***
Парень со светлыми волосами сидел за гаражами, покручивая в руке железный ломик, прихваченный на всякий случай. Старый знакомый связался с ним, как только поднялась шумиха из-за убийства одного из подчинённых босса. Чонбо искал достоверную информацию и был уверен, что Чоджи не станет врать, особенно, если предложить ему что-то более выгодное. Здесь, рядом со свалкой, нет никого, кто мог бы слышать их разговор, поэтому парни не стараются скрываться: — Подумай о том, кому помогаешь в первую очередь. — Проговаривает Курейджи, смотря на сидящего неподвижно Аханэ. — Вряд-ли Кисаки сможет обеспечить тебе безопасность, если Ленман будет уверен, что его люди замешаны в этой истории. — Достаточно убедительный аргумент и Чоджи нечего сказать в ответ. Все последние несколько лет он преданно служил Кисаки и знаком с ним лично ещё с последних классов старшей школы. Можно сказать, что они росли вместе, пока в один момент Тетта не взял на себя роль кукловода и не оказался поглощён идеей добиться власти, пусть идти приходилось по скользкой тернистой дорожке. Будь ситуация иной, Чоджи никогда не предал бы Кисаки, но опасность грозила ему лично, а он, так же как и Тетта, всегда вёл нечестную борьбу. — Мне нужна гарантия. — Спокойно констатирует блондин, поднимаясь и упираясь железным ломом в земляную поверхность. Чоджи немногословен и смотрит серьезно, что нельзя прочесть по глазам ни одной эмоции на его лице под черной маской. — Мы могли бы схватить тебя и затащить в штаб. — Бритоголовый юноша убедительно намекает, что лучше довериться. Такие как он не шутят, и если Чоджи пока что нарушал закон лишь посредственно, то Курейджи успел побывать в колонии для несовершеннолетних. Его глаза спокойные и на лице не читается ни капли агрессии, но он опасен. — Парень, который убил сопляка Масару, потерялся. Кисаки не знает где он, но глава и его зам подсуетили над тем, чтобы об убийстве не узнали копы. — И поэтому скинули труп и подожгли дом? — уже из имеющейся информации делал вывод Чонбо. — Я не видел лично. — Смотря куда-то в сторону, заверяет Аханэ, — но слышал от ребят. Насколько я знаю, после этого Кисаки велел остальным засесть на дно и не привлекать внимания. — Дно станет его последним пристанищем. — Не угрожает — открыто говорит о проблемах, которыми обзавелся Кисаки. — Ты обещал, что никто не умрёт. — Даже у крыс бывает чувство совести и сострадания к ближним, поэтому Чоджи должен напомнить об этом именно сейчас. — Я обещал, что твой Кисаки не умрёт. — Заканчивая разговор, уже собирается уходить Курейджи, — насчёт остальных не обещаю. И, кстати, — Чонбо указывает на светлую куртку, которая была практически прямым подтверждением того, что Аханэ прислуживает Кисаки, — Чо-чо, не смей явиться к нам в таком виде. Ленман не любит предателей, поэтому постарайся не выглядеть им и будь готов принять нового покровителя. Хотелось бы послать нахального Чонбо, но Чоджи молчит, выдерживая его пожелания, и после они расходятся не прощаясь. Аханэ не из тех, кто будет сожалеть о совершенном поступке, ведь в этой жизни каждый сам за себя, и будь у Кисаки такой выбор, он бы поступил так же. С этого дня Чоджи Аханэ будет считаться членом Ночной пыли, а его бывшие товарищи подвергнутся опасности. Он уже сообщил Кисаки, что обрывает связи, и тот не сказал ему ничего напоследок. Вряд-ли когда-то они были друзьями…***
Тигренок осторожно подбирался к краю деревянного мостика, вглядываясь то ли в своё лохмато-полосатое отражение, то ли в глубины, пытаясь разглядеть живут ли там те самые монстры, которых стоит бояться. Всего секунду назад он рычал и отпирался лапками, а сейчас сам сталкивает с выступа ненужную защитную деталь. Гибкая и элегантная пума сидит за его спиной, нервно подрагивая хвостом, и от раздражения буквально холка поднимается. Ещё немного и тигрёнок перерастет её, поэтому не стоит переходить ему дорогу, особенно когда тот настолько увлечён происходящим. Три минуты назад они дрались на песке у причала за право быть лидером, но лидер был определён ещё изначально. Ханме терпения не хватает на навязчивые идеи этих — «Казуторы и Кисаки», — которые воображают, что утопить байки — первостепенная задача. Ханма сдался буквально сразу, поэтому его железный друг с доброго пинка Торы идёт ко дну. Вот они недавно ехали на его прекрасном мотоцикле, рассекая пространство, и вот он тонет ненужной железякой, вместе со шлемом Кисаки, который так же стал уликой. Каждое действие имеет свои последствия и их уже возымели. Вопрос лишь в том, стоило ли оно того? Казутора всё ещё смотрит в водную гладь и выглядит одновременно заинтересованным и утомленным, настолько одиноким, что Ханма думает не погладить ли его, чтобы пришёл в себя. — Если бы кто-то видел твою реакцию, решил бы, что ты идиот. — Верно, Ханма, лучшая поддержка это подшутить. И всё же теперь Казутора вполоборота смотрит на него: — Меня не обижают твои слова. — Спокойно оповещает друга Ханемия. — Пошли, принцесса. Пока на наши задницы не свалилась ещё одна неприятность. — Он оглядывается, желая удостовериться, что на пустыре перед ними никого. Ханма сказал это настолько буднично, что сдается Казуторе, тот желает попасть в больницу, и он, в принципе, мог бы ему это устроить. Но эти вечные скачки́ от пофигизма к депрессии, мешают поступать, как хотелось бы. Когда он придет в норму обязательно купит Шуджи цветов в палату и, пожелав — «выздоравливай» — сломает ещё что-нибудь. Отличный, гениальный план, жаль, пока без возможности его реализовать. Казутора уставший морально. Тело двигается будто по инерции. К тремору, мышечной слабости и неясности мыслей, добавилась идиотская сонливость, которая второй день подряд не даёт мозгу нормально функционировать. После того, как по новостям объявили о случившемся, никто из них особо не переживал, но после слов Кисаки, что: «некто намерен найти виновника» — суточную норму таблеток пришлось немного увеличить. — Ты говоришь много лишнего. — Пронзительный взгляд янтарных глаз сверлит спину Ханмы, а брови приопущены, и это такое проявление недовольства со стороны Казуторы. Ханму забавит его насупившийся вид, и, нужно сказать, он не замечал раньше насколько этот парень юно выглядит, по сравнению с ним. Бросив взгляд куда-то в сторону, он кладет руку на плечо Казуторы и идёт с ним так до самой дороги, объясняя, что слова его не имели дурного подтекста и это он так шутит «по-дружески». — Мы должны найти тебе подружку. — Шутливо заявляет Ханма, естественно, не имея ввиду свою персону. Кто-то просто должен отвлекать Тору от происходящего дерьма и давать иногда расслабиться в компании милой женской особи. — Мне без нужды, — отвечает Казутора, хранящий преданность самому себе. И вообще, все эти знакомства не для него. — Дружка́? — шутит Ханма, получая презрительный взгляд и стыдливо потирая затылок. Эти слова должны были зайти за шутку, но Ханемия не в восторге. Ещё немного и Ханма сдастся с попытками разговорить этого парня, когда у него нет настроения. Но главное сейчас не это. Чоджи, с какой-то стати проследивший за ними, стоял на самой окраине, где помост отделен от остальной части берега ветхим заборчиком. Нелепо считать, что это вышло случайно или он заблудился. Шуджи искренне надеется, что этот парень, которому Кисаки доверяет, не добавит проблем. Меньше всего хотелось бы привлекать к себе внимание сейчас, в свете последних событий, где вчера они преступники, а сегодня обычные парни. Прошли целые сутки и в квартире кроме них никого. Тетта ушёл, байка ведь у него теперь нет, по своим делам и предупредил, чтобы не искали, но отцовское сердце Шуджи беспокоится за Кисаки. Он ведь такой хрупкий и беззащитный, но и не глупый, чтобы нарваться на неприятности. С наступлением ночи в их квартире без Кисаки становится на удивление пусто. Последние лучи уходящего солнца ещё пару часов назад едва пробивались сквозь зашторенные окна. Ханма угнетён, и в отличие от Казуторы, таблетки не утешают. Он не боится попасть под удар, но это подвешенное состояние — будто ты в паре метров от земли: падать вроде и не больно, но неприятно, ведь не знаешь когда тебя отпустит, — удручает. Ханма угнетён, и в отличие от Казуторы, сейчас вдыхал чёрт знает откуда взявшуюся дурь. Кисаки терпеть не мог запах его сигарет, но его здесь нет, поэтому Ханма спокойно выпускает отчего-то более едкий, чем обычно, дым. Со странным кисловатым привкусом и Ханемии не нравится, но в его состоянии от «не нравится» до «нравится» рукой подать. И он тянется рукой, зачем-то забирая невкусный табак из рук Ханмы. А может и не табак, без разницы. — Тебе такое нельзя, кроха. — Мягко опускаясь на диван, проговаривает Шуджи. Честно говоря, его забавляет это отвращение во взгляде Казуторы, когда Шуджи обращается к нему подобным образом, ласково. В голове зарождается дико неуместная мысль: притянуть его к себе за руку и поцеловать, чтобы размазать окончательно это непроницаемое выражение Казуторы. И Ханма смеётся. Ему весело. Ему до неприличного нравится эта абсурдная идея, но он не идиот, в конце концов это просто он упоротый, а не собственные желания. — Что смешного? — немного морщась после второго вдоха, когда дым неприятно попал в глаза, возвращает сигарету Казутора и тоже откидывается назад. — Если я попрошу тебя убить меня, ты это сделаешь? — неожиданно для Казуторы, озвучивает Ханма, и судя по его спокойному выражению, речь не о настоящей смерти. — «Как я смогу жить без тебя потом?» — с напускным волнением проговаривает Казутора, — или как-то так? Я не помню дословно. — Убьёшь себя. И мы никогда не доживём до пенсии. — Шуджи крайне доволен установленному контакту. Порой, ему кажется, что у них с Казуторой достаточно много общего. — Как Сид и Ненси. — Заканчивает их цитирование по ролям Ханемия. — Получается, я наркоман? — задумчиво тянет Казутора, в голове которого снова задвигались шестерёнки. — Можешь быть и шлю… — Ханма не договаривает, поскольку убийственный взгляд уже направлен на него. — Понял, я шлюха. — Смиряется и смеётся так непринуждённо, что у Казуторы тоже вырисовывается улыбка. И Ханма снова подмечает, что тот сегодня особенно красивый. Может просто нужно пойти подр… Помолиться на него в ду́ше, и если не пройдет, то это серьезно. Хотя для них понятие «серьезно» — весьма шаткое. В отсутствие Кисаки им удалось в первый же вечер обдолбаться и сидеть ловить лёгкие приходы. Зато настроение на порядок выше обычного. — Как долго ещё будешь принимать эту херню? — имея ввиду подозрительные таблетки Ханемии, спрашивает Ханма и получает безоговорочное: — Сколько надо. — Опять вернулся этот пластмассовый мальчик со своим холодным безразличием, а ведь всего недавно Ханме показалось, что Тора снова нормальный. Шуджи вспоминает, что они за день толком и не ели, поэтому лениво пожелав: «как знаешь», — потрепал своего домашнего тигра по голове и ушел на кухню. Продуктов не много, но он придумает что приготовить даже из того, что есть. Навыки жизни с парнями и не такому научат. — Скоро вернусь. — Проговаривает Казутора и выходит, пока Ханма соображает насчёт ужина и в голове его не возникает ни единой мысли насчёт того, что сегодня они больше не увидятся. Ужин всё ещё теплый стоит на двоих и сколько бы Ханма не ждал, друг не возвращается. Телефон его лежит рядом на столешнице и это кажется странным.***
— Так значит, вы встретились в коридоре школы готовые подраться в первый же день, а теперь он — всё, что ты видишь? — воодушевленно размахивал недопитой бутылкой романтик-Такемичи. Со дня смерти Масару едва ли прошло трое суток, но он выглядит значительно лучше. Они с братом не были близки, но чувство потери всё же оставило в душе печальный осадок. Случившегося не изменить. Масару сам напрашивался на неприятности. Остаётся только помнить о нём лишь хорошее. Хотя и здесь пробелы. Этот парень, что был старше на год, вечно дразнил маленького Ханагаки и отбирал его велосипед, чтобы покататься, и отдавал лишь когда Такемичи начинал плакать. Замечательные воспоминания, по крайней мере, единственные, что связывают их как братьев. Манджиро, уговорив Шиничиро разрешить ему собрать друзей, хотел немного развеять обстановку, но вышла очередная попойка, как он сказал — в честь начала летних каникул. Баджи уже битый час терпел Ханагаки с его расспросами о их с Чифую невероятной любви, ведь именно такой она и должна быть, раз уж ты влюбился в парня. В голове Такемичи просто нет места тому, что такое в порядке вещей, и если на выпускном эти двое лишь обжимались при нём, — всякое бывает: алкоголь, отсутствие девушки, тестостерон, — то сейчас выглядели как самая обычная пара, как влюбленные парни, которые сидят рядом, держась за руки и буквально не обращая на остальных внимания. Видимо, достаточно смирились с тем, что некоторые могут косо смотреть. Но только не здесь — друзья Манджиро не те люди, которые будут осуждать из-за подробного. Всем абсолютно, кристально…***
Дрожь в теле от слабости мешала здраво оценивать ситуацию. Он настолько измотан, что голова кружится, странно тянет в области колена и, возможно, теперь там перелом, поскольку ногой пошевелить не получается. Гематом по всему телу достаточно, он не видит, но чувствует и считает, что это справедливо. Он не мог простить себя за все проступки и таким образом, наказывал себя. Казутора не такой наивный, как казалось. Ханемия знал, что Чоджи следит за ними. Знал, что Кисаки нет в городе, а ещё знал, что на них планируется облава, хотя бы не копов и то радовало. В группировке всегда есть тот, кто первым бежит с корабля, но не думал, что это будет один из доверенных лиц Кисаки. В целом ему нравится такое состояние, когда не получается задумываться о морали, правильности или неправильности своих суждений. Проще взять вину на себя и не понятно, дело в депрессивном желании убиться, или в преданности самому себе. По сути, это было его решение и ему нести ответственность. Сердце бьётся неправильно: слишком медленно, а глаза не открываются то ли от жара, то ли от слабости. Его держат тут уже несколько дней и ни разу он не видел лица своих обидчиков. Последнее чёткое воспоминание, как Аханэ выходит из-за угла переулка, куда уже направлялся Тора и со словами: «ничего личного» — последний потерял связь с внешним миром. Судя по боли в затылке, его неплохо огрели со спины и притащили сюда. Жаль, не представилось возможности подраться, хотя он шёл не за этим. Всё правильно. Злодеи должны быть наказаны — так он думает про себя, но вспоминаются горящие праведным пламенем глаза Кейске и его: «в следующий раз…» — Тора усмехается, осознав, что случись с ним что, Баджи так и не узнает, какой он мудак. О Чифую не хочется думать в принципе, и он отказывает себе в таком удовольствии, поэтому следующим звучат слова старой давности: «не будь таким слабаком, Казутора», — но кто сказал это? Чьи слова вспоминаются ему в такой момент? Неужели отец сказал ему так? Воспоминания смутные и размытые. Холодная улыбка. Холодный коридор. Его двенадцатый день рождения. «Доброе утро» «Я дома» «Ты знаешь какой сегодня день?» Естественно, она знала, но не могла оторвать взгляда от посуды, которую мыла битый час, и порой, Казутора думал, что его мать больна. Хлопок двери. Тяжёлые шаги по комнате. — Отец? — они разговаривали крайне редко и всегда по инициативе Казуторы, и сегодня тот очередной раз пришёл не в духе. В последнее время с работой совсем туго и, несмотря на его заслуги, нужно было сократить количество рабочих. Казутора знал, так говорила мама. «Папа переживает, что нам негде будет жить» — так она говорила, но будь это правдой, если бы он переживал за них, позволил бы себе вести себя так? Сегодня ему двенадцать, а вместо подарка — очередное наказание, поскольку посмел заикнуться о своем дне рождения. «Не будь таким слабаком, Казутора.» — Проговорил отец перед тем как уйти, вместо подарка наградив важным жизненным уроком. «Худший день рождения» — считал Ханемия, искренне ненавидя свою семью. Его друзья частенько зависали до утра, несмотря на юный возраст, и даже поздним вечером, Тора, стащив у мамы немного денег, уверен, пойди он на их обычное место обитания, вся группа друзей-хулиганов будет в сборе. «Юнпек крутой, он старше, он никогда не предаст» — так думал Тора до встречи с Баджи. До того, как Юнпек бросил его и убежал, поджав хвост. «Ты потрясающий» — впервые он слышал такие слова от кого-либо. — «Я уважаю тех, кто жертвует собой ради друзей» — Говорил Баджи. Такая ирония. Сколько бы Ханемия не пытался убедить себя в обратном, он всегда будет законченным альтруистом. «Я сделал это, чтобы защитить тебя, мам.» — Проскальзывает мысль, которой он успокаивал себя, тогда, совершив непоправимое. «Давай будем дружить без выгоды», — сказал Баджи. Заставил поверить в их дружбу, но не смог понять простой истины — Казутора никогда не хотел убивать. Это была вынужденная мера. Подарил надежду и забрал вместе с собой. И снова жизнь сталкивает их, и, сравнивая образ того благородного мальчика, Ханемия понятия не имеет, как Кейске докатился до того, чтобы играть с чувствами других людей. С чувствами Чифую, ставшего ему дорогим человеком. Возможно, сейчас это кажется бредом, но он допускает, что не знает чего-то. Эти двое крепко связаны, и раз сошлись после подобного, значит даже для Баджи нашлось оправдание. Дверь очередной раз открывается, скрипя от тяжести своего веса. И Ханемия уже мысленно представляет, что его снова будут избивать или спрашивать где Кисаки, а ещё как тот собирается возместить ущерб, но вошедший молчит, и судя по тишине, замер у входа. — Дерьмово выглядишь. — Произносит мужской голос и Ханемия вскидывает головой, стараясь встретиться взглядом, абсолютно забыв, что глаза закрыты плотной повязкой.