Dominus Tenebris

— Вань, ты меня узнаешь? — Конечно! Что случилось? Где мы? — Что ты последнее помнишь чётко? Братья сидели на полу. Я тоже. Я сунул им в руки по конфете. Иван покрутил бездумно свою и сунул в рот. Макар свою автоматически положил в карман. Надо будет предупредить вытащить: растает, будет жирное коричневое пятно. Засунув ещё одну конфету в рот, я почувствовал, как противная дрожь в руках и слабость сходят на нет. Прав был поп Валера, гипогликемия. Видимо то, что происходит при бое с Тенью, очень энергозатратное. Иван потёр руками лицо с усилием, огляделся. Потом беспомощно посмотрел на брата. Проговорил невнятно: — Всё вспышками, Макар. Куры какие-то, кровь, белое марево. А ещё Мирослав. Его запах, нервное движение шеи, испуганные глаза, его волосы в моих руках. И знаешь, ненависть, дикая, больная, вперемешку с желанием обладать. Это же не любовь. Не любовь… Боже, что я натворил! Иван вцепился в волосы и закачался. Макар обнял его поверх поникших плеч, прижал к себе. Я встал и пошёл искать коньяк. Бутылка нашлась в ящике за пачкой кофе. Я отпил большой глоток сам, потом сунул бутылку Макару. Тот посмотрел на меня непонимающе, а потом повёл носом и, взяв бутылку из рук, приложил горлышко к губам, одной рукой так и обнимая потерянного и разбитого брата. Что уж он там натворил, я в подробностях не знаю, но, видимо, это было что-то запредельно ужасное. Мне было его одновременно и жаль, и не жаль. Среди нас нет чёрных и белых. Есть серые. Которые каждый день кормят либо свой Свет, либо свою Тьму. Делая выбор. Его тень была сильна. Взлелеяна. Выпестована. Но, как я уже неоднократно говорил, я не судья и не цензор. Моё дело помочь тому, кто решился на бой с своей Тенью. Иван все цеплялся за брата. Но нужно было завершить начатое. — Макар, он должен пройти. До конца. Проводи его до выхода на веранду и вели вернуться к крыльцу. Макар склонился к брату, что-то быстро шепча тому на ухо. Иван вначале просто слушал. Потом сосредоточился, выпутался из объятий, поднялся, опираясь на руки. Встал передо мной. — Как вас зовут? — Игорь. — Скажите, как это... выглядит для видящего человека? — Тень за вашей спиной. Огромная, синяя. Это одержимость, безумие. Иван опустил глаза и закусил губу. А потом резко побелел. — Держи его, — крикнул я Макару, и тот успел поймать заваливающегося брата. Благо Иван не потерял сознание, просто пошатнулся основательно. — Вам надо пройти. До конца. Завершить это. Потом я вас чаем напою, станет легче. — Не станет, — глухо сказал Иван. — Я такого наворотил, что не станет. Но вы, хотя бы, меня остановили. Чтобы я и дальше не отравлял всё вокруг. Спасибо. Иван опирался на брата и говорил тихо, не поднимая головы. Его стыд был ярко визуализирован. Потом он решительно отстранил брата, опёрся о стену и медленно пошёл по коридору. Макар дёрнулся было за ним, но я его поймал за локоть. — Это его путь. Он должен пройти его сам. Я тебя тоже почистил, хоть ты и не просил, так вышло. Так что, тоже за братом пойдёшь, как он из дома выйдет. — Спасибо, — Макар с тревогой всматривался в напряжённую спину брата. — Я отблагодарю и за себя. — Да мне пофиг, — сказал я. — Я тут не за деньги сижу. — Неужто из любви к искусству? — хмыкнул Макар и посмотрел на меня остро. А парень-то не дурак. — В некотором роде. Дом люблю, кота и... не могу иначе. Вот просто не могу. — Понимаю, — вздохнул Макар. — Мне девушка, перед тем как уйти, скандал закатила. Мол, зачем я с братом вожусь, всё равно ничего с ним не сделаешь. А я тоже не могу иначе. Брат он мой. Сопли мне вытирал, штаны подтягивал, драться учил. Отец всё время на работе, бизнес и всё такое. А Иван, хоть и старше меня всего на пять лет, но он и брат, и отец, и даже мать. Задребезжала дверь веранды. — Теперь ты, — подтолкнул я Макара, а сам присел на банкетку. Ноги дрожали. А мышцы будто свинцом налились. Хотелось выпить и спать. Долго-долго. Обложившись котом и собакой, отключив телефон, кутаясь в тяжёлое теплое одеяло. Я вздохнул. Через несколько минут заскрипело крыльцо. Я вышел. Макар стоял на нижней ступени, поддерживая Ивана. — Чай? — Да нет, Игорь, мы поедем. Мы и так злоупотребили вашим гостеприимством. Вот. Макар протянул мне мятый конверт. Я сунул его в карман и проследил, как братья покидают меня. Эх, люди, человеки. Горят в страстях, пестуют свои тени, не понимая и не замечая, как те потом давят на них, отравляя и изменяя их жизнь. Когда уехала машина, я пошёл на кухню, взгрел чайник, заварил себе крепкого чаю, положил две ложки сахара с горкой и плеснул туда щедро коньяку. Чай оказался божественно правильным в этой ситуации. Сладкий, терпкий, с ванильно-дубовой коньячной ноткой, он дарил тепло и гасил чувство опустошения. На стол вспрыгнул Мрак, сунул нос мне в чашку, фыркнул, а потом посмотрел на меня с недоумением. Я пожал плечами. — Ну извини, Мрак. Это не кровь. И даже не бульон. — Мра! — сказал Мрак, подтверждая бессмысленность моего присутствия на кухне. До ужина было ещё далеко. Впрочем, и дна в миске видно не было, так что устыдить меня коту не удалось. Звякнул телефон. Звонила мама. Маме передали вещи Ивана Звягинцева. После я выслушал тридцатиминутный панегирик любви к Бублику. Мама даже в конце призналась мне, что я таки хороший сын. Хоть и не так хорош, прекрасен и великолепен, как Бублик, которого она теперь называла "сыночка". Да твою же мать! Меня мама так только раз назвала, когда я пришёл домой избитый и оборванный. А потом меня на тхэквондо отдали. Не выпей я сейчас, впрыгнул бы в машину и съездил за вещами. Хотелось передать их Марушке, особенно письма. Может тогда дух её успокоится и в деревню в лунные ночи ходить перестанет. Я подпёр голову рукой и пригорюнился над чашкой. Что ж ты, Иван, оставил свою любимую. Ни тебе жизни не осталось, ни ей не было... Снился мне Иван. Молодой, крепкий, загорелый парень. Он улыбался мне. И улыбка у него была хорошая, открытая. — Спасибо тебе, Ингвар, за то, что Марушку мою успокоишь. Уж больно измаялась она. — А сам чего ж к любимой не пришёл? — Смерть страшную принял. И стыдную. Я уже говорил. — Это в посмертии разве имеет значение? Иван опустил голову, скукожил широкие плечи. — Тогда казалось важным, а потом уже поздно было. Дурак я. — Неужто не встретитесь? — Встретимся, я больше бегать от неё не буду. Но вещи всё равно мои передай. — Передам, конечно, как и обещал.

***

Проснулся я и понял, что не Иван дурак, а я. Как можно было заснуть, сидя за столом?! Шея, плечи болели, во рту сушило, и чувствовал я себя как недоструганный Буратино. Вроде и ноги есть, и руки, но двигать ими плохо выходит. На столе, в пятне солнечного света сидел Мрак и с укоризной смотрел на меня. А потом я услышал, как нервно цокает в коридоре Булочка и, вздыхая, скребётся в дверь. Я рванул, выпустил собаку, у которой, кажется, уже глаза пожелтели от переполненного мочевого пузыря, и под весёлое журчание в кустах сирени огляделся. Утро было чудо как хорошо! Над лесом вставало солнце, разгоняя стелющийся над дорогой туман, умытая росой трава блестела, пахло свежестью, сыростью и черёмухой: густо, низко, сладко. Жужжали пчёлы, потрескивали доски нагревающегося на солнце крыльца, вдалеке промычала корова. Я сел на тёплые чистые доски и погладил подошедшего Мрака. — Прости, устал я вчера, — повинился я перед котом. Могу себе представить его возмущение, когда я зажилил ужин. — Мрф, — фыркнул кот и начал вылизывать бок, отвернувшись. Обиделся. Прицокала Булочка, походя облизала меня и улеглась перед Мраком, показывая ему наивное, розовое пузо с крохотными бусинками сосков. Мрак был признан ею безоговорочным господином и альфой. А я так, поссать вышел. Мрак обозрел собаченьку и отечески лизнул её в лоб. Та в экстазе застучала хвостом по полу. Я вдруг подумал, что хорошо быть хозяйской собакой. Из ответственности: не напрудить в коридоре, а в остальном — спи-отдыхай. Я, может, тоже хочу сейчас на крыльце лежать, выставив пузо. Собственно, кто мне запретит? Я снял мятую и несвежую футболку и лёг рядом с Булкой. Балки навеса золотились от выступившей смолы, мерное жужжание пчёл вводило в транс, и я так и уснул: на крыльце, голым, свесив одну ногу со ступеньки. Мрак зашипел как гюрза, и я вскинулся. У крыльца стоял высокий крепкий мужик. — Простите, я вас не дозвался. Я огляделся и натянул на себя мятую футболку. — Да ничего, это меня того... сморило. — Понятно. Хотите Алка-зельтцер? — Не откажусь. Мужик открыл барсетку и вытащил оттуда крупную круглую таблетку шипучки, упакованную в фольгу. Протянул, не поднимаясь на крыльцо. Я спустился, попросил подождать меня тут, метнулся на кухню. Там выпил колкую шипучку, заскочил в туалет, поплескал воды в лицо и прополоскал рот ополаскивателем. Что-то я совсем расслабился. Хорошо, что меня тренер не видит. Вышел, представился, извинился и спросил, чем могу помочь. — Меня зовут Георгий. И вы, кажется, моя последняя надежда. Лицо Георгия при этом выражало крайне полярные чувства. Ну да. Он нашёл меня полураздетого, спящего на крыльце и явно похмельного. Учитывая, сколько мне лет, ожидать от меня помощи может только крайне отчаявшийся человек. — Для дара возраст не важен. За остальное простите, вчера очень сложный случай был, — попытался успокоить мужика я. Тот кивнул. Я отступил в тень коридора, становясь на пороге. — А теперь встаньте, пожалуйста, на крыльцо, я вас посмотрю. И не агрессируйте, если мои действия покажутся вам странными или угрожающими. Я обещаю, что вреда вам не принесу. Смесь чувств на лице вновь меня удивила. Чувство вины и скепсис. Ну, скепсис понятно, он, здоровый мускулистый мужик, и я, пацан. Да, не чахлый, но тем не менее. А вот вина, кажется, уже по моему профилю. Он стыдится своей агрессии? Интересно... Когда я поднял глаза на взошедшего на крыльцо Георгия, то отшатнулся. За ним стояла огромная багровая Тень. Гнев. Как же можно было отрастить такую срань и не сидеть при этом в тюрьме? Такие люди убивают в приступе гнева... — Вы видите? — спросил мужик мёртвым голосом и дёрнул плечом, когда Тень попыталась положить туда руку. — Да. Вы сидели? — Бог миловал. Всё так плохо? Можете подробнее рассказать? — За вами гнев. Нет, не так. Гнев. ГНЕВ. У вас железная воля, раз вы до сих пор никого не убили в порыве эмоций. Мужик раздул ноздри, сжал кулаки, а Тень вновь попыталась положить на него руки, но он передёрнул плечами в отвращающем жесте. — Это возможно исправить? — Да. Но я бы порекомендовал вам потом обратиться к психотерапевту. И вашему партнёру, если он есть. — Пока есть... — Мужик, — сказал я. Георгий вскинул серо-голубые глаза, отливающие сталью. — Я тебе помогу. Ты, главное, потом чувство вины не отрасти размером с гору. Оно за собой алкоголизм тянет и прочую дрянь. Я знаю. Поэтому и советую тебе мозгоправа. Да и вина не то, что надо для исправления ситуации. Нужны любовь и желание всё исправить. — Спасибо, Игорь. — Да пока не за что, — сказал я. А потом крикнул: — Ложись! Георгий, как хорошо вымуштрованный солдат, рухнул на доски крыльца, а я, выхватив арбалет, выстрелил заметавшейся тени прямо в массивную область груди. А потом и нож метнул в башку. Та отступила, а потом рассыпалась кровавой пылью. Георгий поднял на меня охреневшее лицо. — Всё! — сказал я и сел на пол.