Полет бабочки

      Когда тебе почти пять, кажется, что вся жизнь впереди и ничего плохого произойти, в целом, не может. Особенно, когда рядом мама и две прекрасные и любящие сестры – обе старшие, а оттого водящие тебя везде за руку.       А ты и не против.       Тебе нравятся их улыбки, лишенные некоторых молочных зубов, их яркие платьица, и косички: у одной темные, а у второй рыжие-рыжие, как у рассветного солнца.       Мир тогда действительно добр к ним всем. Мама часто грустит, но и улыбается тоже, глядя на то, как растут её любимые дети. Джульетта пытается быть старшей сестрой, а потому цыкает на тебя и Пепу, если мешаете слушать книгу. Хотя на деле ей тоже хочется побеситься с вами.       Потом тебе и Джульетте, и Пепе исполняется пять. И мир переворачивается. Сначала кажется, что с приходом в жизнь волшебства, та должна окраситься в ещё более яркие цвета, но на деле – с каждым годом цвета лишь тускнеют. Пока не превращаются в сплошной серый, который надо насильно закрашивать.       Когда ты открываешь свою дверь, когда ты получаешь свой дар – ты меняешься. Навсегда. Комната рождается, чтобы отразить твою душу. И потом она продолжает это делать.       Мало кто помнит, что изначально лестница в твоей комнате в десятки раз ниже. Её могут преодолеть маленькие ножки пятилетнего мальчика. И там в разы меньше песка и в разы больше света.       Твоя комната попросту другая. Она красивая, песок – мягкий и теплый от солнечных лучей; кровать огромная для твоего маленького, худого тела.       Твоя комната – целый мир, приветливый и уникальный. Сестры завидуют, ведь у них комнаты, можно сказать, обычные. Просторные, но не более. Без песка, без лестниц, без высоких потолков. У Джульетты, правда, всегда стоит вкуснейший запах выпечки и сахарной пудры, а у Пепы можно спокойно играть – стены и потолок, и пол впитывают любые следы, будь то краска, мел или черные «ожоги» от молний.       И это может быть началом хорошей сказки, заставляющей детей широко распахивать глаза и говорить «хочу так же!». Возможно, это и есть сказка. Совсем недетская сказка, где льется кровь, умирают люди и крики агонии слышно чаще, чем смех.       Мама меняется на глазах. Она следит за тем, как ты и твои сестры исследуете дары, она помогает вам с улыбкой на лице, но глаза её становятся холодными, расчетливыми. Мама оставляет вас иногда одних, зная, что Касита вас защитит.       И она поручает вам задания. Сначала совсем маленькие.       «Пепа, цветы во дворе совсем завяли, не могла бы ты их полить?» – и когда Пепа тянется за лейкой, мама эту лейку забирает. Пепе приходится плакать, чтобы вызвать дождь.       Потом приходит раненый человек. Ты уже не помнишь, кто это точно был, в твоей голове остался лишь острый запах крови и чудовищные хрипы, которые он издавал. Джульетта трясущимися руками впервые в жизни печет совершенно невкусные арепас и, бледная, как сама смерть, скармливает их незнакомцу.       Мама улыбается, а ты и Пепа успокаиваете старшую сестру весь оставшийся день.       Потом мама приводит ещё одного человека. Его кожа настолько черного цвета, что вместо татуировок на нем выделяющиеся розовые шрамы. Ты пытаешься спрятаться от них за старшими сестрами, но девочки сами перепуганы и не знают, что делать.       Мама говорит: «не бойтесь, ему просто нужна наша помощь». Это не успокаивает ни тебя, ни сестер, но вы верите. Потому что это ваша мама.       Ты послушно идешь в свою комнату, когда тебя просят, и кажется, что твои темные кудри сами сворачиваются в узлы от напряжения, потому что ты совсем-совсем-совсем не хочешь, чтобы этот незнакомый человек был в башне. Вместо того, чтобы сказать об этом, ты проходишь в пещеру и гадаешь ему.       Это первый раз, когда ты видишь смерть. Столько смерти сразу, столько крови, столько жестокости. Ты не плачешь, пока в руках собирается из лепестков магии стеклянная пластина, только потому что глаза пересохли от ужаса. Мама целует тебя в щеку, треплет по волосам и улыбается.       Но даже твоё детское невинное сознание понимает, что это конец чего-то важного. И начало тоже.       Первый кошмар настигает тебя той же ночью. И как печально, что твоя комната такая большая, что её перекрывает сыпящийся песок. Ни сестры, ни мама не слышат твоих рыданий. Никто не прибегает разбудить тебя.       Синяки не появляются сразу. Требуется несколько недель и ещё пара предсказаний для таких же бандитов, как и тот черный человек. Не в каждом из них смерть, но ты быстро понимаешь – иногда смерть – это самый легкий путь.       Сестры спрашивают, всё ли с тобой в порядке, и ты честно пытаешься рассказать им, плачешь в голубое платье Джульетты, ощущая, как плечи обнимают хрупкие ручки Пепы. Но проблема в том, что сестры не понимают. Не могут.       Джульетта не поймет никогда, а Пепа… когда будет уже всё равно. Мама не специально так распределяет возраст познания чужой смерти. Она лишь использует дар детей, она лишь подкармливает зверя. И если тебя пришлось отдать ему в пасть в пять, Пепу в тринадцать, а Джульетту это обошло стороной – то кого ж винить, кроме Господа?       В большом и пока ещё полупустом доме, куда всё чаще приходят странные люди, с благоговением смотрящие на мать, нет того, кто понимает тебя. И стараясь как можно дольше не заснуть, истощенный жизнью уже в семь, ты заползаешь на выросшую на пару десятков ступенек лестницу, и смотришь в вытянувшиеся ввысь тоже окна. Ты смотришь в безоблачное небо, вглядываешься в звезды и до рези в глазах ждешь падающую звезду. Когда её хвост всё-таки высвечивается в узкой раме, ты кричишь, что есть мощи.       «Подари мне друга!»       Ты уже знаешь, что тебя никто не спасет, поэтому просишь только о друге. Человеке, который поймет.       Во сне, который разнообразия ради не является кошмаром, ты знакомишься с темноволосым, кудрявым мальчиком с широкой улыбкой и искрящимися карими глазами. Он жует зубочистку и говорит, что его зовут Эрнандо.       Почему-то ты не замечаешь, что вы похожи, как две капли воды. Ты просто счастлив, что никто из мертвых не хочет посетить тебя в ту ночь. Эрнандо болтает без умолку до самого рассвета.       Ты немного плачешь с приходом солнца и пробуждением ото сна, потому что думаешь, что Эрнандо уйдет.       Но он не хочет уходить. Нет. Он останется с тобой навсегда.       Его шутки, по-детски глупые, но заразительно уморительные, сопровождают тебя везде, куда бы ты ни пошел. Эрнандо рискует пародировать маму где-то за твоим ухом, и потом хихикает там вместе с тобой. Ровно до момента, когда мама строго смотрит на вас.       В глубине её когда-то теплых карих глаз мелькает беспокойство. О тебе?       «Над чем ты смеешься, Брунитто?» – спрашивает она тебя однажды утром. Тебе всё ещё семь, и ты не должен уметь лгать. Но Эрнандо шепчет следом: «Скажи, что тебе приснился приятный сон». Ты говоришь. И пусть мама тебе не очень верит, её отвлекают.       Она поднимает этот вопрос, когда тебе восемь и когда десять, но с возрастом врать становится легче.       Эрнандо нравятся Пепа и Джульетта, и он уговаривает проводить с ними больше времени, а не запираться в башне. Поэтому в восемь связь с сестрами восстанавливается. Теперь, когда ты знаешь, что можешь поделиться кошмарами и страхами, и недовольством с Эрнандо, тебе не обидно от непонимания сестер.       Ты даже снова можешь смеяться и улыбаться, и играть с ними. Вы даже ходите иногда в школу, хотя по большей части учителя ходят к вам.       Эрнандо – твой самый близкий друг. Он – твое маленькое солнце внутри грудной клетки, способное согреть в бурю. А главное – он всегда с тобой.       Ты любишь Джульетту и Пепу больше жизни. Даже больше, чем маму (и её ты любишь тоже очень сильно, несмотря на всё, что она с тобой сделала). Но они не являются одним целым с тобой. А Эрнандо – да.       Потом им исполняется тринадцать. Три подростка Мадригаль, вытянувшиеся, изменившиеся. Пока ещё невинные. Даже ты. Кровь стекает по внутренним стенкам твоего черепа, но она не пятнает твои руки.       Хотя бы здесь первой становится Пепа.       Перед прогулкой мама просит Джульетту сделать побольше облеас. Лишь спустя десятки лет до тебя дойдет, что это продуманный спектакль с разменными актерами.       Прямо в парке ты получаешь пулю в живот, и это огненная агония вырывающаяся криками, всё-таки вызывает чувства в маме. Но для начала – она вызывает чувства в Пепе.       Её прозовут «Богиня грозы», и в ярости она действительно в неё превращается. Пепа создает в ужасе и отчаянии такой шквальный ветер, что вырывает с корнем старые деревья, сдувает прохожих и раскидывает скамейки. Лезвия белых молний жалят в совершенно случайные места.       Тогда Пепа убивает одиннадцать человек, включая вашего ровесника.       Джульетта спасает тебе жизнь, оставляя на память лишь шрам.       А мама плачет и последний раз в жизни просит у тебя прощения. На самом деле, просит у вас всех прощения в последний раз.       Эрнандо впервые матерится у тебя за ухом. И ты с ним полностью согласен.       Теперь Пепа часто плачет, пугается и дергается. И так же часто её не бывает дома.       Количество незнакомых людей растет. Они продолжают заглядывать маме в рот, коситься на тебя и трепещать от Пепы. Вы втроем привыкаете тоже видеть в маме какое-то высшее существо.       Вы привыкаете слушаться. Повиноваться. Потому что вы верите в Бога, в Святую деву Марию, и в свечу. А свеча – это ваша мама.       Иногда вы спите все втроем в одной комнате, потому что теперь кошмары снятся не только тебе. И если у тебя есть Эрнандо, то у сестер никого, и поэтому ты, конечно, стараешься помочь изо всех сил.       Джульетта придумывает для сестры маленькие стишки, помогающие успокоиться. Ты обнимаешь и говоришь: «я понимаю». Когда это происходит первый раз, Пепа пытается закричать, что ничего ты понимать не можешь, но смотрит в твои грустные глаза и замолкает.       Ливень не стихает несколько дней.       Потом всё приходит в равновесие. Пепа привыкает, лестница у тебя в комнате становится выше, Джульетта искренне пытается помочь.       Вы смотрите черно-белые фильмы на новеньком телевизоре, и ты зависаешь на образе мистического, холодного, но удивительно живого для мертвеца Дракулы. Он сильный, он беспощадный, он кровожадный. И при этом аристократичный и довольно воспитанный.       Эрнандо шепчет тебе: «Вот такого сына хочет себе наша мама».       Ты лишь киваешь. А потом, в свободный от предсказания членам банды день, ты заглядываешь к себе в будущее. И ты пока не думаешь, что будущее можно изменить, а поэтому хочешь лишь облегчить свою участь.       «Тебя мне подарила звезда, Эрнандо, как думаешь, она подарит мне ещё друга?»       Эрнандо внутри качает головой.       «Не надо ни у кого ничего просить. Завтра с утра познакомишься с Хорхе».       И после ночи привычных кошмаров, которые Эрнандо не всегда удается подавить, ты слышишь ещё один голос. Более холодный, глубокий, спокойный. Ты уже знаешь, кто это.       «Хорхе?»       «Доброе утро, Бруно».       Ты улыбаешься неловко, потому что чувствуешь себя виноватым, но всё равно говоришь прямо в тишину своей потемневшей с годами комнаты в каменном алькове:       «Сегодня мама даст нам задание. Ты не мог бы…»       «Я мог бы. С удовольствием».       За своим первым убийством, произошедшем в пятнадцать, ты смотришь как будто со стороны. Так как ты уже видел всё в предсказании, то больше удивляешься своей способности передавать контроль над телом друзьям. Хорхе пристреливает человека, на которого указывает мама, и когда та гладит его по голове и целует в лоб, просит в награду за работу кожаные перчатки.       Она говорит ему: «Всё, что угодно, для моего умницы».       Почему-то мама хотела тогда, чтобы именно ты убил первого из пойманных за пределами столицы члена «Алой агонии». Наверное, она видела в тебе Педро.       В семнадцать ты знакомишь сестер с Эрнандо и Хорхе. Джульетта в ужасе, а Пепа обеспокоена, но через полгода они привыкают. Знают, что если на тебе перчатки, то ты – Хорхе, а если от тебя пахнет дешевыми сигаретами или мятными конфетами, то ты – Эрнандо.       Мама, наверное, замечает тоже. Она не любит Эрнандо. Но ничего не говорит про Хорхе.       И пока маме заглядывают в рот, Джульетту кличут «ангелом спасения», а Пепу «богиней гроз», ты начинаешь внушать членам растущей «Золотой бабочки» страх.       Ты – «Божий глаз».       Ты – «Змей».       Ты – «Зеленый демон».       Ты – это все они, и никто.       *       Бруно говорил так долго, что у него пересохло в глотке, но он решил рассказать всё по порядку, чтобы Мирабель действительно могла понять. Потому что она была достойна этого.       За свою смелость и внутренний свет, заставлявшие верить, что даже за тучами есть солнце, пусть его и не видно.       За мягкую, красивую улыбку и теплые карие глаза, возвращавшие в далекие, забытые годы детства.       За мокрые, холодные кончики пальцев, поправлявшие кудри на его лбу.       За желание узнать, понять, сблизиться с ним.       За разрешение прикоснуться, ведь до сих пор его кожа хранила тепло её тела, ощущение нежного живота под блузкой и веса в своих руках.       За доверие. За восхищение. За себя.       Да. Мирабель была достойна откровенности хотя бы за то, что была на этом свете.       – Ох, – она вздохнула, и Бруно понял, что во время рассказа смотрел на песок у себя под пальцами, а потому поспешил поднять взгляд. Мирабель сидела, ошарашенная, глубоко пораженная, а её прекрасные карие глаза налились слезами, часть которых уже прочертила влажные дорожки по щекам. – Это ужасно. Я… – девушка всхлипнула, и Бруно почти протянул руку к ней, но остановился. Мирабель и сама вытерла глаза, дыша глубоко и медленно. – Я пока не знаю, что сказать.       – Ты не должна ничего говорить, – Бруно готов был дать ей время на раздумья. Он дал бы ей всё время мира, но, к сожалению, им сам не владел. – Ты можешь уйти, чтобы подумать. Но для начала, я бы хотел познакомить тебя с ним. Если не против? Чтобы завершить наш разговор на более… хорошей ноте, – грустная улыбка появилась на его лице. В конце концов, если жизни Пепы и Джульетты осветили их мужья и дети, то Бруно пришел к этому моменту один.       Его попытка последовать примеру сестер обернулась лишь очередной черной трагедией. Про которую сейчас Мирабель не стоило знать. Тем более, она и не спрашивала.       – Я… – девушка прикусила губу, чуть нахмурилась, а после подняла влажные глаза на дядю. – Они ведь, получается, не…       – Они – часть меня. Они мне помогают. Защищают. Марают руки. С высоты своих лет я понимаю, что они – мой механизм выживания. Но также они – мои близкие друзья и мои братья. Не думаю, что нас можно будет как-то отделить друг от друга, – Бруно понимал, что говорил опасные вещи. Если Мирабель была по-настоящему напугана этой особенностью его сознания, то мысль о нерушимости препятствия могла оттолкнуть девушку.       Однако Мирабель медленно кивнула.       – Ладно. Короткий разговор, да? И… ты будешь… эм… присутствовать? – ей явно было некомфортно, её маленькие пальцы сжимали ткань юбки. И учитывая, что Мирабель ещё не убегала от него в ужасе, он стал восхищаться племянницей сильнее прежнего.       Она невероятна.       – Я могу.       – Ладно. Ладно, давай, – Мирабель переместилась с бедра на колени, вся вытянулась, словно перед школьной доской, и Бруно не смог не улыбнуться едва-едва. Эрнандо уже подпинывал его изнутри, хотя и не мог по-настоящему занять ведущее место без разрешения.       Мужчина закрыл глаза, расслабился, и уже по одной только улыбке можно было понять – перед Мирабель сидел Эрнандо.