По праву нареченного

      Улыбка Саньлэ — до странного коварная и многообещающая — не понравилась Безликому Баю. Нечто похожее он видел многие века назад, когда глядел на свое отражение в речной глади, и, как правило, ничего хорошего подобная гримаса не несла. По крайней мере, окружающим. Напрягаться раньше времени альфа тоже не спешил. Он отчетливо ощущал на удивление миролюбивую ауру Собирателя где-то на задворках Дворца Блаженства, однако малодушно порадоваться отсутствию соперника тоже не спешил. Внутри что-то настойчиво нашептывало ему оставаться настороже, а чутью Безликий привык доверять, однако стремительный рывок своего любимого омеги пропустил намеренно. Се Лянь с хитрой, но совершенно очаровательной улыбкой уложил Безликого на лопатки, ловко рассчитав траекторию их падения так, чтобы они оказались на ложе, а затем уселся ему на торс, совершенно не беспокоясь о приличиях.       Позабавленный бархатный смешок со стороны альфы, казалось, сбил весь его решительный настрой, и Се Лянь смущенно зарделся, однако слезать все равно не торопился. Бай Усянь разглядывал его с волнующим предвкушением, плененный плавными чертами лица и радостным блеском раскосых глаз. Что же задумал этот совершенно бесхитростный омега? Подразнить его захотелось особенно сильно, когда Се Лянь застенчиво повозился на нем, устраиваясь удобнее и обхватывая коленями бока, и Безликий не стал себе отказывать в маленькой вольности.       Длинные пальцы уверенно легли поверх ладных бедер и чувственно сжали. Се Лянь, который только раскрыл рот, чтобы начать вдохновленно вещать, тут же его закрыл. Должно быть, наконец осознал, как однозначно его действия выглядели со стороны, но отступать явно было поздно.       — Кажется… Мой дорогой Саньлэ наконец решился открыться мне? — с опасной игривостью спросил Бай Усянь, поднялся руками чуть выше, поглаживая ласково, но настойчиво. Аромат омеги нервно дрогнул, а затем разлился по покоям упоенной терпкой сладостью, обхватывая Безликого в плотный кокон.       — О, Саньлэ, — звенящим шепотом позвал альфа, крепче прижимая к себе. Его аура нетерпеливо устремилась навстречу слегка одурманенному принцу, прикоснулась мягко и бережно, вопреки тому, как безжалостно давила прежде. — Брачная метка и ритуал нареченных — поразительная вещь, правда? Прежде ты спокойно и стойко переносил свой цвет, заковав в себя в броню агрессии и ненависти, а что теперь?..       — А теперь ты замолчишь и наконец научишься слушать, что я говорю, — Се Лянь раздраженно поджал губы, а затем несильно, но довольно ощутимо ударил альфу в грудь. — Знаешь, как я на самом деле переносил цвет, Бай-эр? — Безликий вскинул брови, про себя удивляясь, как Его Высочеству хватило выдержки продолжать называть его домашним именем.       — Да я на стены лез и выл в голос, сгорая в неприязни к тебе, к себе, к тому, что вокруг меня ходило двое альф, которые желали меня, а я оставался глух к их ароматам. А знаешь, почему все было так? Потому, что я затихал лишь накрытый своим ханьфу, которое вобрало чертову дымную гарь, когда мы сражались. Я носил одеяния, пропахшие тобой, чтобы держать себя в руках, мерзкое ты чудовище. Правда в том, что я никогда не был праведен настолько, насколько требовал мой наставник. Разве можно было ненавидеть, мечтать уничтожить тебя, а потом сгорать, желая, чтобы существо, из-за которого я потерял все и всех, коснулось меня?!       — Тише… Разве стоит так злиться на глупых детей, гэ? — вкрадчивый, мягкий шепот Собирателя цветов под кровавым дождем обрушился на Бай Усяня потоком ледяной воды. Хуа Чэн осторожно приобнял Саньлэ за плечи, однако отстранять его от источника раздражения явно не спешил.       Признаться честно, видеть Собирателя без знакомой глумливо-брезгливой ухмылки было непривычно. Этот забавный ребенок реагировал до того ярко и остро на любую его безобидную шпильку или шалость, что Бай Усяню стало даже интересно дразнить его. Делить Саньлэ с кем-то было… невыносимо. Злая, жгучая ревность пылала в груди Безликого, грозясь в любой момент вырваться наружу агатовым пламенем и уничтожить соперника. Радовало лишь одно — ароматы всех Непревзойденных как один походили друг на друга, различаясь лишь на какие-то жалкие полутона. Над омегой, которым Бай Усянь был так явно одержим, не вилась чужая неприятная аура, отталкивая и побуждая альфу в то же мгновение перегрызть Хуа Чэну горло. Кто бы что ни говорил, — Безликий умел ждать. Он веками изводил понравившегося омегу своим вниманием и, в конце концов, стал его нареченным. Он имел право свободно держать его в своих руках, наслаждаясь теплом и чудным ароматом, а что до любви…       Чувства Безликого всегда были глубже каких-либо определений.       Вот только уговорить склочную натуру никак не выходило. В последний свой рьяный бунт Бай Усянь умудрился сцепиться с Собирателем, а когда очнулся, на его — Хуа Чэна — шее кровоточила свежая метка, а собственный загривок саднило и пекло. Кто из них совершил столь дерзкий, почти немыслимый поступок первым — думать не хотелось. Бай Усянь был достаточно вспыльчив, чтобы на какое-то время раствориться в всепоглощающем гневе.       — Не сжимай его так сильно, гэгэ. Безликий никуда не убежит. Да и я немного ревную, несмотря на то, что согласился, — бархатно пророкотал Хуа Чэн над ухом зардевшегося Саньлэ, а Бай Усянь едва ощутимо напрягся. Разговор между супругами выходил странный и какой-то… односторонний. — Не торопись.       — Да… Да, ты прав, прости, — заполошно закивал Саньлэ и на краткий миг стал совсем юным.       Тем самым неловким, наивным мальчишкой, которого когда-то давно встретил Безликий на руинах старинного государства. Он выглядел до ужаса трогательным и нежным в своей растерянности, когда неприкаянно бродил среди окровавленных тел своих солдат. Воронье кружило над его головой, скрупулезно присматриваясь, от кого оторвать кусок позавиднее, а Саньлэ устало отмахивался от голодного карканья, пытаясь удержать в руках крупицы своего дома. Он был так красив, так нуждался в чьих-то объятиях, что Безликий, чуточку злорадствуя, оплел его стан со спины, как бы намекая: «Кроме меня никого не осталось».       Безликий наблюдал за гляделками супругов с флегматичным интересом. Те пытались немо договорится о чем-то важном, однако, казалось, никак не могли прийти к единому мнению. Бай Усянь лениво проверил духовную сеть, однако так и не уловил знакомых голосов среди громкой какофонии прочих небожителей. За тонкую нить дернули с внезапным напором, в висках мерзко закололо, и Бай Усянь, едва сдерживая раздраженное шипение, обрубил поток. Выслушивать настойчиво-агрессивные тирады в такой важный момент не хотелось.       Наконец Саньлэ особо строго глянул на Собирателя, и тот, тяжело вздохнув, примирительно поднял руки.       О…       Неужели, пока Безликий пытался разгадать причудливые шарады нареченных, те умудрились прийти к какому-то хрупкому согласию? Раз так… Что же именно они хотели от него — великого чудовища, скрывающего свою суть с момента рождения?       — Бай-эр… — неловко позвал драгоценный Саньлэ и совсем робко погладил его по груди. — Ты можешь довериться мне? Нет, не так, довериться нам, — подчеркнул омега, внимательно вглядываясь в равнодушные черты двуликой маски, как будто та могла ему что-то показать.       — Разве Небесный Владыка тебе не говорил, Саньлэ? В этом мире никто не достоин доверия, — въедливо хмыкнул Бай Усянь, разглядывая пылающего от медленно подступающего цветения омегу сквозь небольшие, незаметные прорези.       — Только сегодня, пожалуйста, — с тенью легкой грусти попросил он, слабо опираясь плечом о грудь сидящего рядом Хуа Чэна. — Мы не станем переходить черту, которую ты установишь, — мягко уговаривал Саньлэ, плавно скользя кончиками пальцев все выше и выше. Прикосновения его несли в себе тщательно сдерживаемую нежность и долю опасливой осторожности. Невольно возникало ощущение, словно маленький зверек заигрывал с голодным хищником, крутя пышным хвостом прямо у того перед оскаленной мордой.       Другое — более грубое и смелое, на грани откровенности — прикосновение Безликий уловил к своим напряженным кистям. Пожалуй, удивление ему все еще не было чуждо. Хуа Чэн поглаживал его музыкальные пальцы с хмурой сосредоточенностью, однако не пытаясь причинить боли, лишь даря неловкую ласку. Если бы это не разрушило все таинство и странное очарование момента, Бай Усянь бы малодушно расхохотался. Поразительно, как сильно может потакать влюбленный демон чужим капризам.       — Бай-эр? — снова протянул Саньлэ, и альфа отметил, что собственная хватка на бедрах стала тверже. Подушечки пальцев рассеянно ощупывали отчетливо выступающее адамово яблоко, иногда цепляя края разросшейся метки. Его решения поразительно стойко ждали.       Азарт каленым железом растекся по застоявшимся каналам, и Бай Усянь неспешно выпустил Саньлэ из рук, укладывая их на покрывало. Раз кто-то хочет поиграть, почему бы и нет? Они ведь так давно этого не делали. Кроме того, впервые за все время Саньлэ самостоятельно задал правила. Пожалуй, можно было дать им небольшую фору в пару ходов, ведь Бай Усянь никогда не проигрывал.       Саньлэ быстро уловил сигнал к действию, бесстыдно пользуясь чужой расслабленностью. На пробу провел ладонями по широким плечам, чуть сжимая, с особой тщательностью изучил крепкий торс, на котором вольготно устроился. Розовый язык то и дело соблазнительно мелькал между его губ, заставляя Бай Усяня грезить о заветной, куда более откровенной близости. Прикосновения Хуа Чэна ощущались больше как хитроумное дополнение, этакий презент, от которого отказался бы лишь глупец. Безликий глупцом не был и внимательно прислушивался к новым ощущениям.       То, что случилось дальше, Безликий, впрочем, предвидел. Порывисто схватил Саньлэ за запястье, когда тот подцепил края его маски. Черта была обозначена резко и, пожалуй, даже болезненно, однако… Бай Усянь не мог позволить этим двоим видеть свое лицо. Ни сейчас, ни когда-нибудь в будущем.       — Ты делаешь ему больно, — с растекающейся в голосе угрозой заметил Хуа Чэн, однако не стал тут же давить на альфу своей аурой. Лишь предупреждающе сжал чужое бедро, как бы показывая, что хват все же следовало бы ослабить. — Бай Усянь…       — Сань Лан, все хорошо, — привычно одернул Саньлэ и прижался к его губам коротким поцелуем. — Я не буду ее снимать, обещаю, — сказал он, обращаясь уже непосредственно к Бай Усяню. — Пожалуйста, я лишь немного сдвину. Ты можешь остановить меня, если почувствуешь угрозу.       Безликий безмолвствовал.       И не знал, как себя перебороть. Саньлэ ненавидел его всегда. Можно ли дарить ему редкую возможность, которая позже обернется чудовищным преимуществом? Бай Усянь терпеть не мог свое лицо, об открытии его не шло и речи.       — Бай-эр, — трепетно выдохнул Саньлэ и склонился над ним низко-низко. — Только губы, я клянусь. Ты доверил мне свой прах, а теперь… боишься?       — Некоторые вещи бывают весьма неприглядными, Мое дорогое Высочество, — мурлыкающе заметил Бай Усянь. — Я уже говорил тебе однажды, что довольно уродлив.       — Не тебе судить, — насмешливо фыркнул Собиратель, подбираясь поближе. В ауре его Бай Усянь с некоторым ошеломлением уловил нотки… ревнивого кокетства? Стоило признать… Этот раунд определенно стоил свеч. Как же занимательно.       — Ну, попробуй, Саньлэ, — бархатно рассмеялся Бай Усянь, однако руки с чужого запястья так и не отнял. Омега должен был чувствовать тонкую грань, соизмеримую хватке.       — Спасибо.       Маска мучительно медленно скользнула вверх, обнажая цунь за цунем острый подбородок. Большим пальцем Бай Усянь одобрительно поглаживал выпирающую косточку на запястье омеги, словно бы подбадривая. Маска едва зацепила нижнюю губу, а затем скатилась с верхней, и хватка снова стала болезненной, до синяков.       — Все-все, я понял, — успокаивающе прошептал Саньлэ и отпустил маску, уложив ее на лицо. — Дальше не поднимаю.       Пальцы Хуа Чэна мгновенно исчезли с бедра альфы и мягко очертили абрис открывшихся узких губ. Вышло на удивление бережно и чуточку щекотно. Безликий ощутил прилив неожиданного мрачного торжества, а потому несильно, но ощутимо прихватил подушечку указательного пальца зубами. Шумный, удивленный вдох разнесся в опасной близости от его шеи, и альфа покорно замер. Безликий терпеть не мог, когда контроль ускользал из его рук, но именно это сейчас и происходило. Все они балансировали на острие кинжала, готовые вот-вот рухнуть в черный зев пропасти. Шаловливые прикосновения размеренно скользнули ниже, очертили линию нижней челюсти и слегка зацепили неприкрытую маской щеку.       Наверху раздался до странного удовлетворенный смешок, и Безликий пожелал оскалиться. Губы дрогнули в отталкивающей гримасе, однако нечто горячее и мягкое робко прижалось к ним. Сладкий аромат луговых цветов окружил Безликого со всех сторон, крича о безграничном волнении и искрясь переливами стыда и радости.       Это же?..       Бай Усянь на пробу шевельнул губами и получил неожиданный отклик. А затем еще, еще и еще. Рука сама по себе зарылась в пушистые волосы на затылке, притягивая Саньлэ еще ближе, еще откровеннее. Омега приглушенно постанывал в его рот, не слишком умело сплетался горячим языком с чужим, стараясь повторить то, что с великим удовольствием творил Бай Усянь.       Сквозь сладостный дурман альфа ощущал, как Хуа Чэн придерживал на лице его маску, чтобы та ненароком не сползла, и не знал, как на это реагировать. Неужели кто-то здесь такой правильный и самоотверженный, что готов терпеть… подобное? Стоило только мстительной мысли проскользнуть в затуманенном сознании, как одни губы внезапно сменились другими — обветренными и холодными.       Безликий не подавился чужим беспардонным языком в первое мгновение лишь потому, что подобное было ниже его достоинства. Агрессивный напор он встретил с должным умением, больно прикусывая губы, а иногда и сам язык. С Хуа Чэном можно было не нежничать, его хотелось сломать с особой жестокостью. Поэтому Бай Усянь запустил пальцы в черные пряди, а затем жестко дернул на себя.       Утробный рык и новый укус стал ему предупреждением, и альфа бы его с легкостью проигнорировал, если бы не напоминающее прикосновение милого Саньлэ к их щекам. Поцелуй сам по себе стал тягучее и мягче. Полноценные укусы сменились слабым, приятным прихватыванием, а ребра маски перестали впиваться в лицо. Безликий слабо мотнул головой, и от него послушно отстранились. Хуа Чэн, как обычно, грубо навалился на его правое плечо всем весом, укладываясь поудобнее, а под левую руку смущенно подлез Саньлэ.       Два коротких поцелуя пришлись ему в уголки все еще открытых губ после небольшой задержки, и Бай Усянь проглотил лукавый смешок.       Кажется, эти двое упорно искали к нему подход. Подумать только… Словно это он — Белое бедствие — был боязливым непорочным омегой, которого необходимо всему научить, а не наоборот.       Маску Бай Усянь так и не поправил. Приобнял своего омегу, из природной злобности пихнув Собирателя под ребра. Тычок мгновенно вернулся к зачинщику, и Саньлэ позабавлено рассмеялся.       Безликий решил, что эту партию они разложили в ничью.