Полет бабочки

      – Как ты мог забыть про кольцо, Бруно? Ты совсем идиот всё-таки, – журил его уже который час Эрнандо, пока Бруно пытался лечь спать. Как ни странно, Хорхе, маячивший на границе сознания, тоже словно был недоволен им.       – Да ты сам про это не помнил, Эрнандо! – наконец, взвился главный в троице, резко садясь на постели и визуализируя двух братьев более явно. Эрнандо оказался на постели, скрестив ноги, а Хорхе стоял в углу, прислонившись к стене.       И да, он выглядел недовольным. Но ради разнообразия, недоволен он был не Бруно, а самим собой. Потому что никто из них не помнил про кольцо, пока эта мысль не пришла неожиданно во время объятий с Мирабель.       Ох, Мирабель. Ощущать её в своих руках было божественно приятно. Мягкая, теплая и такая живая – он боялся сжать слишком сильно маленькое тело, но при этом желал именно этого. Словить и не отпускать.       Бруно пытался уберечь племянницу от горькой судьбы быть связанной с ним, но для него она являлась золотым билетом. Выигрышем в лотерею. Исполнением желания под падающей звездой. Извинением господа за все испытания, которые ему пришлось пройти за свою жизнь.       На сетчатке его светло-карих глаз сохранился слепок уничтоженного предсказания. Девушка, порхавшая подобно бабочке, танцевала в зеленом свете его магии и беззвучно смеялась, пока полы свадебного платья обнимали ей ноги. Она позволяла схватить себя, ему, Бруно, позволяла, а потом игриво убегала вновь. Никогда – настолько далеко, чтобы он не смог снова обернуть вокруг неё свои руки.       Это видение снилось ему ночами, пока тело дрожало от холода и пустого желудка. Оно согревало и его старое, израненное сердце, и самую душу.       Эрнандо и Хорхе были в ярости в день, когда он покинул дом.       – Ты не даешь нам выполнять свою работу, Бруно! – холодный и жесткий взгляд Хорхе впервые за всё время не сработал. Решение было принято, и обсуждать его Бруно не собирался.       Это не останавливало его братьев от укоров.       – Мы существуем, чтобы облегчать тебе жизнь, братишка, а ты собираешься очень её усложнить, – Эрнандо говорил это откуда-то из-за спины, и Бруно приходилось постоянно поворачивать голову.       – Она – ребенок, – объяснение было пронизано отчаянием и уже проявившейся тоской. Дом остался далеко позади, завтра семья проснется уже без него, через пару лет Мирабель не сможет вспомнить черты его лица. От этого было невыносимо больно.       – Она не будет ребенком, когда исполнится твоё пророчество, – голос Эрнандо неожиданно раздался прямо над ухом, чувственный соблазняющий шепот. – Она будет молодой, прекрасной девушкой.       – Хватит! Ты видел её, Эрнандо, она достойна гораздо большего, чем старый дед, у которого протекает крыша! – Бруно тогда вскочил с какой-то ржавой трубы, куда до этого сел, потому что ноги слишком дрожали. Ему редко приходилось по-настоящему ссориться со своими братьями, а потому эмоции были через край.       К тому же не каждый день он уходил из семейного гнезда во враждебную неизвестность.       Бруно не понял точно чем, но сильно задел и Эрнандо, и Хорхе. Они выглядели злыми, оскорбленными и даже в какой-то степени словно страдающими от неясной боли. Неясной, потому что обычно физическую боль ощущали они все, а тут… Бруно мог судить только по искаженным смуглым лицам. Хорхе прищурился, сжав пальцы в кулаки, а Эрнандо щелкал эфемерной зажигалкой, не способный закурить, пока не получит контроль над телом. По крайней мере, он знал, что всё будет совсем не то. Ненастоящее.       Их чувства и эмоции были достаточно настоящими.       – Что? – стушевался Бруно от продолжительного молчания. Его напряженные плечи опустились, выражение лица смягчилось, став неуверенным и уставшим.       Эрнандо с Хорхе переглянулись.       – Ты сильно нас обидел, Бруно, – наконец, проговорил Эрнандо, в очередной раз чиркая бесполезно зажигалкой. – Ты очень важен для нас.       Сердце сжалось, и Бруно почувствовал себя ещё более ужасным человеком, чем до этого.       – Я лишь хочу защитить её, разве вы не понимаете? Она – маленький ангел, – прикосновение к её нежной щечке, широкая улыбка, все эти прелестные ажурные платья и звонкий смех – они залечивали раны на его душе. Невинное дитя, от рождения тянувшееся к дяде и пытавшееся вытащить из ямы. Как Бруно мог позволить ей…       – Мы знаем. Ты не подпускал нас к ней, но мы её видели, – тихо проговорил Хорхе, спокойно прикасаясь к руке Эрнандо, чтобы тот перестал нервно пощелкивать колесиком. – И ты должен понять – Мирабель может быть ангелом, но ты – наш бог.       – Мы хотим защитить тебя. Сделать тебя счастливым, – со вздохом продолжил мысль Эрнандо, убирая зажигалку в карман. – И когда ты принижаешь себя до чего-то демонического, нам больно.       Бруно не знал, что тогда ответить.       Он до сих пор не знал. Тогда всё закончилось трехдневным молчанием, пока Бруно не извинился. Хорхе и Эрнандо понимали, что решение не изменится, а потому просто помогали выжить.       Это не они присылали ему во сне видения о Мирабель. Не они наполняли его грудь нежностью, когда в голове всплывали воспоминания о звуке её голоса или топота маленьких ног. И не они затапливали изголодавшее по человеческому теплу тело жаром, стоило зеленому свету видения заполнить пространство сна и показать ему картины гораздо менее невинные, чем те, что родились в ту злополучную ночь.       Бруно пришлось десять лет жить с мыслью о том, что он мог бы заполучить Мирабель – редкую золотую бабочку – и отказался от этого. Его разум, его сердце твердили, что она принадлежит ему. Так решил бог. Так решила судьба, против которой он решил бороться.       Вероятно, поэтому ему было так тяжело держать себя в руках теперь, когда Мирабель смотрела на него снизу-вверх этими невыносимо красивыми глазами, когда сама тянулась к нему, пыталась понять, принять, полюбить.       Отвернуться теперь – невозможно.       А если он понимал, что назад дороги нет, оставалось лишь идти вперед. А потому Бруно не корил себя и не посыпал голову пеплом от мыслей о мягких изгибах девичьего тела и тепле её кожи. Его это немного смущало, но в остальном он позволял мыслям и чувствам течь сквозь тело беспрепятственно, передвигаясь вместе с кровью, заражая весь организм.       – Ты нас вообще слушаешь? – Эрнандо недовольно подпрыгнул на кровати, из-за чего та заходила ходуном. Бруно открыл непонятно когда закрытые глаза.       – Я задумался.       Всплывшие на поверхность воспоминания: об уходе из дома, о ссоре с братьями, о Мирабель – спутали ему мысли.       – Мы говорили о Камило. Он хочет пойти с нами.       Племянник, да? Бруно, по большей части, помнил его мелким мальчишкой с копной тугих кудрей и вечно шаловливым видом. Он ведь был всего на полгода старше Мирабель. И постоянно бегал за ней.       Мирабель пыталась цепляться за дядю, пока за неё пытался цепляться кузен. Забавная получалась цепочка.       В любом случае, Камило с детства видел в странном дяде какое-то мистическое чудовище.       («Он видит нас, но не понимает, что именно видит», – шептали ему Хорхе и Эрнандо).       Бруно мог в это поверить. У мальчика из-за его дара была удивительно развита способность улавливать черты чужих характеров и даже кусочки душ. Камило вполне мог увидеть две тени, скользящие в глубине уставших дядиных глаз.       И если пятилетний мальчик видел чудовище, то пятнадцатилетний парень – сумасшедшего.       Бруно вздохнул. Он не хотел никуда идти с Камило, потому что не горел желанием видеть взгляды племянника, направленные на него. С другой стороны…       – Долорес – писаная красавица, она достойна хорошего кольца, которое этот малец выбрать точно не сможет, – проговорил Эрнандо, поднявшись с края постели и задумчиво бродя перед шкафом, словно видел одежду сквозь дверцы и мог выбирать так. Возможно, так и было.       – Я согласен, – Хорхе тоже покинул свой угол. Правда, не замолчал сразу, а добавил: – И для Мирабель мы должны выбрать лучшее кольцо.       С этим были согласны все.       *       В итоге, Бруно и Камило оказались в стареньком ювелирном магазине. Откуда деньги у мальчишки его дядя догадывался, но сам он взял из оставленной в башне заначки. Деньги, получаемые семьей, делились между всеми исполнителями по справедливости, хотя часть всегда уходила в общий бюджет, поэтому Камило мог заработать на кольцо своим шпионажем.       Племянник хотел поехать в более модный и современный магазин, но Бруно молча привез его туда, куда сам планировал. Если уж увязался за ним, значит, будет играть по его правилам.       На самом деле, выбор был сделан на основе двух главных факторов: соотношение цены и качества, а также антикварный отдел. Бруно было пятьдесят, и он вполне мог заявлять, что «раньше было лучше». Качественнее, интереснее, красивее. Приличия ради мужчина прошелся мимо витрин с более новыми работами: тускло поблескивали простые золотые кольца, сверкали драгоценные камни в аккуратных лапках, оплетали серебряные ободки неплохо сделанные веточки или цветы. Но ничего не цепляло взгляд по-настоящему.       Неожиданно он замер. Сердце его тоже замерло, но это было не к добру. Совсем не к добру. Он вовсе не увидел нужное кольцо, нет, ему на глаза попало то, чего он не хотел бы видеть. Маленькая подвеска со стыдливой мимозой. Она казалась неприглядной на фоне остальных, но Бруно не мог отвести взгляд.       Хорхе прохладно выдохнул ему в ухо:       – Не смотри. Всё прошло.       Эрнандо выдохнул несуществующий сигарный дым ему в лицо, словно пытаясь создать препятствие между взглядом широко распахнутых карих глаз и проклятым украшением.       – Вспомни, за чем мы пришли.       – Вы всё ещё не продали его? – разочарованный и даже несколько… напряженный вздох одновременно сорвался с губ Эрнандо и Хорхе. Бруно стал всё реже прислушиваться к ним.       Мастер-ювелир примерно возраста Альмы посмотрел на подвеску из-за толстых линз очков.       – Вероятно, она ждет своего покупателя. Уже… дайте подумать, – мужчина склонил голову на бок, едва заметно двигая пальцами, словно это помогало ему считать. – Двадцать семь лет. Я сделал это украшение, и буквально на следующий день ко мне заглянул молодой человек. Он словно пришел за этой подвеской. Он обещал вернуться, но так и не сделал этого. И больше никто не захотел её приобрести.       Бруно положил ладонь на стекло витрины, хотя это было и некрасивым, невоспитанным жестом. Кончики его пальцев оказались над аккуратным цветком мимозы, сделанной весьма искусно из золотой проволоки.       Мастера отвлек Камило, а Бруно всё продолжал смотреть, ощущая, как с каждым мгновением в легких оставалось меньше и меньше воздуха, а сердце сжималось.       – Бруно, забудь. Это было давно. Ты пришел выбрать кольцо. Так выбирай. Не разочаровывай тех, кто ещё жив.       Это были жестокие слова, разделенные Эрнандо и Хорхе между собой. Бруно не запомнил, кто что говорил. Он лишь помнил, как в сердце провернули нож и как дернуло в сильной боли руку.       Тем не менее, ему действительно нужно было выбрать кольцо. Мирабель заслуживала самого лучшего. И пусть стыдливая мимоза никогда не отцветет и никогда не увянет, Бруно должен был отвернуться. И он это сделал, отойдя к отдельной витрине со старыми украшениями.       В каждом из них хранились истории. Это придавало им вес, это придавало им силу. Бруно зажмурился, понимая, что перед глазами всё ещё стоял золотой, миниатюрный цветок. Рука пульсировала фантомной болью, и ему даже пришлось схватиться правой ладонью за левое предплечье.       На этот раз голоса братьев звучали мягче.       – Позволь помочь тебе. Мы знаем, какое кольцо ты бы выбрал.       Нет. Бруно махнул головой. Нет. Он должен сам всё сделать, не поддаваясь холодному дыханию прошлого. Мирабель была достойна этого.       И всё-таки становилось настолько легче, когда на плечах едва ощущались поддерживающе сжавшиеся руки, что Бруно в очередной раз поблагодарил господа за столь верных друзей. Пусть они и существовали только в его голове.       Максимально хорошо заперев мысли о том, что уже было упущено, Бруно сосредоточился на будущем. У него это должно было, в теории, получаться лучше всего.       «Глаз Бога». Так его называли.       И этот глаз зорко видел.       Это!       Они воскликнули это в мыслях одновременно, заметив маленькое колечко. Почему-то ни один из них не сомневался, что оно подойдет, даже не надо сверять размер. Держа его в неожиданно неуклюжих и слишком больших ладонях, Бруно едва заметно улыбался. Кольцо не выглядело каким-то невероятно дорогим или безумно внушительным. Простой золотой широкий ободок, по которому шло семь отдельных изображений, нанесенных очень искусной гравировкой.       Бабочка, цветок, бабочка, цветок, бабочка, цветок и ещё одна бабочка. Каждый цветок и каждая бабочка была уникальна: узоры на крыльях, листочки на коротких стеблях, количество лепестков и их размеры. Невероятная работа.       – У этого кольца есть секрет, – прошептал заговорщицки мастер-ювелир. – Откройте одно из изображений. Нужно поддеть ногтем.       Бруно неуверенно сделал это, и пластина с бабочкой раскрылась, как маленькая дверца, а за ней – буквы. И за каждым изображением – слова. Чьё-то признание в любви. Чья-то любовь.       «Amar hasta el último suspiro, hasta el último latido del corazón».       «Любить до последнего вздоха, до последнего биения сердца».       Призыв, приказ, обещание.       Он даже не будет ничего менять. Бруно вернул изображения на место с мягкими щелчками и передал кольцо продавцу.       – Я беру. И я хотел бы заказать обручальные кольца. Самые простые, но… с горизонтально перевернутыми песочными часами, выдавленными в золоте.       Мастер покивал, упаковывая выбранное кольцо:       – Будет похоже на бабочку.       – И символ бесконечности, – фыркнул сбоку Камило, явно обиженный отсутствием помощи со стороны дяди.       – Прекрасный выбор, – старик мягко улыбнулся, принимая купюры и медленно пересчитывая те. Бруно всё-таки решил помочь племяннику.       – Ты нашел что-нибудь подходящее?       Юноша смутился, но смог почти не показать этого. Наоборот, на его лице отражалось легкое раздражение, недовольство и даже скука. Перед кем играл Камило сейчас, Бруно оставалось непонятным.       – Есть пара вариантов…       Бруно отбросил сразу слишком тонкие кольца, которые Камило казались милыми, но девушка не смогла бы ими покрасоваться. Если мужчина что и смог понять, пока бродил по улицам, скрываясь ото всех – так это любовь женщин к крупным украшениям. Они, как минимум, не должны теряться на фоне пальца.       Потом он одним лишь взглядом показал племяннику, что не нужны настолько крупные камни, потому что они делали композицию громоздкой, и такое не подошло бы его сестре.       – Просто выбери то, что отражает твои чувства. Твои, Камило. Не пытайся угадать, что подумают другие.       Эрнандо похлопал Бруно по плечу в знак уважения. Это была правильная мысль. Камило выглядел немного ошарашенным, но, поджав губы, он вернулся к разглядыванию украшений.       – Что это там? – юноша сощурился, выглядывая колечко в углу одной из витрин. Мастер достал его, чтобы показать поближе. Бруно тоже заинтересованно вгляделся.       – О, это маленькая шутка. У меня есть друг – он врач и работает с теми, у кого болезни сердца. Он попросил сделать кольцо с кардиограммой его сердца. Хотел подарить жене на годовщину. Это – не копия, но похожее кольцо, потому что мне понравилась идея. Разве не романтично?       Настоящая, искренняя улыбка преобразила старое лицо, не омолодив его, но словно осветив изнутри. На его узловатых пальцах тоже сидело кольцо – потертое от времени. Самое обычное.       Камило смотрел на кольцо огромными глазами. Даже не спросив цену, он его купил. А после уже заказал обручальные кольца: он тоже не стал сильно изощряться, попросив сделать простые золотые ободки, выгравировав на женском – горы и восходящее солнце, а на мужском – те же самые горы, луну и пару звезд.       Несмотря на то, что очевидно, Камило считал его сумасшедшим, рядом не было никого другого, чтобы спросить у него глазами одобрение. Бруно сжалился и с легкой улыбкой кивнул.       Он был полностью доволен.       Оставалось лишь подарить это кольцо Мирабель и сделать всё правильно.