Journalistic Ethics

В автобусе нет кондиционера. Внутри этой огромной металлической банки невероятно горячо и амортизаторы определенно, определенно нуждаются в ремонте. Они гремят и трясутся при каждом, даже небольшом, повороте. Голова Эдди упирается в окно, так, как он всегда делал в детстве. Отвернутый от всех, он смотрит, как мир проходит мимо него. Гораздо легче смотреть на пролетающие дома и заросли деревьев, чем на людей вокруг. Их голова бьется о стекло каждый раз, когда сотрясается автобус, и это больно. Он ничего не делает, просто дает ритмичным покачиваниям завладеть им. «Эдди?» Веном давно его так не называл. Это слово прорвалось через туман, накрывающий, словно удушающее одеяло. Он слегка отклонил голову от окна. «Да?» На его затылке отпечаталась красная отметина, там, где он бился о стекло. Она болит, совсем немного. Палец касается синяка, надавливает на него, и Эдди чувствует, как Веном дергается. Они еще не излечили его, не сейчас. Эдди не хочет излечения. «Что-то не так». На автомате они сканируют автобус, несмотря на то, что знают каждого пассажира вокруг них наизусть. В машине пять людей, все раскиданы по разным местам, льнущие к искусственным ремням своей потной кожей. Две девочки сидят вместе, делят наушники друг с другом, из которых кричит тяжелый металл. Перед ними расположился мужчина, он проспал большую часть поездки. Справа сидит другой мужчина, его нос зарыт в книге. Их же места — в самом конце автобуса, чтобы они не волновались о людях, сидящих позади. Так безопаснее. Ничто не выглядит необычно. «Что случилось?» — спрашивает Эдди, потому что он верит чутью Венома больше, чем своему собственному. Сейчас Веном не делится с ним многими чувствами; в воздухе не ощущается тяжелых ароматов, а на краю глаз нет размытой картинки, которая бы показывала двойное зрение симбиота. «Тебе больно», — говорит он. Эдди обращает внимание внутрь своих чувств, но все, что он чувствует, это биение их сердца и единение, обвивающее легкие. Ощущать Венома в своем теле, это как ощущать сломанную в детстве кость. Тело даст тебе отвлечься от боли на некоторое время, чтобы ты смог скрыться от ее источника и добраться до безопасного места. Тогда, в детстве, Эдди использовал это время, чтобы рассмотреть свою руку, ощущая присутствие костей под кожей так, как он никогда не мог. Так, как он никогда и не должен был. Это ощущение неправильности никуда не ушло. Теперь, оно свернулось вокруг его легких, обнимая их, помогая дышать этим несвежим, пыльным воздухом. Он напомнил себе: это больше не было неправильно. Просто странно. И все равно это было тем, что он не должен был чувствовать. Но это ведь не означало, что это неправильно, так ведь? «Разве?» — спрашивает Эдди и, может быть, он чувствует себя так из-за использования местоимения в единственном числе. Это не может быть Веном… это никогда не Веном, никогда не он. Они принадлежали друг другу. «Тебе больно», — говорит Веном снова, и в его голосе читается грусть. Внезапно, он понимает. Голова, бьющаяся об окно снова и снова. Она болит, но он не хочет ее лечить. Ему нравится боль. «Мы в порядке». Веном научился очень хорошо менять местоимения, если что-то происходит. Эдди хочет разобраться. «Они» либо есть, либо «они» не существуют, потому что Эдди и Веном, как две раздельные личности, не существовали уже несколько десятилетий. Эдди больше не знает, кто он такой без этого «мы», сидящего в закромах сознания. Их руки дрогнули и он посмотрел вниз, увидев, как белая кожа покрываетя черными крапинками. Он двигает пальцами и крапинки втягиваются обратно в кожу, принимая свой исходный вид и затихая. Веном лучше разбирается в местоимениях, но иногда и он забывает, какие его части люди иметь не могут, а какие части он, наоборот, может показать миру. «Врешь, Эдди». Вдруг, их обоих накрывает внезапное воспоминание; Эдди, совсем еще ребенок, смотрит в размытое окно. Одноклассники позади хихикают, потому что Эдди-Лжец рассказал им очередную фантастическую историю о том, какой большой у него дом, и какие богатые у него родители. Мальчик сам еще не в курсе, что все и так знают, что он беден до грязи. Что он не может позволить себе хорошую обувь, не может позволить рюкзак без дыр. Эдди-Лжец пытается заставить людей вокруг него поверить в эту фантазию, чтобы он, возможно — только возможно, — смог поверить в нее тоже. Они слегка поднимаются с сидения, почти прыгая, и бьются головой об окно довольно громко, из-за чего мужчина с книжкой оборачивается и смотрит на них. Боль пронзает их череп и Эдди хочет насладиться ей, но он знает, что Веном может чувствовать ее тоже. Знает, что Веном не любит, когда им больно. Через мгновение боль проходит вновь. Они, должно быть, выглядели правда не очень хорошо, потому что мужчина справа окончательно отложил свою книжку и осторожно подвинулся ближе. Не касаясь их — что хорошо, — потому что Эдди уже чувствует, как собственническая натура Венома начинает ползать по их коже. Возникло желание закрыться в темноте и спрятаться от людей на долгие годы. Почему, вообще, сейчас это собственническая натура именно Венома? Обычно… обычно она их общая. Обычно это то, чего он… они… хотят. — Вы в порядке? — спрашивает мужчина, звуча так, будто он одновременно и взволнован, и отчаянно хочет услышать от Эдди «да». Чтобы он смог вернуться к чтению и забыть о них. Этот мужчина думает, что они — человек. Но почему это предположение ощущается, как чертов конец света? Дыхание Эдди ускорилось. Он представляет себя так же, как его видит этот мужчина; как потеющую массу, забившуюся в уголок автобуса и позволяющую окно бить его голову снова и снова. Глаза широкие, рот раскрыт и кожа настолько бледная, будто он никогда не видел солнца. Этот мужчина не знает, что извивается под поверхностью кожи Эдди, не знает, что живет внутри него. Внутри них. Они — Веном, верно? Только мир вокруг видит их как человека. Как хрупкого и так легко ломающегося человека. И у Эдди до сих пор остались воспоминания о своем детстве. Он был ребенком, маленьким, беспомощным, бессильным сделать хоть что-то против тех, кто над ним насмехался. И, да, это было очень давно, но эти воспоминания все равно время от времени накатывают на него. Он все еще человек. И от этого больно. Потому что он не должен понимать этого. Эдди больше не знает, каково это — выживать без туго обернутых вокруг мозга черных щупалец, пробирающихся в каждую извилинку, которая делает его самим собой. Эдди запомнил время до Венома как беспросветную боль, вакуум и ощущение такой, такой невероятной пустоты, о которой он тогда даже не подозревал. И сейчас, оглядываясь назад, он может чувствовать эту пустоту в своей молодой версии. Он может чувствовать ее несмотря на то, что не должен это чувствовать так же, как и поломанную кость в руке. Быть человеком — это быть одиноким, пустым и чувствовать боль, даже не подозревая, что болишь ты сам. И Эдди — человек. Верно? Поэтому он одинок, пуст и страдает. Просто теперь он знает это, и его тело больше не окажет ему любезность и не уберет боль, чтобы он смог добраться до безопасного места. Теперь в этом слишком душном автобусе остался только мужчина справа и он, загнанный в угол, будто мышка в мышеловке. Мужчина уставился на черные точки на руках Эдди. Эдди смотрит на них тоже, не в состоянии что-либо воспринимать. Веном напоминает о своем существовании, что-то делая с его мозгом. Благословенная темнота и холодный воздух вдруг опускаются на него, пока Эдди мысленно падает в объятие, которое ощущается так, будто его по кускам пытаются собрать обратно в единое существо. Он лежит в пустоте. Там темно и приятно. Веном с ним. Он повсюду, его всепоглощающее присутствие вылечивает те болящие части, о существовании которых Эдди даже не догадывался. Эдди пытается найти, за что можно схватиться, и, не смотря на то, что ощущение взгляда перламутровых глаз на его теле довольно приятное, он все равно не может найти ничего подходящего. Здесь нет абсолютно ничего. Его дыхание начинает успокаиваться. Он помнит… именно так ощущается, когда Веном полностью берет над ним контроль. Когда Веном — это тот, кто смотрит через их глаза и говорит их ртом. Их. Их тело. Их глаза, их рот, их нос. Он делает глубокий вдох и такое ощущение, будто он вдыхает воду. Вся черная масса вокруг него устремилась в легкие, заполняя изнутри приятным, успокаивающим давлением. Эта масса пробирается через вены, зарывает себя глубоко внутри его клеток и теперь… и теперь они — Веном. И с ними все в порядке. Веном сидит автобусе, и Веном слишком широкой улыбкой заверяет мужчину, что с ними все хорошо. Веном откидывается на кресло и закрывает их глаза, когда оставляет контроль. Теперь, в этом умиротворяющем месте, вместе с ним еще и Веном. Его голова материализуется и потирается о бок Эдди, оставляя вибрирующие поцелуи на коже. Эдди тянется к нему и обнимает его мордашку, чтобы прижать поближе к своей груди. «Мой, Эдди», — говорит Веном таким тяжелым голосом, что им было бы впору задохнуться. И это действует как бальзам для его скачущих синапсов: их сердцебиение успокаивается и Веном перекручивается в его голове еще раз, прямо как корни деревьев, желающие уйти глубоко в землю. Они — Веном, и Эдди сейчас здесь. Рядом со своим симбиотом. Как ему и положено. Эдди не нужно думать о том, кем они были до. Не нужно помнить о ребенке, уставшем от того, что его зовут лжецом. Не нужно вспоминать о том, как этот ребенок с рукой, прижатой к груди, убегает от более сильных ребят в надежде, что они его оставят, крича и крича от боли. «Мы с тобой», — сказал Веном, проводя своим длинным языком мокрую дорожку на лице. Эдди закрывает глаза прямо в этом темном спокойном месте и позволяет Веному окружить его лаской и любовью. Напоминая ему о том, кто он и кем он всегда должен быть. «Мы» вновь вернулось к закромам его сознания и этого достаточно, чтобы Эдди еще раз открыл их глаза, но уже в автобусе. Щупальце скользит по красной отметине на их затылке, и боль проходит мгновенно. Эдди благодарит Венома через связь, и его встречают лавиной удушающей любви, в которой он грозится утонуть. Когда-то это бесконечное собственничество и неумирающая преданность испугали его. Эта уверенность, что в конце веков плавать по черной пустоте будет только он с Веномом. Но Эдди не знает, каково это — жить, не задыхаясь в черных щупальцах, которые вплавляются в его органы так плавно, что он уже больше не может найти отличие. Эдди повезло, что ему никогда и не придется об этом узнавать. Веном урчит, счастливый, что утвердил права на своего хоста. Их идеального хоста. Их Эдди. Просто Эдди иногда нужна помощь в воспоминаниях.