***
Тихо пищит домофон, сообщая об открытой двери. Распахнув её, подросток вяло, устало проходит к лифту, нажимает на кнопку двадцать четвёртого этажа, облокачивается спиной о стену, делая глубокий вдох и прикрывая глаза. Одна за другой мысли стремительно сменяли друг друга, мельком пробегая в затуманенной голове, и только остановка лифта на нужном этаже заставила наконец-то очнуться, встряхнув головой. Достав из кармана плаща небольшой пакетик с солью, подросток сыпет по мелкой щепотке на плечи, остаток нещадно высыпает на пол перед нужной дверью, после чего обеими ногами наступает. Несмотря на паршивое состояние шатен не забыл даже об этой мелкой, но важной традиции. Он не мог позволить себе принести скверну в родной дом, где проживали самые близкие ему люди. Тем более о Чуе, который и хлёсткую пощёчину влепил, и поливал самой дерьмовой грязью, Осаму будет трепетно заботиться всегда. Даже если его уже никогда не простят. Услышав, как дверной звонок пропел короткую мелодию, Накахара сразу же догадался, кто бы это мог быть. Цокнув, он аккуратно вылезает из-под уютного одеяла, облокачиваясь на правый локоть, встаёт на дрожащие ноги, тут же левой рукой, завязанной специальной лангеткой, хватается за висок, немо промычав из-за снова накатившего на него чувства тошноты, пару секунд пытается прийти в себя, после чего, найдя силы, всё-таки плетётся на кухню, берёт совок с щёткой. Открывать дверь, держа в той же руке два предмета, было достаточно проблематичным, так как левая рука временно была нерабочей по причине сильного растяжения после аварии. В целом всё на удивление закончилось очень даже хорошо, за исключением всяких царапин, лёгкого сотрясения мозга, со временем излечимой травмы кисти и участками содранной кожи. Всё могло быть гораздо хуже. Наконец удачливо повернув замок, рыжик с заметной ненавистью смотрит на шатена, протягивая ему приборы для уборки. — Сначала соль уберёшь, потом зайдёшь. И только попробуй с плеч и обуви не стряхнуть. Я тебя вылизать пол по всей квартире заставлю. Едва ли Осаму принимает совок и щётку, Чуя уже уходит обратно гордой, но быстрой походкой. Тяжело вздохнув, детектив всё-таки проходит в квартиру, только осторожно, дабы не рассыпать соль на плечах, затем быстро стряхивает её в совок, после чего присаживается на корточки, так и находясь в квартире, и принимается тщательно собирать всё, что было высыпано на пол. До единого кристаллика. Когда соль была собрана в салфетку и выброшена в мусорное ведро, плащ аккуратно повешен в прихожей, а вычищенные до блеска туфли убраны в шкаф для обуви, Осаму проходит в гостиную, где было расположено Накахарское ложе. Виднелась лишь горка, торчащая из-под белоснежного одеяла. — Чу-чи, что ты там делаешь? Задав этот, скорее всего, риторический вопрос, тот берётся за одеяло, отдёрнув его, и взору подростка предстал вид на лежащего на коленях парня, напротив находился включённый ноутбук, хозяин которого озлобленно рявкает, моментально захлопнув экран. — Отъебись от меня! Иди к себе в комнату. Меня не трогай. Даже под одеялом уединиться нельзя. — Чуя, то, что тебе нужно соблюдать постельный режим, не совсем значит, что тебе не противопоказанно, лёжа на кровати, пользоваться компьютером. У тебя же сотрясение мозга, пусть и лёгкой степени. Давай, прекращай. Лучше поспи. — Уж кто мне указывать будет, но точно не ты, скумбрия недожаренная. Я сам разберусь. — Малыш. — слышится какой-то непонятный недовольный звук, из-за которого шатен вынужден заменить обращение. — Чуя. Понимаешь, я забочусь о тебе. И… мне всё ещё стыдно перед тобой за произошедшее несколько дней назад. Делай, что хочешь. Плюнь в лицо, пощёчину дай. Только прости. Я правда не хочу потерять наши с тобой отношения. Явно раздражённо закатив глаза, литератор чуть ли не вырывает край своего одеяла у младшего, вновь укрывшись им, в ответ на что второй грустно вздыхает, однако поднимается с дивана. Не простили его. Ну… ладно. В какой-то степени он понимает Накахару, понимает его нежелание мириться. Но всё ещё надеется, что его простят. Желательно в скором времени. Но это уже вряд ли. Везде и всегда нужно терпение, которым Осаму уже запасся. Он будет ждать, пока Чуя не скажет три заветных слова: «Я люблю тебя». «Я хочу простить этого дурака, кретина, придурка, идиота. Но не могу. Я боюсь. Вдруг он целовал Наоми из своих побуждений, а не в целях «сохранения наших отношений в тайне»? Хоть он и говорил действительно искренне, я прямо видел честность в его умоляющих простить зрачках, но… я не могу. Хоть и трудно переживать всё это, но всё-таки чувство собственного достоинства, а также сильная обида, у меня есть. Забавно то, что мы живём на двадцать четвёртом этаже. Несчастливое число, символизирующее «смерть двоих». Мы оба тянем пальцы навстречу друг другу, но я опускаю руки, сдаюсь на полпути. На данный момент, когда наши отношения в миг скатились на нулевую мёртвую точку, внутри нас только пожирающая заживо и в то же время рвущаяся наружу в виде нежных слов, ласк, пустота. Это событие убило нас. Может, судьба решила преподнести нам такой «подарок»? Не зря ведь мы так верим в эти приметы, что даже этажа в каком-нибудь здании или палаты в больнице под четвёртым номером просто нет. Тогда как мы позволили себе пойти навстречу этому нежелательному исходу, может быть и заметив само число, но не придав ему особого значения? Люди глупы. В простых вещах они ищут подвох, переворачивают всё с ног на голову, роются в поисках этих подводных камней, но они невнимательны, не могут уловить момент, когда их действительно подстерегает опасность, способная по щелчку пальцев разрушить, отнять всё, что есть, и оставить только наедине с печалью и градом слёз. Так почему я и Осаму не заметили этого раньше? Почему мы так слепо верили в то, что между нами, двумя девятнадцатилетними парнями — один с литературного курса, другой не побоялся на следователя пойти —, всё будет как по маслу? Почему мы не учли всевозможные факторы и трудности, свалившиеся на наши плечи, лишь бы разлучить нас? Почему я, в конце концов, развязал эти размышления по поводу счастливых и несчастливых чисел? Пф, да почему я верю в то, что именно номер нашего этажа виноват в этом? Какая вообще взаимосвязь между нежеланием придавать огласке то, что происходит между мной и моим ровесником, и какими-то там медными табличками с номерами этажей? Нет её. Как и, наверное, смысла в этих абзацах, написанных мною после очередной безуспешной попытки поговорить с возлюбленным по душам». В какой-то момент Накахара понял, что его левая кисть опять дико заныла, так что, недовольно и болезненно прошипев, пришлось закрыть ноутбук, убрать его на комод и вновь улечься под одеяло, от скуки тупо глядя в стену и ковыряя кожу у ногтей на правой руке. Через какое-то время он и вовсе задремал, довольно уютно укутавшись в одеяло. Пусть время и близилось к всего лишь пяти часам вечера. Зато сейчас никто мешать не будет: Осаму вроде бы притих в своей комнате, а Огай и Коё, решив провести выходной как-нибудь насыщенно, уехали на шоппинг. Небрежно бросив рубашку на спинку стула и оставшись в одних брюках, шатен, заранее вытащив из кармана плаща полученный директором Детективного Агентства конверт, плюхается спиной на кровать, чувствуя, как пальцы уже начинают дрожать, хотя треугольный клапан не был открыт. Собравшись с духом, парень мгновенно разорвал бумагу, вытаскивая ценный документ. Какое-то время он не решался, дыша ртом, но потом всё-таки разворачивает в четыре раза сложенный листок, начинает скользить глазами по тексту с фотографиями, подтверждающими письменный диагноз. «Причиной смерти не является какая-либо инфекция или хроническое заболевание. Следов борьбы, удушья, а также ранений, не имеется. Тело почти нетронуто. В крови обнаружена смертельная доза хиропона, на протяжении долгого времени употребляемого в меньших дозах». Что? Осаму отбросил голову назад, из-за чего умудрился удариться затылком об изголовье кровати, недовольно шипит, зажмурившись и протерев левой ладонью чуточку потеплевшее место. Потом, когда боль немного утихомирилась, всё-таки ещё раз пробегается взором по данному тексту, опять же не веря своим глазам. Ода Сакуноске. Мёртв. Передоз. Хиропон. Эти слова не укладывались в его голове. Да и уложатся вряд ли скоро. Он не мог быть наркозависимым, не мог. Даже если это и правда, то как он умудрился… подсесть на него? Сакуноске явно не будет пробовать ради интереса или за компанию с кем-то. Так, с кем он мог бы контактировать из плохих людей или компашек? Он с утра до вечера сидел в Детективном Агентстве, работал в дневную смену. Зачем ему, человеку, ведущему расследования днём, а не занимающемуся какими-то ночными перестрелками, хиропон? Как он стал зависимым от него? Не верится. Ущипнув себя за запястье, что было довольно глупым решением, Осаму вздыхает. Уже в какой раз он убеждается в том, что происходящее реально, чего ему так сильно не хотелось. Повертев в руках пару глянцевых фотографий, а также изучив и маленький листочек с результатами анализа крови, подросток опять откинулся назад, на подушку. Перед глазами вновь мелькнули одни из, признаться, самых страшных воспоминаний. Мелкий дождь. Надгробные плиты, сливающиеся в единое целое. Побледневшее тело парня, старшего на четыре года. Нет. Хватит на сегодня этих мыслей. И так на горло сильно давит. Или не хватит? Ведь желание докопаться до истины, а в случае чего и восстановить справедливость, было достаточно сильным, ярким, так что на подростка нахлынула волна мотивации взяться за дело по смерти лучшего друга. Он не мог самовольно подсесть на такой препарат и уйти из жизни от резкой, огромной дозы. Правда ведь?***
Проходит уже почти неделя с момента приостановки отношений двух студентов. Те, конечно, могли поговорить, но только за семейным ужином, и то если юноши решат сесть одновременно. Да и их разговоры начинались с «Передай мне соль» и заканчивались фразой «Сегодня твоя очередь убирать со стола и всё в посудомойку ставить, пускай Коё и Огай отдохнут». Несмотря на своё, мягко и прилично говоря, отвратное состояние, Чуя продолжал посещать все до единой лекции, семинары — всё, что было, на то и ходил. И активничать старался на них, лишь иногда позволяя себе немного отдохнуть из-за вновь подобравшейся к горлу тошноты, боли в виске или левой кисти. Вот только на него нахлынула хандра, дело с романом никак не шло — вот уже больше половины учебной недели ни строчки, хотя раньше подросток просто упивался этими словами, превращающимися в предложения, из которых складывались абзацы, а из них — целые главы ярких мыслей и речей. Лишь стал куда больше спать, стараясь меньше контактировать со сводным братом. А вот у Осаму со сном, наоборот, дело не вязалось. Желание лечь и уснуть посещало его всё реже, если о нём и могла быть речь. Днём он учился, в перерывах и на «халявных» парах делая всю домашнюю работу и готовясь к семинарам, какую-то часть вечера просто валялся на кровати, а оставшиеся несколько часов сидел с расследованием. От трёх до в лучшем случае четырёх-пяти часов он уделял сну. Помимо этого, шатен всё ещё пытался помириться с Накахарой. Бывает, начеркает вечером несколько строк с на его взгляд идеальными извинениями, которые уверенно скажет, параллельно расцеловывая изящные пальцы, а через десяток минут, так и не выйдя из комнаты, с нескрываемой злостью зачеркнёт эти строчки жирным слоем, после чего отбросит карандаш на стол, отъехав на своём стуле на колёсиках куда-то назад и отбросив на его спинку свою голову, из-за чего тупой, размытый из-за предательски подступающих слёз взгляд был уставлен в потолок. Но в какой-то момент Осаму уже не выдержал. Наплевав на то, что взрослые были дома, на кухне, которая находится настолько близко к залу, что можно много чего расслышать, тот бросился к ногам Чуи, сидящего на постели и читающего прозу, расцеловывая его голые лодыжки, поднимаясь чуть выше, а после вновь опускаясь. Накахара возмущённо рявкает, отдёрнув свою левую ногу, которая была ближайшей к ровеснику, и поджал под себя, мельком взглянул на страницу, номер которой запомнил, захлопнул том и отложил на другой край кровати, после чего явно недовольно смотрит на парня. — Чего тебе ещё надо?! Не прощу я, не лезь ко мне! Иди к этим девушкам, вон, сколько бегает студенток вокруг тебя. А если не устраивает, на сайте знакомств поищи кого-нибудь. Но между нами уже ничего не будет! — Чуя, тише. Давай спокойно поговорим. — аккуратно, дабы не задеть книгу, присев на чужую кровать и сложив ноги в позе лотоса, тот чуточку пододвигается. — Для кого угодно, но тебе я не устану повторять это. Я виноват. Очень сильно, и я это понимаю. Но несмотря на это… я такой дурак, что всё ещё слепо жду твоего прощения. Прости меня, придурка такого, и дай поцеловать в нос, лоб, щёку, губы — куда ты только захочешь. Я очень сильно скучаю, мне плохо без тебя. Я люблю тебя, Чу-чи. — Идиот, мне сколько ещё раз объяснять тебе? Старшие, разумеется, всё слышали. Но мешать парням они не хотели. В какой-то степени они даже смирились с тем, что происходит между ними, вот только поздно. Сейчас их отношения приостановлены, если даже не прекратились. Но прямого расставания, кстати, не было. Именно поэтому Осаму понял, что Чуя тоже скучает. Однако для того, чтобы наконец-то добиться прощения, надо будет голыми руками пробивать лёд гордости, а после тянуться к глубоким чувствам, вытаскивать их из горячей обиды. Может, тот самый «сон» символизировал именно это? По крайней мере, Накахара не особо хочет копаться в этом. Слишком больно. Парни не заметили, как «односторонняя» попытка помириться превратилась в поистине жгучую, первую ссору между двумя возлюбленными. Если в тот самый раз Чуя кричал на тянувшегося к нему Осаму, то сейчас они вдвоём сорвались друг на друга. — Да я не удивлюсь, если ты ещё и спал с Наоми, а ко мне лезешь из какой-нибудь личной выгоды! — Чуя, ты совсем с ума сошёл? Видимо, эта авария выбила у тебя возможность здраво мыслить! Это же ты меня отталкиваешь от себя! Я стелюсь перед тобой, ноги целую, а ты только валяешься на кровати и читаешь сопливую романтику из сентиментализма! Раскрой глаза, в жизни всё по-другому! — Во-первых, это моя учебная программа, и сентиментализм будет у нас в следующем триместре, не лезь туда, куда не просят, про что не имеешь никакого понятия! Во-вторых, я хотел нормальных отношений, я доверял тебе! И что в итоге? Ты с ней целовался, прикрываясь словечками: «Ты же хотел сохранить всё в тайне, вот и получай». Если я тебе надоел, то так и скажи! Но ластиться ко мне ради забавы и «лишь бы было» я не позволю! — Я душу в тебя вкладываю, любую прихоть выполняю, а получаю в ответ только капризы и маты! Мне этого по горло! — Все они были обоснованы! А вот ты, конечно, вытворил, если ты так и не понял! — Да знаешь что? — резко подскочив с разложенного дивана, встав на слегка дрожащие ноги, так как те затекли, шатен шипит сквозь зубы, — Лучше бы ты не очнулся. Зрачки Накахары заметно расширились. Что? Ему не послышалось? Не послышалось и взрослым, кстати. Тут они поняли, что эта попытка примирения, перешедшая в конфликт, может дойти до какого угодно казуса: ещё более сильной брани, скандала, драки, — до чего угодно. Так что те мигом подскочили со своих стульев, и уже через несколько секунд Огай уводил Осаму в комнату младшего, а Коё присела напротив дрожащего сына, к сапфировым глазам которого стремительно подобрались слёзы. — Чуя… я так понимаю, у вас там серьёзно всё, да? — Да отстань ты… — в порыве злости и обиды тот, шикнув на родную мать, нагло сбрасывает её нежную руку со своего плеча. Как это было когда-то пару месяцев назад. — было. Но не будет уже ничего. — Сынок, послушай… — девушка нежно берётся обеими ладонями за порозовевшие щёки младшего, любяще, заботливо заглядывая в глаза, после чего спокойно шепчет, стараясь не спугнуть подростка, находящегося на грани истерики. — Я знаю, тебе тяжело простить Осаму. Но эта пауза или даже полная остановка высасывает соки из вас двоих. Думая, что мстишь ему, ты терзаешь обоих. Ты стойко вытерпел неделю, ты очень сильный, ты молодец. Но я и Огай видим, что вы уже жить друг без друга не можете. Может, простишь его? Чуя резко подскакивает с кровати, в полном неведении хлопая ресницами. Он никого и ничего не понимает. Один умоляет прощения после поцелуя с другой, вторая уговаривает простить первого даже после его слов. «Лучше бы ты не очнулся». Впал в кому или вообще не выжил. Вот значит как. — Мам, ты серьёзно? Он целовался с другой, ты бы видела, как он желанно сжимал её талию и чуть под юбку не лез! Да и ты вообще слышала, что он мне сказал? Простить его? Да я скорее фамилию Мори возьму! — Чуя, я всё слышала. Но я уверена, что Осаму сказал это в порыве эмоций. Так бы он такого не сказал. Знал бы ты, как он переживал, пока ты на рентгене был… Но Накахара не желал дальше ничего слушать. Он понимал, что взрослые всячески будут пытаться помирить обоих парней, видя, как эта ссора сказывается на их состоянии. Однако ему растоптанной гордости по причине чуть ли не измены не надо. Так ещё и те самые слова. «Лучше бы ты не очнулся». Эта фраза ему теперь в кошмарах сниться будет. С этой мыслью подросток инстинктивно, даже не задумавшись о своих действиях, собрался, и вовсе порой не обращая внимания на болезненно ноющую кисть. В какой-то момент, подумав, он и вовсе снял лангетку, бросив её куда-то на диван, мол, с такой красивой чёрной рубашкой эта дрянь не сочетается. — Чуя, подожди! Ты куда? Парень уже с нескрываемым раздражением смотрит на Коё, начинающую уже буквально бегать вокруг сына, заботливо гладя его по макушке, целуя в лоб, расспрашивать обо всём. Опять та мельтешит, когда не надо. Нет, в какой-то степени подросток был благодарен за всю заботу, но её опять стало слишком много. Как тогда, в юном возрасте. Накахара не может представлять себя жалкой птицей в клетке. Он привык ощущать себя вольным коршуном, свободно летающим в небе и вкушающим сладость жизни, а не будучи на поводу у кого-либо… «Я всё это время был на поводу у Осаму…». — Куда надо. Начиная в спешке натягивать на себя брюки, подросток глянул на настенные часы. Девять вечера. Просто шикарно. Как раз завтра выходной, можно будет засидеться в баре, выпить несколько стаканов алкоголя и в прочем забыться, убежать от всех навязчивых мыслей, слушая громкую оптимистичную клубную музыку, в такт которой будет отчётливо колотиться сердце, ударяясь о грудную клетку. Тяжело вздохнув, Коё понимает, что за сыном лучше проследить, так что тоже начинает собираться. Подросток же улавливает это и догадывается, в чём дело, так что тот опять распсиховался, крича, что он уже взрослый, и никакой сопровождающий ему не нужен. Но девушка решила настоять на своём. Закончилось всё тем, что подросток, услышав шорохи и тихие шаги, будучи в каком-то переулке, в лёгкой панике оборачивается, чуть сжав ключи в кармане своего плаща, но никого не видит. Спрятался, значит. Подкрадываться — не вариант, на данный момент именно студент находится под контролем другого человека. В любой момент может наброситься. Но и идти как ни в чём не бывало тоже нельзя! Нападёт сзади, и… а что будет дальше, Чуя не знает. — Выходи. — голос даже не дрожит. Пусть левая рука иногда может заболеть, драться Накахара умеет. — Я всё слышал. Каково же было удивление литератора, когда, вздохнув, из-за угла вышла Коё. Тот расширенными глазами смотрит на неё, отпуская ключ и чуть подправляя рыжую кудрявую прядку. Оказалось, что девушка настолько испугалась за сына, что решила всё же проконтролировать его. — Мам, ты издеваешься?! — Чуя вновь срывается. — Опять ты со своим контролем, да даже гиперопекой! Я давно вырос, стоит принять это! Мне уже давно стало слишком достаточно ограничения свободы! — Чуя, я боюсь за тебя. Я правда не мешала бы тебе, если бы твой поступок был в рамках разумного. Я просто хотела удостовериться, что ты не будешь делать глупостей. Подросток закатывает глаза, тяжело выдыхает, со злости чуть сжимая руки в кулаки. Даже сейчас за ним бегают по пятам, когда он уже не маменькин сынок. На грани шипения тот выдаёт: — Трезвым вряд ли вернусь. Я рассказал весь мой план. Теперь иди домой, посиди с Огаем и скажи Осаму, что он бедненький такой, свалилось на его худые плечи много чего в последнее время, погладь по макушке, пожалей. Ещё и выдай, что я плохой такой, до истерики его довёл. И после этих слов он вновь разворачивается, уходя вглубь улицы. Постояв так около десятка секунд, старшая понимает, что в этот раз другого выхода, кроме того как отпустить парня, просто нет. Так что она всё-таки разворачивается, тяжело вздохнув, подбирает подол в спешке небрежно накинутого на домашнюю одежду и немного даже неправильно завязанного лёгкого кимоно — того самого, в котором когда-то впервые гуляла с Огаем — и после неуверенным шагом плетётся домой. Лёгкая, но приятная прохлада немного даже подбадривала, однако всё равно за сына было страшно. Не в плане того, что он может вытворить. А в плане того, что он чувствует на душе. Это ведь какой нож он получил в спину?.. Едва Коё подумала о ноже в косвенном смысле, ощутила острую часть холодного лезвия у своей шеи.