Dominus Tenebris

— Игорь, вам плохо? — раздался надо мной голос. Я открыл глаза и увидел стоящего надо мной Георгия. — Я вот ничего не чувствую, — сказал он задумчиво и явно вслушиваясь в свою внутреннюю Монголию. — Пошёл ты нахуй! — резко сказал я и внимательно проследил за реакцией. Глаза Георгия расширились от удивления. А потом до него дошло. Брови изумлённо поползли вверх, он задышал поверхностно, часто. — Ну? — Раньше бы я вас ударил, а потом бы только сообразил, что бить людей нельзя. Господи, спасибо тебе! — поднял он голову к небу. Ну да, так всегда. Ты тут надрываешься, а они потом благодарят чувака на небе. Георгий сел рядом со мной. Спросил прерывисто: — Слушай, а тебя всегда так? — Как так? — я устал. Очень устал. — Тебе плохо, а клиентам — хорошо. — Это звучит крайне двусмысленно, будто я хастлер, а не проводник. Но по сути ты прав. Бой с Тенью отнимает много энергии. Мне один неслучившийся врач сказал, что это гипогликемия. Но это на уровне физиологии, а тут ещё и другая энергия затронута. Дар, магия, энергетика, хрен знает, как это назвать. Я тут всего месяц работаю вместо умершей тёти. — А… — Прости, можно я не буду тебе свою личную историю рассказывать? — Можно. — Мы сейчас посидим, а потом ты пройдёшь сквозь дом и выйдешь через заднее крыльцо. Это ритуал. Просто сделай это. А потом я попрошу тебя мне с кухни сладкого принести. Там в шкафу над разделочным столом шоколад лежит. Если к нему чаю мне соорудишь — буду благодарен. — Замётано. У меня руки и ноги трясутся. Это нормально? — Нормально. Если можешь встать и пойти, делай. А то чего-то мне совсем плохо. Георгий встал, покачнулся, а потом, сопровождаемый Мраком, пошёл по коридору. Сколько вас здесь прошло за все времена, люди? Сколько Мар здесь рвали своё сердце и своё магическое ядро или что там у нас внутри, что заставляет видеть тонкий мир? Зазвонил телефон. Мама. Хорошо, что трубка валялась на банкетке. Мне нужно было лишь протянуть руку. — Мам, я перезвоню. Всё хорошо, я просто занят. — Хорошо, сыночек. От Бублика привет. Я закатил глаза и сбросил вызов. На крыльцо поднялся Георгий, вышедший из-за дома. Его уже не шатало. И взгляд изменился. Был такой тяжёлый, как наковальня, когда он приехал. А сейчас просто взгляд. — Пронавигируешь меня? — Чайник на плите, чашки над мойкой, кофе и чай там же, где шоколад — в ящике над разделочным столом. Себе тоже сделай, что хочешь. Спасибо. Ты сам как? — Нормально. Не помру, — отмахнулся Георгий. Через пятнадцать минут передо мной оказался рубиновый чёрный чай в большой чашке, поломанный кусочками шоколад в пиале, небольшие бутерброды с сыром и колбасой и порезанный тонкими кружочками огурец. — Красиво! — сказал я и запихнул в рот ломтик шоколада. На втором ломтике мне стало легче. Перестали трястись руки, и пропало ощущение запрокидывания назад. — Я «общепит» заканчивал в своё время, — невнятно сказал жующий рядом Георгий. Я представил себе Георгия на кухне с большим ножом и багровой Тенью за спиной и нервно хмыкнул. Прочитав мою реакцию, Георгий рассмеялся. — Зато на кухне все шёлковые были. Я, вообще, благодаря своей агрессии в жизни многого добился. — Хорошо «читаешь» людей, — заметил я. — Я большой начальник. За опыт платил из собственного кармана, так что да, пришлось научиться предугадывать мотивы, цели, поступки. — Ты почему решил прийти ко мне? — Я жену бил. Ой-ё. Этот здоровый хрен, у которого кулаки размером с дыню… Мне вдруг стало гадко и неприятно даже сидеть рядом. Но я постарался подавить это чувство. Я не судья и не цензор. Да и глагол, употреблённый в прошедшем времени, меня порадовал. — Да, это мерзко. — Читал людей Георгий с полувзгляда. Я подумал, что дело не в богатом жизненном опыте Георгия, а в сложном детстве. Такой эмпатией обычно обладают травмированные дети. — Ты меня прости, что я у тебя на ушах вишу, но мне просто некому это рассказать. Все думают, что у нас всё хорошо. А я, когда меня накрывало, осознавал себя уже над плачущей Ниной… Меня мама в детстве била невыносимо. Руками, ремнём, ногами. Меня и сестру. А когда мы подросли, начала за нами следить. — Зачем? — Я тоже долго понять не мог. Она же как-то в порыве злости призналась. Боялась, что мы спим вместе. — Твою дивизию… — Я так же охренел. Я сестру любил очень. Она младше, а ей от мамы не меньше меня доставалось. Мы жили в одной комнате все, спали в ногах у родителей. И когда мама телевизор вечером смотрела, то нам не разрешала. Я не знаю, почему. Но не разрешала. И чтобы мы не подсматривали, била нас ногами по голове. И Веру однажды об пол головой била, схватив за волосы. Я тогда в первый раз женщину ударил… — Если бы я это прочитал, подумал бы, что выдумки психа. — Жизнь всегда страшнее фантазии, Игорь… — А отец ваш? — Он был добрый и тихий. И готовил вкусно. Знаешь, он был таким домашним. Он скорее был нам мамой, чем мать. Она работала тяжело, в две смены подряд, вроде и старалась, чтобы у нас всё было, но сейчас я понимаю, что была психически нездорова… — Папа вас не защищал? — Он пил. Мама его пилила, проклинала. И он повесился. Я его нашёл, когда мне пятнадцать было. — Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти. Георгий вздохнул и уставился вдаль. Дёрнул уголком губ. — Это меня не оправдывает… Я был с Георгием согласен. Многие из нас проходят в детстве через те или иные травмы. Но мы люди, не животные. С одной стороны, зацикливаемся на плохом, с другой стороны, в состоянии сами остановить цикл. Багровая Тень за Георгием давно росла, ещё с самого детства. Чудо, что он решился с ней распрощаться, а я смог это сделать. Но без его решения я бы был бессилен. — Знаешь, что меня пугало больше всего? — вырвал меня из размышлений Георгий. — Что? — Что я с матерью настолько похож… Ведь она нас била, потому что мы были слабее. Как только я смог дать сдачи, сразу отстала. Я когда понял, что с женой поступаю так же, как мать с нами, меня будто встряхнуло. Я начал решение искать. И вот на тебя вышел. — А как вышел? — Мне тебя психотерапевт посоветовал, к которому я решил обратиться. На мне терапия не работала, и он дал твой адрес. Помню, звонил мне. Пётр, кажется. — А дети? — Что дети? — Детей ты бил? — Нет! Я гневливый, но нет! Понимаешь, это как приступ. Меня что-то раздражало, а потом будто взрыв и на глаза багровое опускается. Прихожу в себя, а у Нины уже синяк и взгляд ненавидящий и испуганный. Георгий видел свою Тень! Это требовало осмысления. — Спасибо тебе, — с чувством сказал он. — За то, что не осуждаешь, что не выгнал брезгливо. Мне нет оправдания, но презрение меня просто уничтожает. — Что делать будешь, когда вернёшься? — Прощения просить. — Простит? — Боюсь, нет. Я вот мать так и не простил. И если Нина не простит — пойму. Но я всё равно просить буду. Георгий встал, отряхнулся и протянул мне руку для рукопожатия. И я её пожал. Человек, который решил вступить в бой с самим собой — это достойно уважения. Машина уже давно уехала, даже пыль от неё осела на дороге, а я всё сидел. Рядом лежал конверт, придавленный пустой чашкой из-под чая. Устал. График приёма, что ли, вывесить? Ну да. Люди ко мне едут неизвестно откуда, а у меня тут часы приёма. В очередной раз посочувствовав Марам и себе, я встал, кряхтя как старый дед, и пошёл в душ. После гигиенических процедур меня окатило чувством вины: скот-то мой не кормлен! Хорошо, что куриные грудки из морозилки быстро оттаяли в горячей воде, хотя пока я их резал, Мрак вынимал из меня душу: крутясь в ногах и утробно завывая, «рассказывал» на кошачьем матерном, как он голоден, ослаб и какой у него хозяин безответственный козёл. Булка избрала другой вид манипуляции: молча сидела в сторонке и печально вздыхала. Её карие влажные глаза смотрели на меня с таким всепрощением, что я чуть не отрезал себе палец, торопясь. Разделив филе на две неравные части и выдав приютившим меня у себя дома господам, я понял, что тоже голоден, и быстро сварил себе макароны. Пока макароны варились, сделал соус из сметаны, майонеза, укропа и чеснока. Щедро заправив макароны соусом, быстро поел на кухне и только решился позвонить маме, как у меня на столе завибрировал лежащий экраном вниз телефон. Звонила мама. — Ма? — Решила навестить тебя в твоих Нижних Сраках! — Выпях! — Да пофигу, сынок, скинь геолокацию. Я отправил геолокацию и заметался по дому, подбирая раскиданные вещи, вычищая камин, роясь в морозилке. В морозилке нашлась упаковка креветок. Обжарю в соевом соусе с чесноком! Быстро, вкусно и незаморочливо. Креветки уже настаивались в соусе, когда за окном припарковалась машина. Хлопнула дверь и задорно залаял щенок. Мама стояла за забором и осматривалась. В руках у неё вертелся Бублик. Я вышел на крыльцо и помахал ей рукой. Мама улыбнулась мне, ссадила Бублика на газон, за калитку, и открыла заднюю дверь машины. Мимо процокала Булочка, а я вдруг вспомнил, как маму накрыло аллергией. — Ма! Ты противоаллергическое приняла? — крикнул я. — Да! Как раз перед въездом в твои Сраки! — Ма! — Ну, Выпи! Но у меня с собой ещё и дексаметазон есть, так что всё будет хорошо, сынок. Помоги, я всё не дотащу. Я прошёл мимо Булочки, которая сосредоточенно обнюхивала Бублика, вертя хвостом. Бублик уже был её крупнее. Но распластался на земле, выставив пузо, показывая свою покорность. Умный ребёнок, заводчик не обманул. Мама выдала мне небольшую, но увесистую коробку, на которой было написано печатными буквами: «Иван Звягинцев». Сама же несла коробку с пирожными, а под мышкой у неё была зажата бутылка вина. — Ты с ночёвкой? — Нет, это тебе. Ты, одиноко сидящий в Выпях над бутылкой вина — как картинка из Инсты: глубокая и гламурная. В твоём собачье-кошачьем царстве я больше пары часов не просижу. Ты кота и собаку специально небось завёл, чтобы я тебе не надоедала! — Мама! — А что? Удобненько. Это не ты меня бросил, а у тебя кот! И всё. И всё! — Мам? Твои таблетки от аллергии без побочных эффектов? — Ты так от меня отвык, что больше не понимаешь мой юмор! — всплеснула руками мама. Пирожные в коробке поехали, и она заматерилась себе под нос. А я хохотнул. Храни Боги предков, которые послали мне мою родительницу! Она потрясающая! На крыльцо вытек Мрак, и мама замерла. А потом обернулась ко мне, в глазах было восхищение. — Ой, Гош, он такой! — Какой? — Шикарный! — Мра! — согласился Мрак. — Но Бубличек всё равно лучше! У тебя тут безопасно на участке? — Что ты имеешь ввиду? — Люков открытых, ям, крапивы нет? — Нет. А что? — Для Бублика безопасно? — Да. — Тогда пусть гуляет. Я его кремом детским с UF фильтрами помазала перед поездкой, так что он не обгорит. Я охренел. Меня мама никакими кремами не мазала в детстве. Поджопник давала утром и вспоминала, что у неё есть сын, только к ужину, да и то потому, что у неё нас было всего двое: я и папа, — трудно не запомнить. С другой стороны, если бы она меня так пасла, как Васечку Миханевского* его мама, то оно и к лучшему, такое распиздяйство. Причём мамаша Васечку опекала не от большой любви, а потому что просто была токсичной и любила всё контролировать. Давно я ему не звонил, надо будет набрать, узнать как дела, и вообще. Он как своего этого козла, Шапошникова, похоронил, так уже который год будто погас… Только музыка его и держит. Может, вообще его к себе пригласить, посмотреть на него на пороге. Вдруг за ним Тень стоит? — Гош? — вырвала меня мама из воспоминаний. — М? — Ты креветки приготовил? — Ага! — Всё же мне повезло с тобой! — Слушай, это звучит так, будто ты периодически мучаешься сомнениями! — возмутился я. — Ты меня ещё с Бубликом сравни! — А чего тут сравнивать? Бублик вне конкуренции! Если бы я не держал в руках коробку, я бы не удержался от того, чтобы луснуть маму по заднице! Я, блин, сын, а не собака! Подняв возмущённый взгляд, я понял, что мама как была троллем, так и осталась. Она смотрела на меня с любопытством. — Проникся? — Ага. — Хватит лелеять детские комплексы! Показывай матери, где тут у тебя туалет, я счас тебе на половичок налью! А потом, когда мать облегчится, дом покажешь. У меня мелькнула мысль посмотреть на маму на предмет Тени, но стало не по себе. Нет, не сейчас. Я пока морально не готов. Поэтому я пригласил её в дом, показал где туалет, а сам пошёл перемешать креветки.