глаза друзей Джисона. Не после того, что натворил. Оставаться в одиночестве он тоже не мог, потому что больше всего на свете ему теперь хотелось сделать себе так же больно. Поэтому двинуться в сторону дома Момо – лучшая из идей нового дня. Минхо оказался у комплекса быстрее, чем успел осознать свои действия. Так же быстро вскочил по ступеням, проигнорировав наличие лифта и звонка – стуча в дверь безысходно и истерично. А дверь открыла не Момо. — Минхо! — улыбка Саны, размазанная по лицу, никак не могла отпечататься и на его тоже. — Привет! Что случилось? — Мне очень нужно поговорить с Момо, — пролепетал он в нетерпении. — Точно, — цокнула Сана и посмеялась над собой, — зачем я только спрашивала. — Да, — Минхо попытался подхватить её смех. — Малыш! Тут Минхо! Появление радостной Момо не заставило себя ждать, однако её счастливая улыбка погасла, стоило увидеть ей лицо Минхо. Она же была лучшим другом, она знала его лучше него самого. Она всегда могла сказать, когда ситуация в жизни Минхо пошла по пизде, и сегодня не было исключением. Момо одарила его обеспокоенным взглядом «Ты в порядке?», не желая спрашивать при Сане. — Так, ладно, оставлю вас, ребят, мне пора на работу! — объявила очень вовремя она, быстро клюнув Момо в губы. — Увидимся. Момо улыбнулась ей в ответ: — Не скучай! Стоило двери закрыться, как Момо подхватила Минхо за локоть и потащила за собой. — Что случилось? — спросила она обеспокоенно. — Я в проёбе, Момо, — признался Минхо. Момо посмотрела на него с печалью в глазах, но без упрёка. Хотя стоило бы. Минхо бы признал, что это честно. Он заслужил. И иногда он ненавидел тот факт, что Момо никогда его не осуждала; она, в первую очередь, всегда пыталась проанализировать ситуацию и понять его, И Минхо, мотивы. — Присядь на диван, я принесу тебе воды, хорошо? — она предложила, но звучало словно отданный приказ. Минхо кивнул, и Момо удалилась в соседнюю комнату через огромную арку, соединявшую гостиную с кухней. — Насколько всё плохо? — спросила Момо, стоя у кулера и наполняя стакан водой. — Супер плохо, — ответил Минхо, принимая воду. — Настолько плохо, что я даже не знаю, смогу ли исправить всё, потому что в этот раз я всё испортил как никогда. Момо примостилась рядом, готовая к долгому разговору. — Умоляю, только не бесись из-за того, что я тебе до этого ничего не рассказывал, — предупредил Минхо. Момо не казалась ни расстроенной, ни злой. — Даже не знаю, с чего начать. — Всё хорошо, нет нужды рассказывать всё по хронологии, у нас у обоих всё равно никогда не было таланта в объяснении происходящих в жизни вещей. Так что валяй как сможешь, — уверила Момо. — Ну, для начала. Мне нравится Джисон. Он взглянул на совершенно не удивлённую Момо. Она даже ничего в ответ не сказала. Никакой тупой шутки или поддержки, или ещё чего. — И что это за реакция такая? — спросил расстроенно Минхо. — Ну, — Момо пожала плечами, — я уже, вроде как, подозревала, я же даже у тебя самого спрашивала, ты не помнишь? В любом случае, продолжай. — В ту ночь, когда вы организовали для меня вечеринку, мы напились и потом оказались в моей комнате, и, я правда не знаю, что на меня нашло, но я попросил его поцеловать меня. И он поцеловал, но на следующее утро я решил прикинуться, будто ничего не помню, когда он спросил об этом, — принялся объяснять Минхо. Момо продолжала сидеть молча, позволяя закончить историю полностью прежде, чем она начнёт обстрел вопросами. — И потом… ну, наши отношения стали немного странными, не знаю, как объяснить, я просто чувствовал это. Может, потому что я в какой-то момент наконец осознал, что испытываю к нему. И вот буквально вчера он позвал меня на ночёвку. Я даже не понимаю, как это случилось, но всё кончилось сексом, — Минхо не мог упустить из виду это довольное хмыканье Момо. — До меня это дошло, только когда мы уже всё… закончили. И я понял, насколько не готов ко всему этому. — Что ты подразумеваешь под «этим»? — Не знаю… «всё»? Я очень давно не испытывал подобных чувств, как будто мне из памяти стёрли, как устроена влюблённость, — вздохнул Минхо. — А ещё я сказал несколько плохих слов Джисону сегодня с утра, настолько плохих, что они его разбили, я это чувствую. Теперь он не хочет видеть меня, впрочем, мне его не за что винить. — Так, а что насчёт Джисона? — задумалась Момо. — Что он думает насчёт этой ситуации? — Он сказал, что я ему нравлюсь, Момо, — отчаянно, почти крича, выплюнул Минхо. — И это пугает тебя больше всего? — Думаю, да? — неопределённо ответил он. — Я не знаю, мой мозг последние двенадцать часов не может вернуться на место несения службы, я едва осознаю, что это реальная жизнь и я не сплю. Я просто, — вздох, — я понимаю, что не могу вечно скидывать всю вину на Минсу, я понимаю, что я сам – тот ещё уёбок, но этот человек правда разрушил всё для меня. Мне страшна мысль об отношениях, и Джисон даже это учёл – сказал, что не принуждает меня, сказал, что мы можем ничего не менять, и всё же. Мне стоило рассказать о чувствах, которые я сам не понимаю? То, что у меня было с Минсу, едва можно назвать отношениями, ты и сама знаешь. До самого последнего момента он то и делал, что пользовался мной как вещью. И я знаю, что Джисон ни разу не такой, я знаю, но что если проблема во мне? Что, если Минсу стал таким просто из-за меня? И что, если Джисон тоже таким станет? Из-за меня. — Эй, эй, даже не думай, — приказала Момо. — Мы прошли через это много лет назад, Минхо, и твоей вины в том, что случилось, не было. Этот человек – дьявол во плоти, ты просто не смог устоять. Ты прав. Джисон ни разу не такой и таким никогда не станет. Ты меня понял? — она подхватила его лицо за сухие впервые в жизни и гладкие щёки и заставила посмотреть на себя. Минхо кивнул, пытаясь изгнать ненужные мысли из сознания. — Джисон узнал, что я ему соврал насчёт того поцелуя. И… я сказал, что ему не составит труда найти человека, с которым можно переспать, и он очень расстроился, — прошептал Минхо с ненавистью к себе. — Минхо. — Я знаю, знаю, — кивнул он, зная, что Момо была разочарована услышать подобное. — Я не имел этого в виду, видит Бог, не имел. Я даже не понимаю, почему вдруг сказал это. Всё, что он пытался сделать в тот момент, – оказать поддержку. — Почему ты не согласился с ним, когда он сказал, что вам не обязательно начинать встречаться? — Момо не осуждала его, но пыталась понять ужасные поступки Минхо лучше. — Потому что я не знаю, как говорить с ним, Момо. Проще было ляпнуть какую-нибудь хуйню. Меня беспокоит столько вещей, столько вещей, которые я даже объяснить не могу. Мне страшно быть честным с Джисоном, мне страшно снова строить отношения с людьми, мне страшно, что я никогда не буду достаточно хорошим для него, мне страшно, потому что я всегда думаю, что люди заслуживают себе человека лучше, чем я. Мне страшна мысль, что Джисон меня теперь ненавидит, и больше всего меня пугает мысль, что наши отношения больше никогда не вернутся в норму. Я даже домой не хочу идти, потому что я уверен, что Чан с Чанбином просто выпрут меня за то, что я обидел их друга. И мне страшно, что другие ребята тоже меня возненавидят. Если честно, то я даже не буду винить их в этом, — сухо посмеялся Минхо. — Мне страшно, что я никогда не смогу двигаться вперёд, потому что во всём всегда я обвиняю своё прошлое. Я, блять, заноза в заднице для всех, Момо, и ты даже не сможешь поспорить со мной, потому что это правда так. Мне страшно, потому что я не знаю, как исправить это. Мне страшно, что никто никогда меня больше не полюбит, потому что я такой гандон. — Иди ко мне, — мягко прошептала Момо, расставив руки и почти обняв Минхо. — Нет, прекрати! — он вырвался из рук, как попугайчик из плена. Больше всего он был расстроен не из-за действий Момо, не из-за её невидения того, какой он плохой. Больше всего он был разочарован в себе. — Я не тот, кто нуждается в объятьях сейчас, тебе не стоит лелеять меня. — Что, ты хочешь, чтобы я кричала на тебя? — скептично приподняла бровь она. — Честно, да. Я заслужил, — вздохнул Минхо. — Ну ты смешной, — промычала Момо. — А теперь прекрати упрямиться и позволь мне тебя успокоить. На этот раз она обняла Минхо крепко-крепко, на корню обрезав все мысли вырваться из плена. А Минхо… Минхо просто слишком устал, чтобы продолжать войну. Ему хотелось высказаться, и он сделал это, ему хотелось разрыдаться в объятиях Момо так, как он это делал всю жизнь. Но он не сделал этого. Впервые в жизни И Минхо не позволил ни единой слезинке упасть с его глаз. — Знаешь, — тихо сказала Момо, — у меня в намерениях только лучшее для тебя, не пойми меня неправильно. Минхо взглянул удивлённо на неё: — Что? — Ты никогда не задумывался сходить на терапию? Я не говорю, что с тобой что-то не так, мне просто кажется, что тебе станет лучше, когда ты поговоришь с кем-то, кто… более компетентен в таких вещах. — предложила Момо. — Я очень рада, что ты доверяешь мне настолько, что делишься всем, и рада, что доверяешь некоторым другим людям в этом плане, но мне кажется, после всего, что случилось, после Минсу, у тебя есть ещё масса вещей, начиная с детства, о которых тебе бы тоже стоило поговорить. Я не уверена, достаточно ли моих советов или утешающих слов в таких ситуациях, и мне кажется, что лучше в таких случаях иметь дело с тем, кто знает об этом намного больше меня. — Ты права, — согласился Минхо. Момо не впервые предлагала поход к врачу. Просто Минхо никогда не рассматривал её предложение всерьёз. Ему нужен был тот, с кем можно поговорить обо всём. — Я просто думаю, что психотерапевт поможет тебе разобраться в себе, в проблемах и в том, от чего они идут. — Ты права, — повторился Минхо. — Я задумаюсь об этом. У Момо он провёл ещё пару часов. Она пыталась его вывести на иной лад, успокоить и отвлечь. И тогда Минхо понял, что должен был извиниться перед Джисоном, объяснить ему всё и признать свои ошибки. Однако Момо попросила притормозить со своим рвением, попросила подождать немного. Джисон всё ещё был обижен на него, что не мудрено, и разговор с Минхо – меньшее, чего ему бы хотелось. Ещё Момо посоветовала укомплектовать все свои мысли, постараться их распределить по порядку, может, даже записать куда-нибудь, так чтобы потом он был готов говорить и не терялся на месте, позволяя своему грязному языку взять вожжи вместо разума. Теперь Минхо был даже не расстроен. Конечно, его состояние совершенно отличалось от счастливого, было его прямой противоположностью: всё, о чём он мог думать, – о том, как ненавидел себя сейчас. Всё ненавидел. Ненавидел то, что не был способен понять самого себя и своего поведения. Он решил вернуться домой ближе к вечеру, не потому что сам туда рвался, а потому что не желал заставлять волноваться своих соседей. Скорее всего, Джисон пока не поделился своим подавленным настроением и его причиной, и всем случившимся, хотя… Минхо хотел знать об этом меньше всего. И Чан, и Чанбин не выглядели ни злыми, ни взволнованными. Казались вообще совершенно обычными. Они нашлись на кухне, занятые приготовлением пасты на ужин, и, когда Минхо вошёл, никто из них не выглядел расстроенным. Минхо не был готов рассказать им о том, по какой пизде понеслись их с Джисоном отношения. Более того, энергия говорить о Джисоне у него подкатила к нулевой отметке. — О, друг мой, ты где бродишь? — первым отозвался Чан, заметивший Минхо в дверном проёме. — Ужин уже почти готов. — Я очень устал, я просто пойду спать, — отвертелся он. — Сейчас шесть, ты уверен? — спросил Чанбин, промывая спагетти водой. Минхо кивнул: — Конечно. Извините. — Хочешь, мы оставим тебе на потом? — поинтересовался Чан. — Буду рад, спасибо, — устало улыбнулся Минхо. — Хорошо провели время с Джисоном? — спросил Чанбин прежде, чем он успел скрыться за дверью своей комнаты. Минхо сглотнул, надеясь, что голос не сорвётся: — Да, всё замечательно, — ответил он и унёсся к себе. «Привет, давненько я уже ничего не писал сюда, но мой мозг будто бы вот-вот самоуничтожится, а я не то чтобы очень жажду этому случиться. И вот я здесь. Снова. У меня нет ничего конкретного, о чём бы хотелось высказаться. Я просто… расстроен? Разочарован? Типа того. У меня ощущение, будто я всю жизнь себе разрушил сегодняшним днём, и я не знаю, что мне делать дальше. Мне бы очень хотелось поговорить с Джисоном (я знаю, что кажусь эгоистом сейчас. И не только сейчас), мне бы хотелось ему рассказать обо всём честно, рассказать правду. Момо сказала оставить его в покое, может, на несколько дней. Я с ней согласен, я бы и сам не хотел, чтобы меня кто-то беспокоил после такого. Меня пугает будущее, меня пугает то, как перевернётся моя жизнь после всего этого. Кажется, она уже. Прошло уже четыре часа с моего возвращения домой, и всё это время я просто валялся на кровати. Дори посетила меня всего на секунду. Потом исчезла. Даже коты меня бросают. А с другой стороны, я даже рад: негоже им видеть меня в таком состоянии. Мне просто хочется поспать в спокойствии. Не хочу тревожится ни о чём. Хотя бы парочку секунд. Мне нечего сказать. Мне стыдно, что я выплакиваюсь в жалкую бумажку, потому что моё время таким заниматься уже, вроде как, прошло, но, тем не менее… Я даже не уверен, помогает ли мне это как-то. Доброй ночи (я спать не собираюсь, но хочу закончить с этой писаниной), Минхо. Надеюсь, твоя жизнь станет лучше, когда в будущем ты будешь это перечитывать». Чан и Чанбин пронюхали об их с Джисоном ссоре гораздо раньше, чем Минхо мог ожидать. Ну или не так уж и рано… Он был уверен, что его соседи подозревали, что что-то неладное с ним происходило. Потому что на следующее же утро игра одного актёра продолжилась: Минхо отговаривался усталостью и чувствовал себя… оцепенело. Он видел, что они догадались, но просто решили не начинать разговор первыми, надеясь, что он додумается поднять тему самостоятельно. Ситуация вышла из-под контроля, когда Чан решил приготовить обед. Его навыки в области кулинарии всё так же оставляли желать лучшего, однако он сам вызвался добровольцем, так ещё и настоял. А Минхо с Чанбином тем временем смотрели телевизор. Вдруг зазвонил телефон, и Чан поставил на громкую связь, чтобы одновременно говорить и заниматься блюдом. — Привет, Джисон, как ты? — Привет, очень хочу попросить тебя об одолжении. Сердце Минхо замерло, стоило хриплому Джисонову голосу раздаться по гостиной. Минхо приказал ему, сердцу своему, утихомириться и продолжил смотреть какую-то дораму, вполуха слушая разговор Чана с Джисоном. — Привет, Джисон! — закричал Чанбин с надеждой, что его услышат. — Конечно, что такое? А, тут ещё Чанбин пытается передать тебе привет, — посмеялся Чан. — Мне нужно закончить проект, но с завершающей частью никак не могу разобраться. Я бы отнюдь не отказался от руки помощи. Не мог бы помочь? — Пф, разумеется, — ответил Чан. — Сегодня? — Как сможешь, так сразу. Я был бы очень признателен, если бы ты поспешил. И где ты вообще? Связь, как в жопе у слона. — Я готовлю! — гордо заявил Чан. — Ты на громкой. — Искренне надеюсь, что кухня останется в целости. — Йа! Не будь букой, — надулся Чан. — Ты сможешь подъехать к нам в течение часа, чтобы я поглядел, в чём проблема? — Хочешь, чтобы я к вам приехал? Минхо знал, что у Джисона ком в горле засел. Ему очень не хотелось ехать сюда. — Ну, да. Тебя не устраивает? — А Минхо будет? Минхо не будет. Он сбросится прежде, чем ты приедешь, не переживай. — Конечно! — радостно возгласил Чан, естественно не имея понятия ни о чём. — Тогда нет, меня не устраивает. Минхо был уверен, что этот обледеневший голос будет преследовать его до конца жизни. Такой горький, плюющийся ядом тон он запомнит навсегда. Чан и Чанбин тут же оглянулись на него с непониманием в глазах. Они явно не ожидали услышать от Джисона таких слов. Их взгляд, адресованный Минхо, имел своё название – «Ты объяснишься нам, как только найдётся возможность». Минхо этот взгляд терпеть не мог всей душой. Чан быстро схватил телефон и выключил режим громкоговорителя, продолжил беседу, пытаясь одновременно орудовать на кухне. Позже Минхо им всё выложил, иного выбора у него, конечно же, не было. Очень удивительно, что его не решили выселить. Чан и Чанбин вообще отреагировали гораздо лучше, чем ожидал Минхо. Конечно, они были разочарованы, но в то же время – проявляли понимание. Они сказали ему то же, что уже говорила Момо: подождать, дать Джисону личного пространства, чтобы поразмышлять обо всём. В любом случае, они, как лучшие друзья Джисона, знали его как никто другой: — Зная Джисона, я думаю, ему сейчас нужно немного времени побыть в одиночестве. Я знаю, что с чувствами у тебя беда, но у него, поверь, не лучше. Уверен, он сейчас проходит через все стадии принятия и тому подобного, — поделился мыслями Чан. — Думаю, он поймёт тебя, но ты не можешь больше так ранить его, Минхо. За живое. Тебе стоит серьёзно подумать над тем, чего ты хочешь для себя и хочешь ли ты чего-то с ним. Хочешь ли ты с ним большее, чем дружба. — Я просто хочу, чтобы вы оба были счастливы, — вставил свою лепту Чанбин. — Просто подожди, а потом посмотри, что будешь испытывать к нему. Я имею в виду, вдруг твои чувства окрепнут. Мы и с Джисоном поговорим… нам определённо нужно его навестить. Поверить не могу, что он ни слова нам не сказал об этом. Минхо не мог понять, почему они, такие замечательные люди, не возненавидели его сразу же, как только он рассказал о случившемся. Его следовало уже давно живьём закопать за такие поступки. — Вы оба наши друзья, Минхо, — объяснил Чан. — То, что произошло между вами, – это то, что произошло между вами. Нам особо не стоит вмешиваться. Разумеется, ты обидел Джисона, и я не могу сказать, что очень рад слышать это, но ещё я знаю тебя и то, что ты поступил так ненамеренно. Я на сто процентов уверен, что ты сможешь всё исправить. Я пекусь о вас обоих, и Чанбин – тоже, и никто из нас не станет занимать чью-либо сторону. Не в данной ситуации. Минхо потребовалось три дня. Три дня, чтобы набраться смелости написать Джисону. Все эти три дня он не слышал о нём ни слова. Чан и Чанбин не горели желанием делиться его состоянием. Они только говорили вскользь, что ездили к нему, но о нём самом – ничего. И Минхо не осуждал. Он понимал, что они уважали личное пространство их обоих. Ему очень нужно было поговорить с Джисоном. Казалось, будто время вот-вот выйдет. Ему только и нужно было донести до Джисона, что он ему нравился. Что он ему серьёзно нравился. Перед сном Минхо схватился за свой телефон, как за последнюю возможность достичь недостигаемое.кошатник
привет я знаю что ты не хочешь видеть ничего из того что сейчас увидишь но мне правда нужно поговорить с тобой мне нужно объясниться мне очень жаль очень.
Всё это время руки тряслись, пальцы не попадали по клавишам, и Минхо печатал сообщение минут пять, не меньше. Он почти забыл, как дышать. Будто сейчас вершился Божий суд, вердикт которого он знал уже наперёд, потому что ему уже ничто не могло помочь. Ему хотелось выключить телефон, чтобы не видеть ответа сейчас, но в то же время от ответа Джисона зависела его жизнь. Хотя он даже не был уверен, что Джисон увидит сообщения. Но дыхание Минхо замерло, когда рядом с окошками его текста загорелась надпись, которую он боялся больше всего, – «Прочитано». «Печатает» – ещё страшнее. Спрашивается, нахуя, а главное... просто джисон ты прав, я НиЧеГо не хочу пожалуйста оставь меня в покое Эта колкость, эта разбитость. Минхо знал, что заслужил. Джисон его ненавидел, и это было вполне естественно. В очередной раз он тупил, потому что… ну а какой идиот мог бы догадаться, что Джисон вне себя жаждет беседы с ним? Любого возможного контакта. После всего, что он наговорил? Реально… И это сообщение стало очередным напоминанием о том, что Джисон – тоже живой человек, и, скорее всего, он хотел вычеркнуть Минхо из своей жизни, как бы он ни желал всё исправить. Минхо потерял одного из самых важных людей в своей жизни. И теперь он сталкивался с последствиями своих действий. Пока он это осознал, прошла неделя. Следом пролетела вторая. Две недели без Джисона. Лучше не становилось, с каждым днём Минхо чувствовал себя только лишь ничтожнее. Он покидал дом, только чтобы посидеть на парах и отметиться, а потом возвращался и продолжал изучать изученный и без того потолок спальни. Теперь он не мог ходить к Момо в кафе, потому что вероятность встретить там Джисона равнялась вероятности встретить Момо и Сану. Все остальные ребята заверили его, что всё будет хорошо, но Минхо понимал, что их дружба из-за него потеряла тот свежий сок, что был всегда. Будто вышла из срока годности. Они перестали собираться всей компанией, Джисон напрямую отказывался встречаться, если узнавал, что Минхо тоже будет с ними, с Минхо же обстояла аналогичная ситуация. Только если Джисон его люто не любил, то Минхо просто не хотелось приносить неудобства своим наличием. Доклад обстановки: каждый день – пиздень. И вместе с тем, Минхо за всё это время не проронил ни одной слезы. Он не понимал даже почему: почему человек, известный всем своей плачевностью, вдруг перестал плакать, когда его жизнь окончательно превратилась в трагедию? Может, всё было так из-за мысли, что Минхо не был тем человеком, у которого были какие-либо права на слёзы. А может в нём просто запас слёз уже иссяк. Он скучал по Джисону. Скучал по их ночным путешествиям, по разговорам, по их наигранным пререканиям, по его присутствию. И боялся. Боялся, что Джисон никогда не даст ему шанс объясниться. Боялся потерять его навсегда. И даже так он не плакал. Только терпел внутренние пустоту, онемение и одиночество. В нём прожгли дыру. Он сам. Так было, пока одним днём он не сломился окончательно. Его учебный день подходил к концу – оставалась одна пара. Тогда пришло сообщение, что преподавателя не будет – значит, можно было свалить домой пораньше. Полудня ещё не было, так что Минхо, естественно, обрадовался, потому что ему выпала возможность поесть дома и не голодать следующие три часа. Он увидел машину Сынмина, припаркованную у их дома, когда вернулся. Может, настроения тусоваться и не было, однако видеть своих друзей Минхо всегда любил. Чего он не ожидал, так это что Сынмин будет не единственным посетителем. Знакомые голоса понеслись из гостиной, стоило входной двери захлопнуться, и Минхо собирался с почти чистой душой поприветствовать всех, пока не увидел Джисона на диване. На секунду они встретились взглядами, и Минхо тут же потупил глаза. Его грудная клетка начала разрываться от одного лишь вида Джисона. — Минхо, — удивлённо произнёс Чан, — ты рано. — Да, эм, — Минхо постарался взять себя в руки, — пары отменили. Он не упустил этого извиняющегося взгляда Чана, но вслух об этом сказать не мог. Вины Чана ни в чём не было. — Я только захвачу что-нибудь с кухни и уйду, — тихо сказал Минхо, ощущая себя голым, зайцем посреди толпищи волков. Минхо забыл всё, что собирался сделать, когда зашёл на кухню. Он не мог сосредоточиться ни на чём, слушая только мужские голоса. В его голове эхом отдавался голос Джисона; всего его слова, произнесённые вслух, проигрывались раз за разом, будто песню поставили на повтор. Его милый, но сломленный из-за него смех, его наигранные кричания, вызванные очередной глупостью Чанбина. В какой-то момент всё стихло. И всё, что он слышал – гудение. Странное гудение где-то в районе лёгких. Там, где всё тянуло-тянуло и резко лопнуло. Теперь Минхо не думал об обеде, о Джисоне, который находился с ним, фактически, почти в одной комнате. Потому что кухня, всё ещё была объединена с гостиной барной стойкой. Минхо будто душили, вся эта обстановка душила, затягивала верёвку на его шее, постепенно, чтобы принести побольше мук. Душило всё вокруг, хотя на кухне он был совершенно один. Это было слишком. Минхо даже не заметил, как слёзы потекли по щекам, как он оказался на асфальтового цвета кафеле с коленками, прижатыми к груди. Слёзы превратились в ливень, ливень без предупреждения, без измороси. Наконец его прорвало. Вода для слёз восстановила свои запасы. — Это что? — послышался за завесой растерянный голос Джисона. — Минхо, — а это уже был голос Чана, Минхо был уверен, уже ближе, и ему не стоило поднимать глаз. Он просто знал, кто это был. — Иди сюда, приятель, всё хорошо, — крепкие руки Чана обвились вокруг него, заключили в свой круг, наполненный отцовской поддержкой, которой у Минхо никогда не было. Минхо плевать хотел на то, как выглядел со стороны, как гадко и мерзко. Ему было плевать на то, что о нём сейчас думали остальные. Только тепло Чана сейчас имело место в его реальности. Только его забота. Он зарылся в груди Чана, ни на миг не останавливая свой плач. — Ребят, вам нужно уйти, прошу простить, — поставил перед фактом Джисона с Сынмином Чанбин. Те наверняка смотрели на этот концерт из гостиной. — Да, разумеется, мы уже уходим, — Сынмин был полон уверенности. — Пока! Минхо попытался оторвать взгляд и посмотреть на уходящих, но глаза застилал водяной туман. Ему так хотелось сказать что-нибудь Сынмину, может, извиниться, но он уже ушёл, да и сил у Минхо не нашлось. Сквозь непроглядную гущу он умудрился рассмотреть Джисона с выражением лица, которое Минхо знакомо не было. Он, будто преодолев массу сомнений, вышел тоже. Чан и Чанбин пытались утихомирить его, призывая делать за собой глубокие вздохи и что-то ещё… Минхо не помнил. Помнил только, что наконец не сдержался. Возможно, наплёл ещё что-нибудь про то, как соскучился по Джисону. Но это не точно. В какой-то момент его соседи начали нянчиться с ним, как с самым капризным на свете ребёнком: приносили поесть, попить после того, как он перестал плакать. Минхо был так благодарен. — Прости, что позвали его, — извинился Чанбин. — Мы не думали, что ты вернёшься так скоро, нам правда очень жаль. Минхо не злился на них, не смог бы никогда в жизни: Джисон был их другом, и у них были все права звать его к себе. Всё-таки Минхо был последним, кто присоединился к их компании. Остаток дня он провёл в постели, как и последние две недели. Ему просто хотелось побыть в одиночестве, отстранившись от проблем реального мира. Минхо начал вновь прокручивать у себя в голове всё связанное с Джисоном – только снова слёзы накатили. Так отвратительно было знать, что Джисон видел его в таком жалком положении. Ему, наверное, стало получше, чем Минхо, который с каждым днём всё угасал. Он знал, что так думать о Джисоне – несправедливо. Потому что сам Джисон, должно быть, сам еле держался. В прострации Минхо взял телефон и набрал Ынджи с надеждой отвлечься хотя бы как-то. — Минхо? — устало ответила она после третьего гудка. Тогда Минхо понял, что уже был поздний час, Ынджи, возможно, уже легла спать. — Привет, я помешал? Я разбудил тебя? — смущённо пролепетал он. — Нет-нет-нет, всё хорошо, я фильм смотрю, — посмеялась Ынджи. — Что такое, сладкий? — Просто захотел позвонить тебе, — ответил Минхо. — Мне хотелось поговорить с кем-нибудь. — Поговорить о чём? — Не знаю, я, — замялся Минхо, — просто неважно себя чувствую. — Уже ночь, — не нуждаясь в утверждениях, сказала Ынджи, будто читая мысли. — Да, уже ночь, — потому что время, когда Минхо усиленно занимается самобичеванием, – ночь. — Можно спросить твоё мнение? — Конечно, что такое? — По сути, я обидел кое-кого, — ответил Минхо, — и я не знаю, как всё исправить. Этот человек не хочет разговаривать со мной, и я не знаю, что делать. Я правда хочу доказать, что я лучше, чем показался две недели назад, когда всё это случилось. Что мне делать, Ынджи? — Ох, мой мальчик, — вздохнула она. — Думаю, тебе нужно поработать над собой, понять, что именно не так ты сделал, что ты можешь изменить. И только потом тебе стоит извиниться перед человеком, которого ты обидел. Делай всё по чуть-чуть, выкладывай один кирпичик за другим, ровно и без торчащего цемента. Ни в коем случае не хочу звучать грубо, но раз ты обидел этого человека настолько серьёзно, что звонишь мне, то этот человек не сможет доверять тебе, как прежде. Над этим тебе тоже стоит поработать, попытайся завоевать доверие обратно, только не напирай слишком. И самое важное – поговори. Я всегда тебе говорила, что общение – ключ ко всему. — Да, — кивнул в никуда Минхо, — ты права. — Конечно, я всегда права. Фыркнули они одновременно. — У тебя всё в порядке, сладкий? — Я не уверен, Ынджи, — на самом деле, нихуя. — Меня будто душат сейчас. — Ну… может, тебе стоит приехать ко мне на несколько дней? Думаешь, это может тебе помочь? — предложила тётя. — Звучит замечательно, — Минхо улыбнулся, потому что на самом деле мини-каникулы у Ынджи – это чудо. Потому что ему нужен тайм-аут, время на себя, на очищение от плохих мыслей. — Я всегда рада тебе. — Спасибо, — и, посомневавшись, Минхо добавил: — И ещё кое-что. — Да? — Помнишь, ты как-то говорила о психотерапевте, к которому ходила, который помог тебе несколько лет назад? — А, Чеён, — вспомнила Ынджи, — конечно, мы общаемся. А что такое? Минхо набрал воздуха в лёгкие прежде, чем озвучить идею, которая гуляла у него в голове уже давно: — Думаешь, ты можешь, эм… можешь попросить её помочь, если у неё найдётся время? Я имею в виду, мне помочь. Да. Мне кажется, мне стоит поговорить обо всём с кем-то. Тишина. — Конечно, Минхо, — может, он и не мог увидеть её лица сейчас, но был совершенно уверен, что на нём сейчас смешались лёгкая печаль и гордость. — Спасибо. Лёгкая печаль и гордость…