Journalistic Ethics

Каньон раскинулся, как вырытая в земле могила. Его вырыли точными, аккуратными линиями, будто для какого-то Бога, который давно отказывался ложиться в теплое объятие. Они чувствуют себя маленькими из-за этого. Это довольно редкое для них ощущение. Веном закручивается вокруг его плеч и Эдди приходит в голову отдаленная мысль, что им не нравится это ощущение. Они треплют пальцами свои волосы, пока наблюдают за тем, как солнце начинает садиться над пейзажем. Оно обжигает горизонт и уходит вновь, чтобы взойти еще раз, как бы насмехаясь над теми, кто оплакивает его уход. Мужчина подходит к ним и дает чашку кофе. Эдди поворачивается, чтобы выразить ему благодарность и разрушить то поэтическое настроение, в которое он впал. Этот мужчина из автобуса мил. Говорит, его зовут Уилл и Эдди напоминает ему сына. В их воспоминаниях не так уж много информации о каньонах, есть просто знание, что те существуют. Они не ожидали, что каньоны окажутся настолько просторными… они их могут видеть на километры и километры вперед. У Уилла много сумок. Эдди, болтая о красоте национальных парков и открытого воздуха, помогает ему донести их до лагеря, в котором будет жить следующие несколько дней. Уилл говорит, что они очень сильны, раз могут нести все его вещи одновременно, и Веном наслаждается этим комплиментом. Эдди время от времени кидает украдкой взгляды на мужчину, уверенный, что Уилл в любой момент может понять, что с ними что-то не так. Что у этих рук, держащих чемодан и складную палатку, должны быть по-настоящему длинные когти, черная кожа и холод, глубоко пронзающий кости. Идя по краю каньона, их накрывает еще одно воспоминание. Лицо Венома напротив его, зубастая улыбка, еще относительно новая, относительно странная. С момента их встречи прошел едва ли год или два. Год или два с момента, когда они изменились. Они еще не совсем Едины. «Мы никогда не покинем», — пообещал тогда Веном, и дыхание Эдди застряло в горле из-за мысли, что однажды им все-таки придется покинуть друг друга. Что однажды симбиоту придется отдирать себя от трупа Эдди, когда он больше не сможет поддерживать биение сдавшегося сердца. Время человеческой жизни, все-таки, гораздо более короткое, чем время жизни симбиота. «НЕТ», — подумал Веном, громко и властно. Эдди съежился от, как он тогда подумал, злости, но симбиот близко прижал его к себе и зашептал, пока он не понял. Пока он не понял, что, если они вместе, то весь мир перед их ногами. Что, если они дышат одним воздухом и делят одно сердцебиение, то они поделят и пролетающие мимо года. Они были Веномом, а Веном не был человеком. «Однажды я возложу звезды к нашим ногам», — пообещал Эдди своему симбиоту, потому что, что еще он мог предложить тому, кто вверяет ему все? Он и так уже отдал всего себя этим черным щупальцам и перламутровым глазам. Жемчужинам, которые взобрались по его коже и обосновались в мозгу. Прекрасному, прекрасному сокровищу, скрытому в крови и сухожилиях. Эдди — дракон, а Веном — золото, которое он будет ревностно охранять. Но это было так, когда он еще был юн и не понимал. Теперь же он знает, что они — дракон и сокровище в одном теле. Они идут по краю каньона, пока звезды возвышаются над ними, и Эдди вырвал бы сердце из их груди, если бы Веном попросил. Сейчас в их руках бьется человеческая жизнь. Уилл просит положить вещи на полу рядом с его местом в лагере. На земле маркером указана площадь, которую он занимает на несколько дней. Они пару секунд смотрят, как мужчина обосновывается на новом месте, а потом их внимание вновь обращается к отвесным скалам и восхитительным, душераздирающим, головокружительным обрывам. Они едва слышат, как Уилл их зовет, спрашивая, куда они так быстро убежали, но Эдди уже сделал прыжок. Он вытягивает руку и черная масса покрывает его кожу, оплетая плоть прямо как ветер, бьющий в уши. Пока они падают, Веном кричит от радости, и этот звук вибрирует через все тело так, будто их разрывают. Будто в любой момент их могут разделить и они раскинутся на земле, потому что этот звук торопится невероятно быстро, и все, что Эдди знает — это то, что они вместе, их трясет, и адреналин должен уже был заменить всю кровь в их теле. До того, как они ударились о дно, все их тело покрылось огромным защитным объятием. Веном кубарем свалился на землю, сотрясая ее и смещая камни с их привычных мест. Эдди поднял голову, покрытую ониксом и жемчужной чешуей, и взревел, посвящая их счастье остроконечным звездам на небе. Отсюда их едва можно увидеть. «Однажды я возложу звезды к нашим ногам», — пообещал Эдди когда-то. Сейчас они лежат, зарытые в земле, далекие от этих звезд настолько, насколько никогда не были. И они не могут быть счастливее. Любовь течет через их единый разум, как само слово, так и ошеломительное чувство. Объятие не закончилось, пальцы все еще держат крепко, а черная масса дрожит по чувствительной коже. Он вдруг внезапно понимает, что их кровь не состоит из адреналина. Она состоит из преданности, идущей рука об руку с счастьем, которые так уникально переплетаются. Теперь Эдди уверен, что их кровь состоит из чернил и жемчужин. «Хотим», — кричит симбиот в их связи. Эдди чувствует, как руки смягчаются, когда их форма уходит, и он наслаждается плотью под когтями. Эдди откидывает голову и наблюдает за тем, как появляются трещинки в земле, пока они извиваются. Горячая, мокрая плоть обвивается вокруг их члена и это всегда, всегда лучше, чем когда-либо до. Они могут кончить, не прикасаясь к себе, но им все равно нужно чувстовать шлепанье запястья о кожу, трясущуюся руку вокруг истекающего члена. Веном мягок, чуть ли не капает чернотой, и член меж их ногами выступает, как каньонные стены, твердо и гордо. Один, два, три толчка, и они теряют себя в белой горячке, которая грозится заразить их, но заместо этого лишь сжигает сильнее. Она сплавляет все их выходы, сжигает любые различия, раны, дыры, пока они не сливаются воедино. Потом они делают это снова. Взбираются на вершину каньона и прыгают раз за разом, крича от удовольствия, чтобы все их услышали. Они вбиваются в кулак, потому что ничто в мире не может дать им то удовольствие, что они могут дать сами себе. Эдди утрачивает счет количеству их оргазмов, и ту часть сознания, которая все еще трясется над подобными вещами, он отправляет в церковь, где провел свое детство. Он уже может слышать, как задает священнику вопрос об этом. Как задает вопрос Богу, спрашивая, зачем он дал что-то настолько хорошее, настолько цельное, настолько абсолютно идеальное всего лишь одному человеку на Земле. Одному человеку по имени Эдди, который проебал все хорошее, что было в его жизни, из-за идиотизма и самоуверенности. Лицо Венома двигается перед его глазами, и он знает, что они уловили конец этой неозвученной мысли. «НЕ СМЕЙ ДУМАТЬ О ДРУГИХ». Симбиот звучит так, будто Эдди совершил самый ужаснейший в мире грех. Эдди не может не засмеяться. Но ему жаль, так жаль, и он показывает это, выгибая спину и опуская голову на камни. Показывая свою задницу, свою нуждающуюся, ноющую дырочку дикой местности вокруг них. Предлагая свою шею зверю, что закипает под кожей, и показывая тем самым что, да, это правда, я твой. Голод поглощает их, искушает, так пикантно, так прелестно, когда его дырочка сокращается вокруг ничего, отчаянно желающая, чтобы ее заполнили. Когти хватаются за его бедра, чтобы вскинуть их на фигуру, которой, он знает, на самом деле там нет. Это просто чернота и зубы, высовывающиеся из их кожи и надавливающие на все правильные места. У него возникает в голове изображение монстра, что сейчас берет его, клеймит его, вдавливает в землю и трахает, пока он не забудет, что они являются чем-то еще, кроме массы плоти и жемчужин, чахнущих вместе. Эдди издает звуки, которые, он не уверен, что исходят из его горла. Он стонет и рычит, скулит и едва начинает хныкать, умоляя о чем-то, что было понятно еще до того, как он раскрыл рот. Это так безумно, умопомрачительно великолепно, что никто из них не замечает шаги, пока не стало слишком поздно. Пока чьи-то ботинки не остановились в паре метров, а их владелец не посветил фонариком на крутящуюся туда-сюда массу чернил и кремовой плоти. — Парень? Они в удивлении вскрикивают. Внезапно, Веном накрывает каждый сантиметр тела Эдди, закрывая его от смотрящей за этим фигуры. Любое удовольствие уходит из их тела. Сознание Эдди помутнело, потому что тут должна быть опасность, тут определенно есть опасность, и Веном обязан сберечь, защитить, спрятать, спасти их хоста, их единственного, их совершенного. Вся их сущность сейчас — это гнев, и знание, что кто-то увидел. Увидел Эдди, извивающегося от удовольствия. Эдди, предлагающего себя трахнуть. Нуждающиеся звуки Эдди, которые должны были остаться негласными. Только для них одних. Уилл моргает, смотря на монстра в свете фонаря, и отшатывается назад, когда он оголяет свои клыки, готовый поглотить человека за то, что он увидел. Рука, облаченная в ониксовые когти, поднимается, чтобы наконец дотянуться до мужчины, но останавливается в воздухе, будто бы наткнувшись на какой-то невидимый барьер. Человек застыл, смотря на чудовище, которое будто ждало невидимого сигнала, чтобы броситься и разорвать мужчину на настолько маленькие кусочки, что его личность уже будет невозможно определить. К его ужасу и отвращению, лицо монстра раскрывается, и в одной половине лица Уилл замечает паренька, который нес его вещи ранее. — Что ты здесь делаешь? — спрашивают они, и это занимает гораздо больше энергии, чем обычно. В их связи Веном представляет собой вихрь из огня и острых зубов, и Эдди едва сдерживает их от того, чтобы разорвать человека на части. В конце концов, кофе было неплохим на вкус. И Уилл разрешил им налить туда столько мочи, сколько они захотели. Уилл не стал бежать или кричать, он не делал ничего неожиданного, и Эдди уже начал волноваться о выживаемости человеческой расы. Инстинкт самосохранения совершенно отсутствует. — Отвали от него! — кричит мужчина, ища, что можно кинуть. Им нужна секунда, чтобы понять, о чем думает Уилл. Он считает, что Веном атакует Эдди, делает ему больно. Их смех останавливает руки человека. — Мы и есть он, — говорят они вместе, и часть лица Эдди улыбается. Эта улыбка должна быть успокаивающей, показывающей, что он счастлив. Уилл отворачивается и блюет на землю. — Рэнджер, — он тяжело дышит, пытаясь выдавить слова между приступами, — Рэнджер сказал, что они увидели кого-то, прыгающего в каньон. Собрали целый… И сейчас, когда они наконец услышали это, они понимают. Люди бродили по дну каньона, грузовики грохотали о камни, беспокоя давно лежащую тут землю. Собаки искали запах трупа. Уилл все еще говорил: — …мы искали тело. Это… это был ты? — он намеренно разговаривал только с той частью лица, где виден Эдди. Гнев, исходящий от симбиота из-за того, что его игнорируют, подавить нелегко. Но они уже отказались от убийства этого человека. И они думают про себя, что Веном все равно никогда бы не смог убить кого-то, кто заботился об Эдди. Они оборачиваются в броню из оникса и жемчуга, чешуя дракона и металлические доспехи рыцаря сливаются в одно. Они больше не могут тут оставаться. Человек отшатывается к стенам, когда Веном настигает его, их дыхание горячее и удушливое на его лице. — С нами все в порядке, — говорят они ему, и в этих словах больше от Эдди, чем от Венома. — Спасибо за беспокойство. Прощай. Свет фонаря следует за ними, пока они карабкаются по стене каньона, подальше от шума людей и угрозы узнавания. Уилл — хороший человек. Очень жаль. Потому что они голодны.