Restriction

      Несмотря на вроде бы спокойно прошедший вечер, в голове Чуи даже быть не могло мысли о прекращении бунта. С каждым днём тот слышал разговоры о разделе фамилии всё чаще и чаще, в ответ на что постоянно повторял, что сразу же после такого «знаменательного» события сменит фамилию на своё усмотрение. Конечно же никто не верил, ведь это похоже на отчаянную шутку, лишь бы брак не был заключён.       Увы, просьбы рыжика были благополучно проигнорированы. Вернувшись домой в середине июля, вечером после последнего учебного дня перед летними каникулами и устало бросив свой рюкзак на пол в прихожей, тот застал картину, которую хотел оставить в своих воспоминаниях как самый страшный сон: Огай стоит на колене перед Коё, держа в руке коробочку с серебряным кольцом, а та, плача от счастья, шепчет слова согласия.       Конечно же тот накричал на, как уже оказалось, своих обоих родителей, не стал ничего слушать в ответ и бросился в двери, выскочив из квартиры, а затем и из подъезда. Осаму, пришедший на шум, конечно же, направился за ним, боясь, что тот натворит дел, и когда понял, что рыжик уже уехал на лифте, а другой ещё долго ждать, боялся, что упустит того, даже нервничал.       Зло пиная под ногами камни и слушая в наушниках излюбленный рок, Чуя шагал в уже давно планируемом им направлении, приближаясь к нужному ему месту, однако был вытянут из размышлений, когда из обоих ушей вырвали беспроводные наушники. — Чуя, пойдём домой.       Раздражённо вздохнув, тот обернулся на самый бесячий его в этом мире голос, несколько секунд разглядывал лицо Осаму, словно впервые видел этого парня и хотел узнать о нём как можно больше, после чего шикнул: — Пошёл ты. Я туда ни за что не вернусь.       Мори ухватил Озаки за рукав рубашки, но тот вырвал руку, встряхнув ей, как бы показывая своё отвращение к чужим прикосновениям, и раздражённо прокричал: — Не трогай меня! Ещё раз прикоснёшься — я тебе эту руку в лучшем случае сломаю! — А что ты сделаешь в худшем? — Ногти все до единого вырву. Говорят, это больно. Кровь ещё как будет идти. Даже не идти, а, наверное, хлестать.       Осаму усмехается, но больше не трогает того. Почти не подумав, говорит: — И куда же ты путь держишь, а? — Туда, где я смогу забыться хоть на какой-то отрезок времени. Свали отсюда. Иди обратно. Видеть тебя не хочу. С глаз долой.       Конечно же шатен не послушал рыжика, а тому пришлось лишь молча терпеть, изредка срываясь и крича. Вскоре оба зашли в нескромно обустроенный бар. Чуя моментально уселся за барную стойку, заказал себе бокал вина, в ответ на что на лице его «брата» мелькнула мягкая улыбка, и тот моментально попросил себе стакан виски. Как только их заказ был выполнен, Осаму, чтобы завести хоть какой-то разговор, ласково проговорил: — Ну же, чокнемся? — И за что ты предлагаешь выпить? — За наших роди… — тот моментально запнулся, но легко смог выкрутиться, — За начало летних каникул.       Поморщившись, Чуя всё-таки чокнулся своим бокалом с чужим стаканом, сделал пару глотков. Оба сидели в абсолютном молчании, лишь музыка разряжала эту неловкую, пожирающую изнутри, но в то же время умиротворённую тишину. С их знакомства прошло уже целых три месяца, но они никак не могут поладить. Ей-богу, как маленькие дети, не поделившие в песочнице хорошенькую игрушку, а теперь припоминают это друг другу.       Озаки заказывал один бокал за другим, а Мори еле-еле успевал за рыжиком. Позже он хотел задать вопрос, но Чуя словно прочитал чужие мысли, пробубнив: «Здесь паспорт не спрашивают. Да и мы вряд ли выглядим как десятилетки. Нам по девятнадцать, ещё годик дотянуть, и всё». Если бы Осаму пришёл сюда сам по себе, то разглядывал бы каждого посетителя с большим интересом, но сейчас его взгляд был уставлен только на юношу, который почти ничего не говорил.       Вскоре на счету у каждого оказались пять бокалов алкоголя, что, конечно же, отыгралось на их трезвом состоянии, мыслях, словах, действиях и вообще самочувствии. — Озаки, может, потанцуем? — Скажи мне, ты придурок?       Осаму явно не нужно было чужое согласие. Тот слез со своего стула, моментально сжал бледные ладони Чуи, потянул их на себя, тем самым заставляя парня тоже спрыгнуть со своего места, и вытянул того прямо в центр зала — на танцпол, тут же положив одну руку на его талию, а другой всё ещё держал пальцы, сплетя их со своими в крепкий замок. Сил, да и возможности сопротивляться совсем не было: от запаха и жгучего вкуса алкоголя, от громкой музыки, и вообще от этих смелых, безрассудных действий парня кружилась голова.       Словно по счастливой случайности музыка переключилась на медляк, а немало взглядов были уставлены именно на обоих парней. Чуть сильнее сжав талию литератора, детектив начал плавные, но уверенные движения, будто порхая по залу вместе с партнёром по танцу. На тот момент Чуя пребывал в таком ступоре, что вместо того, чтобы врезать шатену прямо здесь и сейчас, тот лишь положил свободную руку на чужое плечо, перед этим попытавшись вырвать свою правую руку из хватки, что оказалось безуспешным. — Мне всегда было интересно, где ты взял такую чудесную шляпку?       Серебряная цепочка болталась в такт передвижениям юношей, иногда тихо звеня, как бы напоминая о своём присутствии. Светлая бархатная ленточка, которой был обмотан низ чёрных стенок, добавляла контраст. — Она — единственное, что напоминает мне об отце. Он любил её и очень часто носил в неофициальной обстановке.       Ноги не слушались Чую, а вели его в синхронном с Осаму танце. Чтобы не делать эту чудесную атмосферу гнусной, Мори чуть ускорил темп, делая медляк более интенсивным, резким… возможно, даже страстным. Теперь ранее агрессивный и вечно недовольный чем-то рыжик влился в происходящее, отдался потоку эмоций и сладкому танцу. Их движения с каждым новым шагом становились всё уверенней и, можно сказать, ненасытней, будто парни хотели довести себя до пика и остановиться только когда они свалятся с ног от усталости.       Со временем их лица становились чуть ближе, а потом парни и вовсе соприкоснулись лбами, так и не расцепив крепкий замок. Опомнился Чуя только когда тёплая рука как бы невзначай с талии опустилась немного вниз, едва дотронувшись до бедра. Озаки вздрогнул, но среагировал моментально, замахнулся рукой, ранее лежащей на худом плече. Хлопок был настолько громкий, что смог даже заглушить до сих пор играющий медляк. Осаму инстинктивно дёрнулся, тут же разорвав сплетённые пальцы, ухватился за пылающую жаром и ярко-красным оттенком щёку. — Ты чего? — Ручки не распускай, Мори Осаму, иначе они окажутся в твоей же заднице! — Да я ничего не делал! — Ты положил руку на моё бедро, и это, по-твоему, «ничего не делал»?!       Ох, чёрт, между ними раскрутилась новая на счету их конфликтов ссора, причём сейчас она была самой ожесточённой и в общественном месте. Ну просто… ну пиздец. Никак по-другому сказать нельзя. Закончилось тем, что, когда появился риск начала драки, один из барменов вытолкал обоих студентов на улицу с заднего входа, ссылаясь на то, что сейчас они в неадекватном состоянии и не контролируют свои действия, тем самым могут напугать клиентов, так что сейчас им нужен свежий воздух.       Чуя опёрся спиной о стену, раздражённо вдыхая жгучий никотин. Кислород тут же пропах дымом. Осаму замахал рукой, отгоняя от себя противный запах, после чего начал наблюдать за тем, как временами бумажная оболочка выделяет небольшое количество света, но затем вновь потухает. Конечно же рыжик уловил этот внимательный взгляд каштановых омутов глаз, поэтому, выдохнув мерзкий дым прямо в лицо будущего сводного брата, прошипел: — Не смотри на меня. Отвернись. Иначе твои глаза вырву и размажу прямо о стену этого бара. — Как это мило с твоей стороны, Озаки Чуя. И вообще… — тот выхватил из чужих пальцев сигарету, моментально затушил её о крышку мусорного бака, стоящего рядом, и выбросил источник никотина туда, — тебе девятнадцать. Не дорос, чтобы курить. Интересно, кто же продаёт сигареты подростку?.. — Мне двадцать будет через год! Не через семь и не через пять! Не куришь сам — так мне не мешай!       Однако несмотря на свои слова Чуя не стал тянуться в карман за новой сигаретой, лишь, выдохнув остатки дыма, уныло глядел вдаль узкого переулка. — Вредный ты. — И ничего не вредный. Просто не каждый день у меня отнимают сигарету. — А Коё знает об этом? — Нет. Да и она в любом случае мне уже ничего не сделает. Понимает, что я хоть и не совершеннолетний, но, как-никак, уже не маменькин сынок. Отучился триместр на первом курсе, вдобавок перед этим просидел всю старшую школу.       На этой ноте их разговор оборвался, и наступило неловкое, кислое молчание. Но с другой стороны оно даже нравилось Чуе, который, в свою очередь, прикрыл глаза, наслаждаясь долгожданной тишиной, ведь наконец-то Осаму заткнулся. И всё-таки это не продлилось слишком долго… — Я считаю, что та пощёчина была лишней. — Ебало завали, пока я сам не сделал это! Придурок, я таких, как ты, в лучшем случае со сломанной рукой оставлял, и меня даже семейная связь с тобой не остановит!       Осаму понял, что разгневанного Чую нужно заткнуть как можно быстрее, и в нетрезвую голову пришла неадекватная, но гениальная идея. Не дав рыжику крикнуть ещё что-то оскорбительное, шатен припал к губам рыжика, тут же проникнув своим языком в его приоткрытый рот. От такого резкого, неожиданного действия ноги Озаки подкосились, тот чуть ли не упал, но оказался вжатым спиной в ближайшую стену, после чего изворотливый язык толкнулся чуть глубже, с большим желанием и интересом изучая новое, ранее неизвестное ему пространство. В тот момент оба были опьянены сладким алкоголем и конфузной ситуацией, поэтому даже Чуя не стал противиться этому приторному поцелую. Их языки переплетались так жадно, так уверенно, что, казалось, они целовались друг с другом далеко не в первый раз.       К сожалению, воздух не вечен. Когда в груди начинает противно жечь — парни уж слишком долго терпели, они всё-таки отстраняются, растянув между обоими языками тонкую ниточку слюны, которая вскоре оборвалась. Студенты молча тяжело дышали, отходя от произошедшего. Больше за этот вечер Чуя не проронил ни слова. Даже когда оба вернулись домой, Озаки ничего не сказал. Коё и Огай лишь тяжело вздохнули, поняв, что те напились, но подумали, что дело в произошедшем между обоими взрослыми несколько часов назад, так что упрекать их всё-таки не стали.

***

      Началось следующее утро опять с криков обоих парней друг на друга, только теперь они находились в комнате Осаму. Грохот и слишком громкий тон, иногда переходящий на матерные выражения, разбудил взрослых, уставших после вчерашнего «весёлого вечера». Нехотя те вылезают из кровати, плетутся в спальню подростка, открывают дверь и видят странную картину: детектив лежит на кровати лицом вверх, а прямо на его голом торсе сидит в одной лишь длинной футболке, закрывающей бёдра, Чуя. Одной рукой рыжик упирается в постель, а другой держит перочинный ножик, лезвие которого упиралось в горло парня. На тот момент литератор кричал: — Я вчера посылал тебя, отправлял домой, а ты плёлся за мной! И ещё смеешь винить меня?! — Это элементарная забота о тебе! Я же знал, что ты напьёшься! Да я, будучи в нетрезвом состоянии, буквально тащил тебя на плечах домой! Если бы не я, ты бы сейчас лежал чёрт знает где с этим грёбаным похмельем! — Заткнись! Иначе я тебе горло вскрою прямо здесь!       Из-за лёгких движений кадыка острый кончик холодного оружия едва уловимо царапал тонкую кожу, оставляя красные полосы, ярко выраженные на бледном фоне. На лице Осаму мелькнула непринуждённая улыбка, тот приподнял руки, положив их на обеих сторонах от головы ладонями вверх, как бы сдаваясь. — Вперёд. — Вы что здесь устроили?!       На такой резкий, неожиданный крик, вырвавшийся одновременно из уст обоих взрослых, подростки среагировали моментально. Чуя, поняв, в каком положении оба находятся, испуганно подскочил, отбросив уже сложенный ножик куда-то в угол. Из-за осознания того, что тот сидел в одной футболке и нижнем белье на прессе Осаму, находящегося только во вчерашних брюках, тут же стало противно, стыдно, а младший Мори, в свою очередь, закутался в излюбленное одеяло, будто это могло как-то помочь. Конечно же Озаки нажаловался взрослым, постоянно крича: — Эта скумбрия достала меня! Он мне вчера нормально отдохнуть не дал, ещё и сейчас обвиняет меня в нашем «общем похмелье»!       Естественно, дело было даже не в этом. А во вчерашнем поцелуе. Он произошёл чисто по пьяни, никаких чувств быть не может, студенты готовы зуб дать, что совсем ничего не испытывают друг к другу! Разумеется, они умолчали об истинной причине конфликта, ссылаясь на враждебные бесячие характер и действия друг друга.       А когда возлюбленные ближе ко дню ушли из дома, дабы подать документы на планируемое заключение брака, юноши смогли выплеснуть все свои эмоции, крича друг на друга буквально на каждом слове матерным выражением, чуть ли не швырялись посудой, но зато на стороне рыжика были два самых весомых аргумента, почему он прав: «Ты потянул меня танцевать» и «Ты сам же засосал меня». Ссора прекратилась только когда родители вернулись домой по-настоящему счастливыми, ведь они безо всяких проблем зарегестрировались как муж и жена.       Отпраздновать это знаменательное событие они конечно же решили в ресторане, собрав всех самых близких друзей. Для этого были забронированы несколько столиков, которые выставили вместе в длинный ряд. Чуя не понимал, почему родители решили так резко устроить такое роскошное «пиршество», так как трое до последнего сохраняли от рыжика неприятное для него известие в тайне. И лишь потом, когда лучший друг Огая — его коллега, поднялся, держа в правой руке бокал шипящего из-за лопающихся мелких пузырьков шампанского… — Я бы хотел поздравить двух молодожёнов, которые стали виновниками этого «торжества».       Литератор понял всё, но слишком поздно. В спину словно вонзили нож, а дыхание резко и неожиданно спёрло. Несколько секунд тот действительно задыхался, в панике глотая ртом воздух, однако всё обошлось, так как ему почти сразу впихнули стакан бодрящей воды. Около десяти минут он просидел, наплевательским взглядом тупя в одну точку и совсем не двигаясь, пока Осаму не стукнул того локтем в бок. — Эй, тут бутылку твоего любимого вина принесли. Отвлекись хоть как-нибудь.       Рыжик резко подскочил со своего места и молча потопал к выходу, перед этим подхватив свою борсетку с документами и кошельком. Коё хотела побежать за сыном, но, не дав ей подняться, Огай аккуратно сжал её ладонь, успокаивающе глядя в розовые глаза и шепча: — Оставь его. С ним всё будет хорошо. Он так уже не в первый раз делает. Может, ночью, может, утром, но Чуя обязательно вернётся домой.       Мори был прав. К великому удивлению, студент ввалился в дом с замечательным настроением. На тот момент, к счастью, все трое Мори уселись на кухне, рассматривая совместные фотографии на компьютере, иногда даже смеялись, но резко умолкли, когда «четвёртый лишний» хлопнул дверью и демонстративно сбросил с себя пиджак вместе с ботинками. — Посмотрите, до чего всё дошло! — с этим криком Чуя швырнул прямо на клавиатуру тоненькую, небольшого размера книжку с красной обложкой. — Открывайте, любуйтесь!       Коё, послушавшись сына, потянулась за брошенным предметом, открыла первую страничку. Казалось, обычный паспорт, но одна единственная строчка резала глаза. — Чуя… — Я предупреждал! В моём паспорте ни за что не будет фамилии Мори! Озаки оставлять я не намерен — ты сама же растоптала нашу гордость!       Из любопытства Осаму потянулся за новым, свежим паспортом в поисках изменений, а потом, закатив глаза, цокнул: — Накахара? Что за дурацкая фамилия? — Если здесь есть что-то дурацкое, то только ты! Это, между прочим, бывшая фамилия матери моего отца — я хоть что-то сохраню от своих корней! Она носила фамилию Накахара с такой гордостью, наслаждалась её сладким звучанием… — было видно, что тот находился на грани истерики. — У нас были чудесные фамилии! Озаки, Накахара! Чем они тебе не угодили, мам? Почему ты променяла одну из самых ценных вещей на этот бред? Мори — неужели тебе нравится? — Чуя, прекрати. Мы любим друг друга. Фамилия — не главное. У тебя будет всё, что ты хотел: моё свободное время, жизнь в достатке, отцовская любовь. Тебе этого мало?       Выхватив свой паспорт из рук Осаму, перед этим хлопнув его по кисти, как бы говоря: «противно будет трогать эту ценную вещь после твоих скользких рук», замахал книжкой перед глазами матери, крикнув ей в лицо: — Мне ничего подобного не надо! Сыт по горло дерьмовым отношением к себе!       Закончилось всё тем, что Накахара, громко хлопнув дверью, закрылся в ванной, уселся на тёплый пол и несколько десятков минут, уткнувшись носом в свои колени, ревел, тем самым намочив чёрные брюки своими слезами.