***
Хлопает входная дверь, юноша и девушка чуть ли не бегут встречать зашедшего в квартиру детектива. Чуя тут же обнимает явно замёрзшего в домашней одежде парня за шею, прижимается щекой к его прохладной ключице, сонливо прикрывает глаза и молчит. — Ох, привет… — с той самой нежной улыбкой ласково проговаривает тот, осторожно и заботливо поглаживая рыжую макушку, обращается к однокурснице, — Как вы? — Недавно у Чуи чуть ли не приступ случился… Зависимость от хиропона — штука серьёзная, всё же. Отделаться тяжеловато будет. За ним регулярный уход нужен… Как всё прошло? — Сейчас расскажу, подожди немного. Дадзай быстро, аккуратно подхватывает подростка на руки и утаскивает в спальню, а Йосано идёт за ним, помогает поудобнее уложить на кровати, укрыть одеялом, оба желают спокойной ночи уже засыпающему литератору и уходят на кухню, чтобы не мешать своими разговорами. — Шампанское, может? — Его в холодильнике и шкафах не было. Откуда? — По пути купил. Знаю же, что любишь. — Спасибо, конечно, но только чай. Ещё же ехать обратно потом. — Йосано-сан… — Осаму ослушался старшую. Тот достал из притащенного пакета бутылку названного алкоголя, из шкафа с посудой — фужер, и элегантно налил спиртное, поставил перед коллегой, сел напротив, — я очень благодарен тебе за всю твою помощь, мне очень стыдно просить тебя ещё о чём-то. Я постараюсь больше не прибегать к тебе, но… понимаешь, ты спасла Чую. Самое маленькое, что я могу сделать для тебя — это дать выпить за мой счёт, расслабиться и, не напрягаясь, лечь спать в свободной комнате. Так прошу же, прими хоть это. Акико как-то то ли недовольно, то ли обречённо цокает. Знает же, что Осаму — парень не из робких и будет настаивать на своём, пока не согласятся. К тому же, признаться, глаза вот-вот начнут сами по себе закрываться. Слишком уж насыщенный день был. Да и возиться с Чуей, успокаивать его в порыве желания очередной инъекции оказалось довольно проблематично. Благо, удалось всунуть ему лёгкое снотворное с горячим чаем, на этом и успокоились. — Хорошо, но больше ничего я не приму. Моя работа, всё же… — сделав глоток предложенного алкоголя, та мягко улыбается. Младший, оказывается, с того «прощального» банкета запомнил любимый сорт. — Лучше расскажи, на чём сошлись. — Загнал в небольшое кафе, там и арестовал. На допросе, конечно, брыкался и отмалчивался, однако связали, посадили на колени, отсидел так около часа — вот тебе и чистосердечное признание. Родни у него вообще нет, так что мучиться с сообщениями не пришлось. Только вот… он, кажись, дурачок немножко. Не мог Николай один устроить эту дребедень, поэтому придётся дальше копаться… — Нет родственников? Чуя говорил, что у Николая отец есть, который производством всяких медикаментов занимается, а сам он их поставляет. — Наверное, хотя бы тут смекнул и солгал. — Ты так сильно возишься с этим расследованием. Не думал взять перерыв или отказаться от дела, передав его кому-нибудь из доверенных лиц, например, Рампо? — Ни за что. Мой лучший друг погиб. Чуя уже в какой раз подвергается опасности. Моя мачеха была запугана. Могут пострадать и другие люди, хотя это уже наверняка произошло. Я должен решить этот вопрос сам. Да и на Эдогаву много чего сваливается. Не хочу нагружать его очередной проблемой. — Нашёл, кого сравнивать. Первокурсника и взрослого опытного детектива. Осаму аж подскочил, стукнув кулаком по столу. На него нахлынул приступ гнева вперемешку с разочарованием. — То, что Эдогава — сирота, который был вынужден ещё в юном возрасте хвататься за любую посильную его уму работу, не значит, что нужно нагружать его чужим делом! Я сам официально взялся за это расследование посреди учёбы. Это — мой выбор. Или ты пренебрегаешь одним коллегой, щадя другого? Раз уж старше, значит, работы должно быть больше — так, что ли? — Осаму, нет же. — Йосано-сан, буду честен, я тебя не понимаю. — Порой и я тебя. — Почему же? Дадзай присел на своё место, подлив шампанского и себе, чтобы не делать обстановку какой-то конфузящей, ибо странновато выглядит то, что девушка пьёт, а парень стоит с недоумением. Порой можно даже дискомфорт испытывать от такого. — Не знаю. Вот и настал тупик в этом разговоре между двумя вымотавшимися однокурсниками и по совместительству коллегами. Оба резко заткнулись, лишь небольшими неловкими глотками попивали содержимое своих фужеров, наслаждаясь лёгким и успокаивающим вкусом алкоголя, далее просто тупо уставляются в разные точки поочерёдно: то на ночную Йокогаму за окном, то на пальцы собеседника, а затем — на свои, то просто на рандомный участок стола. В такой режущей слух тишине проходят целые минуты, и, наконец, Акико поднимается. — Не против, если я в душ схожу? — Вообще без проблем. Сейчас я тебе чистое полотенце принесу. Пока в душе будешь, комнату подготовлю, не переживай… Ч-ш-ш, даже не думай извиняться или благодарить. Тебе спасибо. Удалось хоть как-то расслабиться и наконец-то ощутить долгожданный комфорт, только когда девушка закрылась в предложенной комнате, а Осаму — улёгся на кровати и обнял уже давно спящего подростка, уткнувшись носом в зону шейного изгиба его позвоночника. Уснул он на удивление очень скоро.***
Взрослым юноши, разумеется, решили не сообщать о зависимости Накахары, однако отпроситься на дистанционное обучение ведь надо было как-то. Поэтому Дадзай солгал, сказав, что у Чуи из-за напряжённой учёбы резко пошатнулась нервная система, как и здоровье, а за ним отдельный уход нужен. Коё и Огай приняли это, но, разумеется, решили их навестить, однако чтобы прям сильно не дёргать студентов, просто принесли немного лекарств, чая и сладостей, устроили за столом вчетвером что-то наподобие семейного полдника, пожелали скорейшего выздоровления и успешной сдачи сессии и наскоро уехали к себе домой. Как и ожидалось, у литератора нередко случалась истерика из-за приступа желания употребить то, от чего он был зависим. Тот носился по квартире, тщательно изучал каждый шкаф в надежде на то, что нужную ему ампулу со шприцом просто спрятали куда-нибудь, но потом, отчаявшись, падал на постель, кресло, стул или пол — и рыдал. Вообще никакого успеха в этих поисках. Конечно, ведь Акико во время отсутствия Дадзая чуть ли не вылизала весь дом в его обысках. Однако, к счастью, больше нигде запрещённое вещество не было обнаружено. А упаковку, которую выудили у Накахары из рюкзака, она забрала с собой и утилизировала, перед этим на всякий случай проверив на отпечатки пальцев. Найдены были, увы, только четыре — её, однокурсника, пострадавшего и, разумеется, Николая. В попытках успокоить юношу в такой тяжёлый момент, Осаму просто валил его на постель, загребал в свои крепкие-крепкие объятия и целовал буквально везде, где только сможет. Щекам, лбу, губам, носу, шее, ключицам и плечам, конечно же, уделялось огромное внимание. Порой он мог даже задрать домашнюю футболку и взяться за живот или спину. Но ниже он себе не позволял. Если уж и эта терапия ласки и любви не помогала, приходилось поить травяным чаем со снотворным, заранее договорившись об этом. Помогало, но при подъёме ярко ощущалась разбитость, которая со временем проходила. Вскоре Чуя сам же начал лезть к шатену то с поцелуями, то с укусами, то с любящими объятиями, да и в целом стал чуточку жизнерадостнее, его почаще можно было застать за какой-нибудь книгой или своим ноутбуком, на котором был открыт уже ясно какой текстовый документ. В какой-то вечер он уже в какой по счёту раз навалился на Осаму, мысленно молясь на то, чтобы его затискали, как мягкую игрушку. И студент повинуется этому немому желанию, бархатно хихикнув и по-детски улыбнувшись. Накахара, довольно мурлыкнув, теперь же утыкается носом в шею, вдыхает запах бинтов. Затем его взгляд как-то меняется. Те живут вместе уже чуть ли не девять месяцев, но младший так и продолжает ходить с забинтованной кожей. Парень, конечно, предполагает, что тот прячет от всеобщего обозрения, но любопытство брало верх. Хотелось собственными глазами увидеть, что и как именно изуродовало юное тело. — Чуя? — Осаму удивлённо хлопает густыми ресницами, глядя на рыжую макушку, когда пальцы чуть забрались под бинты. — Что такое? — Я хочу посмотреть. Можно? Дадзай задумался. Нет, он, разумеется, доверяет ровеснику, и, чтобы доказать это, готов снять с себя эту дрянь. Но настроен ли на это сам Чуя? Подумав, что раз уж он открыто заявляет об этом, всё-таки стоит послушаться, тем более учитывая его состояние. — Мне снять? Или ты сам хочешь? — Думаю, я справлюсь. Накахара ощущает себя чуточку увереннее, поэтому как-то даже воодушевлённо принимается за развязывание бинтов на шее парня, который сначала из-за лёгкого волнения тяжело сглатывает, а потом, настроившись на то, что сейчас произойдёт, любяще смотрит на сверстника, как-то даже по-глупому улыбаясь. Всё же, он боится, что Чуе не особо понравится это уродство. Но… он же сильно любит, а значит поймёт и примет, так ведь? Пусть и обзовёт идиотом, когда узнает историю появления всех этих увечий. — Осаму… — Чуя застывает на несколько секунд, когда смотрит на первый шрам, «удачно» расположившийся на левой части шеи. Немного напоминает синяк. — Откуда это? — Да подрался с мелким преступником при его задерживании, зарядил кулаком, а на одном из пальцев кольцо было, кожу разодрал. Ещё летом было. — Не болит? — Не-а. Просто след. И тут юноша понял, что ему захотелось познать историю каждого синяка, каждого шрама, каждой гематомы на теле шатена. Всё равно делать нечего. Бессонница у двоих, выданное задание переделали, вдохновение на роман временно исчерпано. Поэтому юноша аккуратно придвигает к себе одно из запястий возлюбленного, начинает медленно, как бы говоря, что готов остановиться, только скажи, ослаблять бинты на кисти. Осаму же молчал и не двигался, показывая, что никак не против. Вскоре перед сапфировым взором предстала полоска рубца вдоль. — Мать честная, это чудо у тебя откуда? — Порыв неопытной души. Подростковая влюблённость. Слишком близко к сердцу принял отказ. — Осаму, ты дурак, раз уж режешься из-за отказа. — Я знаю. А если бы ты меня не принял… сбросился бы. — Мне очень приятно, что ты меня настолько любишь, но ты придурок. — Дальше будешь смотреть? — У тебя ещё есть что-ли? — На груди, например. Любопытство затмило яркое смущение парня, который уже нагло задирал, а потом и принялся стягивать домашнюю футболку с тела младшего. На его лице появляется хитрая усмешка, тот вытягивает руки вверх, позволяя снять с него этот элемент одежды и отложить его в сторону. Уже на груди, как и ожидалось, марлевой повязки не было. Чуть подрагивающие пальцы плавно, медленно проводят линию от ключиц до ещё одной светло-розовой длинной полоски на груди. — А это как ты умудрился получить?.. — Тоже драка, только там уже действительно неадекватный человек был, ножом перед лицом размахивал. Взгляд Накахары, который тот держал строго на весёлых карих глазах, стал каким-то жалобным, даже потемневшим, глубоко-ультрамариновым. Нет, юноша об этом, разумеется, уже давно знал, но сейчас это заявление от близкого человека о всех прелестях работы детективом как-то даже… сильнее ударило в спину, что ли? Из его уст это воспринимается куда ярче, чем из чужих. Да и сейчас на нём лежит, кажись, действительно серьёзное расследование, а не цветочки, которые можно щёлкать, как орешки, буквально за считаные дни. Уже как месяц-полтора сидит с ним, уделяя столько времени, сколько удастся. Стало настолько страшно за ровесника, что тот даже укладывается на нём, положив голову ухом на грудь и слушая, как отчётливо стучит его сердце. Новый удар — очередной прилив тепла. Тем более, его пальцы принялись чуть массажировать рыжую макушку. Очень приятно и успокаивающе, что аж непроизвольно из обкусанных уст вырывается звук, похожий на довольное мурчание. Так и заснуть недолго. — Ты прямо как котик… Вернее, ты и есть мой маленький рыжий котёнок. — Это очень мило, но то, что я ниже, не значит, что я маленький. Я старше, между прочим. — Это был комплимент, дурачок. Да и будто бы какие-то пара месяцев играют огромную роль. С этой фразой он легонько щёлкает в кончик носа парнишку, в каждом слове ищущего подвох. Почему же обязательно везде рыться, что даже просто расслабленно полежать нельзя? Так молчаливо и спокойно. Прямо как это было после переезда. Вот бы вернуться в те времена. А ещё лучше… когда они кружились в пьяном вальсе на общей квартире. Тогда не было совсем никаких проблем. Максимум, что их волновало в тот период — это выполнение домашнего задания и подготовка к семинарам в срок, а также то, что рис и кофе в столовой подорожали на несколько йен. И всё. Вот тогда всё было хорошо. А сейчас… сплошной комок дерьма, который чёрт знает как распутать. По-другому уже никак не скажешь, только если не в другой более грубой форме. Чуя уже с хитрой улыбкой чуть пододвигается, оставляет мимолётный поцелуй на устах партнёра. Но ему этого было, как и ожидалось, категорически недостаточно. Осаму хватает юношу за запястья, тянет на себя, когда тот чуть отстранился, и получается так, что их губы смыкаются в сразу же пылком поцелуе за счёт того, что один парень буквально навалился на другого. Слышится удивлённый вздох неожиданности, но юноша никак не был против. Только наоборот. Накахара поудобнее располагается, чтобы отстраниться только в случае нехватки кислорода, а не от неудобства или того, что затекло что-нибудь. Ноги он раздвигает, уперевшись коленями по обе стороны от шатена в постель, как и локтями. Те соприкасались животом и грудью, сам рыжик чуть прогибался в пояснице. Осаму она, признаться, очень манила, даже когда на неё обзор был закрыт, как и сейчас. Это ему не помешало уделить ей трепетное внимание, залезая тёплой левой ладонью под футболку и проводя кончиками пальцев по уже успевшей покрыться мурашками коже. Он в курсе, что эта зона является одной из очень чувствительных у возлюбленного. Да и в целом Дадзай за всё время тщательного «изучения» тела объекта обожания сделал вывод о том, что старший в целом является голым комком нервов. Куда не дотронешься — почти всегда вздрогнет, начнёшь массажировать даже запястье — мурлыкнет, а если нежно тереть… сначала отдастся, но потом, опомнившись, рявкнет, ибо так и возбудиться недолго. Реакция следует незамедлительно. Чуя отстраняется, чтобы глотнуть немного воздуха, тем самым соблазнительно прогибается. Подростки встречаются похотливыми взглядами. Подушечки пальцев слегка щекочущими движениями нарочно медленно опускаются чуточку ниже поясницы, едва залезая под ткань шорт и нижнего белья одновременно. Щёки одного из них, разумеется, мгновенно заливаются яркой краской. — Какой же ты очаровательный, Чуя… — уголки губ лезут ещё выше, — Я хочу тебя. Это стало очевидным ещё давным-давно. Накахара это знает. И тоже хочет. Но… всё-таки до сих пор не готов морально к такому. Не к самому сексу, конечно, ведь это будет его уже не первый раз. А именно к участию в половом акте в пассивной роли — с этим он всё-таки смирился. Да и полностью доверяет Осаму. Но всё-таки побаивается заниматься таким. Это видно по его лицу. Хоть он и молчит, юноша всё прекрасно понимает без слов. — Чуя, скажи мне, ты хочешь? — Хочу. Но… — Ч-ш-ш, я понимаю. У меня идея. Дадзай резко перемещает руки на оголённую талию, предварительно залезая под футболку и чуть задрав её, аккуратно сжимает кожу, приподнимает юношу, сам же принимает сидячее положение. А после этого мгновенно разворачивает литератора и усаживает его на свои ноги, прижимая спиной к своему животу. Следует звук, похожий на непонимающее и вопросительное акание, которое тут же срывается на короткий скулёж. Зубы аккуратно «сомкнулись» на бледной коже шеи, оставив за собой едва заметный след. — Что ты задумал? — Потерпи немножко. Промурлыкав эту фразу, юноша сначала просто располагает свои пальцы на голом животе любовника, но потом начинает немного даже дразняще оглаживать его, попутно скользнув кончиком языка по месту укуса. Чуя уже давно сам себе признался, что ему до безумия нравятся прикосновения ровесника, даже то, как он кусается или «вылизывает» чувствительную кожу. Накахара стал слишком чувствительным. Настолько, что даже сквозь ткань футболки он чувствовал, как лопатки прижимаются к уже вставшим соскам на груди младшего. Жаркое, томное дыхание обжигает зону остистого шейного позвонка, затылок прижимается к тёплой щеке, слегка трётся о неё, из-за чего рыжие кудри приятно щекочут бледноватую кожу. — Мы так и будем сидеть в таком положении? — Я хочу насладиться твоим присутствием. — губы приближаются к мочке уха, совсем нежно прикусив её. — Я люблю тебя. Ответа не поступило из-за растерянности. Да и подтверждение взаимной тяги ему не нужно. Осаму всё и так знает. Несмотря на свои слова он решил всё-таки больше не медлить. Пальцы, ранее бегающие по животу, теперь же располагаются на талии, нежно, но крепко сжимают её. И потом юноша переворачивается таким образом, чтобы Чуя стоял на коленях, упираясь ими в постель, а детектив оказался сзади, прижимаясь к его спине. Неугомонные руки плавно, дразняще медленно стягивают футболку со старшего. Градус постепенно повышается, щёки краснеют окончательно. — Что ты… — Расслабься и не бойся. Доверься мне. Осаму старается говорить максимально нежным тоном, чтобы точно успокоить не секущего фишку в мотиве партнёра Накахару. Он понимает его страх, и, конечно же, не будет делать то, на что тот сейчас не настроен. В его голове были несколько другие планы. Губы оставляют один за другим то мягкие и влажные поцелуи, то осторожные, но желанные укусы. Эти желанные ласки отдавались тёплыми более частыми стуками сердца, а также приятным слегка тянущим чувством в той зоне, где всё ещё безо всякого стыда были расположены руки младшего. Одна из них, кстати, начала слишком медленно скользить чуточку ниже, едва залезая кончиками пальцев под резинку шорт, но затем тут же возвращаясь обратно. Другая же всё-таки забегает на спину, всё ещё находясь под футболкой, укладывается между лопаток и надавливает, вынуждая Накахару встать на четвереньки, и сам детектив тоже наклоняется, прижимаясь грудью к выпирающим косточкам, тянется к его уху, чуть ли не касаясь его губами. — Уж прости, но смазки у нас нет. Если ты, конечно, не умудрился втайне от меня раздобыть её где-нибудь. — З-зачем она нам?! Ты же… — Я не буду брать тебя, я же сказал. Я поступлю по-другому. — с этими словами, успокаивающе гладя поясницу одной рукой, другой он медленно, как бы давая шанс остановить его, стягивает всю оставшуюся ткань, спуская её до колен, ибо никаких возражений не последовало. — Помню, я обещал расцеловать тебя в этой зоне. — Оса-ах… Дадзай всегда держит своё слово. Нежные поцелуи сыпались сначала на поясницу, а потом ещё ниже, пока не зашли на ягодицы. Всё же, юноша ещё давно решил уделить им особое внимание, так что сейчас он этим и займётся. Никто им помешать не должен. Разве только неожиданный звонок от беспокоящихся родителей, коллег с очередной намеченной встречей или однокурсников с просьбой списать домашку. Осаму сам себе поклялся, что если сейчас их кто-то хоть на миг отвлечёт, того он до конца дней проклинать будет. Своих или чужих — уже другой вопрос. — Чуя, я хочу, чтобы ты посмотрел на меня. Накахара не отвечает и не поворачивается. Руки и ноги заметно дрожат и едва держат. Ясно. Слишком сильно смущён, наверняка даже боится. Поэтому детектив решает проигнорировать своё желание встретиться взглядом с партнёром, но свои действия не прекращает. Наоборот, они стали какими-то более желанными, перешли даже на лёгкие покусывания. В то время как подушечки пальцев правой руки совсем невесомо скользили по чувствительным бокам, зубы оставляли поначалу едва заметные, но со временем начинающие алеть следы. Чуя умоляюще хныкал что-то неясное, и это только сильнее кружило голову. Ноющее чувство в паху мучило, конечно же, обоих. Терпеть становилось гораздо тяжелее, и поэтому Осаму уже в предвкушении мгновенно приспускает примерно на тот же уровень, что и у ровесника, такую лишнюю и давящую на этот момент ткань, на скорую руку смачивает свои пальцы слюной, а затем ей же — и свой член, после чего неожиданно быстро располагается им между ягодиц юноши таким образом, что головка выступала «наружу». Слышится тихий протяжный вой. Слишком ярко ощущается всё сейчас. — Вот видишь. Ничего страшного нет, я же говорил. — сладостно пропевает тому на ухо шатен, попутно обвивая до сих пор слегка влажными перстами половой орган партнёра. — Можешь постонать для меня, малыш? Не дожидаясь ответа — да и вряд ли его можно было бы получить из-за слишком ярко испытываемого ступора —, Осаму начинает двигать и тазом, и правой рукой, тем самым доставляя пусть и поначалу лёгкое, но долгожданное удовольствие обоим. Возбуждённая плоть младшего чуть ли не зажата между пылающей кожей, легко проскальзывает вперёд и назад, в то время как пальцы с каждым мгновением гладят член партнёра чуточку интенсивнее. От таких ощущений голова кругом. Чуя утыкается лбом в подушку, протяжно заскулив и чуть прогнувшись в пояснице. Такое положение он практиковал впервые, и особенно в нём он настолько открыт. Это… необычно, ново. До жути конфузит. Именно поэтому не хочется встречаться взглядом с детективом. Стыдно даже как-то. Но Осаму это понимает, так что не будет заставлять делать что-то. Пускай Накахара привыкнет, и уж потом тогда можно будет позволить себе что-то новое. Подушечки пальцев настолько сильно упираются в постель, а потом простынь оказалась сжата, что костяшки стали чуть ли не бледнее мела, в то время как левая рука младшего для удобства сжимает стройную талию. Темп чуточку ускоряется, стоны становятся громче, уже не контролируя свои действия, оба наслаждено закатывают глаза, прикрывая веки. Да, это — не та самая давно ожидаемая близость, а обычное трение. Но… это уже слишком ярко и так желанно. Хочется ещё больше. — Чуя… — Осаму наклоняется ещё сильнее, лишь бы еле выдаваемый шёпот вперемешку с тяжёлыми вздохами был отчётливо слышен, — представь, что я в тебе… У Дадзая это представление уже давно было в голове. Перед закрытыми глазами мелькало соблазнительное личико партнёра. Он воображал себе то, как тот будет сквозь стоны умолять быть быстрее, резче, входить глубже и чаще. Хотелось, чтобы половой орган был обхвачен горячими чувствительными стенками. Однако он сам себе признавался, что на данный момент хочет слишком много. Поэтому терпел. Всё потом. Представлять что-то иное в такой ситуации было достаточно сложно. Мозг будто бы действительно отключился, остались лишь инстинкты. Слишком хорошо. Однако всё-таки кое-как удалось принять эту так давно желанную, пусть и до сих пор внушающую лёгкую боязнь картину. Он находится в таком же положении. Раздаются лёгкие шлепки вперемешку с глухими поскрипываниями кровати. В него вдалбливаются уже в нещадном темпе, зная, что юноша давно привык, поэтому можно было позволить себе такую даже не прихоть, а роскошь. Накахара понимает, что обоим сейчас этого наверняка мало. Он начинает плавно двигать бёдрами вверх-вниз, и буквально через несколько движений парни влились в общий такт, при этом ускорив темп на максимум. Амплитуда увеличилась. Колени обоих до зудящего состояния упираются в матрас, как и локти одного из них. Старший прогибается, забрасывает голову, распахивает глаза, перед которыми уже всё плыло, и держит рот открытым уже действительно на постоянной основе. Отрывистые и протяжные, слабые и дикие, немного смущённые, инстинктивно сдержанные и голодные — абсолютно любые стоны хаотично рвались из уст обоих. Всё это мешается в слащавую музыку, отчётливо откладывающуюся в голове. И вот, наконец, рыжик содрогается всем телом и первый изливается на руку партнёра с кротким стоном, при этом зажмурившись и даже укусив подушку. Считаные секунды — и Осаму следует его примеру, отпускает нежное тело, тут же обессилено рухнувшее на мягкую постель. Рыжик вырубается мгновенно, что было вполне ожидаемо с его-то состоянием. Дадзай лишь усмехается, вытирает уже по обычаю лежащими на тумбочке из-за возможных в любой момент рыданий салфетками свою руку, члены обоих, промежность и поясницу Накахары, на которые попали капли семени, после чего и сам плюхается рядом, загребая студента в крепкие объятия. За умиротворённым сном ровесника он наблюдал ещё долгое время.