***
Счёт времени потерян в край. Абсолютная темнота перед глазами проходит, растекаясь поначалу интенсивной, но после сбавляющей свои темп и насыщенность неприятной рябью, переливающейся всеми цветами радуги. Порой эти цвета были какими-то… неясными? Вернее, они были вполне понятны, но в то же время не поддавались какому-либо объяснению, будь то словесному или эмоциональному. Что-то отдалённое, отчётливо мельтешащее, однако смутно воспринимаемое. Из внятных чувств — только боль, впивающаяся в правое колено, бегущая завитыми струйками по ноге вверх, тонкими, но густыми лозами плотно обхватывая хоть как-то утихомирившее свой бешеный темп сердце и глубоко впиваясь в него своими острыми шипами, а после этого — всплывающая вверх, проскальзывающая будто через весь мозг, отзывающаяся яркой, жгучей вспышкой в затылке, затем возвращающаяся таким же путём обратно. И так по кругу. Веки сильно дрожат, ресницы смиренно хлопают, с каким-то глухим стуком, отдающимся где-то в висках, ударяясь друг о друга при каждом даже мимолётном, тяжело дающемся движении. Перед глазами всё та же, как и до потери сознания, белоснежно-серая, пасмурная пелена. Холод и боль прошибают всё тело, каждую его клеточку, но колкой влаги на коже нет, как и самих крупных хлопьев кристалликов льда, падающих будто тяжёлым грузом и вызывающих такое неприятное ощущение. — Это… всё? — Осаму, какой же ты дурачок. Юношу бы передёрнуло от неожиданно раздавшегося знакомого голоса, если бы его тело не было парализовано от изнурённости и дикой боли. Пелена будто по щелчку пальцев проходит, и теперь его взору предстают белоснежные стены и потолок больницы. В определённом, равномерном такте коротко пикает аппарат, отображающий все жизненные показатели. В запястье, покрывшееся ссадинами и синяками из-за ранее грубо давившей на кожу верёвки, осторожно воткнута игла, по которой в вену поступает прозрачная жидкость. Это можно понять по звукам, ощущениям и хоть как-то узнаваемым размытым очертаниям. В голове слишком мало вопросов. «Что со мной? Как я тут оказался? Что произошло? Что с Чуей?». Это было единственное, что не касалось его состояния, но пришло в его голову. И всё. — Йосано-сан?.. Детектив уже упирается левым локтем в матрас, перемещает немного веса на него, пытаясь приподняться, но ему не позволяют. — Ч-ш-ш. Лежи. — девушка заботливо, но без единого намёка на флирт пробегается своими пальчиками вверх по его плечу, едва касается шеи и легонько, осторожно укладывает обратно на постель. — Ты многого натерпелся. Отдыхай. — Как там Чуя? — Очень мило, что тебя интересует прежде всего он, а даже не твоё состояние. — сквозь всё ещё стоящую перед карими глазами расплывчатость Осаму всё-таки удаётся разглядеть на лице коллеги мягкую улыбку. — Фукудзава-доно сообщил обо всём Сакагучи. Они уже разбираются с этим делом. Сакагучи, к слову, очень волнуется за тебя, но с тобой всё будет хорошо. Самое страшное позади. Постепенно здравый разум начинает возвращаться к детективу. Очухался он, к слову, на удивление очень быстро, а вот Акико казалось, что, после всего того, что тот натерпелся, ещё долго будет нести всякую нелепую и смешную ересь после на всякий случай введения в сильный наркоз, ведь махинации с телом юноши были проделаны немалые. — И сколько же я был не в сознании? Что со мной? — Около суток. Состояние у тебя было довольно серьёзное. Была проведена операция на сильно повреждённую вследствие пулевого ранения коленную чашечку, на затылок наложен не один десяток швов, травма мышц в плече, немалая потеря крови и так далее. Никто даже не понял, как ты дрался и проковылял столько в таком состоянии. Осаму лишь молча пожал плечами в ответ, но тут же зашипел, ведь одно из них отдалось новой вспышкой боли. Пуля хоть и прошла на вылет благодаря тому, что пролетела у самого края, но осталась после неё далеко не царапина, а кожа и мышцы были нехило разодраны. Осязание повышается, вследствие чего боль, заглушённая «остатками» наркоза, всё-таки ощущается, но в то же время удаётся понять, что правая нога была в гипсе, а плечо, затылок и макушка — щедро забинтованы. Пелена всё никак не отходит полностью, поэтому Дадзай только и может, что, разочарованно и болезненно промычав что-то невнятное, немного поудобнее улечься на койке, в чём ему помогает девушка. Его спутавшиеся волосы были всё ещё грязные, слипшиеся от крови, что было мало приятно, о чём, не выдержав, Осаму всё-таки начал ныть, и это заставило девушку невольно хихикнуть, но явно с интересом и пониманием выслушивать все жалобы того, даже не думая попытаться заткнуть его. Пережил он и правда немало, тем более в таком юном возрасте, даже будучи несовершеннолетним. Жизнь, конечно, должна была подготовить его к такому, но потом. Сейчас он слишком молод для того, что с ним произошло. А потом и вовсе заплакал. Молча, даже не всхлипывая, но слёзы текли ручьём. Слёзы боли и облегчения. Слёзы утраты близкого человека и осознания, что с другим всё наконец-то будет хорошо. Слёзы сочувствия. Тяжёлое детство, болезненное недавно минувшее прошлое и горькое настоящее. Мигом растворившаяся в кромешной тьме смутная надежда. Довольно жестоко обошлась судьба с этим парнем чёрт знает за что. Пусть эти «три минуты с Достоевским» и были поистине страшными, но… Всё-таки его даже жалко. «Надеюсь, ты обретёшь покой, Фёдор».***
Ясное небо. Солнце согревает землю, благодаря чему тонкий слой снега почти полностью оттаял. Наконец-то спустя столь долгое время можно сделать вдох полной грудью, вдохнуть морозный освежающий кислород, тут же разлившийся приятной прохладой внутри юноши. Эти простые действия стали какими-то голодными, тот всё никак не мог надышаться давно не ощущаемым ароматом. Пышные ресницы слипаются из-за скопившихся слёз радости и слепящих глаза лучей. Взгляд сапфировых омутов неосознанно уставляется туда, где мелькает знакомая фигура с каштановыми волосами. — Осаму? Чуя, несомненно, был очень зол и огорчён тем, как с ним поступили, но волнение при виде возлюбленного, при каждом шаге опирающегося на две костыли, переплюнуло всё. Рыжик закрывает глаза на обиду и гордость, мчится вперёд, но, как только он оказывается в нескольких шагах, всё молниеносно всплыло в памяти. — Здравствуй, счастье моё. На лице Дадзая растягивается искренняя, настоящая улыбка. Ему уже давно было всё равно на запрет врачей долгое время стоять на ногах, советы передвигаться как можно меньше и только соблюдать постельный режим, ведь менее чем за неделю ничего толком восстановиться не могло. Он просто хотел поскорее увидеть Накахару, наконец-то покидающего эти холодные стены тюрьмы, рассказать ему обо всём и попросить прощения. — Иди нахуй. Чуя же, поджав губы, лишь твёрдо проходит мимо, и Осаму в ответ на это, оперевшись подмышкой о костыль, который отпустил, вытягивает правую руку вперёд, положив ладонь на его плечо и сжав. Была найдена новая опора. Литератор послушно останавливается и разворачивается, с явной тоской и выраженным в его глазах уже тысячи раз испытанным унижением взглядывает на ровесника. — Чуя, прошу, помолчи и внимательно послушай. Накахаре сохранять этот зрительный контакт удаётся, но сердце тут же начинает бешено колотиться где-то в пятках и при каждом стуке отзываться ноющей болью. Слёзы так и продолжали скапливаться, начиная неприятно слегка щипать глаза, из-за чего юноша инстинктивно жмурится и опускает голову, дрогнувшим голосом выдав: — Говори. Я слушаю. И Осаму чистосердечно признался ему, рассказал обо всём без единой утайки, после чуть ли не каждого предложения взволнованно извиняясь. В какой-то момент он даже отпускает его плечо, но берётся за потрескавшуюся из-за холода и отсутствия какого-либо ухода за кожей ладонь, начинает судорожно оставлять на ней один за другим короткие поцелуи, прохрипев: — Я знаю, что виноват. Знаю. Хочешь — накричи, обматери. Хочешь — ударь. Но, прошу, только пойми, прости и дай мне тебя обнять. Родители тоже участвовали в этом заговоре, поэтому наигранно холодно отнеслись, но теперь всё будет хорошо. Дадзай ни слова не сказал о своём состоянии, о том, какой огромной ценой ему досталась эта победа, о том, какой же сильной болью отдаётся его колено, решившее напомнить о травме в самый неподходящий момент. Сейчас его главной задачей было раскаяться перед возлюбленным за поистине ужасный и жестокий поступок, совершённый ради его же блага. — И какого же чёрта ты мне не рассказал об этом?! — А ты бы согласился на такую авантюру? Чуя уже открыл рот, чтобы выпалить тому в лицо громкое «Да», но тут же застыл, так и не издав ни звука. Он задумался. Нет. Не согласился бы. Вопил бы во всё горло. Бил бы в плечи и грудь. Настаивал бы на том, что, мол, парень я смелый и сильный, да и что может произойти. Он стойкий, поэтому даже под такими угрозами и высокой вероятностью нового покушения не только не прятался, но и, возможно, решил бы и сам бороться. Однако никак не согласился бы. Стеклянная слеза пробегается по щеке рыжика, оставив за собой сверкнувшую на свете солнца тонкую дорожку. Чуя не выдерживает. Его дрожащая правая рука, в то время как левая до сих пор находилась в чужой нежной хватке, замахивается и отвешивает хлёсткую пощёчину. Одновременно с этим из аметистовых глаз хлынули новые слёзы. Осаму дёргается и непроизвольно отпускает руку старшего, шумно выдохнув и приложив эту же свою ладонь к тут же запылавшей щеке. И больше Накахара ничего подобного не сделал. От этого удара ему мигом стало легче, он смог разом выплеснуть все переживания и обиду, позволил себе открыться… Броситься в объятия шатена, тут же стиснув его зону между лопаток, укрытую светлым плащом, и разрыдаться, прижавшись лбом к его ключице. Дадзай же в ответ на такие резко сменившие друг друга действия и эмоции содрогнулся, всё-таки выронив правый костыль, из-за чего пришлось почти полностью облокотиться на партнёра. Он и сам не против. Так они наконец-то рядом, тем более в крепких объятиях друг друга. — Ох, Чуя… Острый нос безо всякого отвращения зарывается в излюбленные волосы. Осаму даже не посетила мысль о том, что в тюрьме, где Накахара находился, распорядок очень строгий, поэтому тот скорее всего не принимал душ уже очередной день. Ему было всё равно. Наоборот, этот запах был чистым олицетворением самого юноши. Он был таким родным. Гораздо лучше, чем аромат шампуня, затмевающий собой всё то, что есть. — Я тоже очень скучал. И прости за каждый удар с моей стороны, за каждую вспышку причинённой тебе боли. Уж лучше это сделаю я и от тебя потом получу, чем кто-то другой, кто наверняка не остановится вовремя… — Замолчи. Чуя только крепче обхватывает тело детектива обеими руками, прижимается теперь же щекой к зоне декольте того. Сейчас он спокойно принял роль опоры для пострадавшего, даже желанно, благодаря чему эти долгожданные объятия спустя долгую разлуку стали более крепкими и искренними. Пальцы, царапины на которых зажили совсем недавно, скользят по спинке рыжика, мягко поглаживая и оставляя за собой вообразимую дорожку их пути туда-обратно. На юношу накатывает волна мурашек, тот вздрагивает, даже зажмурившись. Давно он не ощущал такой ласки, которая ему безумно нравилась. Хотелось бы компенсировать её долгое отсутствие. Как и отсутствие чувственных поцелуев… Чем они и решили заняться сейчас. Чуя, поднявшись на цыпочки, уже и сам вытягивается вверх и, всё так же придерживая юношу, обхватив его талию и надавливая между лопаток, смыкает их губы в трепетном поцелуе. Осаму в ответ на это легонько вздрагивает. Уголки его до сих пор не до конца заживших губ ползут немного вверх, и тот явно охотно отвечает на этот порыв любви и нежности, левую руку, так и опирающуюся на костыль, положив на плечо партнёра, а правую — расположив на исхудавшей талии. Глаза обоих прикрыты, на их ресницах скапливаются мельчайшие капельки слезинок. Наконец-то. Так спокойно, так тепло в объятиях друг друга, так нежно и мягко ощущаются руки партнёра, так слышимо и сладостно трепещут сердца в груди обоих. Так хорошо.***
Дверь слегка приоткрыта, и именно поэтому Осаму решает, что Рюноске готов к даже самому неожиданному приёму абсолютно любого человека, поэтому молча указывает взглядом на дверь, в ответ на что Чуя коротко тихо стукает пару раз и мягко дёргает ручку, а детектив прямо с порога заявляет: — Акутагава-кун, извиняюсь за вторже… Оба застыли, в то время как два других незнакомых литератору парня встрепенулись от неожиданности и мигом разорвали поцелуй. Белёсый, мигом смутившись такой ситуации, так и сидя на чужих коленях, тут же лишь сильнее прижимается к партнёру, уткнувшись лицом в его висок и скрывая мгновенно вспыхнувший на его лице румянец. Из-за светлой макушки, волосы на которой перебирали бледные пальцы, выглядывает Рюноске, вопросительно и немного даже недовольно уставившись на парней. — Ну? — Прости, дверь была приоткрыта, вот я и подумал, что можно войти. — оправдывается Осаму, в то время как Чуя деликатно отвернулся, в отличие от своего возлюбленного. — Мы подождём в коридоре тогда уж. — Да говорите уже, — бурчит тот, надёжнее утыкая партнёра, будто бы это могло помочь укрыть его от всего мира, — только быстрее. Дадзай, насколько ему позволяют его нынешние состояние и положение, чуточку наклоняется, положив правую ладонь на свою грудь, в то время как обе подмышки упирались в костыли. — Благодарю Вас, Акутагава Рюноске, за оказанную в расследовании помощь. Именно благодаря Вам и Вашему подарку всё закончилось благополучно и теперь я стою перед Вами. — Эти важности ни к чему, Дадзай-сан. Это всё? А то я… занят. — Да. — Осаму коротко хихикает и в качестве подтверждения истинности своего ответа принимает прошлое положение, покрепче сжав ручки костылей, — Не переживай, Ацуши-кун, об этом никто из однокурсников не узнает. Ты можешь довериться мне. И да, Акутагава-кун, совсем недавно видел твою сестрёнку с твоим одним из ближайших подчинённых — Тачихарой. Считай, что она в надёжных руках. — Дадзай-сан, валите уже, честно. Чуя и сам укоризненно смотрит на своего ровесника, который, лишь хихикнув вновь и подмигнув другой паре, всё-таки послушно разворачивается и выходит, после чего рыжик прикрывает дверь. Шли — вернее, один из них шёл, другой — ковылял — они до конца коридора где находился лифт, в тишине, и, только нажав на кнопку вызова, Накахара явно удивлённо спрашивает: — Я немножко не понял. Мичидзо состоит в Мафии, а Гин — сестра Рюноске? — Так и есть, мальчик мой. Члены Портовой Мафии много с кем из гражданских связаны крепкими узами. Я тебе, кстати, расскажу один секретик, но это уже потом. Когда домой придём. Тем временем Рюноске отстраняется от очередного поцелуя и, всё так же держась за щёки визави, шепчет тому в губы: — Не переживай насчёт того, что он нас увидел. Сколько Дадзай-сана знаю, он всегда держит своё слово. И после этих слов валит юношу на стол, который в ответ на это действие только ярче покраснел, но в то же время и улыбнулся в предвкушении.***
Учебный год подходит к концу. Уже во всю цветёт сакура, окрасив Йокогаму в нежно-розовый оттенок, который при одном только взгляде на него мигом поднимает настроение. Яркое солнце светит уже буквально каждый день, температура воздуха становится только теплее, а снег уже давным-давно полностью растаял. Всё чаще можно увидеть слонявшихся на улочках, в парках и торговых центрах школьников и студентов. Разве не долгожданное чудо после пусть и не совсем уж и суровой, но смутной, печальной, меланхоличной зимы? Учёба была подтянута даже после такого казуса, а все зачёты — идеально сданы, что не может не радовать. И успешное окончание первого курса послужило прекрасным поводом расслабиться в умиротворяющей обстановке. В ванной комнате темно и тихо, и только приглушённый свет нескольких ароматизированных свечей тускло пробивается сквозь этот приятный глазу мрак. В ванне, наполненной тёплой, приятно слегка горячей водой возвышается горка пенки, на которой красовались несколько лепестков бордовых роз, а на бортике был расположен изящный бокал, наполненный наполовину, с тонкой ножкой. Сладкий аромат ванильных свечей перекликался с приятной ноткой красного сухого. Так очаровательно. Чуя делает лёгкий глоток, отпивая совсем немного алкоголя. Это вино, конечно, не сравнится с тем, что было вручено к Новому году так и не известно кем, но вполне неплохое, своих денег стоит, да и скрасить свой отдых позволит. Юноша откидывается немного назад, прижавшись своим затылком к белоснежному бортику, делает блаженный глубокий вдох и прикрывает веки, но пробыл он в таком положении недолго. — Да блять! — тот аж чуть ли не подскочил, уперевшись обеими ладонями в твёрдую поверхность, — Мне закрываться надо, что ли?! — Ну почему же, Чуя? Тут все свои. Вернее, только я. — То, что тебе сняли гипс и теперь ты можешь ходить по квартире без костылей, не значит, что можно врываться в ванную. — Не вредничай. У меня просто хорошее настроение, и я хочу разделить его с тобой прямо сейчас. Чуя цокает и бросает недовольное «Дверь хоть захлопни - свет мешает», после чего отворачивается, уставившись тупым взглядом в ближайшую стену. Тусклое пламя свечей едва освещает лёгкий вспыхнувший румянец на щеках того, который в такой обстановке не был заметен. Осаму усмехается, послушно плотно закрывает дверь, чтобы ни единая полоска света не проникала в комнату, молча проходит вперёд и, даже не спросив разрешения, начинает стягивать с себя домашнюю футболку. Чуя, услышав эти шорохи, всё понимает без единого слова, из-за чего жмурится, неловко поджав колени и обхватив пальцами обеих ладоней свои голые плечи. Но он ничего не говорит. Густая пенка почти полностью закрывала зону декольте, поэтому стесняться было особо нечего, но, наверное, только пока что. Накахара чувствует, как его сердце начинает колотиться куда быстрее, в то время как уже полностью обнажённый шатен плавно опускается в тёплую воду, примостившись напротив юноши и уперевшись спиной в противоположный бортик. Чуя теперь же обвивает обеими руками свои колени, выглядывающие из-под массы мелких пузырьков, и утыкается лбом в эту мокрую кожу. Рыжие кудри распластались на его коленях, в то время как более длинные пряди были заплетены в высокий хвост, чтобы не мешались и не намокли. Оба сидят в таком конфузившем положении молча и даже почти неподвижно. Только слышно, как дыхание обоих чуточку утяжеляется и учащается. Чуя уже в какой раз ловит себя на мысли, что выгонять шатена из комнаты всё-таки не хочется. Дело в волнении, ведь ежу понятно, во что это дело может выплыть. — Замечательная атмосфера, Чуя. Ты у меня такой романтик. — Я эту ванну для себя готовил. — тихо буркнул тот, попутно тяжело выдохнув. — Спасибо скажи, что разрешил залезть. — Да ну тебя. Дай поцелую. И Чуя больше не рявкал. Наоборот, даже поднял взгляд и, пусть и будучи сильно смущённым, но явно охотно, с довольной мордашкой подползает чуть вперёд, вжимается в дно ванны коленями по обе стороны от ног шатена, обхватывает обеими руками его шею так, что пальцы лежали на затылке и зарывались в каштановые волосы, и, заигрывающе улыбнувшись, оставляет мелкий поцелуй на арке купидона визави. Но этого чертовски мало обоим. Осаму, упершись локтями в белоснежную поверхность, чуть приподнимается, теперь же сомкнув их губы в требовательном поцелуе. Мокрые пальцы располагаются на пояснице Накахары, чуть надавливают, благодаря чему младший откинулся обратно, увлекая за собой и возлюбленного, который глухо скульнул от такой неожиданности такого, но послушно поддался порыву того, устроившись поудобнее, тем самым встав на колени. Литератору пришлось чуть-чуть нагнуться, в то время как детективу — вытянуться немного вверх. Но такое положение никак не было неудобным. Наоборот, оно казалось более очаровательным, показывающим их чувства, страсть и… пылкое желание. Между тем ладонь Дадзая плавно, медленно скользит всё выше и выше, подушечки пальцев, слегка постукивая будто бы какую-то нежную мелодию, пробегаются вверх по позвоночнику, тут же вызывая волну мурашек, повторивших эту же траекторию. Чуя невольно вздрагивает от такого. Так хорошо… И это только начало. — Чуя, — Осаму разрывает поцелуй и делает несколько голодных вдохов, умоляюще прохрипев партнёру в лицо, рядом с его губами, — ты же не против? Щёки краснеют настолько сильно, что этот яркий оттенок теперь же был заметен даже при таком тусклом свете. Рыжик на протяжении нескольких секунд просто хлопает пышными ресницами, переваривая услышанное и обдумывая то ли вопрос, то ли предложение возлюбленного. Вновь несколько секунд тотального молчания. Лёгкий, сконфуженный кивок. «Да». Такой немой ответ, обозначающий это короткое, но такое яркое слово, заставляет сердце трепетать, стуча то в груди, то в шее, то в висках, то где-то в боку. Осаму невольно тяжело сглатывает, но почти сразу же берёт себя в руки, оставив успокаивающий мокрый поцелуй на тонкой коже изящной шеи. Его партнёр тоже явно волнуется, переживает и, возможно, даже немного боится. Дадзай это прекрасно понимает. И он точно постарается, чтобы не разочаровать своего возлюбленного. Его ладонь надавливает между лопаток, заставляя юношу прижаться к тому так, чтобы грудь одного соприкасалась чужой. Губы начинают оставлять россыпь мелких поцелуев на оголённом изящном плече, ладони продолжают скользить по гладкой спине, словно слепо изучая её. Накахара тихо мычит. Подобные ласки у них порой происходили, но такое… будто бы что-то совсем иное. Непохожее на минувшее. Левая ладонь всё ещё лежит теперь же на пояснице, совсем мимолётно оглаживая, в то время как правая тянется за гелем для душа. Чуя слегка выгибает бровь, но он всё понимает без единого слова и краснеет уже в край, что не ускользает от чужого внимания. Раздаётся бархатный смешок, на переносице был оставлен тёплый поцелуй. Совсем скоро правая рука опять опускается под воду, пробегается вниз по пояснице, между ягодиц, средний палец останавливается на заветной точке. — Если ты точно готов и хочешь, то я ввожу один. Литератор всё ещё взволнованно кивает, в ответ на что младший улыбается и, в очередной раз успокаивающе коснувшись губами теперь же его ключицы, аккуратно проталкивается пальцем, щедро смазанным гелем, в тело юноши. Почти сразу же тот тихо выдыхает. Пусть ощущается это не так ярко, но, всё же, непривычно. Кончик носа зарывается в лёгкие каштановые кудри, одна ладонь обхватывает покрывшееся шрамом из-за когда-то рассёкшей кожу пули плечо, другая же чуть сжимает кожу на спине между лопаток. Веки инстинктивно прикрыты из-за дикого смущения. — Всё хорошо? — Да. — немного дрогнувшим голосом тихо отвечает тот, — Продолжай. Коротко хихикнув, Осаму тычется лбом в ключицы так и стоящего на коленях парня, из-за чего губы находились на уровне зоны декольте. Он не будет упускать возможность расцеловать его и здесь, чем тот и занялся практически сразу. Теперь рыжик уже жмурится, глухо, тяжело выдохнув. Со временем поцелуи становятся более частыми, а лёгкие, мимолётные движения внутри него — интенсивнее. Раздаётся скулёж на уже несколько повышенных тонах, когда в него безо всякого предупреждения добавляют уже безымянный палец, присоединившийся к среднему в таких плавных, изящных движениях. — Что такое? — тот поднимает явно обеспокоенный взгляд. — Слишком резко? — Нет. Просто неожиданно было… — Прости. В следующий раз предупрежу. Ненадолго замедленный, дабы дать привыкнуть, темп начинает вновь плавно нарастать. Со временем шатен и вовсе начал легонько разводить свои перста, заботливо растягивая партнёра. Дыхание обоих уже неясно когда полностью сбилось, а такт отчётливо звучащих стуков сердца — участился. Чуя мычит что-то, в то время как его руки порой пробегаются по покрытой шрамами спине, вырисовывая на ней беспорядочные невидимые линии. Ещё немного — и он неожиданно для себя же содрогается, протяжно простонав на ухо. Осаму и сам не думал, что такое произойдёт именно сейчас, и поэтому эмоции от такого ласкающего его чувствительный слух звука были только ярче. Тот широко улыбается, соблазнительно прошептав ему в шею: — Здесь? Накахара закатывает глаза. В животе уже во всю копошатся сотни, тысячи бабочек, опьяняющих одним лишь своим присутствием, а каждое их движение только сильнее кружит голову. Этого мало. Хочется больше. — Да. Дадзай послушно шепчет: «Хорошо. Ввожу третий», — и после этого, легко и мягко добавив уже указательный палец, проталкивается всеми тремя чуть глубже, надавливая подушечкой среднего на комок нервов. Литератор не выдерживает и, чуть ли не взвизгнув, скулит ещё громче и отчётливее, стиснув зону кожу на зоне нижних шейных позвонков ещё крепче. Левая кисть теперь же перебирается на талию, невесомо поглаживая и этот участок тела, который, как Осаму уже давно выяснил, был тоже очень чувствительным, как и всё его тело в целом. Два пальца продолжают растягивать юношу, в то время как средний нежно массирует простату. Рваные выдохи, вибрирующие стоны, лёгкая дрожь чуть ли не всего тела после каждого прикосновения — всё это только сильнее сносит крышу, хотя, казалось, куда уж больше. Терпеть с каждой пройденной секундой становится тяжелее в разы. Чуя широко распахивает глаза, когда чувствует, что тёплая плоть легонько трётся о его ляжку, сконфуженно уставившись на шатена, на лице которого сверкала лучезарная и заигрывающая улыбка. Они встречаются взглядами. Вот он — момент, полный блаженства и волнения, настоящей любви и голодной похоти, искреннего счастья и дикого смущения. Вовремя опомнившись, Осаму делает ещё пару толчков для полной уверенности в хорошем качестве растяжки и уже собирается вытащить пальцы, как вдруг Накахара, уловив его мотив, резко сжимается вокруг них и умоляюще скулит тому на ухо: — Подожди. Продолжай это. — Я тебя так раньше времени до оргазма доведу. — Я этого и добиваюсь. Детектива тешит такой ответ, что тот надавливает на поясницу партнёра, заставляя его прижаться к нему сильнее, а сам чуть вытягивается, жарко шепнув на ухо: — Учти, что я тебя понести не смогу. Была бы моя воля, я бы с удовольствием сделал это, но мне всё ещё противопоказано. — Я дойду сам. Продолжи. Сразу после такого короткого ответа Чуя уже застонал чуть ли не во весь голос, так как движения не только возобновились, но и довольно быстро наращивали темп, приближаясь к максимальному, в то время как другой рукой шатен обхватил половые органы обоих, продолжая тереться уже о его пах. Рыжик тут же закатил глаза, забросив голову назад от такого удовольствия. Под таким ракурсом свет, исходящий от пламени свечей, падает на его лицо чётче, из-за чего можно смело разглядывать яркий румянец, почти полностью перекрывший даже веснушки. Блаженный скулёж, нередко переходящий на лёгкие выкрики, сливался с тихими полухрипами-полустонами. Это решение было принято опьянённым происходящим литератором, так как ему жутко не хотелось отрываться от такого блаженства хоть на миг, да и он сам не против кончить от таких изящных пальцев партнёра, на которые ещё давно засматривался. Ох, как же привлекательно выглядят эти длинные, очаровательные перста… Просто нечто. От этих мыслей тот отрывается довольно быстро. На всё его тело резко нахлынула волна мурашек, и тот инстинктивно вздрагивает, на громком и жалобном выдохе излившись. Осаму хихикает и едва сдерживается, чтобы не продолжить эти действия. И всё-таки нет. Лучше немного потерпеть сейчас, чтобы перейти к самому сладкому поскорее. Пока Накахара жадно глотал ртом воздух после этого оргазма, кое-как отходя от лёгкой дрожи, Дадзай, мягко взявшись за бёдра того, чуть приподнимает со своих ляжек, тычется носом в его шею, затем скользит языком по его кадыку, оставив за собой заметную, чуть сверкающую влажную дорожку. Потом прижимается к сонной артерии своей щекой, отчётливо ощущая каждый лёгкий стук в этой зоне. — Ты в порядке? Я начну? Чуя молчит, и именно поэтому Осаму приходится оторваться от этого очередного манящего его участка излюбленного тела, изучающе взглянуть в сапфировые глаза, которые так и пылают страхом. — Чуя, скажи мне, — тот оставляет нежный поцелуй на шее под подбородком того, — ты хочешь? — Хочу. — Ты мне доверяешь? — Да. — Тогда тебе нечего бояться, мальчик мой. — его костяшки нежно, успокаивающе скользят по изящной спине партнёра, и тот прогибается навстречу, ластясь к таким трепетным прикосновениям. — Я постараюсь сделать это как можно безболезненнее и приятнее, но учти, что ты всегда можешь попросить меня остановиться. Хорошо? Рыжик молча кивает, сглотнув, из-за чего его слегка влажный кадык заметно передёрнулся. Осаму же в ответ на такое действие, попутно проводя пальцами, обильно намыленными гелем для душа, по своему члену, оставляет тёплый, мокрый поцелуй около дико пульсирующей сонной артерии, чуть сильнее сжимает бёдра того, голодным голосом, но спокойно, дабы не напугать, хрипит: «Я вхожу», — и… Плавно опускает его, начиная осторожно, тихонько проталкиваться вовнутрь. Партнёр тут же жмурится, сильнее сдавливает кожу на шейных позвонках, чуть ли не впиваясь в неё, а сам вжимается носом в его макушку, то ли судорожно вздохнув, то ли прохныкав. Дадзай мгновенно останавливается, войдя только на треть. — Больно? — Немного… подожди чуть-чуть. — Без проблем. Посмотри на меня. Чуя покорно отстраняется, размыкает веки, хлопает ресницами, на которых появились несколько капелек слёз. Их явно взволнованные и любящие взгляды пересекаются. Одна рука отпускает бедро, располагается чуть ниже затылка, легонько надавливает, как бы прося наклониться. На переносице был оставлен тёплый поцелуй, затем — на слегка намокших веках. — Прости. Я буду аккуратнее. Мне продолжить? — Давай. Его действия стали ещё более нежными, хотя, казалось, что нежнее и заботливее уже некуда. Чувство лёгкой боли никуда не девается, но в этот раз всё было несколько проще. Тут уже только привыкать. Поначалу всегда тяжело. Именно с этой мыслью Накахара кусает изнутри щёки, всё-таки не разорвав зрительный контакт с визави, пусть и делал это сквозь дичайшее смущение. Осаму же оставлял мелкие, успокаивающие поцелуи на его лице, куда только губы падут. Со временем удаётся войти полностью. Наконец-то. Их тела настолько близки друг к другу, что ближе уже некуда. То, чего они оба давно хотели и ждали. Эта тёплая, но в то же время слишком интимная обстановка отдаётся чем-то жарким, пылким, приятно разливающимся в сердце бурным потоком. На душе становится так легко. До невообразимости легко. Пусть и не было совершено иных действий, но уже было так хорошо, как никогда не было ни с какими девушками, какими бы опытными они в этом ни были. Оба были с представительницами противоположного пола уже много раз, но то, что происходит сейчас, — совсем другое. Будто в первый раз. Так ярко и так приятно. — Начинай. Осаму делает глубокий вдох, мягко выдыхает, ждёт ещё пару секунд, после чего легонько приподнимает возлюбленного и опять опускает, тут же проехавшись по его простате. Смущённый стон обрывается на полузвуке, рука чуть проезжается между лопаток, соскользнув и уперевшись ладонью в белоснежный бортик. — Всё в порядке? — Да. Ещё. Боль утихла почти окончательно за такой на приятное удивление короткий промежуток времени, и её сменило долгожданное удовольствие. Дадзай, радостно улыбнувшись, прикрывает глаза, повторяя ту простую комбинацию движений раз за разом, постепенно, тихонько набирая темп. Юноша инстинктивно сжимается, вздрагивает, а его пальцы напрягаются, побледнев. Из приоткрытых уст рвутся блаженные звуки, в то время как колени с характерным звуком ёрзают по полу ванны в поисках самого удобного положения. — Как ты себя чувствуешь, — заботливо пропевает в манящую шею тот, — любовь моя? — Всё замечательно. Прошу, продолжай. — Как скажешь, малыш. Темп ещё немного нарастает. Чуя готов поклясться, что он чувствовал каждую пульсирующую внутри него венку на органе партнёра, плотно охваченном тёплыми стенками. Как же это ощущается, заглушая чувство пустоты… а как же внутри того что-то вспыхивает при каждом трении о простату… о, боже. Пьянит в разы сильнее даже самого охмеляющего и концентрированного абсента. Кружит голову. Доводит до апогея положительных эмоций и блаженства. Их губы смыкаются в поистине голодном, жадном, желанном поцелуе. Почти сразу же языки переплетаются между собой, двигаются в непонятном обоим, но таком страстном, долгожданном вальсе, в то время как такт каждого проделанного прикосновения, каждого раздавшегося приглушённого водой шлепка учащается. Стоны обоих заглушаются губами друг друга. Ладони ещё плотнее обхватывают пылающую от таких действий кожу, в то время как член Накахары при каждом движении трётся о живот партнёра. Мягкая, приятно прохладная пенка медленно сползает по спине рыжика вниз, в то время как тёплая вода плещется при каждом действии. Всё это сливается в сладостную музыку, под которую оба тела, на данный момент ставшие единым целым, двигались в страстном, любящем танце. Парни уже близки к финальной ноте, кульминации такого сладостного занятия, но никто никого не предупреждает. Они чувствуют это по сердцебиению, дыханию, неровным стонам, которые звучали в устах друг друга. Ещё пара десятков движений, ещё несколько стонов, тут же сменяющих друг друга, — и Чую передёргивает. Тот содрогается всем телом, выгибается в пояснице, ещё сильнее прижавшись членом, животом и грудью к юноше, резко пробегается пальцами между чужих лопаток, чуть царапнув кожу, тычется носом в его висок, проскулив туда что-то протяжное и невнятное. Инстинктивно он ещё сильнее сжимается вокруг полового органа партнёра, который уже на повышенных тонах стонет, едва успев взять себя в руки, чтобы не излиться одновременно с возлюбленным. Подождав, пока тот хоть немного расслабится, Осаму приподнимает Накахару и, только-только выйдя из него, наконец-то расслабляется и с шумным выдохом облегчения и блаженства тоже достигает пика, закатив глаза. Рыжик валится на чужое тело, прикрыв глаза и находясь на грани сознания. Дыхание обоих громкое, в разы учащённое и тяжёлое. Кое-как отойдя от второго по счёту оргазма, Чуя тихо, еле слышимо скулит: — Не знаю, как ты, но я буду вылезать. — Мне тоже это очень понравилось, мальчик мой. — без других слов, а по интонации всё понимая, отвечает тот и довольно улыбается. — Давай я тебя хоть намылю. — Не нужно… — зевнув, явно изнурённо протягивает литератор, на дрожащих ногах и всё ещё с красными щеками вылезая из ванны, тянется к своему полотенцу, кутается в него. — Завтра. А сейчас… я хочу отдохнуть. Мне и правда было очень хорошо, но это действительно сильно выматывает. Ты был прав. С этим ответом он выпорхнул из ванной комнаты. Когда же Осаму, проделав все необходимые процедуры, зашёл в спальню, то застал юношу, уже погружённого в крепкий сон. Улыбнувшись, он укладывается рядом, прижимается лбом к его распущенным ярким волосам, со спины прижимает к себе, мягко надавливая на его оголённый живот, и тоже довольно быстро засыпает под усталое, но сладкое сопение юноши.