Полет бабочки

      Пожалуй, Мирабель уже почти забыла о том, что намечавшаяся на июнь свадьба ей навязана. Она, конечно, буквально заставляла себя это сделать поскорее, но по итогу, это нисколько не запятнало теплое чувство, которое начало появляться внутри, раскрываться подобно несмелому цветочному бутону. Ей нравилось общаться с дядей.       Откровенно говоря, Бруно был довольно привлекательным мужчиной, пусть и возраст начинал потихоньку брать своё морщинками на лице, часто уставшим взглядом и серебряными нитями в темных волосах. Когда он улыбался или смущался, сердце замирало в очаровании. А его история… От истории Бруно и тети Пепы, и мамы Мирабель было попросту бесконечно больно. Хотелось обнять каждого, прижать к себе и попытаться возместить то, что возместить уже невозможно.       Их детство прошло, стало пеплом на ветру времени.       Эрнандо и Хорхе не смогут её больше напугать, просто потому что она уже разложила на полочки причины их появления, она поняла, откуда растут их корни, они были живыми, пусть невидимыми обычно для глаз. И если уж этот способ помогал ей переживать чудовищные оскорбления и острую боль от отторжения всеми вокруг, то принять двух эфемерных братьев будущего мужа – невелика проблема. Тем более, они были…       Мирабель прикусила губу и глупо хихикнула в свою чашку. Сейчас на кухне она была одна, только-только убрала после завтрака. Бабушка обещала поделиться какой-то новостью, помимо женитьбы Камило на Долорес (и боже, что это была за новость, конечно!), но в итоге, лишь раскидала список заданий по семье.       Луизу с отцом послали на принятие «живого товара», что оба ненавидели всей душой. Но обычно одного присутствия её старшей сестры хватало, чтобы девушки и молодые парни не пытались бежать.       Пусть Луиза и направлялась в город, Мирабель не рискнула попросить у неё зайти в магазин тканей. Это казалось… неправильным. Скорее, ей стоило не забыть зайти к сестре, когда та вернется.       Исабелла отправилась вместе с Феликсом и Долорес принимать другую поставку: наркотики и драгоценные слитки.       К Антонио пришли учителя из числа бандитов, Камило и Бруно куда-то, наоборот, ушли, пусть последний и пообещал вернуться и снова побыть с ней немного. Хорошо, что следом за ними уехала вместе с высокопоставленными членами банды и бабушка. Потому что быть почти с ней наедине Мирабель было попросту страшно. Даже несмотря на своё абсолютное послушание в последнее время.       Она не устраивала сцены насчет брака. Боже, да уже за это бабушка должна была удовлетвориться ситуацией!       – Но мной она никогда не будет довольна, не так ли? – тихо спросила Мира у Каситы, и та вторила вопросу скрипом деревянных ставень и коротким, ритмичный постукиванием плитки. – Ну, это нестрашно. Она никем из нас не довольна по-настоящему.       Лучше бы она продолжала думать о Бруно и обещанной демонстрации его таинственной магии. Предсказывать будущее – какой страшный и в то же время завораживающий дар!       Мечтательное настроение было упущено, поэтому Мирабель сосредоточилась на своем кофе, после чего вымыла сразу чашку и побрела к себе в комнату. Сначала она думала посмотреть телевизор, но опять-таки – настроения не было.       У Антонио скоро закончатся занятия, и тогда она сможет спокойно, без постоянного надзора бабушки, поиграть с ним и просто побыть рядом. Мирабель уже соскучилась по тигренку, так как свободное время старалась последние дни проводить с дядей, а не кузеном. В конце концов, месяц на создание хоть каких-то уз – это совсем немного. А скоро Луиза всё-таки купит ей ткань, и часть свободного времени будет уходить на платье и костюм для Бруно…       Ох.       Мирабель, плюхнувшаяся на кровать в комнате, неожиданно сильно зарделась. Ей же придется снять с него мерки. Разум говорил, что она могла бы попросить сделать это маму или тетю, которые и так были очень близки с родным младшим братом, к тому же умели шить, но сердце с остервенением отгоняло эти мысли.       Ей же надо сближаться, правильно?       Настроение снова немного улучшилось, девушка побила ногами кровать, пытаясь сдержать в груди странный пищащий звук. То, что сначала воспринималось, как долг перед семьей, становилось вполне приятным, пусть сердце и колотилось, как бешеное, от всплывающих иногда смущающих мыслей. Мирабель пока ни секунды не пожалела о том, что решительно дала Бруно шанс, отбросив то, что всё равно не препятствовало бы свадьбе ни на грамм.       Про возраст, даже про родство можно было забыть. А вот если бы у Бруно было черное и жестокое сердце – про это забыть бы уже не получилось. Поэтому она была рада раскрывать его душу и видеть, что она, возможно, заштопана несколько раз, не идеально чистая и красивая, но от неё исходил мягкий свет.       А свет всегда притягивал Мирабель, подобно глупой бабочке.       Так как девушка часто оставалась дома (её вместе с Антонио вообще не выпускали за пределы территории), то все бытовые заботы ложились на её плечи. Конечно, Мадригали могли позволить себе обслуживающий персонал, но зачем – если есть Мирабель? Она была «своей», самообразование не занимало много времени, поэтому вполне могла заниматься домашними делами.       По-хорошему, ей бы как раз начать уборку, чтобы потом спокойно приготовить обед, но вместо этого Мирабель перевернулась на кровати и сложила руки на животе. Быть невестой оказалось не пугающе, а… волнительно. Пусть у неё в груди не мешало дышать какое-то всепоглощающее чувство, про которое можно прочесть в книгах, но мысли о свадьбе, отношениях и женихе были подобно несмелым солнечным лучам, выбивающимся из-за туч – это уже было больше, чем она имела неделю назад. Надежда на изменения.       Всего лишь росток, пробившийся из земли, но обещавший вырасти в нечто прекрасное.       – Касита? – девушка обращалась к дому, как к хорошему другу, и пожалуй, не так уж далеко она ушла от дядюшки в этом плане. Касита ответила ей приоткрытыми дверцами гардероба. – Как думаешь… Может, это мой счастливый билет? Надо схватиться и держаться изо всех сил?       Мирабель смотрела на стены, на потолок, отыскивая то место, где будет знак от дома. Но ничего не было. Касита затаилась, словно опасаясь отвечать на такой серьезный вопрос. Об этом говорило едва заметное покачивание деревянной дверцы – недостаточное для полноценного ответа, но достаточное для отображения эмоций.       – Ну… В любом случае, если я продолжу так думать, то всё действительно изменится, не так ли? – сама кровать слегка завибрировала, словно дом заурчал, пытаясь приластиться к Мирабель, и девушка тихо засмеялась. – Да. Соглашусь с тобой. Всегда надо верить в лучшее.       В течение следующих двух часов девушка протанцевала по дому, собирая пыль и вытирая бесконечные квадратные метры полов, после присев отдохнуть прямо на ступеньках, которые только что натирала. Бесконечность рутины её немного убивала, но Мирабель старалась подбадривать себя тем что, во-первых, ей не приходилось участвовать в делах, заканчивающихся чьей-то смертью, а во-вторых, она создавала уют и чистоту для тех, кто был ей дорог.       Поэтому она никогда не жаловалась и не напрашивалась на волю.       Почему же тогда сейчас мир начал расплываться от неожиданно накативших слёз? Для них не было никакой причины, ведь день начался совершенно нормально, никто не ругал её, уборка не была слишком сложной, как бывало после праздников, впереди маячила возможность побыть с любимым кузеном. И всё-таки – слезы.       Мирабель глубоко дышала и впивалась пальцами в мокрую тряпку, чтобы не дать выхода слабости. Она уже позволила себе поплакать в день рождения Антонио, и если в ближайшее время это произойдет снова, то она совсем расклеится. Мирабель хорошо понимала, какой катастрофой, прежде всего, для неё, обернется истерика, в которую она обязательно впадет, если разожмет стальной кулак, обернутый вокруг нервов.       Девушка говорила всем и себе тоже: «я в порядке».       Но все знали, так же как и она знала, правду.       «Я не в порядке» – кричали её глаза иногда.       «Помогите мне» – молила покорно опущенная голова.       «Я задыхаюсь» – шептали судорожно сжатые между собой пальцы.       Никто не хотел этого слушать. Поэтому Мира никогда не пыталась сказать это словами.       Девушка шмыгнула носом и брызнула себе в лицо холодной водой из ведра, благо, только-только набрала чистую. Это помогло. Нечего раскисать, у неё ещё было полно работы, а нужно будет уделить время Антонио! Какая-то рутинная уборка не сможет выбить её из колеи!       Однако стоило девушке встать со ступеньки, как она чуть не поскользнулась. Снова в шею ей словно кто-то мягко подул ледяным воздухом, выдыхая вместе с тем шепотом её имя:       Мирабель.       Зов был такой тихий, что любой другой шум мог легко его заглушить. Но сейчас Антонио сидел с учителем (заменявшим в какой-то степени и няню) в своей комнате, заканчивая занятия, и больше в доме никого не было. И голос Мирабель точно-точно слышала!       Она обернулась, но конечно, никаких призраков за собой не обнаружила. Вместо прозрачной фигуры чужой души девушка приметила из необычного только приоткрытую дверь комнаты абуэлы. Которая обычно оставалась запертой. Неужели Альма забыла свой каждодневный ритуал сегодня?       Это невозможно.       Мирабель.       Теперь уже ледяным воздухом потянуло ей прямо во влажное лицо, даже мышцы болезненно свело, что уж явно не могло стать игрой воображения.       Девушка прокралась к приоткрытой двери максимально тихо, словно от любого скрипа из-под земли могла появиться бабушка и забить её палкой до полумертвого состояния.       Входить в комнату к Альме было строго-настрого запрещено. Под страхом ужасного наказания. Но ведь Мирабель хотела просто заглянуть. Она встала, ещё полностью скрытая дверью, и начала вытягивать шею, чтобы боязливо заглянуть в приоткрывшуюся широкую щель, однако за спиной раздался громкий шум, и девушка чуть из кожи не выпрыгнула, стараясь максимально быстро оказаться как можно дальше.       У Антонио закончились занятия, и тот вывалился из комнаты вместе с парой животных и своим учителем. Последний кивнул Мирабель, молча оповестив о своем уходе, и девушке уже стало не до бабушкиной комнаты. К ней бежал любимый кузен, и она собиралась всё своё внимание уделить ему.       *       Бруно с Камило вернулись ближе к обеду, и дом всё ещё оставался относительно пустым – Мира и Антонио изучали все закоулки новой комнаты Каситы. Там жило столько разных животных: они рыли норы, плавали в воде, зависали на ветках. Например, у дальней стены можно было найти молодого оцелота, не стремившегося приближаться без прямой просьбы. А в траве прятались милые мышки и крысы с очаровательными усатыми мордочками. Пока ещё комната Антонио оставалась светлой и приветливой – одно лишь нахождение в ней поднимало настроение. Поэтому к возвращению дяди и кузена Мирабель снова могла свободно улыбаться.       Касита предупредила её и Антонио, из-за чего они и выбежали из комнаты встречать родню.       – С возвращением! Надеюсь, дела прошли удачно? – пока Антонио катался на ягуаре, Мира спускалась по-человечески с помощью вымытой до блеска лестницы.       – Мой кошелек сильно похудел после таких дел, – рассмеялся Камило, выглядел он однако довольным. Бруно, как ни странно, тоже. Дядя немного неловко улыбнулся спустившейся к ним девушке.       Интересно, чем же они занимались в городе? Явно не по поручениям бабушки ходили, потому что обычно в таком случае гарантировался полный упадок сил и плохое настроение.       – А ты чем занимался, дядя? – Мирабель подозревала, что дела у них с Камило были общие, но ей хотелось как-то начать конкретный разговор. С Бруно. И чтобы кузен куда-нибудь исчез. В голове тикали часы, но движение стрелок где-то глубоко внутри было, скорее, щекотным, чем пугающим. Сначала казалось, что месяц – это не срок. Но Мирабель была очень целеустремленной. И сближение шло полным ходом, что девушка считала своей победой.       – Ну… мой кошелек тоже похудел, – шутка была неловкой, поэтому Мира не сомневалась, что перед ней Бруно, а не Эрнандо. Подтвердило её мысли нервное почесывание дядей затылка. Почему-то Мирабель начала улыбаться чуть шире от этого.       – Надеюсь, покупка вышла приятной. И раз уж Камило явно захочет развлечь своего младшего братишку, – Мирабель посмотрела прямо на кузена (с ним она не была чересчур близка, но в детстве их можно было считать добрыми друзьями) и сощурилась. Камило вопросительно изогнул брови, обвел её и Бруно странным взглядом, после чего живая мимика продемонстрировала налет раздражения и недовольства, смешанного с любовью к Антонио.       Камило не был против провести время с младшим братом, оставляя Мирабель наедине с дядей. Девушка решила, что сделает ему на обед побольше арепас, парень всегда ходил полуголодным из-за слишком частого использования дара.       А пока…       – Итак, – Мирабель танцующе переступила с ноги на ногу, искорки в её глазах тоже блеснули игриво, – ты кое-что мне обещал, помнишь, дядя?       Бруно удивленно моргнул, а после забегал глазами, словно пытаясь найти огромную надпись с забытым обещанием.       – Эм…       – Ты обещал мне показать, как ты колдуешь! А потом ты с утра пропал, – Мирабель только звучала обиженно, даже её лицо оставалось веселым и полным яркого предвкушения. Ей очень уж хотелось увидеть это таинство, скрытое за запретной дверью Башни Каситы и суровым изображением пророка на деревянной двери. Она уже видела, конечно, что там песок (много песка!), но оставались ещё две тайны, ожидавшие, пока Мирабель дотянется до них руками.       Что же там наверху? (и это было напрямую связано с предсказаниями Бруно!)       И… где Бруно спит? (Мирабель даже в мыслях перебила вопрос «где у него спальня», так как знала, что тотчас покраснела бы, если бы позволила это себе).       – А, о, ты об этом, – Бруно коротко и неловко рассмеялся, и от кривоватой, но искренней улыбки в уголках его глаз появились паучьи лапки. – Я уж подумал, что успел пообещать что-то ещё. Конечно. Пойдем.       Они почти уже вступили на лестницу, когда Мирабель вздохнула:       – Не могу сейчас. Я должна приготовить обед, если вдруг кто-то вернется в течение часа, – отчего-то сегодня мысль о рутинной работе просто выворачивала её наизнанку. Мирабель знала, что сейчас лицо у неё выражало всю тоску мира. И она хотела стереть грусть, но первым успел это сделать Бруно.       – В таком случае, я мог бы помочь. Если ты не против.       Ах. Кто бы знал, что рутина могла так легко разбиться, если поместить в неё незнакомый элемент?       Бруно был весьма неуклюжим на кухне, измазал костюм в муке и масле, но Мирабель даже не могла в шутку его пожурить, слишком занятая довольным смехом и готовкой. Дядя не смеялся так в открытую, но довольно часто позволял себе улыбки и задорный блеск в глазах.       Это и был он – дядя из её воспоминаний, которые невозможно было нормально схватить руками. Подобно песку они ускользали в невидимые щели между пальцами, исчезая, чтобы появиться вновь чуть позже. Ощущения легкости, тепла, связи – вот что всплыло на поверхность в тот момент. И можно было поверить, что когда-то Бруно держал её совсем маленькой на руках, прижимая к груди и что-нибудь бормоча непонятное.       – Давай я помою посуду? – предложил дядя, относя использованную сковородку, ещё горячую, к раковине, где складировались грязные ложки, емкости для теста и тарелки. – Ты будешь вытирать.       Сердце у Мирабель застучало быстрее. Она тысячу раз проворачивала подобное с матерью, сестрами и даже с отцом пару раз, но никогда в голове не возникала эта мысль.       Мы как будто семья.       И важны были не столько сами слова, сколько эмоции, спрятанные за этими словами, впитавшиеся в буквы. В голове у девушки проскочили тысячи ассоциаций, фантазий и смутных образов, касавшихся семейной жизни в браке. Когда девушка или юноша уже вспорхнули из старого гнезда и свили новое, где стараются обустроиться максимально удобно.       Всё казалось таким домашним.       Вместо ответа Мирабель скромно улыбнулась и схватила полотенце. Она встала по правую руку от Бруно, и буквально спустя мгновение её глаза распахнулись шире, легкий, почти незаметный на смуглой коже румянец появился на круглых щеках.       Дядя Бруно совершенно естественным движением начал закатывать рукава темно-зеленой рубашки (пиджака на нем сегодня не было), чтобы не намочить ткань. И отчего-то эта картина вызвала дикий восторг и настоящую бурю эмоций у Мирабель. У Бруно были смуглые, жилистые руки, покрытые темными волосами, немного костлявые запястья притягивали взгляд. Как и длинные, до спертого в груди дыхания, пальцы, погружавшиеся в наполненную водой раковину и поднимавшиеся оттуда блестящими и слегка мыльными.       Девушка не роняла на пол тарелки лишь благодаря колоссальному опыту, от которого действия становились полностью автоматическими, и она могла продолжать наблюдать за тем, как по смуглой коже скользили капли воды.       Хорошо, что Бруно был занят делом и не знал, как племянница пыталась съесть взглядом его руки.       Мирабель даже не пришлось смущаться подобной дерзости, потому что только она полностью осознала, что делала, как дядя принялся мыть глубокую миску из-под теста, и выражение её лица сменилось на удивленно-испуганное.       Под слоем блестящей воды на внутренне стороне предплечья выделялся на фоне остальной кожи светлый, белый уже почти шрам, такой длинный, что у Мирабель бежали мурашки по шее и волоски встали дыбом.       Шрам был старый. Очень. И он бы, пожалуй, не бросался так в глаза, если бы кожа вокруг была бледнее. Джульетта не являлась богом, поэтому серьезные раны после её выпечки оставляли вот такие шрамы. И ох, пусть Мирабель не видела так уж много крови в своей жизни и не имела медицинского образования, она понимала, что такая рана уж точно серьезная.       Когда первый ужас схлынул, и край глаза уловил нечто большое и белое (вымытую миску), Мирабель кое-как заставила себя двигаться и не глазеть. Потому что в их семье не принято лезть в дела родственников, тыкать в зажившие и не очень раны.       Ей удавалось сдерживать любопытство, приправленное горечью страха, где-то ещё минуту, а потом она внутренне всполошилась от осознания, что грязная посуда заканчивалась, и решилась снова скосить взгляд. Да, она ещё в первый раз, пусть и отвлеклась на сам шрам, заметила ещё и татуировку. Прямо на бледной полосе, как на слегка извилистой веточке дерева, сидел утомленный кондор: большая птица казалась не такой уж внушительной, изображенная со спины со сложенными гигантскими крыльями и тоскливо повернутой и немного опущенной головой.       Оставшаяся незадействованной длина шрама создавала ощущение щемящего одиночества при взгляде на этого кондора.       – Мирабель? – голос дяди звучал обеспокоенно, плеск воды сошел на нет. Девушка даже не заметила, как ушла глубоко в свои мысли. Не заметила, как по лицу потекли слезы, которые она постоянно в себе душила, которые в последнее время с каким-то невероятным отчаянием пытались всё-таки прорваться наружу, исцелить душу и облегчить страдания сердца.       Но Мирабель позволяла себе плакать только ради других. Как сейчас она оплакивала чужое одиночество, пусть и сама страдала от него же.       – Что случилось? – нервно, но мягко спросил Бруно, дотягиваясь до края полотенца, чтобы обсушить руки. Девушка не смотрела ему в лицо, но и на руки больше тоже не смотрела.       Она позволила себе зарыдать, только когда дядя обнял её, даже не понимая до конца, из-за чего его племянница неожиданно расплакалась.       Мирабель, может, и не могла до конца осознать значение зажившей раны на руке Бруно, но интуиция, сердце шептало, что боль была для него невыносимой.       Над головой раздавался нервный шепот, больше походивший на шипение:       – Ничего я не делал, я посуду мыл, отвяжись!       Девушка представила, как Эрнандо и, возможно, Хорхе отчитывали сейчас Бруно, и это заставило её хихикнуть сквозь слезы. Прижимаясь щекой к жилетке, слыша ускоренное биение сердца, Мирабель постепенно успокоилась. Одежда у дяди всё ещё немного пахла затхлостью (не все костюмы были перестираны), но неприятный запах перебивал ненавязчивый одеколон, наполнивший легкие в считанные минуты.       – Ты в порядке?       Дядя беспокоился о ней, обнимал её решительно, но ненавязчиво, за плечи. И Мирабель поняла одну вещь.       Бруно ей нравился.       Вот так просто. Мирабель вдохнула ещё раз аромат одеколона и отстранилась, стирая слезы тыльной стороной ладони. Взгляд вновь зацепил татуировку на руке Бруно, но не задержался на ней. Вместо этого девушка посмотрела в карие глаза напротив, в свете солнца, пробивавшегося через большие окна кухни, казавшиеся почти зелеными, и улыбнулась:       – Иногда накатывает. Я в порядке.       И когда обеспокоенность с лица дяди сошла, дав дорогу улыбке в уголке губ, Мирабель подумала про себя: «более чем».