Restriction

      Дни во время учебной недели тянулись, будто резина, так, что, казалось, вместо пяти дней прошли сразу пятьдесят. Но, наконец, последняя пятничная пара подходит к концу, что, разумеется, у многих студентов является просто чудесным поводом немного, да подвыпить, из-за чего в большинстве баров было слишком много народу. И это послужило главной причиной, по которой Осаму и Чуя решили выпить дома, хоть такой яркой атмосферы не будет. А может, в этом есть и свои плюсы: парни спокойно могут заигрывать друг с другом, так как родители допоздна уехали по своим делам, а в баре есть риск попасться на глаза знакомым. Да и если юноши переборщат с алкоголем, раз — и тут же прохладная ванна, два — в шаговой доступности кровать. Мучиться, чтобы добраться до дома, не нужно. — Дадзай, садись уже, пойдём выпьем! Не тяни. — Да подожди ты! — эмоционально воскликнув, Осаму чуть отодвигает чужой стул немного назад, — Я поухаживать за тобой хочу, мой малыш. Присаживайся. — А потом, когда начнёшь втираться в моё доверие, резко выльешь мне на голову вино? — Ну нет же! Мне вино жалко. А хотя… может, как-нибудь в другой раз. Идейка хорошая. — Дадзай!       Осаму нагло усмехается, однако теперь и вовсе давит на плечи бывшего Озаки, заставляя того всё-таки, смирившись, покорно усесться на стул, который был чуть пододвинут ко столу. Затем шатен берёт уже ранее поставленную на стол бутылку вина и бокал, изящно наливает алкоголь в стеклянную посуду, глядя на то, как бордовая жидкость плещется, ударяясь о стенки и не оставляя за собой следы. Затем, налюбовавшись, ставит фужер перед рыжиком, нежно поглаживает его плечи, иногда чуть сжимая. — Что-нибудь ещё, любовь моя? — Просто сядь уже напротив меня и налей себе грёбаный виски. — Ну тогда я ещё здесь постою. — хитро улыбнувшись чуть шире, кусает парня за мочку уха, но затем в качестве извинения зализывает укус, — Буду к тебе лезть и надоедать. Может, и вовсе домогаться начну.       Чуя хочет выкрикнуть явно возмущённое «Дадзай», но, о чёрт, его плечи начинают мять вновь, только теперь куда интенсивнее, делая массаж. Литератор блаженно забрасывает голову назад, упершись затылком в край спинки стула. Сапфировые глаза были закатаны, а пальцы упирались в стол, будто бы сжимая плоскую поверхность до побелевших костяшек. Рот был приоткрыт, из-за чего Осаму нагло толкается языком между губами сводного брата, услышав вздох неожиданности. Пара секунд — и руки, на которых ранее были чёрные перчатки, сейчас оказавшиеся на полу, хватаются за боло и воротник рубашки, тянут на себя, из-за чего поцелуй углубляется.       Целовались они в довольно странном, но интересном положении: один так и сидит на стуле, задрав голову вверх и держась за рубашку и боло другого, который, в свою очередь, стоит сзади партнёра, наклоняясь. Острый нос Накахары упирался в движущийся при каждом тяжёлом, едва уловимом вдохе или глотании кадык шатена. Хоть эта поза была и не очень удобной, да даже немного неловкой, Осаму это явно забавляло. — Дадза-гх… — жалобно шипит парень, как бы предупреждая о том, что в груди уже начинает жечь из-за острой нехватки кислорода от такого бурного поцелуя. — Хватит…       Поигравшись с чужим языком ещё пару мгновений, детектив отрывается от давно манящих его губ, наконец-то усевшись напротив ровесника, наливает себе алкоголь, в ответ на что второй облегчённо вздыхает, водит указательным пальцем по горлышку своего бокала, а затем элегантно берётся за его ножку, оттопырив тонкий мизинец. Признаться, от вида этих изящных пальчиков, особенно без перчаток, скрывающих всю прелесть, у Осаму голова шла кругом, но если он когда-то и заявит об этом, то потом. Хочет налюбоваться, пока возможно. И тут в его мыслях мелькает следующее воспоминание: Чуя в одной футболке, едва закрывающей бёдра, сидит прямо на торсе шатена, держит перочинный ножик у его горла. Тогда детектив едва сдерживался, чтобы не возбудиться, находясь в таком положении. А что было бы, если бы эти ловкие пальцы всерьёз душили его…       Дадзай готов поклясться, что ему бы и труда не составило кончить от любого движения этих пальчиков, даже если они просто держат ножку бокала. «Чуя… он слишком идеален. Хоть я и трезв, я не выдержу, правда…» — кричит его разум, будто умоляя прекратить смотреть в одну точку, но парень как назло не прекращает. — Хэй, Дадзай! — выкрикивает парень, щёлкая пальцами перед каштановыми глазами, в ответ на что тот вздрагивает. — Ну наконец-то оклемался! Сажаешь меня выпить, а сам тупишь в одну точку. Невежливо это, знаешь ли! — Прости. Я задумался о том, насколько ты прекрасен, мой хороший. — Осаму поднимает свой стакан, улыбнувшись, — Ну что, тогда выпьем за нас и пятничный вечер? — Как это мило. Конечно выпьем. Чокнемся даже.       Слышится тихий звон стекла — краешек бордо с красным сухим вином ударился о бок тумблера с чистым виски. Затем юноши отпивают пару лёгких глотков. Приятно жгучий алкоголь разлился внутри них, позволив расслабиться наконец-то полностью после напряжённой, трепавшей нервы учёбы, откинувшись на спинки стула. Полминуты проходят в полной тишине, в то время как парни с нескрываемым наслаждением слушали шум листвы и машин на улице, прикрыв глаза. А потом, ещё немного погодя, когда стаканы опустели наполовину, Осаму ставит локоть на стол, а ладонью подпирает подбородок, завороженно разглядывая возлюбленного.       Немного потрёпанная от массажа белая рубашка, расстёгнутая на две верхние пуговицы, рыжие волосы, в красивом беспорядке расположившиеся лёгкими волнами на плечах, а ко всему этому чокер, идеально подчёркивающий тонкую шею. Небольшие веснушки, разбросанные по смазливому личику, будто кисточкой с краской обрызгали, а также эти сапфировые очи, смотрящие так влюблённо, хотя когда-то они излучали лишь гнев, искреннюю ненависть. Как же это мило, а сам по себе парень… уютный, что-ли? — Я не перестаю восхищаться тобой, Мори Чуя… — Прекрати, Дадзай! Я не Мори! И даже не Озаки! На-ка-ха-ра! — Так-то ты мой сводный брат, и наш роман сам по себе как минимум странный. Скорее всего вдобавок и неправильный. Хотя кровной связи у нас нет. Так что… не знаю. — Ты хочешь всем разболтать о нас, что-ли? — уловив издевательскую улыбку на лице шатена, Чуя действительно озлобленно стукает кулаком по столу, — Только попробуй, скумбрия! — Ладно, ладно, не буду. Тебе подлить?       Рыжик выставляет свою правую руку вперёд, отрицательно мотнув головой. Куда уж ему, и так лицо розоватое, да и не только его. Оба на удивление быстро начали плавно выходить из трезвого состояния, хотя это вполне объяснимо. Посуда была куда больше по объёму, чем тогда, в баре, да и крепкость алкоголя отличается. — Не надо. Я так и не допил. Потом, если захочу. — Хорошо. Тогда и я с тобой за компанию.       За компанию. Вновь в воспоминаниях всплывает тот самый вечер, ставший последним учебным днём перед долгожданными летними каникулами. Напились, впервые станцевали вместе, хоть и на какой-то отрезок времени ведя друг с другом спокойно, а потом и вовсе поцеловались у заднего входа — столько всего произошло! — Я до сих пор помню наш первый танец, Чуя. И я хотел бы повторить его. — Мы уже повторяли его дома! — Мы были трезвыми. А так куда интереснее и атмосфернее.       Махнув рукой на всё, Накахара залпом допивает свой бокал, а Дадзай вслед за ним. После те одновременно подскакивают, принимают нужную позу. Бинтованные руки уже по привычке располагаются на талии, чуть заходя на бёдра, а ладони без единых увечий располагаются на лопатках, в то время как локти легли на плечи. Шаг, второй — и те закружились бы в медленном танце, но выглядело это действительно неловко: Чуя порой запинался, а Осаму чуть ли не падал прямо на парня, так как держались они друг за друга крепко — если упадут, то вместе. Так они и хотят сделать в будущем: через все преграды перешагивают вместе, подают друг другу руку помощи, также делятся и радостью. — В баре мы танцевали куда ловче, хоть и выпили больше. — Тогда мы были не такими уставшими, малыш. Последний день перед летними каникулами, как-никак. На дворе разгар октября, конечно же мы утомились куда больше.       Однако Осаму всё-таки делает ещё пару более-менее успешных шагов — и парни закружились в хоть и немного неуклюжем, забавном, но желанном танце. В голове у обоих играл медляк, который был включён во время их первого танца, и те повиновались темпу нежной музыки из мемуаров, ставшей, можно сказать, причиной их первого поцелуя. Столько воспоминаний, связанных с этим танцем!       Парни не замечают того, как их заносит в гостиную, так как места там всё-таки было куда больше, а значит, и танцевать будет куда легче. Те ещё недолго порхали в этом пьяном вальсе, пока Чуя не запнулся за болтающуюся штанину своих брюк и всё-таки не полетел назад вместе с возлюбленным и визгом неожиданности. Рыжик плюхается спиной на диван, в то время как шатен, вовремя успев подставить руки, нависает над ровесником, затем неосознанно, инстинктивно наклоняется, нежно целует, начиная посасывать чужую нижнюю губу, а сам прикрывает глаза, в то время как Накахара их держит распахнутыми.       Одной рукой сплетя их пальцы в замок, другой Осаму нагло лезет под чокер, гладя мягкими подушечками шею, кадык, а затем резко, немного даже грубо толкается языком в уста парня, из-за чего оба тихо, приглушённо стонут, а рыжик и вовсе закатывает глаза, начиная послушно отдаваться этому поцелую, отвечать на него. Оба немного поёрзали, чтобы поудобнее расположиться на ложе Накахары, но поцелуй не разорвали, а лишь только углубили его. Тонкие пальцы, ранее укрытые перчатками, сжимают воротник рубашки, тянут на себя, чтобы точно не дать отстраниться. Но нехватка кислорода подводит вновь, поэтому детектив отпрянул, вытирая свои влажные от ненасытного поцелуя губы. Студенты тратят несколько секунд на передышку, изредка моргая и глядя друг на друга, в то время как одна бинтованная кисть чуть сжимает талию, а другая гладит бедро сквозь тонкую ткань брюк. На лице шатена мелькает то ли пошлая, то ли немного даже издевательская усмешка, тот делает движения левой рукой чуть более интенсивными, из-за чего слышится блаженный стон, а вслед за ним и злобный крик: — Дадзай, я не позволю тебе быть сверху! Я тебя сам трахну, если мы умудримся возбудиться! — Во-первых, я, кажись, уже начинаю возбуждаться. Во-вторых… — за этими разговорами Чуя не заметил того, как ловкие пальцы расстегнули его чокер, а потом Осаму искусно сжимает его запястья, стягивает их чужим ремешком и одной рукой держит над головой, — Попробуй, малыш. — Дадзай! — литератор тут же заметался на постели, напуганно зажмурившись, а потом, широко распахнув лазурные глаза, смотрит на парня. Так умоляюще, боязливо. — Ты точно сорвёшься, в уборной ты сделал это, когда насильно дёргал моей головой!       Осаму вздыхает. В этот раз мало того, что он признавал свою неправоту, так ещё и виноватым почувствовал себя в том плане, что так напугал парня, разрушил его доверие к себе, к тому же когда-то причинял дискомфорт, а именно во время минета, который ему так любезно делали. Поэтому он наклоняется к его лицу, тепло, нежно прошептав: — Чуя, я тебе обещаю, я буду аккуратен. Чуть что — сразу говори, но в этот раз доверься мне, хорошо?       Накахара не знает, как реагировать, поэтому несколько секунд тратит на переваривание услышанной информации и размышления: соглашаться или нет. Но в какой-то момент всё-таки безоговорочно кивает, прикрывает глаза, как бы подтверждая уверенность в своём согласии на доминирующую роль партнёра.       Одной рукой так и держа изящные запястья, довольно сексуально обтянутые чёрным кожаным чокером, другой Осаму начинает аккуратно, медленно расстёгивать пуговицы на светлой рубашке, всё так же пьяно улыбаясь, в то время как Чуя отводит смущённый взгляд в сторону, шумно выдохнув. По этим тянущимся движениям рыжик осознаёт, что возлюбленный специально действует не спеша, чтобы в случае чего его остановили. Поняв, что он уже вряд ли услышит отказ, припадает губами к давно манящей его шее, только сразу же ближе к ключицам, проводя по бледной коже влажным языком, из-за чего на ней остаётся короткая сверкающая дорожка. Накахара вновь приоткрывает глаза, всё так же глядя вбок и захлопав ресницами, будто бы справляясь с внутренним ангелом, который запрещал продолжать всё это, так и крича: «Чуя, это неправильно!», в то время как юноша отвечал сам себе: «Я хочу. Я доверяю».       В какой-то момент из этих размышлений вырывает осторожный укус, повлёкший за собой образование бледноватого, но заметного засоса. Чуя блаженно стонет, поглядывая на каштановую макушку, упирающуюся в его острый подбородок. Затем получает этот взгляд, в котором мелькает едва уловимый алый огонёк желания, азарта, а на лице красуется такая же добрая, но в то же время голодная усмешка. Хотелось потрепать парнишку по голове, но руки связаны и расположены над головой, так что оставалось лишь покорно расслабиться и наслаждаться тем, что будет вытворять ровесник.       Около полминуты мучений — и рубашка была распахнута. По телу пробегает дрожь от лёгкой, едва уловимой прохлады одновременно с обжёгшим грудь дыханием. Осаму явно восторженно разглядывает оголённые перед ним участки кожи, замерев на несколько секунд, затем сглатывает слюну. Лучше любой девушки, вот правда. Затем наклоняется, проведя языком по вставшему соску, который, похоже, оказался одной из эрогенных зон Накахары — тот жалобно скулит, чуточку прогнувшись. — Какой шикарный вид. А что будет, если я сделаю вот так?       С этими словами он резко, но осторожно надавливает коленкой между ног рыжика, массирует эту область, из-за чего он закатывает глаза, упирается макушкой в диван, теперь же взвыв и заёрзав под шатеном. Кажись, возбуждение было настолько сильным, что любое прикосновение являлось вспышкой. — Ты так очаровательно мечешься подо мной. Это очень мило. — Дадзай, просто выеби меня уже! — Так вот, как мы заговорили… Сначала угрожал, что сам трахнешь меня, а теперь умоляешь взять тебя? — шатен дразняще медленно проводит языком от торса до груди, в ответ получив очередной стон, — Как же ты быстро меняешься! — Прекрати тратить время на пустые разговоры! Трахни меня!       Чуя явно был не в себе. Во-первых, лёгкое опьянение никуда не делось. Во-вторых, он настолько возбудился от этих ласк и шёпота, что… о боже. Как не умолять завладеть им, будучи в таком положении? Да и тем более когда это собирается сделать именно он. Мори Осаму. Нет, вернее… Дадзай Осаму. Со сменой фамилии он и сам кардинально изменился, так что… именно Дадзай. Вот, кого любит Накахара. — Чуя, малыш, ну я так не хочу. Я ведь ещё столько участков твоей кожи расцеловать собирался!       Литератор обречённо захныкал, когда губы коснулись его торса, по нему ловко скользнул язык. Затем одна рука принимается за ремень на брюках, что было достаточно тяжело, но парень и так справлялся. Особенно когда он делает всё это хоть и маленькими, дразнящими шажками, но ради такой большой цели. — Ты даже пуговицы на своей рубашке не расстегнул, а уже тянешься к моим брюкам! — Подожди. Я давно подметил, что твои ягодицы просто замечательно смотрятся в этих брюках. Наверное, без одежды они куда изящнее. И их я буду целовать и кусать в первую очередь. — Вы что вообще устроили?!       Студенты поворачивают голову на мужской голос… и мгновенно застыли. Чего угодно, но такого они точно не ждали и явно не желали. — Мам? — Пап?       Парни одновременно называют по одному родителю дрожащим голосом, а после смотрят на то, как Огай ловко ловит, одной рукой держа под лопатками, а другой — за талию, девушку, которая чуть сознание не потеряла. — Коё, иди отдохни, я поговорю с ними. Тебе дать воды?.. — Да вы как вообще здесь оказались?! Вы же говорили, что будете ближе к ночи! Да и неужели мы дверь не заперли… — Осаму, ты бы на время посмотрел. И привычка не запирать двери у тебя так и осталась… — Дадзай, отпусти уже!       Фразы троих сыпались одна за другой, в то время как Коё не могла вымолвить и слова, лишь хлопала ресницами, бросая свой взгляд куда только получится. Всё-таки не каждый день видишь, как твоего сына целует, да и говорит слишком пошлые фразы… другой сын. Пусть и сводный. Пусть у них вообще кровной связи нет ни капельки. Да даже если и так… Чуя ведь всегда бегал за девочками, а тут такое! Ну просто… пиздец.

***

      «Мама тогда чуть в обморок не упала, вот серьёзно. Сначала мне так и показалось. Она молчала, будто язык откусила. А Огай, Осаму и я втроём кричали всякие фразы вперемешку. У меня самого тогда голова чуть ли не вскипела. Признаться, мне тогда маму жалко даже стало. Конечно же она в шоке была.              Стоило Огаю заботливо подхватить её на руки и упорхнуть с ней в спальню, наверняка чтобы уложить на кровать и дать прийти в себя, Осаму начал молниеносно освобождать мои руки от моего же чокера, и как только пряжка ремешка была расстёгнута, мы ринулись в другую спальню, в то время как я даже не успел рубашку хоть на пуговицу застегнуть, затем просидели совсем тихо, неловко глядя на ночную Йокогаму. Примерно через пару минут мы слышим тяжёлый стук в дверь. Отец явился. В ответ на его чуть ли не приказ открыть дверь, Дадзай лишь кричит: — Мы любим друг друга, отстань. Мы ведь не мешали тебе и Коё, а вы нас отвлекли. Не будем мы разговаривать с вами. Да и мы уже возбудились, нам удовлетвориться-то надо. — Делайте это как угодно, но не друг с другом! Даже руками не смейте помогать… Чуя, иди в ванную. Обсудим всё завтра, вы сейчас пьяны. Я не знаю, что делать с вами…       Дальше я уже, признаться, не помню, чем всё закончилось, вот совсем. Наверное, был напуган происходящим, да и достаточно сильно пьян. Ну а прелести утреннего разговора описывать бессмысленно: крик, шок, ругательства, да и только. А потом все резко утихомирились и расселись по разным комнатам: Осаму пошёл наконец-то копаться в своей теории, чтобы хоть как-то занять себя в такой неловкой ситуации, мама убиралась на кухне после занудного завтрака, отец в кабинете сел за конф-колл, обсуждать всякие планируемые изменения в поликлинике, а я завис на балконе с ноутбуком и чашкой эспрессо. Да и воздух был невероятно свежим: вместо рассвета Йокогама получила ливень, через час сменившийся на ясную и тёплую погоду».       Посмотрев на время, Чуя понял, что до начала второй пары осталось не так много времени, так что закрыл свой ноутбук, доев сладкое пирожное в кафетерии, после чего, выкинув бумажную обёртку, потопал на третий этаж. Семинар по англоязычной литературе.       Разложив все свои письменные принадлежности на своём излюбленном месте, находящемся на самом последнем ряду, Накахара уселся именно туда, затем раскрыл тетрадку со всеми ответами. Лекторша по этому предмету скользит глазками по списку, отмечает отсутствующих, вздохнув. Опять около половины. Кажись, не видать им зачёта. Затем оглядывает не такой уж и полный зал. — Итак, первый вопрос… сравнить дословный перевод с более красноречивым одного из предложенных произведений, отметить, что важного выделяли переводчики, а что опускали, что меняли, а что оставляли. Все файлы я прикладывала… Кто хочет ответить? — Олкотт-сан, можно я?       «Гин всегда была совсем тихой, неразговорчивой, а вот на опросах и семинарах вперёд всех в пекло бросалась, все вопросы забирала себе. Да она уже столько отвечала, что, казалось, зачёт заработала на все четыре года, тем самым другим поработать не давала. Признаться, этим она немного даже раздражает. Но всё-таки она достаточно хорошая собеседница в плане учёбы. Я как-то раз делал с ней в паре проект, да и думаю, что потом тоже с ней буду. Она достаточно умна, настаивает на своей точке зрения, только если она действительно права, в то время как охотно соглашается и с чужим мнением, когда видит, что так будет действительно лучше и правильнее поступить. С ней действительно приятно иметь дело. Не понимаю, как к ней отношусь. Но дружески — вряд ли. Мы наверняка только однокурсники, порой и партнёры по всяким работам, ближе быть не может».       Выслушав как всегда безупречный ответ брюнетки, за это время Накахара успел немного текста настрочить, нагло скрывшись за спиной Мичидзо — своего довольно хорошего друга, с которым они частенько выручали один одного. В этот раз очередь первого отдыхать, а в следующий — именно на тесте — Чуя прикроет Тачихару.       Рыжик и сам отчитался, получив очередную галочку, которая явно пойдёт в пользу студента. Хоть лекторша и была сама по себе доброй, лояльной ко всем, Накахара пахал и у неё в том числе, в то время как некоторые друзья говорили ему: «Да расслабься, чё ты паришься, не ответишь, ну и хер с этим, Луиза же не снижает, лишь разочарованно вздыхает», но всегда получали в ответ: «Никто на зачётку тебе наскребать лишние баллы не будет».       С этими размышлениями он получает сообщение от сидящего перед ним друга. На телефоне отображается текст: «Чуя, ты прикинь, что уже все первые курсы увидели!». Ответив короткое «Ну?», рыжик получает следующую фотографию, сделанную явно исподтишка…       Дадзай удерживает свою однокурсницу — Танидзаки Наоми — за талию и целует, находясь в какой-то из уборных — скорее всего, именно в женской, если учесть факт того, что эта фотография была разослана именно Акико, которая получает уже второе высшее образование: сначала медицинское, а теперь и на детектива учится, поступив пока что на первый курс.