Ожидание — вечная часть незаконной деятельности. Ожидание того, что однажды проблемы постучатся в дверь.
— До сих пор слышу его невнятное бормотание, — сквозь ком подступающих к горлу слез признавался один из виновников. — Я просто делал то, что должен был,
верно, Кисаки? — отчаянно искавший себе оправдания.
Опущенный взгляд и собранные вместе руки не предвещают подчинённому ничего хорошего. Мозг Тетты серьезно напрягается. Он не из этих альтруистов, которые готовы принять удар на себя. Холодный рассудок позволяет ему рассуждать более здраво — если их раскроют, как группировку, то проблемы будут не только у парней. А босс за такое явно не похвалит.
— Я не знал, что делать,
Кисаки. — Жалобно скулил подчинённый, словно загнанный зверь, которого переехала машина, и он все ещё пытается выжить. Вероятно, в душе его настоящая мясорубка. Вот ты обычный парень, а вот — убийца.
Как хрупка эта грань, которую легко можно преступить.
— Я не могу оставить маму и младших, — словно помешанный бормочет парень. — Нужно просто избавиться от тела, верно,
Кисаки? — бросается в крайности.
Кисаки и сам не знает, если быть честным. Даже гениальные умы не ведают единственно верной истины.
— Ты что, в кино? — отмёл предложенную парнем идею Тетта. — Хочешь взять лопату и пойти закопать его в лесу? Не думаешь, что тело всё равно найдут? —
могут и не найти, но риск быть пойманным.
— Я не хочу за решетку. — Осознаёт печальный исход юноша, жизнь которого надломилась в один момент, а добрая часть души с надписью человечность начала рушиться на глазах.
Как угодно, лишь бы не попасть под удар. Мертвого не вернуть — сказал бы трезвый ум, но понести наказание ты должен. И тот кусает ногти, губы, локти, а от вины всё так же не убежать.
— Я придумал кое-что. — Оценивая тотальный дефицит вариантов, предлагает Ханемия. — Где жил этот парень? — и получив ответ, Тора немного негодует, не хотелось бы наводить такой шум в своём же районе.
Ханма удивлен немного, поскольку пойти на подобное — уже преступление. И почему сейчас он испытывает вину за происходящее? Возможно, потому, что они с Кисаки были основополагающим этой группировки. На них ответственность за привлечение, за подчинённых и последствия.
Пожар может возникнуть в любом месте, где есть подача газа, где есть электроприборы или курящий жилец. Непотушенная сигарета, оставленный утюг, утечка газа — причиной катастрофы может быть что угодно, и что самое главное — сложно доказать чью-то причастность. Пламя выжигает все вещественные доказательства, отпечатки, тело сложно опознать. Тупой удар, нанесенный по чистой случайности, послуживший причиной смерти — может быть попыткой спастись из горящего дома и банальное падение с летальным исходом.
Ханма не был мастером-взломщиком, но сегодня — стал им. Домик небольшой и, возможно, даже арендованный, так что ущерб, нанесенный ими не плохо скажется на чьем-то бюджете, и повезло, если хозяин имеет страховку.
Самое отвратительное даже не факт инсценировки несчастного случая, а осознание того, что сзади мертвое тело плотно прижимается к тебе, а руки его придерживают чужими на поясе. И Ханма не набожный, но этот поступок явно подпортит его карму. По спине уже сотый раз пробегает холодок то ли от страха, то ли от безумного адреналина, ведь поймай кто сейчас их троих, исключая тело между Казуторой и Шуджи, однозначно докопались бы.
На мертвого парня одет шлем Кисаки, просто потому, что свой Ханма не имел. По сути, трое на мотоцикле выглядят вполне обычно, разве что последний явно лишний. Но иначе его не доставить к бывшему месту жительства. Машины нет, на руках — слишком много внимания, а такси — практически открыто заявить, что они собираются скрыть следы убийства.
Каждая жизнь имеет свой вес и Шуджи, естественно, понимает, поэтому ощущения весьма дерьмовые. Он изнурён морально, но не подает вида, делая своё дело и занося парня в его же дом, смотрит на спокойного Казутору. Хочется пошутить или попросить у того закинуться его таблетками, но учитывая сложное психологическое состояние Торы — ему нужнее.
Он не зависимый, не наркоман, просто справиться самостоятельно с наступившей депрессией казалось невыполнимо. И он соврёт, если скажет, что ему это нравится. Удивительный диссонанс — мозг понимает, что всё плохо, но не подает никаких сигналов об опасности. Разум его ясный, но блаженный. Иногда в выражении проскакивает непринуждённая улыбка и парень явно не робеет перед страхом быть пойманным.
— Я закончил, — быстро разобравшись с газовой трубкой, проговаривает Ханемия, а после ногой с силой бьёт по розетке, отчего та, и без того ветхая, сбивается чуть в сторону и слабо искрит, издавая едва уловимые потрескивания.
Кисаки на всякий случай осматривает все комнаты, чтобы убедиться нет ли здесь кого, хотя Ханма уже проверял это и, удостоверившись, ждёт, пока Тора закончит.
Они оставляют парня лежать на своём диване, мысленно выражая свои соболезнования, по крайней мере Шуджи.
Выходят парни спешно и тихо, быстро перейдя дорогу, чтобы добраться до ближайшего перекрестка и сесть на свои байки. Всё это время они не разговаривали, да и кто говорит в такие моменты?
Время течет удивительно долго. Казутора уже чувствует усталость и ватность конечностей, а значит ему пора домой, пока его не накрыло желанием поменяться местами с тем парнем. Ещё немного ждёт и после безмолвно вцепляется пальцами в плечо Шуджи, привлекая внимание, и телепатически передает, что ему уже пора.
Не на долго тебя хватило — понимает Ханма, а после кивает Кисаки, что они уедут первыми и тот не против. Взрыв обязательно произойдет, весь дом будет объят пламенем, а они станут единственными свидетелями того, что произошло здесь. Наутро в новостях расскажут про несчастный случай и одного погибшего, и никто не подумает, что этот парень, живущий в вечных долгах, был убит.
Поздно жалеть умерших, и Ханма не жалеет вовсе, он, заводя байк, ещё раз оборачивается, бросив взгляд на дом, который к утру уже не будет прежним, и понимает, что, возможно, смерть облегчила страдания этого парня, и в следующей жизни ему больше повезет.
В ночном Токио он гонит по встречной, по пустующей трассе, лишь бы скорее забыть это неприятное происшествие. Казутора сзади прижимается к спине, где недавно был труп, и Ханму коробит от этой мысли. Хочется выбросить всю одежду и вымыться так, чтобы и следа не осталось даже в памяти.
Это был самый неприятный вечер в его жизни.
— Спасибо. — Оказавшись дома начинает Ханма, и он сам не знает откуда в нём это, просто сегодня Казутора был решительнее всех их вместе взятых.
— Не благодари, — начиная раздеваться с прохода, проговаривает Ханемия и сбрасывает штаны за две комнаты до ванной.
— Ты точно в порядке… — Не спрашивает, а зажёвывает конец фразы Шуджи, когда Казутора, остановившись у прохода, съезжает спиной по стене и закрывает лицо руками.
Не в порядке.
Ханма понятия не имеет, сколько Ханемии пришлось пережить в день убийства отца и сейчас. Его жёстко триггерит и он нездорово усмехается, сквозь подступающую гримасу боли и… :
— Я не хотел его убивать… — Срывается, бредя какими-то своими мыслями, и Шуджи прекращает дышать. Он догадывается, что в голове Казуторы, но помочь никак не может.
— Где лекарство? — справляется с оцепенением Ханма, присаживаясь чуть ближе.
— Не хотел… — продолжая смотреть пустыми глазами, повторяет Казутора и затихает.
Раны в его душе никогда не затянутся и каждый раз будут по новой расцветать стоит психике дать сбой.
Все отношения и связи дружеские и романтические обречены на провал, ему никто не нужен и в то же время хочется чувствовать себя важным для кого-то.
— Это больно? — интересуется Шуджи, имея ввиду боль не физическую, — как ты вообще… — хочется спросить, —
пережил такое, — но фраза не срывается с губ, поскольку он ещё не пережил. Он каждый раз будет возвращаться к тому моменту, в ту самую комнату, где его токсичная семья распалась навсегда.
— Послушай, — неуверенно начинает Шуджи, не желая ранить ещё больше. — Всё уже в прошлом. Он был настоящим куском дерьма, а насчёт остального — всё можно пережить я имею ввиду… — Тора смотрит с какой-то мольбой в глазах и в душе Шуджи всё сжимается до мизерных размеров, начиная неприятно ныть.
Он откровенно плох в утешении.
— Я понял, — вернувшись из своего забвения, говорит Казутора и теперь выглядит не таким слабым и уязвимым.
— Давай в душ, — снова вспомнив неприятное чувство на своем теле, предлагает Ханма, и друг его безэмоционально кивает. — Тебе уже лучше? — спрашивает на всякий случай Шуджи, когда Казутора без стеснения идёт в душ, стягивая футболку, пока друг его умывается перед зеркалом.
— Принесешь одежду? — вспомнив про неё, спрашивает Тора, и Ханма соглашается.
Времени копаться в чужих вещах нет, да и желания, поскольку тот только недавно вернулся к ним и, скорее всего, ещё не перевез достаточно одежды, поэтому, взяв свою, Ханма по-дружески одалживает её Казуторе.
И кто знал, что она будет ему такой длинной? До неприличного странно выглядит на нём, но Ханемия не сказал ни слова против.
— Благодарю. — Бросает напоследок и уходит, а Шуджи остаётся, стараясь смыть с себя всю грязь сегодняшнего дня.
Кисаки вернулся, это слышно по дверному хлопку, и Ханма встречает его, надеясь услышать хоть что-то, но Тетта, очевидно, сам не в духе, поэтому всего на секунду замирает в дверях, встретившись взглядом с Ханмой, а после проходит мимо.
На часах 3:20 и по-хорошему им давно пора спать.
***
Последний день перед каникулами и Чифую входит в общую комнату чуть ли не летящей походкой. Первая пара месяцев учебного года прошли практически незаметно, в постоянной суете, но в то же время произошло много хорошего, например, он нашёл друга.
И, кстати, про него — леопардовый уголок пустует, как и кровать Торы, и от этого в душе возникает странное чувство неполноценности. Чифую привык к этому парню и к их вечным перепалкам с Майки, а ещё к тому, что они проводили достаточно много времени вместе.
Хотелось бы просто позвонить и спросить как дела, узнать почему тот не появлялся, но ответ ему и так известен. Их дружба складывалась на поддержке Чифую, а теперь это стало чем-то ненужным. И в добавок ко всему, Ханемия понятия не имеет почему эти двое помирились, и для него, возможно, Мацуно настолько бесхребетный, что принял
своего парня после очевидной измены. Чифую и сам бы разочаровался в себе, будь всё именно так, но их ситуация оказалась нелепым недоразумением.
Мацуно верит безоговорочно. Кейске не тот, кто будет врать о подобном, ему это не нужно, а вот Чифую — нужен. Это заметно по глазам, по несдержанным поцелуям, когда они вдвоем, по трепетному касанию пальцев на рёбрах. Он всё тот же. И, возможно, в разлуке обоим удалось переосмыслить некоторые вещи.
На повестке дня сегодня — навести порядок в комнате перед уездом и проверить остатки еды, чтобы ничего не пропало, пока их здесь не будет. Сев на свою кровать, Чифую набирает Манджиро, чтобы узнать когда тот вернётся, и Майки уже в пути.
Стоя у входа в общежитие, Доракен неодобрительно смотрит на Манджиро. Пару секунд молчания и он приподнимает голову Майки за подбородок:
— Ты знаешь, что я могу подождать тебя. — Тихо произносит и поправляет волосы Майки.
— Я не настолько не в состоянии. — Слышится со стороны младшего.
— Если передумаешь, позвони. — Строго подводит итог Кен. — Я примчусь.
— Шиничиро убьёт тебя, если узнаёт, что ты гоняешь на байке, который не до конца отремонтирован.
— Если заводится, значит до конца. — Отмахивается от его слов Кен, — да и отпускать тебя одного было не лучшим вариантом, — и Майки не может поспорить.
Последние двенадцать часов Сано чувствовал себя, как в далёком детстве, когда он слег с лихорадкой, а Шиничиро, отказавшись от сна, нервно сидел возле него, каждый час проверяя спал ли жар. Он действительно прекрасный брат, но в этот раз Кен заменял ему брата. Вовсе не потому, что Шиничиро не мог найти времени, а потому, что Доракен не мог уйти и оставить заболевшего Майки.
И Шиничиро, скорее всего, убил бы Кена не за байк, а за то, что он остался у них на ночь. Вдвоем. С Майки. В одной комнате.
Старший Сано ещё не окончательно смирился с фактом того, что вкусы Майки специфичны. Он, как заботливый родитель, каждые пятнадцать минут заходил к ним под какой-то псевдопричиной, намекая, что он следит за порядком.
Кен всё ещё считает, что простуда Манджиро — его вина, ведь он был тем, кто предложил прогуляться в этот день. Он тот, из-за кого они задержались чуть дольше и пришлось бежать до додзё Сано под дождем. Поэтому именно ему теперь заботиться о Майки.
— Я сам доберусь до дома. — Заявляет Майки, на которого только недавно подействовало жаропонижающее, и он, в принципе, пока чувствует себя нормально, и будет ближайшие 3-4 часа.
Кен хотел бы покрепче обнять его, но не может себе позволить, считая, что Сано немного не в состоянии. Рюгуджи отгоняет в сторону эту подавляющую здравый смысл нежность и треплет его по волосам на прощание.
— Ты… — неожиданно заговаривает Манджиро. — Сказал Шиничиро, что я нравлюсь тебе? — и Кен готов был к любому вопросу, кроме этого.
— Почему ты спрашиваешь? — запинается Кен, и сложно понять настоящие эмоции, которые он испытывает при этом.
Он смущён?
— Хочу, чтобы ты ещё раз сказал. — Майки заставляет его теряться.
«Зачем?» — вопрошает Кен про себя, хотя ответ ему очевиден. Просто Майки нравится издеваться над ним, ведь Доракен не тот, кто так просто говорит о своих чувствах.
— Дашь мне время, чтобы я отрепетировал это? — прячет одну руку в передний карман джинсов, а другую опускает на лицо Майки и оглаживает пальцами контур его скул.
Кен резко приходит в себя, когда такие на вид хрупкие руки непозволительно сильно притягивают ближе, и высокий юноша невольно подаётся вперёд. Всё же сила Майки ни капельки не преувеличена. Рюгуджи безвольно и уступчиво отвечает на самый
горячий поцелуй и дело вовсе не в страсти. Майки, судя по всему, всё ещё с температурой. Его губы сухие и горячие и это касание длиной всего в пару секунд кажется Кену безумно обжигающим.
Манджиро, как ни в чём не бывало, уходит после своей очередной выходки и, отойдя достаточно далеко, кричит вслед так, что несколько человек оборачиваются на его голос:
— Ты тоже мне нравишься, Ке-енчик.
Доракен усмехается. Только что Майки уделал его всухую.
***
Последние несколько дней Кисаки устранял проблемы с боссом и пытался «
привести в чувства» парня, за которым им пришлось подтирать. Он не столько заботился о состоянии того недоумка, сколько о том, хватит ли у него глупости, после такой аферы выйти и признаться, что это сделал он. Часто, преступив через такую грань, люди срываются, моральные принципы хоть и ветхие, но берут верх, и тот может с голыми руками пойти и сдаться в полицию.
В этом случае они втроём попадут по статье за скрытие улик и не только.
Головная боль в лице одного парня свалилась на Кисаки, мешая принять самое простое решение. Но какое решение будет простым, если виновник второй день скулит о том, что не может спать и что в кошмарах за ним приходят. И Кисаки рад бы развязать подчинённого, и отпустить хотя бы домой повидаться с родными, но тот крайне ненадёжен. Учитывая его состояние, он может по пути заглянуть в участок. Тетта ненавидит таких людей, которые добавляют проблем в его и без того проблемную жизнь. Он всеми силами старается встать со дна, где он родился, и добиться успеха, пусть даже криминального. Лучше быть пугающим авторитетом, чем ничтожеством с долгами и работой за двести тысяч йен в месяц.
Есть люди, которых спасает только зло — именно это было про него. Научившись разменивать человечность на выгоду, он стал крайне опасным человеком. Сейчас для него же проще убить этого кретина и дело в шляпе, но после — может выясниться, что они были связаны, и копы выйдут на них, пытаясь найти хоть что-то.
Морока — одним словом описал бы все эти ненужные движения Тетта, когда развязывал рот тому парню, чтобы дать попить.
— К слову, если ты не угомонишь свои порывы. — Безучастно проговаривает Тетта. — Однажды я могу оставить тебе здесь и забыть прийти.
— Я не могу после этого смотреть в глаза родным, — жалобно стонет парень.
— Всего день назад ты вопил, что не хочешь в тюрьму. — Парирует Кисаки.
— Не хочу. — Осевшим голосом, проговаривает юноша.
— Если ты доставишь ещё больше проблем, — сверкая золотом серьезного взгляда из-под оправы очков, пытается донести до его немного пошатнувшегося рассудка, — Тайджу тебе это так не оставит. Проблемы будут у всех
нас. И скажи: хочешь ли ты умереть? — связанный отчаянно машет головой в разные стороны.
— Смерть, в принципе, с точки зрения логики неизбежна, и когда получать по заслугам — решать тебе.
Слова доходят до адресата именно с таким посылом, который Кисаки хотел передать: «закрой рот и сиди тихо, иначе тебя точно убьют».
Парень перед ним уставший, вымотанный и разбитый, на нём столь тяжёлая вина, что спина сама собой горбится, а голова бессильно опущена в пол. Он уже потерял нечто важное, и единственное, что может — держать язык за зубами.
— Я понял, — смирившись выдыхает, и Кисаки видит, что тот сломлен. В таком состоянии он уже никуда не пойдёт.
— Вечером пришлю за тобой, — поясняет Тетта и уходит.
Если убиваешь людей, жди, что однажды смерть придёт и за тобой.
***
Мог ли Майки рассчитывать на крепкие обнимашки сегодня? Скорее всего нет. После того, как они с Чифую пересеклись в комнате общежития и коротко поговорили, оба направились по домам на целый долгий месяц лета. Непривычно было снова ехать домой вместе на одном автобусе и, по сути, им даже не о чём говорить по пути.
Майки особенно болтлив, если Баджи рядом, или же сам Манджиро пылает желанием остроумно
подъебать, но сегодня ни то, ни другое не работало, поэтому Чифую едет расслабленно, смотря в окно. Погода все ещё неприятно-пасмурная, и поэтому небо низкое и серое, а люди сливаются в одном сплошном потоке.
Лужи высохли и асфальт сухой, но в воздухе всё ещё веет прохладой. После того, как Майки вышел первым, Мацуно осталось ехать всего одну остановку, и, к его удивлению, Кейске ждал его, согнувшись над телефоном и накинув на голову капюшон. Волосы, очевидно, собраны, раз их не видно, и он подумывает, не следит ли тот за ним? Откуда мог знать, что Чифую вернётся именно сейчас, ведь тот не писал ему.
Выйдя из транспорта, Мацуно ещё раз проверяет наличие наушников и телефона в кармане, а после встречается взглядом с удивлённым глазами далеко не Баджи.
И
как мог принять его за Кейске? — думает парень, вспоминая, что подобное уже не впервые, и мысленно соглашаясь с тем, что общее во внешности есть.
— Ты? — спокойный взгляд янтарных глаз останавливается на сумке, висящей на плече Чифую, и парень вспоминает, что сегодня был последний день учебы, который он снова пропустил.
Наверное, спроси сейчас Чифую, как у Казуторы дела или где тот пропадал, выглядел бы крайне глупо, и он не хочет казаться равнодушным, но и эмоций лишних проявлять не станет.
— Ага. А ты? — Мацуно указывает на странный шлем в руках парня, ведь мотоциклов поблизости нет, и Чифую прекрасно помнит, что это шлем Кисаки. — Ждёшь кого-то? — направляя взгляд по направлению ветра и поправляя чуть отросшие тёмные пряди, интересуется Чифую, всё ещё не выдавая эмоций на лице.
— Типа того. — Ханемия аккуратно встаёт, скидывая капюшон и смотря туда же, куда и Мацуно сейчас, открывая вид на свежие линии, узорами вырисовывающие силуэт тигра.
После их с Ханмой душевного разговора, Шуджи предложил парню сделать подобное, и идея Казуторе более чем понравилась.
— Больно было? — спрашивает Чифую, и Казутора немного теряется.
Почему в последнее время он уже не впервые слышит этот вопрос?
— Ты про это? — Ханемия легко касается светлой кожи, украшенной чернильными красками, и впервые улыбается.
Сколько прошло дней? Три-четыре? Кажется, Тора немного пришёл в себя или, может, просто кажется.
— Не слишком, — немного поёжившись, признаётся Казутора. Сказать совсем нет — очевидно соврать.
— Ясно. — Чифую снова испытывает неловкость, будто этот диалог только его инициатива. Между ними все ещё стена, которую Ханемия выстроил в одночасье.— Что ж, пиши если что. — Сообщает Мацуно, и Тора сдержанно улыбается, потому как не может отказать, но и вряд-ли готов общаться сейчас.
Он, кажется, ошибся в себе и пока не придёт к более уверенному решению, не станет снова сближаться с ним.
— Погода так и располагает к встречам с
друзьями. — Звучит за спиной Чифую, только что подошедший Кейске и его замечание заставляет Казутору нервно улыбнуться.
— Возвращение блудного сына, — чуть расставляя руки в сторону, явно переигрывает Тора. Обнимать Баджи при встрече он хотел бы меньше всего. Такого Баджи, который заставил его
друга страдать, а после вернулся как ни в чём не бывало.
— Сдается, ты не очень рад встрече. — Подмечает Кейске, продолжая смотреть с любопытством.
— А должен? — Ханемия делает самое удивлённое лицо, переводя взгляд с Чифую на Кейске и обратно.
— Порой так бесишь. — В интонации Баджи явно проскальзывает раздражение, поскольку тот не понимает столь неприятной реакции.
— Живёшь себе спокойно, никого не трогаешь, — Казутора наигранно удивляется, — а оказывается бесишь кого-то. Так приятно. — Его последняя улыбка уже не проявление доброжелательности. Какая-то горькая и осуждающая.
— Я, конечно, слышал, что любовь слепа, — Ханемия осуждающе смотрит уже на Чифую, явно крича: «как можно было проглотить измену?», — но не настолько же.
Чифую серьёзен, он смотрит в глаза Казуторы, понимая, что не объяснил ему ничего и просто не успел, и второй опускает взгляд.
— У тебя какие-то личные претензии? — недоумевает Баджи и ему хочется спросить у Чифую: что с этим парнем не так? Но вместо этого, смотрит на Казутору с интересом.
— Когда я на таблетках — ты мне очень даже нравишься. — Поясняет Ханемия, смотря куда-то за спину Баджи, и со словами: «Увидимся», — уходит в сторону звука не заглушенного двигателя и, сев сзади, держится за Шуджи, который сразу даёт по газам, и байк быстро скрывается на оживлённой трассе.
— Вы с ним… — Баджи вымученно улыбается, надеясь услышать что угодно, но не согласие.
— Что? Нет. — Сразу доходит до Чифую, — Но он был единственным, кто знал всё и поддерживал меня, старался отвлечь, был рядом.
— И он тебе… — Кейске, снова стараясь быть спокойным и рассудительным, опускает голову на плечо Чифую, обнимая его, — нравится. — Утверждал, не спрашивал.
— Он подал руку и позволил быть с ним когда хотелось взвыть от боли и обиды. — Кейске всё ещё добрый и понимающий. — Если бы я ответил
да?
От одной фразы внутри Баджи разрастается холод и спокойное выражение лица меняется, веки напряжены и прикрытые ресницы дрожат, и, скорее всего, зубы сейчас стиснуты как никогда.
— Ты не сказал нет… — немного пятится назад, размыкая объятья.
Чифую хочется сразу сказать, что всё это не правда и он всегда
ждал его. Что Казутора — самый лучший человек, который помог, но это чувство другое.
Он оборачивается и смотрит на Баджи, улавливая досаду и подавленную злость, и не понятно — на него или на самого себя? Сейчас Кейске на себе ощутил, как бывает больно от одной фразы, именно так он и сделал в прошлый раз.
— «Хочешь услышать, как я развлекался с той девчонкой?» — цитирует его ядовитую фразу Чифую, дав понять насколько равносильно он поступил сейчас.
Малыш растет и его зубки скоро станут острее, чем у самого Кейске. Баджи ухмыляется, слушая дальше.
— Мы с ним —
ничего. — Смотря вслед уехавшим парням, проговаривает он. — Но что-то изменилось. Майки сказал подождать, так что я и сам не знаю чего.
— Я уяснил урок. — Покорно соглашается Кейске, которого сейчас убили, а после воскресили.
— Тогда неси свою задницу домой, я голодный с утра, может что-нибудь придумаем. — Сообщает Чифую и Кейске предлагает:
— Шикарный ресторан не обещаю, но если хочешь, можем где-нибудь поесть лапши. — И, да, он
может угостить
своего парня шикарным обедом в лапшичной за свои
собственно-заработанные деньги.
— Предпочту домашний удон. — Отметает его предложение Чифую, и оба направляются в подъезд.
Самый обычный будничный день и все люди, в большинстве своём на работе, поэтому, едва зайдя в подъезд, они наверстывают пропущенный при-встрече-поцелуй.
И стоит Баджи покрепче обнять его, прижимая парня к боковой стенке подъезда, за спиной они слышат остановившиеся шаги.
Дыхание перехватывает настолько, что Мацуно готов сознание потерять, и Чифую недоумевает, почему она сегодня не на работе.
— Мам?...
