По праву нареченного

      Отомстить мерзкому Повелителю Вод — было целью всего посмертия Хэ Сюаня. Именно поэтому, набравшись сил и заручившись поддержкой Алого бедствия, он посмел столь нагло заявиться в Небесные чертоги, чтобы одного конкретного омегу выкрасть. О! Момент триумфа был необычайно сладок и потрясающе пах вишней (а еще довольно забавно и мило попискивал в крепких руках Черновода, когда тот тащил его к себе в логово, но это не так важно). Выражение лица проклятого Ши Уду того стоило. Переломанный, с ног до головы покрытый кровью — не было в тот миг божества порочнее и прекраснее в своем уродстве, чем он. Боль, сковавшая все естество Ши Уду, была почти материальной: Хэ Сюань ощущал ее горький пепельный привкус на кончике языка и тихо злорадствовал про себя. Пожалуй, это была даже лучшая месть, чем лишить подлеца жизни. Пытки рано или поздно закончились бы, воображение Хэ Сюаня — прохудилось, а Ши Уду попросту растворился в канве временных лет, как утренний туман. А вот, укравши самое дорогое, самое ценное и, как оказалось, любимое, Черновод мог наслаждаться чужой беспомощностью и страданиями на протяжении долгих веков, пока ему не надоест.       Так он думал ровно до того момента, пока не вернулся в стылое, мрачное убежище и не взглянул на омегу. Взглянул и пропал… Миловидный, с перепуганными, большими, как у лани, глазами, но так доверчиво льнувший к его груди, нареченный был прекрасен. Во время погони он неожиданно крепко вцепился пальцами Хэ Сюаню в шею, да так и не выпускал, пока альфа не вернулся в свой чертог. Черты Ши Уду угадывались в нем довольно смутно: овал лица был мягче, губы — чувственнее и тоньше, а кончик носа чуть вздернут вверх. Омега, в отличие от старшего брата, был полон утонченной весенней красоты, такой яркий и открытый.       — Здравствуй, — неловко пробормотал он и поспешил смущенное лицо спрятать в черных одеяниях Хэ Сюаня. Зарылся носом поглубже в складки, прижал руки к груди и, вроде, остался доволен. — Меня Ши Цинсюань зовут. Спасибо, что выбрал меня, — с весьма понятной робостью сказал он и принялся осторожно своего будущего супруга обнюхивать.       Хэ Сюань вопрошающе вскинул бровь и невольно восхитился смесью странной смелости и безрассудства маленького омеги: перед ним Черное бедствие, ужасное и жуткое, которое безжалостно разбило более трех десятков альф-небожителей, что попытались вступиться за него, а он благодарит. Да так невинно и искренне, что Хэ Сюань с трудом подавил просившийся наружу нервный смешок. После прохождения горы Тунлу альфа в принципе мало чему удивлялся, а тут какой-то омега… Вы только посмотрите! Неужели ему настолько сильно не нравился Небесный чертог, что он воспринял похищение, как законную попытку оттуда исчезнуть раз и навсегда? Верилось, конечно, в это довольно слабо, но Хэ Сюань не стал загадывать.       В конце концов он терпеливо дождался, пока Ши Цинсюань закончит слушать его аромат, — причудливое, громоздкое сочетание морской соли и дымной гари — а затем уверенно двинулся к своим покоям.       Перед ним совершенно внезапно, но уверенно образовалась проблема. Как похитить Ши Цинсюаня, он продумал до мельчайших подробностей, а вот что делать с ним дальше?.. Не отдавать же на заклание в Призрачный город, верно? Да и в темницу как-то жаль бросать — все же омега. А там сыро, холодно, пахло плесенью, да и кандалы, наверняка, не добавили бы Ши Цинсюаню настроения. И Хэ Сюаню, собственно, тоже.       «Право нареченного» строго обязывало Князя выбранного омегу беречь и защищать ценой собственного праха. Древний договор связал их нерушимой клятвой еще в ритуальном зале, когда Хэ Сюань бесцеремонно схватил Ши Цинсюаня за руку, выдернув из кольца других Небожителей. Крепкие нити, переливаясь всеми оттенками золотого и обсидианового, переплели их жизни воедино, буквально сшили души и соединили сердца. Разве что красная нить не обвила лодыжки, на том спасибо. И, судя по тому, с каким невероятным восторгом глядел на него в тот момент омега, он был этому только рад.       — Будет больно, — равнодушно предупредил Хэ Сюань, когда довольно грубо скинул Ши Цинсюаня на свое ложе и навис над ним, словно каменная скала.       Альфа внимательно всматривался во взволнованного нареченного, ждал, когда же тот наконец осознает, что сейчас должно произойти, и испугается. Начнет биться в силках раненой птицей, кричать и вырываться, в конце концов. Хоть какой-то инстинкт самосохранения у него же должен быть, правда? Однако Ши Цинсюань и тут его удивил: облизал пересохшие губы (совершенно не замечая, как резко и нервно выдохнул Хэ Сюань) и послушно повернул голову в сторону, чтобы открыть лучший доступ к шее. Похищенный омега сам предлагал себя пометить!       О Боги!       Хэ Сюаню казалось, что он сейчас задохнется от осознания собственной власти над этим маленьким, несомненно, хрупким существом, которое столь трепетно дрожало в его руках; от обуявшего естество восторга и чертового, прошивающего насквозь желания. Желания, которого он не чувствовал уже очень-очень давно. Действовала ли на него так связь или сказывалось отсутствие приятного тепла и нежного аромата, дразнящего обоняние, — альфа не знал. Да и, признаться честно, на данный момент не слишком-то и горел желанием выяснять. Не когда Ши Цинсюань аккуратно очертил кончиками пальцев его предплечья и на пробу повел вверх по плечам. Волосы его каштановым потоком рассыпались по многочисленным одеялам, сваленным в неряшливую кучу, и походили на затаившихся змей.       Пьянящая вишневая сладость осела на языке и губах, стоило только Хэ Сюаню слабо прикоснуться к чужой коже. Внутри что-то вспыхнуло болезненно-нежной вспышкой удовольствия, и алая пелена на какое-то время упала альфе на глаза. Очнулся он от несдержанного томного стона, который отдался внутри новой волной возбуждения и тяжело осел в паху. Хэ Сюань осоловело моргнул и пришел в себя. Он практически лежал на Ши Цинсюане, с огромным удовольствием вдавив его в шелковые простыни и самозабвенно вылизывая место для будущей метки. Омега послушно обвивал его бедра ногами, а шаловливые пальчики запустил в чернильные пряди, оттягивая их с болезненным намеком на нежность.       — Ты же цветешь!.. — наконец выдохнул Хэ Сюань сиплым шепотом. Осознание накрыло его резко и неумолимо. Вот почему аромат был таким ярким и густым, таким насыщенным, что во рту невольно скапливалась слюна, и альфу мучил голод. Другой голод, непривычный его сознанию и сути. Вот почему ему так отчаянно хотелось прикоснуться к податливому омеге, вот почему он казался ему безумно привлекательным!       Ши Цинсюань мазнул по нему масляным взглядом из-под ресниц, выдохнул как-то чересчур томно и несильно дернул альфу за длинную челку. Тот зашипел раздраженно, прядь вырвал с ожесточенной яростью, а потом взглянул на разгоряченного нареченного и кое-что ясно осознал… Нет. Нет-нет-нет. Привлекательным Ши Цинсюань был не только из-за охватившего его цветения.       — Я… я не д-должен был, — признался Ши Цинсюань пристыженно и снова попытался спрятать пылающее лицо, правда, на этот раз за черным водопадом чужих волос. — В-вы… Ты просто похитили меня, а потом… П-потом! — голос у омеги стал тоньше и выше, дрожал всякий раз, когда невольно сталкивался взглядом с расплавленным золотом в чужих глазах. Должно быть, Ши Цинсюань и сам не замечал, как судорожно перескакивал с одного обращения на другое, лишь бы его приняли.       — Я понял, тише, — резко обрубил Хэ Сюань, а затем без предупреждения впился отросшими клыками в подготовленное для метки место — чуть выше полумесяца ключицы. Сжал омегу покрепче, чтобы тот ненароком не дернулся от боли и не разорвал себе тонкую жилу. Громкий крик на мгновение оглушил Хэ Сюаня, а на языке появился металлический привкус крови.       Альфа бы никогда не признался даже самому себе, однако тот факт, что Ши Цинсюань расцвел под влиянием его ауры, неимоверно льстил. Так распускались бутоны прекрасных цветов по весне, когда к ним прикасался бог плодородия, — непорочные и утонченные. Этим самым божеством ощущал себя Хэ Сюань, с восторгом и восхищением упиваясь ароматом и телом нареченного. У него не возникло и мысли, чтобы причинить омеге боль или как-то обидеть, вопреки тому, что перед ним было живое воплощение вражеской слабости. Образ Ши Уду в принципе исчез из его воспоминаний, растворился песчаной пылью на дне реки памяти и не воскресал еще довольно долго.       Стоит ли говорить, что внезапное цветение Ши Цинсюаня они провели вместе, изредка прерываясь на сон и еду? Стеснения и неловкости между ними после этого осталось совсем немного, а вот недосказанности и странных, полузадумчивых взглядов, брошенных украдкой, стало, наоборот, в несколько раз больше. Казалось, они множились с каждым новым днем, который Хэ Сюань и Ши Цинсюань провели вместе. Омега тайком посмеивался со зверского аппетита нареченного, покупал ему сладостей и подкладывал незаметно, как маленькому ребенку, чтобы после увидеть, как всегда хмурое лицо разглаживалось и делалось почти счастливым. Взамен Ши Цинсюань щедро получал от альфы множество резных заколок, дорогих шелковых ханьфу и новых, пусть порой и довольно безвкусных вееров.       Хэ Сюаню нравилось греться по ночам в ласковых объятиях омеги, нравилось бережно прижимать его к себе, утыкаться носом в пушистую макушку и жадно дышать раскрывшимся ароматом. Их общим ароматом. В такие минуты ненавистные обвиняющие шепотки его погибшей семьи наконец смолкали, тени испуганно прятались по углам и не показывались до тех пор, пока Хэ Сюань не оставался наедине с самим собой. Иронично… Кто бы мог подумать, что призраки прошлого, которые безжалостно терзали Черновода несколько веков, будут отступать лишь в присутствие улыбчивого Небожителя, которому он подарил свою судьбу? Что именно его лучистый взгляд и яркая улыбка будут приносить усталой душе спасительный покой? Что близость этого омеги станет такой желанной и навсегда сотрет с тела ледяные прикосновения его почившей невесты? Что звенящий смех и бодрый голос разбудит в Хэ Сюане нечто непонятное, но прекрасное и теплое?       Вот и сейчас что-то удивительно огромное и горячее распирало альфе грудь, когда после долгих поисков он наконец обнаружил своего нареченного на берегу черных вод. Хэ Сюань замер позади сгорбившейся фигурки, укутанной в его верхний халат, и принялся безмолвно наблюдать. Омега старательно нагребал вокруг себя кучи белого песка, а потом с поразительной педантичностью выстраивал небольшие замки (которых набралась уже целая линия). Вокруг увлеченного Ши Цинсюаня плавали огромные скелеты рыб и (Хэ Сюань мог поклясться собственным прахом) выглядели крайне заинтересованно. Иногда омега ненадолго отрывался от своего важного дела, что-то негромко говорил скелетам, а затем с довольной улыбкой прижимался к их сточенным костяным мордам губами.       Хэ Сюань им почти не завидовал. Честно.       — Хэ-сюн! — радостно воскликнул Ши Цинсюань, когда заметил альфу, и тут же вскочил на ноги. Быстро отряхнул руки от налипшего песка и в пару широких прыжков оказался рядом со своим нареченным. — Ты обещал, что мы сходим на ярмарку в Юньмэне! Говорят, там делают потрясающее лотосовое вино и готовят вкуснейшие острые ребрышки. Пойдем, посмотрим?! Пожалуйста, пойдем? Я очень хочу потанцевать с тобой! — нетерпеливой скороговоркой выдал Ши Цинсюань и для прочей убедительности подергал альфу за рукав.       — Нет.       — Нет? Но почему?! Мы не были нигде уже целую вечность! — Ши Цинсюань обидчиво надул губы, как несмышленый ребенок, и принялся вокруг хмурого нареченного скакать кругами. Такой светлый и непосредственный, совсем непохожий на мерзавца Ши Уду…       — Ну, Хэ-сюн!.. Пожалуйста! Неужели ты боишься, что я от тебя убегу, глупый демон? — смешливо спросил Ши Цинсюань и неожиданно замолчал, должно быть все-таки разглядев в хищном взгляде своего нареченного напряженную тоску. — Небесный Владыка! Ты что, правда?.. — потрясенно выдохнул омега и ласково обхватил руками лицо Хэ Сюаня. Погладил большими пальцами ледяные щеки и улыбнулся с усталой нежностью.       — Куда я от тебя денусь, Хэ Сюань? Мы связаны. Я не смогу без тебя… — последнюю фразу Ши Цинсюань прошептал одними губами, но, судя по тому, как порывисто прижал его к себе Черновод, он понял. Это было признание. Признание, которого Хэ Сюань не мог бы потребовать, но о котором столь заветно мечтал все те луны, что они провели с Ши Цинсюанем вместе.       Хэ Сюань коротко прижался губами к чужим, прислонился лбом о лоб, да так и замер, окруженный чуткостью и мягкостью омеги. Пусть внешне он оставался невозмутим и собран, внутри царствовала безумная буря. Эмоции рвались наружу, били через край и требовали прямо сейчас показать милому Ши Цинсюаню, что для него значили эти слова.       Он тоже бы уже не смог без Ши Цинсюаня. Да и не захотел бы. Больше никогда.       Россыпь лихорадочных поцелуев пришлась сначала на лицо хихикнувшего омеги, затем медленно, но верно перешла на шею, а потом на ключицы и спустилась по оголившееся плечо. Спасибо-спасибо-спасибо-спасибо… За то, что ты вытянул меня из болота ненависти и мести; за то, что так безропотно и радостно принял; за то, что не отталкиваешь такого, какой есть; за все… И, если Ши Цинсюаню хоть как-то помогла его судьба, если ему не было больно, пусть… Так даже лучше. Иначе они бы никогда не смогли встретиться с Хэ Сюанем.       Сначала Хэ Сюань порывался рассказать омеге о жестокой подмене, желал со злорадством взглянуть, как вытягивалось от ужаса его лицо, понять — знал ли об этом Ши Цинсюань? Упиваться его дальнейшим страхом и неловкими попытками оправдаться, показать урны с прахом своей семьи и заставить его пожалеть. Вот только… Зачем? Наблюдения вполне хватило, чтобы Хэ Сюань раз и навсегда отказался от этой идеи. Ши Цинсюань был светлее и чище Небесного Императора, помыслы его всегда были направлены на благо людей, в независимости от их статуса, а суждения — неторопливы и порой до смешного наивны.       Ши Уду не был достоин такого брата. Такого возлюбленного.       (Ведь о чувствах Повелителя Вод не знали, разве что отсталые или слепые).       — Мы пойдем, — глухо выдавил Хэ Сюань, когда наконец смог оторваться от Ши Цинсюаня. — Как только стемнеет, я отведу тебя туда, — кивнул он и невозмутимо поправил слои ханьфу на плече своего нареченного, словно не он только что жарко выцеловывал каждый цунь чужой кожи.       — Спасибо, Хэ-сюн, — слабо улыбнулся Ши Цинсюань. В глазах его было столько невысказанных любви и трепета, что, бейся в груди Хэ Сюаня сердце, оно, наверняка, остановилось бы во второй раз. И это чудо он сначала хотел…       Дурные мысли пришлось спешно отогнать. Ши Цинсюань всегда говорил, что счастью не место рядом с крамольными думами. А потом усаживался с крайне благочестивым видом у Хэ Сюаня за спиной и вдумчиво пропускал длинные пряди через костяные зубья гребня. Его омега неловко вырезал сам: провозился больше трех дней, стер и исколол себе все пальцы, работой остался недоволен, однако Хэ Сюань гребень выкинуть не позволил. Пусть тот был кривоватым, с разной толщиной зубьев и не самым лучшим покрытием, которое местами пошло буграми, но ведь Ши Цинсюань так старался.       …На самом деле, Хэ Сюань не боялся, что Ши Цинсюань мог от него сбежать. Как бы люди не пытались приукрасить связь, которая приходила с меткой, как бы не восхваляли ее, суть была жестокой. Метка привязывала омегу к альфе, а альфу к омеге крепче любой магии. А вкупе с древней силой договора «нареченных», страшно было представить хоть на мгновение, что Ши Цинсюань исчезнет из его жизни. Кроме того, то жгучее, пламенное чувство, что свернулось клубком у него в груди, всегда толкало бы Хэ Сюаня на поиски. Дело было в другом…       Алое бедствие, ехидно ухмыляясь, как будто невзначай обронило, что Ши Уду зализал раны и тут же подался на поиски брата. Гнев, что поднялся удушливой яростной волной, нельзя было скрыть даже за привычной маской отстраненной холодности. Хуа Чэн расхохотался так низко и подло, что Хэ Сюаню тут же захотелось его прикончить с особой жестокостью. «Я ведь говорил тебе, Черновод, убей его по-тихому, и дело с концом», — глумясь, сказал он тогда и бессовестно растворился сонмом серебристых бабочек, когда в руке Хэ Сюаня появился костяной кнут. В пылу исступления альфа едва не кинулся по следу Повелителя вод, желая оторвать ему голову, а затем скормить дворовым псам в какой-нибудь подворотне, однако перед глазами возникло смешливый лик любимого омеги, и ярость как-то сама собой отступила.       Ши Цинсюань бы ему не простил этой смерти. Никогда. Да и смог бы простить себя Хэ Сюань, причинив тому боль, разбив его по неосторожности? Альфа горько усмехнулся и подавил в себе малодушный порыв заглушить колющую боль не едой, а алкоголем. Ему не нужно было даже представлять, чтобы понять ответ. Отчаяния, отвращения и страха на лице омеги он бы не вынес — развеял бы прах у него на глазах, лишь бы не чувствовать себя столь мерзко. Поэтому Ши Цинсюаня приходилось тщательно оберегать. Ведь Хэ Сюань не знал, как тот отреагирует на появление своего брата.       Вопреки всем опасениям и риску, альфа, скрепя сердце, перенес их в Юньмэн, как раз в самый разгар ярмарки. Город был довольно большим. Окруженный множеством лотосовых озер, он был важной точкой торговли, поэтому походил на пчелиный улей. Старые лодочники суетились туда-сюда, подвозя товары к причалу, кто-то сдавал в аренду лодки парам, с суровым видом пересчитывая монеты; торговцы уже раскинули свои палатки, и те растянулись вдоль широких улочек, как две ленты. Насколько Хэ Сюань помнил, это была столица одного из крупнейших заклинательских орденов — Пристань Лотоса. Люди здесь были приветливы и учтивы, все в ярких одеяниях, и не скажешь сразу, что простые рабочие.       В воздухе витало множество различных ароматов, начиная от заморских ядреных специй и заканчивая сладкой бобовой пастой. Над головами людей причудливо переплетались сиреневые фонарики с клановым знаком по центру и отбрасывали цветные тени на лица и руки многочисленных гостей. Ши Цинсюань с чарующим восторгом оглядывался по сторонам, должно быть, не зная, куда броситься в первую очередь. Хэ Сюань наблюдал за его забавными метаниями с лукавым прищуром, однако не торопил. Темная ци тонкой струйкой отделилась от его высокой фигуры и преобразовалась в небольших костяных рыбок. Альфа коротко цыкнул в их сторону, и те, оскорбленно взмахнув плавниками, сразу же уплыли в разных направлениях. Заклинатели Юньмэн Цзян с почтением относились к Князю Черных вод и часто приносили ему дары в скромных, но довольно уютных домиках для духов. Его покровительством пользовались и никогда бы не испугались его прислужников-рыбок на празднике.       Наконец Ши Цинсюань выцепил взглядом живописную лавку, где торговали паровыми булочками, и, сцапав нареченного за локоток, он уверенно поволок его туда. Хэ Сюань лишь удивленно оглянулся на винную лавку — обычно омега в первую очередь заходил туда за кувшином пряного вина, а только потом тащил альфу в самое сердце ярмарки, где можно было поесть на ходу и приобрести парочку любопытных диковинок.       — Цинсюань, — стараясь скрыть свою растерянность, позвал Хэ Сюань. — Вино — вон там, — и указал кивком головы на другую сторону.       — О, я знаю. Как-нибудь в другой раз, — с невозмутимой легкостью отмахнулся от нареченного Ши Цинсюань и принялся увлеченно разглядывать белые бока булочек. Отсыпав пару монет, он схватил несколько самых симпатичных с прилавка и, подмигнув торговцу, — коренастому мужчине в летах — потащил Хэ Сюаня дальше.       Большую часть маньтоу Ши Цинсюань сразу отдал прожорливому альфе, а себе оставил скромную половинку, чтобы успеть попробовать всех вкусностей на ярмарке. Так, неспешным ходом они успели изучить резные маски со страшными ликами чудовищ (одна — ярко-красная с длинным крючковатым носом — особенно понравилась Хэ Сюаню, на Хуа Чэна смахивала), потом купили пару-тройку палочек засахаренных ягод и яблок, посмотрели выступление бродячих артистов и полноценно поели в местной закусочной. Хэ Сюань с большим аппетитом поедал сладкий картофель, жареное мясо и острый суп со свиными ребрами и корнями лотоса, в то время как Ши Цинсюань скромно пил ароматный чай и хвастался впечатлениями от праздника. Потом они наткнулись на лавку с веерами, где омега с блестящими от ликования глазами выбрал себе один — светло-бирюзовый с мотивами морских волн и рогатого дракона, который притаился среди белых гребней. Дальше, как Ши Цинсюань и обещал, он с трудом, но утянул Хэ Сюаня потанцевать. Прижимался к нему близко-близко, голову уложил на костлявое плечо и с радостью кружился среди других пар. Хэ Сюань, который ни на мгновение не терял бдительности, с неким удивлением заметил в толпе странный союз Безликого Бая, Хуа Чэна и Его Высочества Саньлэ, чуть позже, приглядевшись повнимательнее, взгляд зацепился за вечно недовольного Лазурного фонаря, который рвался выхватить из рук какого-то Небожителя-альфы маленького ребенка, и наконец остановился на Князьях-Ло, которые застыли у той самой лавки с веерами и о чем-то самозабвенно спорили.       Танец пришлось незаметно, но довольно быстро перенести подальше от демонов и богов. Рыбки пока упорно молчали, однако это совсем не значило, что скоро в Пристани Лотоса не мог объявиться ненавистный Ши Уду со своими прихвостнями.       Ши Цинсюань, как оказалось, был совершенно не против перебраться поближе к озерам и приятной прохладе, так что безропотно позволил утащить себя в другую часть ярмарки.       — Хэ-сюн! Хэ-сюн! Смотри! Это же фонарики-желаний! Давай купим парочку? — улыбнулся омега и указал пальцем сначала на нескольких заклинателей в пурпурных одеяниях, которые запускали в небо разноцветные фонари, а затем на скромную лавку, где те продавались. Хэ Сюань прислушался к своим помощницам, а затем благосклонно кивнул.       В итоге они взяли три фиолетовых фонаря, и Ши Цинсюань утянул Хэ Сюаня к причалу. Заклинатели обратили на них внимание почти сразу — большинство уважительно поклонилось Хэ Сюаню и тут же забыло про его присутствие. Пришлые сначала напряглись, но, глядя на юньменцев, успокоились.       — Ого! Тебе правда поклоняются здесь? — с любопытством спросил Ши Цинсюань и приветливо помахал рукой тем самым адептам. Те, казалось, смутились от неожиданного внимания и робко помахали в ответ. — Это так здорово. Впервые вижу целый орден, который чтит Князя демонов! — поделился Ши Цинсюань, а затем потряс фонариками. — Ну что, давай запустим?       — Не обожгись, — с напускной холодностью сказал Хэ Сюань, но Ши Цинсюань уже его не слушал, резво поджигая фитиль своего фонарика. Второй он передал альфе, а третий — оставил стоять на земле. Какое-то время Ши Цинсюань что-то нечленораздельно бормотал себе под нос, а затем с широкой улыбкой запустил его в небо. Загадал желание — понял Хэ Сюань.       Какое-то время он бессмысленно смотрел на свой фонарь и усиленно размышлял. Скосил теплый взгляд на сияющего от радости омегу и улыбнулся уголками губ, пока тот не видел.       Пусть он останется со мной навсегда.       Когда второй фонарь поднялся высоко в небо, Хэ Сюань снова перевел взгляд на Ши Цинсюаня, а затем зацепился за еще один подожженный фонарь в его руках.       — Зачем он тебе? — из чистой вежливости поинтересовался Хэ Сюань, подозревая, что одного желания неугомонному омеге было просто мало.       — Как это зачем? — недоуменно вскинулся омега. — Нас же трое. Три человека — три желания. Все правильно, — сказал он и отпустил фонарь. Хэ Сюань нахмурился озадаченно, не понимая, какая причуда вновь взбрела Ши Цинсюаню в голову, однако тот ловко поймал его руку и положил раскрытую ладонь поверх своего нижнего даньтяня, улыбаясь очень счастливо.       Альфе потребовалось совсем немного, чтобы осознать, о ком Ши Цинсюань говорил, а еще…       Хэ Сюань любил их больше всего на свете.