Dominus Tenebris

Положив себе тарелку макарон, я ещё плеснул немного вина в бокал, расположился в гостиной, включил торшер и зажёг камин. Рядом брякнулся Мрак, прижимаясь к бедру горячим телом. Хорошо. Я открыл «Вий», погладил пожелтевшие страницы. Год издания 1901. Я нередко держал в своих руках и более старые, даже древние книги во время работы в архиве между первым и вторым курсом и на практических занятиях, но никогда старые книги не принадлежали мне. Остаток вечера я читал, поглаживая Мрака, и слушал убаюкивающий речитатив его мурчания. Мой кот читал свою древнюю, как мир, молитву кошачьему богу. Ведь у котов, как у мыслящих существ, тоже боги обязательно должны быть! Тётя Марина села рядом со мной на диван, легко провела рукой по Мраку, вольготно расположившемуся у меня на коленях. – Опять спишь на диване, Ингвар? – Это Мрак меня усыпил. А как ты его звала? – Мавр. Но Мрак ему даже больше идёт. – Как ты умерла? – В зеркало на себя посмотрела. – Не понял. – Мы в двух мирах живём, Ингвар. – Кто мы? – Мары и Мороки. – Я – Морок?! – Не совсем. Мороком был мой отец. Он же был отцом твоего отца. – Чего?! – это что же выходит такое, а? – Ну, ты ведь вечером сегодня сам почти понял. Мы действительно похожи не просто так. И ты теперь вместо меня. И сильнее. – Почему? – Кровь, Ингвар. Она иногда так странно сочетается. Ты посмеивался над отцом, так трясущимся над своей родословной, а зря. Откуда у тебя эта тяга к рунам и кровавым ритуалам? В твоём отце совершенно непредсказуемо смешалась кровь Морока и норманнского вещуна, который тоже видел Тени. Просто по-другому. – А почему это во мне проявилось, а не в отце? – Моя мама, твоя бабушка, была неким катализатором. С ней и Мороком в мир пришла я. С её дочерью и твоим отцом в мир пришёл ты. – Но я ничего не видел и не чувствовал до того, как сюда попал. – Ой ли? А я начал вспоминать, как быстро на мне всё заживало. Не так, как здесь, но быстро. У меня из-за этого на тхэквондо кличка была «Кот». Не только потому, что гибкий, но и потому что девять жизней у меня. И руны мне давались так, будто не учил я их, а вспоминал. И ещё много случаев было. Я, к примеру, никогда не ездил туда, где ждёт неудача или проблемы. Народ у нас даже стал отказываться ездить на те соревнования, куда и я не поехал. То их на границе три часа мурыжат и даже в жопы заглядывают, то обворуют в гостинице подчистую, то на гопоту после клуба нарвутся. Если же я еду, значит, всё будет хорошо. – Марин, так ты мне дважды тётка выходит? – Да. Со стороны отца и матери. Но при этом твои мать и отец не связаны друг с другом обозримыми родственными связями. – Так, подожди. Совсем голову заморочила. И давай всё же вернёмся к тому, почему ты умерла. Она вздохнула. И продолжила. – Ты обратил внимание, что тут зеркал нет совсем? – Не обратил. Но я же и не девчонка. А бреюсь я электробритвой на ощупь, потому что глаза продрать с утра тяжело. – Значит, страдать не будешь, как я. Мары не имеют права видеть свою Тень. Поэтому в зеркала не всматриваются. Особенно себе в глаза или за спину. Учти это. – А почему? – Чтобы не знать, когда смерть придёт. А я в магазине засмотрелась на себя, так вышло. И увидела. Серого. Он у меня уже на плечах сидел. – Прости. – Я не жалею, Ингвар. Когда я тебя в роддоме увидела, поняла, что осталось мне лет пятнадцать – семнадцать. Потому что ты на моё место пришёл. И поверь, лучше так, чем как моя предшественница. Та меня, бедная, сто с лишком лет ждала. Измаялась вся. – Ты тоже на чьё-то место пришла? – Конечно. Мы всегда на чьё-то место приходим. – Я, значит, здесь навсегда теперь? – Не обязательно. Это лишь твой выбор. Но зная свою суть, ты, скорее всего, не сможешь теперь жить как обычный человек. Тебя сюда тянуть будет. Я не смогла уйти. – Ты поэтому одна жила? – Нет. Ты же помнишь, что мы не помогаем насильно. Так и дар наш нас не насилует и ни в чём не ограничивает. Одна я была, потому что любимый мой погиб. Глупо и непредсказуемо. Но тут мой дар не причём. Судьба такая. – Прости. – Я уже с ним. Тебе не за что просить прощения. Наоборот, спасибо тебе, что пришёл в этот мир и так быстро дал с ним соединиться. – А что там, за чертой? – Не скажу. Не имею права. Но родные и близкие тебя дождутся, если это важно для вас обоих. Тебя ждёт там кто-то? – Нет. – Вот и отлично! Не торопись сюда. Живи! Проснулся утром от звонка. Звонили с неизвестного номера. Я посмотрел и не стал снимать трубку. Банк звонит или аферисты. Ну их нафиг. Но нет, звонок повторился опять. Я ответил. – Ингвар Белозёрцев? – Да. – Здравствуйте! Ваш телефон оставила ваша тётя – Марина Баро. Я психотерапевт, Митин Олег Петрович. Вы даёте пройти? – Здравствуйте. Да. – Можно я ваши координаты дам нескольким людям? В первом случае это ваш пациент. Как Марина говорила – синий. Синий – безумие. Причём не психическое заболевание, от которого не вылечиться, а лишь ввести в ремиссию правильно подобранными таблетками и работой специалиста, а одержимость. Которая может быть вызвана заигрыванием с тёмными силами или травмирующими событиями в жизни. Тем временем Олег Петрович продолжил. – А вот второй случай сложный. Проблема не в подростке, которого привезли на терапию, а в его родных. Я подумал, вдруг вы сможете на них повлиять? Так хочется помочь этому молодому человеку. Я решил, что шоковая терапия для его родственников не будет лишней. – Я? Но я историк, а не психотерапевт. – Прошу вас, подыграйте мне. – Хорошо, я подыграю. Но мне нужно понимать в чём. – О, нет. Тут я рассказать не могу. По причине врачебной этики. Но, поверьте, когда эти люди к вам приедут, вы вспомните мой звонок и поймёте, что я имел в виду и что нужно сделать. А если не приедут, то и не вспомню. Не было ни сил, ни желания спорить. В такие моменты я всегда вспоминал притчу, что рассказал нам Адольфыч на занятиях. Когда мы тренировали не хатху (тело), а прану (дух). У человека, справляющего столетний юбилей, спрашивают: – Как вы дожили до ста лет? – Я никогда ни с кем не спорю. – Но это же невозможно! – Абсолютно с вами согласен! Поэтому я ответил: – Хорошо, Олег Петрович. – Спасибо! Я положил трубку и протёр лицо. Сюрреализм набирал обороты. Моё сонное утро, разбавленное кофе с молоком и тостами с сёмгой и авокадо, было прервано звуком подъезжающей машины. Отдав изрядный кусок сёмги Чёрной Дыре, я запихнул оставшийся тост с авокадо в рот и пошёл смотреть, кого принесло на этот раз. В косяке торчал нож. Я выдернул его и запихнул в карман. За калиткой стояла пара лет тридцати. На руках мужчины сидел ребёнок. Я поставил кружку с кофе на крыльцо и пошёл к калитке. Ноги не шли. К детям морально я оказался не готов. Господи Боже, что ты мне послал на этот раз? – Здравствуйте, можно пройти? – Здравствуйте! Кому? Мужчина слегка приподнял малышку, сонно сидящую у него на руках. – Дочке. – Можно. Но я не обещаю, что всё получится, вы должны это понимать. – Вы наш последний шанс! – его болью можно было убивать. Она была тяжёлой, колкой и беспросветной. – Поверьте, я лишь проводник. Всё, что зависит от меня, я сделаю. Меня порадовало, что девочка не выглядела больной. Разве что бледновата. Но как должен выглядеть московский весенний ребёнок, дитя каменных джунглей? Мать молчала, лишь мяла в руках плюшевого розового единорога с радужным рогом и длинной гривой. Этот единорог меня добил. Родители переглянулись, мать кивнула, и отец прошёл в приоткрытую мной калитку. За порогом я развернулся и попросил поставить ребёнка на пол и отойти немного. Взглянул и отшатнулся. Этот серый был жутким. Он навис над девочкой, как над своей законной добычей, улыбался как-то блудливо, как педофил, зажавший свою жертву за гаражами, вцепившись в её плечи обеими руками. Я присел на корточки, оказываясь на одном уровне с ребёнком. Рядом соткался Мрак, прижимаясь к моему бедру, дёргая нервно хвостом. Ещё бы. Эта Тень была самой крупной из тех, что я видел. – Зайдёшь в дом, детка? – я протянул девочке раскрытую ладонь. Серый сильнее сжал её плечо, и ребёнок расхныкался. Отец дёрнулся к девочке, но я остановил его жестом поднятой раскрытой ладони. Малышка немного поколебалась, всё же она совсем не знала меня, но вдруг заметила Мрака, улыбнулась и легко потопала ко мне. – Убирайся! – сказал я, становясь в полный рост и глядя в глумливые глаза Тени. Тот ощерился, тащась, как привязанный, за ребёнком. И не очень обращая внимания на мои слова. Предыдущие две Тени были послушны. Вдруг я вспомнил слова тётки и выпалил: – Нахуй пошёл! Тень вздрогнула, споткнулась, выпуская плечи, и малышка перешагнула порог. Тень застыла. А потом завыла, заметалась перед порогом. Этого точно надо глушить, не ждать, когда на кладбище уйдёт. Я дёрнул нож из штанов и пырнул Тень в район селезёнки. Завизжав, Тень развоплотилась, брызнув серыми клоками в разные стороны. А я сел на пол, сползая спиной прямо по двери. Ноги подкашивались, лицо заливал липкий холодный пот, руки тряслись. Девочка тискала Мрака, который с мученическим лицом закатил глаза в потолок, но при этом даже не думал уйти. Уколов палец, я нанёс руну Защита на бледный лоб девочки. Она хихикнула. Ей было щекотно. Отец, наблюдавший за моим представлением, застыл в кататонии. Он-то Тень не видел. Я, очевидно, выглядел как придурок. Спасибо, что он застыл. Я когда нож вытащил и начал им в пустоту тыкать, мог и по лицу получить. А когда ребёнку кровавым пальцем начал руну вырисовывать, мог и просто убить. Может, я сатанист какой. Сидя на полу, я поманил его рукой к себе. Он отмер и подошёл. За ним стоял слабенький, чахлый жёлтый. Боюсь, будь у моего ребёнка лейкемия, я бы тоже пил. – Купите ребёнку кота. Взрослого. Или из приюта возьмите. – Почему взрослого? – дебильный вопрос и не менее дебильный совет. – Кот уже понимает, когда надо сдержаться, а когда уйти. А вот малышка пока не понимает, что кот хрупкий. Не соразмеряет силу. – Хорошо. – Я сейчас вам её выведу. Подождите у калитки. Еле встав, опираясь на руки и кряхтя как старый дед, я протянул руку девочке. Она отлипла от изрядно потрёпанного Мрака, доверчиво протянула мне ладошку и вложила в мою большую ладонь. Мы верандой прошли мимо грядок с зацветающей клубникой и вышли к её родителям. Мать, увидев улыбающуюся мордашку ребёнка, вдруг упала на колени, обняла её и разрыдалась. Девочка опешила, а потом захныкала, обнимая мать маленькими ладошками за лицо, зашептала что-то успокаивающее. У меня задёргался глаз. – Простите... – у мужчины глаза тоже были влажными. Я очень хотел, чтобы они ушли. Их обнажённые эмоции было тяжело видеть. Так же как и тень надежды, что горела в глазах. А вдруг у меня не вышло? Вдруг я их обманываю? А ещё я страшно устал и хотел в душ и спать. Кивнув, я пошёл к дому. Меня догнали, на плечо легла ладонь. Ну что ещё? Я развернулся. Мужчина протягивал мне конверт. Я покачал головой. – Только после того, как диагноз не подтвердят. Он откровенно удивился. Потом сузил глаза. Люди так надеются выкупить жизнь близких, не понимая, что деньги не всегда решают. Он настойчиво втолкнул в мою руку конверт и быстро вышел, будто боялся, что я побегу за ним, возвращая. Сил спорить не было.