Restriction

      Как только первокурсников отпускают с последней на сегодняшний день пары, Чуя сгребает свои вещи в чёрный рюкзак, даже ноутбук был запихан как-то резко и небрежно, хотя этой вещью парень очень даже дорожил, после чего буквально вылетает из аудитории. Он не должен пересечься с Осаму. Ни за что на свете. Даже дома этого не сделает.       Засунув обе чёрные короткие перчатки в карманы излюбленного плаща и оттуда же достав упаковку новых, буквально вчера купленных сигарет, а также зажигалку, слегка дрожащими пальцами от не только слабого холода, ведь зима уже не за горами, но и от нервов, пару секунд безрезультатно чиркает колёсиком, зажимая между зуб сигарету, а когда наконец показывается долгожданное пламя, подносит бумажную часть к огоньку, и совсем скоро, стоя около автобусной остановки и устало облокачиваясь спиной о её стену, юноша выдыхал едкий дым, глядя на то, как он стремительно растворяется в пропахшем выхлопными газами воздухе. Совсем скоро пальцы забарабанили по экрану телефона. — Тачи, у меня есть одна не совсем скромная просьба к тебе. Можно мне сегодня переночевать у тебя? В семье произошёл кое-какой пиздец, не хочу появляться дома.       Мичидзо очень хорошо дружил с Чуей, да и прекрасно понимал, что ему всё ещё некомфортно жить в одной квартире с двумя «новыми» для него людьми, что конечно же было всего лишь спектаклем. Даже с Огаем через какое-то время он начал поддерживать нормальный разговор и в целом взаимоотношения, как отец с сыном. Но этого не знал никто. Так что отвернуться в трудную минуту от него он просто не мог себе позволить. — Да без проблем, только приходи после девяти, я договорился с Гин погулять немного, наконец-то уломал её, представляешь? Либо можем встретиться где-нибудь, я тебе ключи передам.       Накахара коротко ухмыляется, оказавшись довольным за однокурсника. Он знал, как тот оказывает всевозможные знаки внимания этой тихой и застенчивой девушке, а та, ссылаясь на свою правильность, говорит, что вот совсем ничего между ними не будет как минимум до совершеннолетия. Даже на простую прогулку её уговорить было ни в какую. Так что сейчас нужно поздравлять, да и только. — Ого, я очень рад за тебя! Расскажи потом, как всё прошло. И не напрягайся, гуляй на здоровье. Я присяду где-нибудь в кафе, с романом повожусь. Поднакопилось, что можно было бы рассказать.       Горячо попрощавшись с лучшим другом, литератор отключает телефон, убирает его обратно в карман плаща, затем, так и держа сигарету между губ, трёт руки друг о друга, чтобы хоть как-то согреть их на таком холоде. Как-никак, середина ноября, а покурить-то после того самого случая в женской уборной хочется. Вернее, не хочется, а надо, чтобы хоть как-то успокоить внутри себя целый пожар разочарования и в то же время злости.       «Озаки, может, потанцуем?». «Я тоже люблю тебя, тюлька моя». «Я хотел разузнать о твоём самочувствии. Переживаю ведь». «В первую очередь я думал о тебе». «Мой малыш». «Любовь моя». «Ты прекрасен, мой хороший». Чёрт, блять, сука!       Истерично топнув ногой по асфальту и вскинув головой, из-за чего рыжая чёлка полезла в небесные глаза, парень стукается затылком о стену, ударяет кулаком, в котором зажимал всё ещё дымящую сигарету, из-за чего бумажная часть оставила небольшой ожог. Раздражённо взвизгнув из-за жгучей, пусть и лёгкой боли в области промежуточной фаланги среднего пальца левой руки, Чуя, находясь на грани очередного срыва, тушит источник никотина о пепельницу, выбрасывает в мусорное ведро, выдыхает дым в последний раз, машет правой рукой, отгоняя его от себя. Он даже не дул на обожжённый участок кожи.       И без того хуёво… — Хэй, Чуя!       Парень распахивает глаза и видит… ох, боже, Осаму, который стремительно подходил к нему. Накахара, поджав губы, ничего не говорит. Лишь достаточно резко набирает темп, уходя прочь. Этого ещё не хватало… — Чуя, мальчик мой, подожди!       Но Чуя молчит. Даже не дрогнет, бровью не поведёт. Лишь опустит взгляд, быстрым шагом уходя от того, кому когда-то доверял. Он не будет выслушивать банальные оправдания, что тот выпил перед парами, что его заставили, и вообще, что это не то, о чём Чуя подумал. Да как думать о другом в такой ситуации! Его пальцы так и лезут под блузку, чуточку сжимая и задирая её, а сам кадр уж явно был сделан в самый бурный момент. — Да чёрт тебя побери, Чуя! — резко ухватившись за верх локтя ровесника, Осаму мигом разворачивает сводного брата лицом к себе, затем крепко сжимает его плечи, чтобы никуда не отпускать. — Выслушай, прошу. — Пошёл ты! Убери свои грязные лапы от меня! Лез ими чуть ли не под юбку Наоми, а теперь меня трогаешь… мне противно! — Чуя. — теперь же ухватившись обеими руками за всё ещё тёплые, но немного покрасневшие от лёгкой прохлады щёки, Дадзай чуть приближается к его лицу, которое удерживал ровно так, чтобы бирюзовые глаза уставились прямиком в бистровые. — Подожди. Просто помолчи минутку, хорошо?       С этой твёрдостью, уверенностью, но в то же время нежностью и неподдельными переживаниями нельзя было противиться, так что, цокнув и закатив глаза, Накахара бросает короткое «Ну?». Облегчённо вздохнув, понимая, что то, что его наконец-то послушают, уже прогресс, Осаму уже хочет чмокнуть парня в лоб или нос, но понимает, что так от него точно убегут, зная то, что произошло. Надо держаться и спокойно поговорить, объяснить всю ситуацию, обвинить себя и сердечно извиниться. — Чуя, я помню, ты говорил, что не хочешь, чтобы кто-то о знал о происходящем между нами. Сегодня утром я чисто случайно уловил, что кое-кто начал распространять «слух» о том, что мы целовались в уборной. Может, кто-то увидел, а мы этого даже не заметили. Ты так уговаривал меня сохранить это в тайне, а для меня твоё желание — закон… так что я поцеловал Наоми, будучи уверенным на все сто процентов, что этот случай молниеносно разлетится между всех первых курсов… вот…       Бывший Мори знает, что это звучит максимально бредово, но именно так всё и было. Он не будет врать Чуе. Уж лучше получит от него, да как следует, а после обнимет, поцелует в лоб, оба улыбнутся и пойдут домой. — Сволочь. — а вот тот, кажется, на такой ноте мириться не хочет, поэтому, поднявшись на носки, литератор влепил детективу хлёсткую пощёчину, что даже у самого зажгло до сих пор голую кисть, из-за чего пришлось встряхнуть ей, зашипев. — Какой же ты кретин, вот серьёзно.       Осаму дёргается, зажмурившись и поджав губы. А после, вздохнув, поворачивается обратно, даже не удосужившись прикрыть заметно покрасневшую щёку, которая будто пылала огнём. Затем, даже не стесняясь, медленно опускается на колени перед парнем прямо посреди улицы, из-за чего ноги укололо холодом, исходящим от асфальта, а белоснежные брюки наверняка потом придётся стирать. Однако сейчас это уж явно не стоит на первом месте в списке важных проблем. — Чуя, я знаю, я поступил, как дурак, и вряд ли эти слова являются оправданием такому действию…       Как это было когда-то летом, тот начинает целовать пальцы Накахары, затем оставляет пару поцелуев на тыльной стороне ладони, но старший резко, грубо вырывает свою кисть. Какое-то время часто хлопая ресницами, Дадзай поднимает свой взгляд вверх, а с асфальта так и не встаёт. Он говорит действительно искренне, совсем ничего не утаивает. Таким образом он и хотел добиться прощения, пусть и не сразу. Но это лучше заиканий и явной, противной лжи. — Всегда стараюсь изо всех сил, а делаю только хуже… Прости меня, придурка такого. Я люблю только тебя. Очень сильно. Да и целовать другую я не хотел, клянусь… Дай мне тебя обнять. А за мой косяк я свожу тебя в лучшую кофейню города, оплачу тебе кофе, десерты — всё, что ты только пожелаешь, на выходных приглашу на свидание, только скажи, куда ты хочешь сходить, и я всё устрою в наилучшем виде… — теперь он аккуратно сжимает тонкие пальцы, приложив их к до сих пор горящей щеке. — Я правда виноват. И готов сделать всё, что угодно. Только прости.       Чуя вновь вырывает свою руку, теперь же натянув излюбленные перчатки. Пока его взгляд был опущен на чёрную ткань, Осаму заметил… что литератор плачет. Слезинка быстро стекла с его щеки, но не капнула, лишь пробежалась по подбородку, а около кадыка остановилась, так как вся влага закончилась, оставив за собой тонкую дорожку, обдуваемую противным ветром, из-за чего было и без того холодно. Больно.       Ничего не ответив, он разворачивается, идёт к дороге. Отказал, значит. Просили выслушать — он выслушал. Но не простил. К такому исходу, конечно, Осаму был готов, но всеми силами надеялся, что такого не произойдёт. Однако не всегда всё идёт в угоду человеку. Остаётся надеяться, что со временем Чуя забьёт на этот случай. Что было, то прошло. Но ждать… тоже слишком долго. Истерзаться за это время можно ведь. — Чуя, подожди, ты даже на дорогу не смотришь. — грустно хрипит Осаму вслед возлюбленному, повернув голову в его сторону, но так и не поднявшись с колен. — Тут пешеходного перехода нет. Он там, в двадцати шагах. Лучше туда дойди… — Мне плевать. Лишь бы ты от меня отстал, безмозглая скум…       Не успел договорить. Лишь взвизгнул, стоя прямо на дороге лицом к шатену, так как удар в бок был неожиданным. Правая рука на миг проехалась по скользкому чёрному капоту, а левая вперёд разума напряглась и согнулась в локте, чтобы опора, как и основная сила удара, пошла на неё, а не на рёбра.       Осаму мгновенно подскочил, рванувшись с места на дорогу, но когда он вновь упал на колени перед рыжиком, тот уже лежал без сознания.

***

      Темно и холодно — это единственное, что сейчас Чуя может понять. Плечи подрагивают, щёки жжёт, мороз будто лезет прямо под ногти. Веки будто стали непосильной ношей, из-за чего открыть их было не то чтобы трудно, так даже почти невозможно. Голую шею обдувает колким, противным ветром. Неприятное чувство…       Слышится гулкий смех. Первый голос женский, какой-то знакомый, а второй… принадлежит Осаму. Через силу Накахара распахивает глаза, несколько секунд моргает, пытаясь привыкнуть к такой яркости, фокусируется на двух людях, стоящих в обнимку в нескольких десятках шагах, и видит…       Осаму и Наоми. Сердцебиение учащается в разы, и каждый удар колкий, будто режет без ножа, дикий, чуть ли не пробивающий грудную клетку. Всё тело болит, обволакивает липким холодом. Чуя ничего не помнит и не понимает. Последнее, что размыто отложилось в его памяти — резкий болезненный удар в бок, а затем ещё один удар, только теперь рукой и лбом об асфальт. По инерции он должен был ещё и прокатиться, но этого в воспоминаниях уже не было. Нити сознания были утеряны после падения. — Осаму! — сейчас Накахара наплевал на гордость. Он просто ринулся к стоящей вдалеке паре, желая загрести шатена в крепкие объятия и увести куда подальше с этого льда, усыпанного колючим снегом. Наверняка Чуя находится посреди замёрзшего озера. Но слишком холодно для климата Йокогамы, даже для зимнего, хотя сейчас идёт на удивление дождливый ноябрь. — А-кха-кха…       Тот резко останавливается, чуть наклонившись и слегка давя правой рукой на свою грудь. Сухой кашель вырывается из почему-то потрескавшихся уст. Простояв так несколько секунд, студент в какой-то момент смог выхаркать что-то на тонкий слой снега, затем распахивает глаза, ужаснувшись от увиденного. На снегу, словно среди белоснежных роз, расплывалось рубиновое пятно, а по середине него лежал бордовый сгусток крови.       Услышав тихий треск льда напротив себя, тот поднимает напуганный взгляд, смотрит в потемневшие глаза, сверкнувшие алым огоньком. Туман начинал сгущаться, из-за чего видимость заметно ухудшалась. Не то чтобы верхушки, так даже стволы хвойных деревьев было уже просто невозможно разглядеть. Бледная ладонь, забинтованная у запястья, тянется к лицу литератора, соприкасается с щекой, чуть поглаживая, в ответ на что он лишь ластится к этой морозящей руке, всё так же доверчиво глядя снизу вверх. Затем его грубо тянут за подбородок, заставляя безоговорочно подняться. — Ты такой наивный, Чуя… — на лице того мелькает кривая усмешка, не предвещающая ничего хорошего. — Это тебя и погубит.       Прежде чем Чуя успевает что-либо сделать, Осаму грубо толкает сводного брата в грудь, что тот успевает только инстинктивно зажмуриться и с визгом полететь назад, упав на уже полностью поалевший снег и провалившись под лёд. Ему показалось, что сейчас он переломает себе весь позвоночник, но никакой вспышки боли не последовало. Лишь появилась неприятная влага, тело противно зажгло, а все звуки стали какими-то глухими. — Чуя!       Тот распахивает глаза, чуть ли не захлебнувшись из-за нахлынувшей на него волны неконтролируемой паники. Туманный лес и замёрзшая почва мгновенно пропали. Осталась лишь безграничность под ногами и по сторонам. Ранее ожидаемо ледяная вода оказалась чуть ли не кипящей, но сильной боли, как таковой, она не причиняла, а ожогов на теле не оставляла. Вот только приняла алый оттенок и была настолько прозрачной, что сверху удалось разглядеть не на шутку перепуганное лицо Осаму. — Чуя, плыви сюда, прошу!       И только сейчас рыжик понимает, что лёд пропал. Только вода, но в то же время её поверхность стала твёрдой и одновременно податливой. Шатен, опомнившись и упав на колени, бил по ней раз за разом, но та лишь отзывалась бегущей вокруг кулака и крупной, и мелкой, но быстрой рябью, отдающейся тихим звоном. Глаза приняли прежний каштановый оттенок, необъяснимые гнев и насмешка бесследно исчезли, как и Наоми. Сильно испугавшись, как дикий зверь, Чуя, последовав отчаянной просьбе шатена, начинает быстро плыть вверх, в беспорядке дёргая руками и ногами, что многочисленные пузыри начинали отвлекать, и только-только его кисть запросто пробивается на холодный воздух, как чьи-то пальцы хватаются за его лодыжку, дёрнув на себя, из-за чего рыжик погрузился на несколько десятков сантиметров ниже. Обернувшись, тот замечает чей-то силуэт. Это явно незнакомый человек Накахаре, да и… не совсем человек. Просто тень.       На этот раз подавившись водой и закашляв, из-за чего становилось только хуже, юноша уже со слезами на глазах рвётся наверх, но ничего не может поделать. Болезненно жгучее чувство в груди даёт о себе знать, что буквально распирало изнутри. Ещё пара безуспешных попыток — и, напоследок вытянув руку немного вверх, Чуя продолжает медленно, но верно погружаться туда, в с каждым сантиметром темнеющую глубь, которой не было конца, и эта неизведанность пугала больше всего. — Чуя, прошу!       Наконец, он приоткрывает веки, и хоть и видит всё размыто, но прекрасно понимает, что лежит на чьих-то коленях, и этот же человек трясёт его и в то же время придерживает затылок, а в какой-то момент обречённо прижимается лбом к плечу, укрытому чёрным плащом. Жадно глотнув воздуха, Чуя всё ещё ощущает эту колкость в горле, жар, а также бегущую влагу по его щекам. — Не трогай меня… — пока что единственное, что тот может вымолвить. — пусти…       Услышав знакомый голос, Осаму распахивает глаза, будто не веря своим ушам. Увидя то, что сапфировые глаза наконец-то еле-еле открылись, тот даёт волю своим эмоциям. Пусть это всего лишь слеза, капнувшая с подбородка на похолодевшую щёку. Но ещё никогда Чуя не видел даже то, как карие омуты были на мокром месте. Никогда.       Видимо, очень сильно испугался. Но с чего это вдруг? Днём исподтишка целовался с Наоми, и даже желание сохранить в тайне отношения со сводным братом не является оправданием. А сейчас уже плакать начал… — Ох, Чуя… — тот утыкается носом в окровавленную макушку, прикрывает глаза. Затем неосознанно целует висок, из-за чего на губах отпечатывается алая жидкость с железным привкусом. — Я так сильно перепугался… потерпи немного, скорая вот-вот должна приехать…       Накахара тихо шипит. Затылок противно щиплет, что хочется выть от такой жгучей боли. Но сил хватает лишь на обрывки поистине глупых, детских фраз: — Нахуя скорая… я тебе врежу…       Чуть ли не ревя, но позволяя себе лишь вторую слезинку, застывшую на щеке, от счастья из-за осознания того, что самое страшное и худшее позади, а впереди осталось только обследование и помощь пострадавшему, после чего можно будет наконец-то поехать домой и завалиться на кровать в крепкую, но осторожную обнимку, Осаму откидывает огненную чёлку, обнажив перепачкавшийся бордовыми потёками лоб. — Малыш мой, тише, не нервничай… как же ты так угодил… А вот водитель даже не остановился, лишь газу добавил… — шатен сглатывает. Неужели это было намеренно? Да бред. Кому и как Накахара мог насолить? — И я номер не запомнил, прости… уж слишком я перепугался за тебя… — Я больше за свой ноутбук в рюкзаке волновался, чем за себя. Отстань уже… Кстати, где он?       Всё ещё зол, да и вряд ли в скором времени простит. Дадзай тяжело, грустно вздыхает, однако послушно тянется чуть вперёд, уныло ставя рюкзак рядом с собой. Он не может ослушаться любимого, тем более когда он в таком состоянии. Да и шатен ужаснулся от одного лишь вида на то, как студента резко сбила машина. Только сейчас Чуя понимает, что он был уже не посреди дороги, а на тротуаре, где никакая опасность ему уже не грозила. Разве что можно запнуться и окончательно раздолбать себе и без того окровавленные лоб или макушку с затылком — смотря какая сторона перевесит. — Вот, но я уверен, что с ним всё в порядке. Ты только не противься, но мы поедем на скорой. Я понимаю, что ты до сих пор не можешь простить меня, я навязывать не буду… но если что, я рядом. — теперь же он целует всё ещё голую ладошку, на которой появились участки содранной в кровь кожи. — Я люблю тебя, мой малыш. И очень сильно переживаю…       Чуя всё-таки расслабляется, позволяя и себе пару слезинок. Но не из-за слов шатена. Он всё ещё не готов простить любимого человека, никак не хочет мириться с произошедшем в женской уборной. Да и больно. Всё тело противно щиплет. Но ехать на скорой не хочется. Ещё и Коё с Огаем узнают о произошедшем, парень несовершеннолетний ведь. А будет ой как плохо, если до взрослых дойдёт этот случай. — Чуя, мальчик мой, ты плачешь? — тот, обняв возлюбленного ещё крепче, но всё ещё осторожно, плавно стирает пару слезинок с его поцарапанных щёк. — Ч-ш-ш, скорая уже близко, слышишь? Ещё пару минуток…       И тут Накахара понял, что ему надо бы убираться отсюда как можно скорее. Он ведь не хочет, чтобы эти отдалённые визги, символизирующие о том, что нужно уступить дорогу, лишь бы поскорее спасти пострадавшего, оказались тут, а Огай и Коё узнали об этом случае, дико заволновались, возможно, даже перестали отпускать на дорогу Чую одного. Нет, это, конечно, вряд ли, но волнение и испорченное настроение взрослых, а также долгая лекция ему обеспечены, чего он, разумеется, не хочет. — Отстань. — парень уже думал, что сейчас запросто поднимется, демонстративно отряхнётся и пойдёт, сила воли ведь присутствует, однако только он двинулся, как сразу взвыл от ноющей острой боли, раздавшейся преимущественно ниже левого локтя, а всё тело противно защипало. — Малыш, не надо. Тебе помогут. Потом мы поедем домой, ты отдохнёшь, наберёшься сил, и всё будет хорошо. — Мне не нужна помощь. И твоя обманчивая забота мне тоже не сдалась.       Осаму знает, что с ним спорить просто невозможно и бессмысленно. Ничего другого не остаётся, так что, вздохнув, он покорно отпускает исцарапанные плечи. На протяжении долгой минуты он был свидетелем того, как старший неуклюже пытается подняться, опираясь руками на колени в белоснежных штанах, тем самым умудрившись немного перепачкать даже их, оставив на светлой ткани алые пятнышки. Когда литератор «уже», хоть и едва держась на ногах, но смог встать, понимает, что забыл про рюкзак, так что, ругнувшись себе под нос, опускается на корточки, ухватившись за лямку, и, кое-как поднявшись вновь, накидывает его на плечо. Только-только он это сделал, как на несколько секунд перед глазами резко потемнело, а голову пронзила ноющая, но в то же время острая боль, будто стукнули по ней чем-то тяжёлым. — М-м… — заметно пошатнувшись, Чуя кладёт правую ладонь на зону виска, сжимает рыжие волосы ближе к затылку. Хоть шляпу сегодня не надел из-за сильного ветра, уже хорошо. А то и этот памятный подарок испортился бы. Уже начиная сомневаться в том, что дойдёт, тот шипит, — чёрт… — Чуя… — Заткнись! — в этот крик были вложены все эмоции, испытываемые на данный момент. Именно поэтому, от такого резкого выплеска сил, ноги парня дали слабину, и тот упал бы, если бы не смог взять себя в руки, тем же временем сильнее надавив на висок. — Не то чтобы слышать или видеть, так даже знать тебя не хочу, сволочь…       Визги сирены скорой помощи становились всё ближе и ближе, так что, собрав все свои силы в кулак и сильно прикусив губу, подросток начал максимально быстро ковылять в сторону дома. Правую ладонь тот клал на таз с левой стороны, что помогало хоть немного, но утешить боль при каждом шаге, а левая кисть бесцеремонно болталась, в то время как запястье незаметно для рыжика стремительно краснело и опухало. Оглушающий звон в ушах всё никак не унимался, перед глазами пробегали крупные тёмные точки, мешающие смотреть на дорогу, чтобы не угодить куда-то ещё.       Осаму глядел вслед хромающему рыжику, грустно вздохнув и проведя тыльной стороной ладони по носу. Затем поднимает взгляд, тупо смотрит на пасмурное небо, где тучи всё сильнее сгущались, предвещая дождь. Отвратительный день. Пытался сделать как лучше, из-за чего пришлось пройти через не желаемый поцелуй, в итоге с возлюбленным поругался, так ещё и… по вине детектива машина сбила, и теперь вообще непонятно, какие последствия будут от этого случая, пусть Чуя и может ходить. Но… зачем он его отпустил? Он ведь может даже элементарно запнуться, а руки и так слабые, не успеет их подставить, и в лучшем случае нос сломает, или же словит шишку на лбу. — Извините, Вы вызывали скорую?       Дадзай оборачивается, подскочив и моментально отряхнувшись, смотрит на незнакомую ему медсестру, неловко почесав затылок. — Да, вызывал, но пострадавший в последний момент отказался от помощи и буквально сейчас ушёл… простите за это. — Как ушёл? — женщина удивлённо всплеснула руками, — Быть того не может! Его же… машина сбила, Вы ведь так сказали! — Сбила, но дело в том, что, кажись, прям серьёзного ничего нет. Он хоть и прихрамывает, но идёт уверенно, гордо… — Да Вы понимаете, что наделали? — хлопнув себя по лбу, выдаёт та, — Вы оставили пострадавшего, дали ему уйти, когда его состояние может быть… не самым лучшим!       Прошипев «Да знаю я», Осаму мигом бросается за постепенно удаляющейся фигурой, но, как назло, на все светофоры он опаздывал, как бы ни бежал. И этого времени Чуе, чтобы добраться до дома, избежав нежеланную встречу с шатеном, хватило с лихвой.

***

      Ввалившись в квартиру, парень сначала даже не обратил внимания на то, что дверь была не заперта. Ему сейчас совсем не до этого. Так что тот плетётся, а, вернее, топает в ванную комнату, облокачиваясь правым локтем — единственным местом, на котором остались всего лишь пара царапин, — о белоснежную стену. Надо было слушать Осаму…       Нет. Никак не сейчас. Пускай у него хоть какой-нибудь перелом со смещением окажется, сотрясение мозга — да что угодно, но Чуя не жалеет о произошедшем в том плане, что ослушался человека, который из-за какой-то ерунды целуется с однокурсницей, хотя до этого так искренне клялся в самой настоящей любви на все времена несмотря ни на что.       Резко открыв кран и настроив ледяную воду, студент подставляет разодранную левую ладонь под струю, промывая её от крови. С одной стороны, блаженный холод помог хоть как-то утихомирить эту жгучую боль, но с другой это вызвало новую вспышку, заставившую глухо зашипеть, зажмурившись, из-за чего тёмные ресницы достаточно быстро намокли от подступивших слёз. Ноги еле держали, сильно дрожали, правый бок, в который влетел чёрный бампер, дико ныл, перед глазами всё ещё могли забегать точки из-за любого резкого, неосторожного движения, а голова до сих пор раскалывалась. Он явно сильно ударился макушкой или затылком, что наверняка повлекло за собой сотрясение мозга, пусть и в малой степени. Благо, зрительные нервы, вроде бы, не повреждены. — Чуя?       Парень ощутимо вздрагивает, обернувшись так резко, что брызги полетели на пол, упав на прохладный кафель. — Мама?.. — Чуя, о господи, что с тобой? — женщина, даже не поправив белоснежный махровый халат, упавший с левого плеча, тем самым оголив острую ключицу и изящное плечо, моментально подбегает к родному сыну, кладёт ладони на его плечи, как бы прося развернуться обратно к раковине. И он повинуется. — Кто тебя так? — Да я сам. Просто упал на ровном месте. Запнулся, подставил руку, но не особо успел, так что разодрал щёку. Успокойся, ничего смертельного.       Коё понимает, что дело здесь нечисто. Плащ порван на плечах, брюки тоже остались не особо целыми, особенно на коленях, волосы на затылке слиплись из-за крови, да и сам парень едва мог нормально стоять. Так что, взяв ладони Накахары в свои, она начинает по-матерински заботливо помогать промыть их, дождаться хоть какой-то остановки кровотечения. — Чуя, я же знаю, что ты врёшь. Рассказывай давай. — Да машина меня сбила… — предугадав последующую реакцию матери, парень сразу же тараторит, — ничего серьёзного нет, честно. Я ведь без чьей-либо помощи дойти смог.       Коё пыталась держать себя в руках, чтобы не ляпнуть лишнего, да и кричать на сына сейчас не стоит. Тот и так выглядит паршиво. Да даже не паршиво. Можно смело сказать «хуёво». Так что, вздохнув, девушка осторожно берёт левое запястье сына, в ответ на что тот заскулил, сдерживая новый поток слёз. — Ты даже кистью двигать не можешь, запястье сильно опухло… — аккуратно отпустив руку, она продолжает, — Иди прими холодный душ, я пока скорую вызову, на рентген поедем… Кстати, ты же сегодня в одно время с Осаму освобождаешься, где он? Вы вместе пошли? Как же он прозевал всё это… — Мы с ним поругались, а в тот момент он стоял рядом… не важно, короче. А скорую он вызвал, я просто ехать не захотел. Ты и Огай же нервничать будете, а он допоздна сегодня, хотя бы его дёргать не надо… — Ох, Чуя, какой же ты дурачок. — выключив кран и вытерев руки о белоснежное полотенце, бывшая Озаки аккуратно помогает снять чёрный плащ, закинув его на свой локоть. — Давай, умойся, но аккуратно и недолго. Я тебе принесу что-нибудь из лёгкой одежды. Потом обработаем всё, что сможем.       За это время и Осаму успел добежать до дома, и только в лифте он смог позволить себе, запыхавшись, остановиться, согнуться, держа руку у груди и судорожно пытаясь вернуть сбитое дыхание в норму. Но только-только дверь лифта распахнулась, как раздался телефонный звонок. Отвечать дико не хотелось, особенно учитывая произошедшее с Чуей, а значит, тому уж явно нужна помощь, тем более надо бы поторопиться, так как врачи решили не ехать обратно в больницу, а нагло остановиться во дворе пострадавшего, дождаться его и увезти куда надо, но в то же время спокойная мелодия сейчас и отвлекала, была слишком навязчива. Так что, чуть ли не вывалившись из кабинки лифта, парень на ходу выхватывает из кармана брюк надоедавший на данный момент своим рингтоном телефон, мельком глядит на экран телефона, проводит по нему большим пальцем, снимая трубку, подносит к уху. — Фукудзава-доно, добрый вечер. Что-то срочное? Мне… не совсем удобно говорить, если честно… — Кое-что произошло, но, раз уж ты занят, отвлекать не буду. — Нет. — остановившись напротив входной двери, но так и не постучав, студент твёрдо проговаривает, — Я не успокоюсь теперь. Говорите.       Слышится тяжёлый вздох. Явно говорить это будет тяжело. Но голос звучит железно, значит, мужчина уже давно прокручивал в голове возможный диалог, планировал, как бы приподнести печальную новость подростку. — Расследование пока что не проводилось, и даже не планировалось, кто возьмёт его на себя. Ода мёртв.