Принц Х Царевич - 3

Кириамэ слышал, как следом из комнаты выбежал Пересвет. Его топот, его голос, он звал, уговаривал… Но принц не обернулся, наоборот — прибавил шагу. Видеть сейчас его расстроенное лицо, его непонимающий взгляд… Нет, это пытка. И тот смирился, пошел следом, не пытаясь приблизиться или обогнать. У принца страшно разболелась голова. Виски буквально сжимало обручем. Простуда? Невозможно, после короткого купания в ледяной воде он не мог так быстро почувствовать недомогание. Тем более никогда в жизни простуда не начиналась с назойливого звона в ушах. Тут было что-то другое… Колдовство? — Ты слышишь этот звон? — внезапно остановился Ёж. Спросил, не оборачиваясь к едва не налетевшему на него царевичу. — Нет, — помедлив, откликнулся тот. — А ты что, слышишь? На что это похоже? — На противное дребезжание перетянутых струн. — Нет, я ничего такого не слышу. Может, это чары? — Черт его знает… Нужно найти источник этих звуков. — Угу, — согласился Пересвет. Внимательно поглядел на спутника: злой и решительный. Вроде дрожь ушла, но морщится, украдкой потирает виски. Простуда или колдовство? В несчастливый они замок заявились, хорошо бы отсюда поскорее выбраться… Осмотр первого этажа практически ничем не помог, равно как и второго. Ничего — кроме спящих в разнообразных позах людей. Слуги, лакеи и горничные, придворные чародеи преклонных лет, с бородами и в характерных мантиях, несколько фрейлин, няньки постарше и юные компаньонки. Все они были под властью беспробудных чар: кто-то успел дойти до кровати или софы, но не успел лечь, рухнул рядом, сморенный внезапным заклятием. Кто-то развалился в креслах или на стульях, кто-то калачиком на полу свернулся, в компании с декоративными собачками. Не поддавались колдовству только пауки — трудолюбиво развешивали везде белые путы, ловя также не дремлющую моль, активно прогрызавшую меховые оторочки прямо на владельцах нарядов. На третьем этаже они обнаружили богато убранную светёлку. На мягкой козетке под витражным окном лежала, откинув безвольную руку, красивая худенькая девушка лет двадцати на вид. Золотые волосы, перевитые жемчужными нитями, картинно рассыпались по оборчатым подушкам. Девушка, в отличие от прочих обитателей замка, почивала красиво и с достоинством, с благородством на строгом личике. — Хм, это не ее ли портрет висит в главном парадном зале? — сложил руки на груди принц, всмотрелся с подозрением. — Королевна? — догадался Пересвет, прикрыв сладкий зевок ладонью. От хождений по сонному замку у него самого уже глаза слипаться начали. Так и хотелось лечь, ну или хотя бы сесть, и подремать часик. Но нельзя! — Ваше величество! Агилольфанна? — позвал Кириамэ. Легонько потормошил за плечо. — И как нам ее будить? Кстати, неужели ты до сих пор не слышишь этот жуткий звон? Когда мы сюда поднялись, он стал еще громче. — Неа, не слышу, — сказал Пересвет. — Я читал легенды, что в зачарованных замках заколдованных принцесс надо будить поцелуями. Будто бы только поцелуй молодого смелого рыцаря способен развеять волшебство. — Валяй, — разрешил принц. Пересвет вытаращился на него, забыв о сонливости: — Ты… серьезно? — А что еще делать? — огрызнулся Ёж. — Я ее целовать не хочу. А ты попробуй, попытка не пытка. — Нет, ну а как? — мямлил царевич, переминаясь с ноги на ногу. Неужели он вправду это предлагает? Или Пересвет, как дурак, поведётся на шутку — и за глупость получит по морде? С него станется ведь! Кириамэ, фыркнув, отвернулся. Помахал рукой небрежно: мол, пошевеливайся! Пересвет сглотнул, облизнулся. Делать нечего. Попробовать-то всё равно стоит… Он наклонился к королевне и не видел, каким взглядом одарил его, полуобернувшись, принц. Царевич закрыл глаза — и прижался губами к губам спящей: губы оказались сухие и прохладные. Пересвет постоял в согбенной позе, пошевелил ртом. Странно, как это ее вообще целовать-то нужно?.. Черт, точно! Раньше он только и целовался, что с Ёжиком, а больше и ни с кем не пробовал! А тому лишь возможность дай — мигом самоуправствовать начинает: знай себе стой и наслаждайся, самому делать ничего не надо... Пересвет понял, что и не знает толком, как девчонок-то целовать. Тем более таких, холодных. Он оторвался, всмотрелся внимательно в безмятежное личико. — Насладился? — колко спросил принц. — Слушай, а она вообще живая? — с сомнением уточнил царевич. Кириамэ проверил — подошел, приложил ухо к груди. Констатировал: — Сердце стучит, хотя и медленно. Дыхание тоже есть. Не мертвечину лобызал, не бойся. У Пересвета от таких заверений на загривке волоски приподнялись, неприятно. Без сил опустился на ковер на полу, оперся спиной на козетку. — Надо идти дальше, — сказал беспощадный принц. — Если звон усилился, значит, мы приблизились к его источнику. И кажется мне, что этот звон неспроста, он и есть причина проблемы… Ты меня слышишь? Пересвет не кивнул: он уронил голову на грудь. Кириамэ чертыхнулся сквозь зубы. Взял его за подбородок, поглядел в лицо. Царевич спал мирным сном. И даже от звонкой пощечины не очнулся. Щека покраснела, удар отозвался в ладони. Принц горько усмехнулся, опустил руку. Слишком сильно, размахнулся от души. От сердца. Впрочем, поделом ему, глупому. В сказки верит, незнакомых зачарованных красавиц целовать лезет… Вздохнув, Кириамэ оставил царевича с королевной и отправился на поиски источника назойливого звона. Искать пришлось довольно долго. У самого ноги заплетаться начали, едва обуявшую зевоту давил. Но вышел-таки к цели. Звенела лютня. Вернее, не звенела, а дребезжала из последних своих колдовских сил. Висела под потолком в мастерской, устроенной на самой вершине самой высокой башни замка — и устало покачивалась в такт дребезжанию. Лютня не была подвешена к балке, как сохнущие рядом скрипки или флейты. Она парила сама по себе, согласно заклинанию. — Вот кто мне всю голову прозвенел, — зло зашипел принц, обнажая клинок. Лютня, завидев гостя, — да еще не спящего, удивительное дело! — подхватилась и заиграла громче. Надсадно загудело в пустом деревянном брюхе инструмента, но мелодичности нисколько не прибавилось. Кириамэ похлопал по спине старика-ремесленника, который спал сидя, уронив голову на рабочий стол. Однако тот, понятное дело, не проснулся. Принц зловеще усмехнулся — ну и ладно, никто не станет мешать расправе! Лютня уворачивалась от клинка с быстротой гуся, не спешащего попасть в суп. Она подпрыгивала вверх, до крыши, пряталась за балками с прочими инструментами, пыталась схорониться под столом и в ящиках со стамесками. Она звенела, бухала корпусом и гудела, вызывая жуткую мигрень. Но принц не отступал. Смахивал пот со лба — и с матерным выкриком подскакивал в новом страшном выпаде. И всё-таки настиг своевольную лютню. Кончик катаны дотянулся до грифа. Струны с жалобным треньком полопались. Лютня лишилась своего колдовства — и упала с потолка в руки победителя. Кириамэ с облегчением выдохнул. Звон, донимавший уже столько времени, от которого голова раскалывалась — наконец-то исчез. Наступила благословенная тишина… Принц не успел насладиться молчанием. Ремесленник на своем стуле заворочался, попытался поднять голову от столешницы. На вид это был безобидный старик, с паутиной в седых усах, в съехавших на одно ухо маленьких кругленьких очках. Однако Кириамэ не был уверен, что очнувшись, ремесленник не окажется колдуном, который не захочет извинять беспорядок, учиненный непрошенным гостем. Поэтому Ёж счел за лучшее ретироваться без разговоров и попыток оказать помощь, пусть это и не выглядело благородным поступком. — Очнись, мой спящий красавец! Просыпайся по доброй воле, иначе мне придется будить тебя поцелуем. Если сейчас же не откроешь глаза — я начну, и пеняй на себя! Пересвет сквозь сон слышал голос принца. Или он ему снился? Царевич с трудом разлепил тяжелые веки. Наверное, это сон. Ёж не стал бы его предупреждать, а без спроса воспользовался бы удобным моментом… Точно, сон. Его лицо так близко, глаза искрятся смешинками. Губы улыбаются, маняще приоткрыты. Так близко, так искушающее близко… Что ж, если это сон — то почему бы нет? Пересвет прислушался к себе и не ощутил особого протеста. Было даже интересно — что же случится, если он поддастся? Как отреагирует его муж? Изумится? Как распахнутся его сияющие глаза? Это сон, и ничего страшного не произойдет, если Пересвет ответит на уговоры… Кириамэ озадаченно смотрел на медленно выходящего из дурманного сна царевича. Тот не шарахнулся, как бывало спросонья, наоборот потянулся к нему, губы облизнул. Взгляд с поволокой, пьяный… Пересвет сморгнул туманную пелену, уставился на кончик носа супруга. Принц почему-то, против ожидания, не спешил кидаться с поцелуями. Ноздри чуть подрагивали, как у взволнованного кролика. — Ты не Ёж, ты зайка… — пробормотал с хрипловатым смешком царевич. Но Кириамэ не услышал — дернулся в сторону от мужа, чихнул, только волосы резко встряхнулись. — Чего ты сказал? — переспросил принц. Подняв голову, откинул пряди разметавшегося хвоста. — Ты… ты разобрался? С… со звоном, да? Вместо ответа на бормотание, принц положил перед супругом лютню с порванными струнами. — Колдовская штучка, — хмыкнул Ёж. — Заставила за собой погоняться, исчадие чародейства. — А… если чары сняты, — попытался сообразить Пересвет. — То почему же она не просыпается? Он кивнул на королевну. Кириамэ нахмурился. Подошел, положил ладонь под девичью грудь, пытаясь отыскать, ощутить биение сердца. — По сравнению с тобой, она провела под властью колдовства гораздо больше времени. Наверное, и чтобы придти в себя, ей понадобится… Кссо! У нее сердце остановилось! Ёж сбросил с плеч плащ и, отпихнув Пересвета в сторону, чтобы тоже не мешался, кинулся к стремительно зеленеющей девушке. Даже на козетку залез, оказавшись практически верхом на красавице. Еще раз приложил ухо к груди — сердце точно не билось. Тогда он принялся с силой надавливать, резко толкать скрещенными ладонями слева под ребрами, под беспомощно колыхающимся бюстом принцессы. Несколько раз толкнет — и к губам ее припадает, раздувая щеки, пытается вдохнуть в неподвижное тело жизнь. — Похоже, колдовство развеялось — и она не смогла справиться с потрясением… — проговорил принц. От резких толчков и дыхания рот в рот, запыхался сам. Волосы по плечам разметались, воротник расстегнуть пришлось… — Ну давай, давай! — уговаривал Ёж королевну. — Дыши сама! Думаешь, мне приятно тебя целовать?.. Он снова прислушался — выдохнул с облегчением: сердце начало биться. Королевна тихонько закашлялась, грудь взволнованно заходила, тревожа кружева сорочки, глубокий вырез которой сбился на одно плечико, обнажив молочной белизны девичью плоть. — Очнись уже! Хватит дрыхнуть! Всех женихов упустишь! — Ёж поторопил ее, не больно, но ощутимо похлопав по щекам. Королевна от такого к себе отношения протестующее замотала головой, сморщившись — и вскинулась, жадно глотая воздух. Отдышавшись пару секунд — ошарашено уставилась на нихонца, чьи колени сжимали ее бедра: — Крёстная фея, ты чего дерешься?! — прошептала, а глаза свести в одну точку сразу не получилось. — Кхе! Кхе… Простите, что-то горло пересохло… Но вы, простите, не крёстная фея? Вы, простите, кто?! Она пугливо забарахталась: в неглиже — наедине с двумя совершенно незнакомыми молодыми людьми! Какое ужасное пробуждение и неподобающее положение! Кириамэ слез с козетки, поднял свой плащ, взял лютню. Приблизил инструмент к глазам растерянной правительницы замка: — Это ваше творение? Девушка поглядела, закивала. Потом передумала, поспешно замотала головой: — Моё… То есть, нет — моего лучшего мастера! А что случилось? Взгляд ее, становящийся всё более осмысленным, всё более уверенным и цепким, без интереса скользнул по принцу — и остановился на Пересвете. — Ой, — смущенно сложила руки перед лицом королевна. — А вы мне снились! Господин рыцарь, мне правда снилось, что вы меня целовали! Очень нежно и трепетно, не то что некоторые… — она кинула осуждающий взгляд на ухмыльнувшегося принца. — Можете мне не верить, но я не придумываю! Кириамэ очень не нравилось, какими глазами она уставилась на царевича. На его царевича. Но ничего не поделаешь — элементарная вежливость требовала улыбаться и быть приветливым гостем. Он очень вежливо напомнил королевне о том, что она в замке вообще-то не одна попалась в сети колдовства. И так же как с нею, с прочими жертвами чар может случиться остановка сердца или другие неприятности. На что королевна легкомысленно отмахнулась. Но всё-таки, с трудом оторвавшись от игры в гляделки с заметно покрасневшим Пересветом, соизволила позаботиться о подданных. Накинув на плечи пеньюарчик, спустилась из светелки в общие залы. Встала в торжественную позу, хлопнула в ладоши и выкрикнула какое-то заклинание. Заклинание сработало на удивление моментально — двери зала распахнулись: торопливо подковыляв с одышкою, перед государыней бухнулся на колени уже знакомый принцу ремесленник. Завыл, виновато колотя себя в грудь кулаком: — Меа кульпа! Меа кульпа!.. [прим: моя вина (лат.)] — Чего? — спросил тихонько Пересвет. — Извиняется, — тихонько ответил Кириамэ. Оказалось, замок пострадал по досадной случайности, по недосмотру. Мастер по изготовлению волшебных музыкальных инструментов выполнял срочный заказ. И до того торопился со срочностью, что две недели трудился без отдыха, не позволяя себе ни сна, ни передышки. А делал он как раз волшебную лютню, игра которой по приказу владельца могла усыпить кого угодно, на сколь угодно долгое время. Когда работа была закончена, мастер, понятное дело, должен был опробовать инструмент в действии — не долго сомневаясь, приказал лютне играть. Как и ожидалось, замок благополучно погрузился в волшебный сон. Мастер был доволен своей работой. Однако он сам был слишком уставшим от многодневного труда. Он хотел всего лишь послушать свой инструмент лишние полчасика, насладиться чарующими звуками — прежде чем придется отослать этот шедевр волшебства заказчику. Но заслушавшись, сам незаметно для себя заснул. А заснув — не смог уже проснуться, окутанный чарами собственного производства. — Ах, не вините себя! — легкомысленно рассмеялась королевна. — Зато мы все прекрасно выспались! Зал постепенно наполнялся помятыми заспанными людьми. Все неуверенно переглядывались, пытались сообразить, сколько прошло времени и что они успели пропустить. Королевна немедленно принялась раздавать приказы: нужно было так много сделать! Убрать паутину, прибраться в трапезной зале, приготовить праздничный ужин, а для этого проехаться по деревням, запастись свежим провиантом и заодно собрать налоги с заскучавшего народа. Денег для восстановления замка потребуется очень много!.. Кириамэ уточнил, не для Мейнхарда ли изготовлялась эта лютня? И его догадка оказалась верна. — Но с порванными струнами она не будет работать! — с напускным огорчением надула губки королевна. Стрельнула глазками в сторону царевича. Но тот, заслышав в смежной каминной подозрительный шум, негромко извинился и сбежал выручать от недоумевающих служанок успевший подсушиться кафтан принца. — Может ли мастер натянуть новые струны? — обратился Кириамэ непосредственно к творцу. — Да-да! Разумеется! — закивал тот заискивающе. — Вы милосердно обошлись с моей малюткой. Обычно мои инструменты разбивают о стену в щепки, пытаясь остановить волшебство… — Вам потребуется на это время? — кивнула ему Агилольфанна. Кивка оказалось мало, мастер непонимающе переминался с ноги на ногу. Пришлось подмигнуть. — Ах, да-да! Часик или два!.. — Или, точнее, день или два? — подсказала королевна вкрадчивым голосом. — Верно… Вы как всегда правы, ваше величество… — пролепетал сбитый с толку мастер. — Можно обновить заклятье, хотя это вряд ли обязательно… Но для надежности… — Отлично! — воскликнула королевна. Отыскала цепким взглядом вернувшегося смущенного царевича. — А пока что, мои прекрасные спасители, вы останетесь у меня в гостях и разделите с нами праздничный пир! — С великим удовольствием, — вежливо поклонился принц. — Однако Мейнхард умолял нас как можно быстрее вернуться. Он и без того прождал слишком долго, вам не кажется? Нельзя ли просто перетянуть струны? И мы отправимся в обратный путь без промедления. Заслышав это, королевна капризно надулась. Впрочем, по вине выполняющей стороны заказ сорвался на безбожно неприличный срок… И если эти милые молодые рыцари столь великодушны, что собираются взять на себя доставку бесплатно и безвозмездно… Прикинув в уме, Агилольфанна сдалась. Крикнув казначея, повела мастера и своих спасителей в сокровищницу, где хранились необходимые для ремонта золотые струны. В сокровищнице, за семью замками, за дюжиной крепких дверей, в глубоком подвале… Сокровищ, равно как и денег или любого другого золота, не обнаружилось. — Это… — пискнула Агилольфанна потрясённо. — Это что же? Это как же? Нас ограбили?.. — Нет, ваше величество! — выдохнул с непередаваемым облегчением казначей, подобрав с пустого сундука записку. — Это не воры. Это, слава создателю, ваша подружка подсуетилась! — Аврора-Катерина? — узнала подпись королевна. В растерянности принялась торопливо читать: — «Дорогуша, я приехала в гости, как обещала, а вы все спите! Я тебя будила да не добудилась. Замок был открыт нараспашку, а папа говорит, что лихих разбойников в наших местах развелось нерезаных. Поэтому казну вашу я забрала на хранение к нам, не волнуйся. А мост у ворот мои слуги поднимут и запрут. Спите спокойно! Сладких снов! Как проснёшься — приезжай в гости. Твоя соседка, принцесса Кэт»… Ох, мне нужно выпить… Кто-нибудь, прикажите на кухне, чтобы поторапливались с ужином… Не надо роскошеств, десяток гусей зажарить, пару фазанов запечь, чисто для красоты, и ладно… Какой уж тут пир, если в сокровищнице одно эхо гуляет?! Королевне стало дурно, и по ее просьбе, Пересвету пришлось вынести ее на руках. Кириамэ и Агилольфанна так и не прониклись дружеской симпатией за весь вечер. Принц настоятельно требовал написать сопроводительное письмо, чтобы они могли немедленно отправиться к королю Хельмут-Альберту, дочь которого «предусмотрительно» увезла казну вместе с запасом волшебных золотых струн. На что королевна упрямо лепетала, что у нее дрожат пальцы от потрясения, письму с некрасивыми каракулями никто не поверит, даже несмотря на все печати казначея. Раньше утра она никак не сможет с собою справиться и взяться за перо! Пришлось остаться на ужин, а потом еще и заночевать. За столом разговаривала в основном сама ее величество. С интересом, горячо расспрашивала Пересвета о новостях мировой политики. О том, что произошло на свете за время, пока она спала. Но, не имея терпения дослушать его скучные объяснения, перебивала, весело перескакивала от конфликта Кадая и Тридевятого царства на проблемы завоевательных интересов Шеморского ханства, угрожавших ее собственному королевству и ее ближайшим соседям, а затем — на виды Мейнхарда на прибыль горных разработок в условиях повышенной опасности. Пересвет тушевался ее прыти, сбивался, но пытался не теряться, продолжал речь о политике и экономике. Иначе о чем еще должно беседовать дипломатическому посланнику с главой дружеского государства? Не о любви же! Хотя, похоже, королевна только этого и добивалась, упрямо уводя его на разговор о династических браках. Царевич отвечал разумно, взвешивал слова и косился на безмятежно улыбчивого спутника. Принц поддакивал, изредка вставлял умное замечание и всем своим видом поощрял друга продолжать беседу. От его доброжелательности у Пересвета мурашки под кафтаном бегали, но что поделать. Принц тоже не остался без женского внимания. Прознав о героическом купании в ледяном потоке и о возможной простуде, две молоденькие фрейлины Агилольфанны буквально взялись придушить его своей гостеприимной заботой. Но то, что Пересвету пытка — для него легкая игра. И не такие настойчивые атаки приходилось, бывало, отражать. Девчушки милые, добросердечные. Им ведь тоже скучно в замке с одними стариками-колдунами сидеть, без достойного мужского общества. Чем-то даже напомнили ему хохотушек Марью с Марфой… А вот Пересвету они обе явно по вкусу пришлись. Кириамэ не мог сдержать улыбку, видя, как мрачно его муж косится на липнущих с обеих сторон барышень. Ну, хоть какое-то развлечение за потерянный вечер… Агилольфанна, по всему видно, прекрасно выспалась за потерянные полгода. И очень удивилась, когда Пересвет намекнул, что вообще-то время позднее и ему с принцем неплохо бы отдохнуть, ведь утром предстоит отправиться в соседнее королевство. Королевна спохватилась, заизвинялась — приказала своим фрейлинам определить гостям самые лучшие комнаты. Пересвет язык прикусил, а ведь чуть не ляпнул, что и одной спальни им вполне бы хватило. Но на душе немножко спокойней стало, когда любезные барышни отвели обоих в одно крыло дворца. А когда обнаружилось, что комнаты оказались соседними по мрачному длинному коридору, то и спать сразу страшным образом захотелось. Зевая, царевич поблагодарил услужливых фрейлин и закрыл за собой дверь. Кириамэ не выглядел огорченным, напротив, спокойно пожелал другу доброй ночи и отправился с хихикающими девушками дальше. Пересвет, прислонившись спиной к двери, слышал, как в гулком холодном коридоре, который украшали только гобелены на голых стенах, отчетливо разносятся их голоса. Говорили негромко, а эхо старалось. Попрощались… Обменялись комплиментами… Опять попрощались… Да сколько же можно прощаться-то?! ...Что? Чмокнули в обе щеки — и ушли? Наконец-то! Дверь закрылась. Пересвет выждал минутку — и выскользнул в коридор. Черт, он же не видел, которая дверь-то!.. Но Кириамэ сам открыл. — Ты? — одновременно удивились друг на друга, едва не столкнувшись. — Я… — протянул Пересвет. — Я просто подумал, что письмо для Хельмут-Альберта мы могли бы попросить и у казначея. Думаю, его подписи и печати хватит, чтобы король поверил и отдал нам струны для этой… лютни. — Можно попробовать, — пожал плечами принц. Кивнул. — Это всё? — Ну да, — сказал царевич. — Тогда спокойной ночи, — улыбнулся Ёж. — Я разбужу тебя пораньше. — Хай… То есть, ладно. — Пересвету еще что-то нужно было сказать. Но он не мог сообразить. — На-ни? — спросил Кириамэ. Насмешливым и в то же время ласкающим взглядом взирал на мнущегося супруга, терпеливо ожидая, пока тот найдет слова. — Как? Как тебе удалось ее спасти? — спросил Пересвет. — Ну, — сказал Кириамэ. — Если всю жизнь прожил во дворце с полусотней женщин разных возрастов и с дюжиной лекарей и аптекарей, которые круглый день потакают их жалобам на скверное здоровье, то… То многому можно научиться, просто наблюдая. — Так, да? — Угу, — кивнул принц, не разжимая губ в лукавой улыбке. Пересвет тоже кивнул, на прощание. Отошел на пару шагов. Вернулся: — С полусотней? Это ты вместе со служанками посчитал? — Нет, — сказал Ёж. — Только императрицу, наложниц отца и брата, кузин, незамужних тёток, фрейлин первой свиты, нянек, кормилиц, гадалок, жриц, певиц, учительниц танца и музыки… Служанки и фрейлины младшей свиты живут отдельно. — Понятно. — Царевич не спешил уходить. Вздохнул, решился всё-таки: — Ты… Если хочешь, мы могли бы… — Нет. Нас могут неправильно понять. — Но ты же простужен… и… — Я в порядке, не волнуйся. Просто немного болит голова после этой жуткой лютни. Возвращайся к себе и ложись, хорошо? — Да. Хорошо. Пересвет ушел. Как так? Он почти что переступил через себя, через свою гордость, предложил снова провести ночь вместе, беспокоился о его простуде — и что получил в ответ? Насмешливую улыбку? Его осмеяли и практически пинком выставили за дверь? Ну, моральным пинком… Хотя от этого не легче. Пересвет рухнул в постель. А что он собственно переживает? Он же давно хотел хорошо выспаться, в одиночестве и в тишине. Вот и выспится. Хм. Где же еще выспаться, как не в замке спящей красавицы?.. Перина превосходная, просто облако — по сравнению с постелями в постоялых дворах, где приходилось ночевать весь этот месяц, или даже под открытым небом, на земле… Кровать огромная, широченная. Нужно спать и радоваться, что никто не мешает. Царевич не успел раздеться. В дверь тихонько постучались. — Ну что, в одиночестве спать холодно? Хочешь всё-таки ко мне под бочок? — крикнул Пересвет. Ляпнул — и понял, что зря. Вдруг за дверью не Ёж? А если Ёж — того хуже! Рассвирепеет, привяжет к кровати простынями — и будет прав! Однако за дверью был не он. — Ты ждал меня? — с надеждой в томном взоре уточнила Агилольфанна Вельф, входя в спальню гостя. Гость опешил, язык проглотив. Как на призрака, взирал на королевну: вплыла белой павой, в одной руке свеча в серебряном подсвечнике, другой ладошкой застенчиво грудь тяжко вздымающуюся прикрывает. Волосы распущены золотой фатой. Одета в ночной наряд в эллинском духе: поясок под грудью, ниже — свободные полупрозрачные драпировки, выше — нескромный вырез и мерцающий бисер сплошь по лифу. И крошечные рукавчики фонариком. — Ваше величество, зачем… — сумел-таки наконец выговорить царевич. — Зачем я спрашиваю? — Королевна, покачивая бедрами, подошла к кровати, перед которой он стоял. Поставила свечу на столик. Положила ладошки ему на грудь. И властно пихнула, так что Пересвет рухнул назад, беспомощно распластавшись. Чтобы закрепить позицию победительницы, Агилольфанна сноровисто забралась на него сверху, уселась на живот, крепко зажав бока округлыми аппетитными коленками. — Зачем вы пришли? — жалобно выдохнул царевич. — Как это — зачем? — удивилась королевна. — Хочу отблагодарить моего спасителя! Она наклонилась вперед, уперевшись руками в его плечи, прижав к постели, чтобы не рыпался. И потянулась поцеловать. Но Пересвет порывисто отвернулся, и губы ее, приторно пахнущие розовым маслом алой помады, мазнули по виску. — Не я вас спас, — просипел, дрожа голосом и телом, царевич. — Да, твой друг хорош во всех смыслах, — прошептала на ухо королевна. Прошлась язычком по ушной раковине, вызвав поскуливание и слабое дерганье ногами. — Но ты мне понравился больше. Ты нежный… — Она куснула мочку уха. — Ты невинный… — Осторожно коснулась трепетных ресниц губами. — У тебя кудри, как у ангела, и глаза, как у щенка. Ты полностью в моём вкусе. А его я побаиваюсь, честно скажу. Слишком он непрост. — А я, значит, прост? — обиделся Пересвет. Соблазнительница елозила на нем, оглаживала ладонями грудь и ребра, медленно зацеловывала шею и ключицы. И попутно раздевала, избавляя от кафтана, от рубашки, подбираясь к ремню на штанах. — Погодите! Не надо!! — Почему? — искренне удивилась она. — У тебя есть невеста? — Н-нет… — отвел глаза царевич. — Агилольфанна… Ваше величество… — Ах, брось! Зови меня Фанни! Ведь мы здесь одни, — вкрадчиво прошептала королевна. — Фанни… — послушно повторил Пересвет. Ее шаловливые ручки ловко расстегнули пояс на штанах, он вскрикнул: — Нет! Прошу вас! — Что не так? — изумилась Фанни, совершенно не понимая его упрямства. — Я… — тяжело дышал царевич. — Я не могу принять от вас такую благодарность. — Успокойся! Я не потребую утром взять меня в жены, не волнуйся. Просто прими это. Таково моё гостеприимство! Пересвета передернуло. Гостеприимство? Значит, она со всеми мимо проезжающими рыцарями так? Вернее — с теми, которые в ее вкусе? Царевич забарахтался с рвением монашки в лапах чёрта. Однако раззадоренная его сопротивлением королевна держалась, как амазонка на спине ошалевшего быка: — Ты что, девственник? — рассмеялась она в голос. — Ты меня боишься? — Нет! — пропыхтел царевич. Чуть не ляпнул: «не вас», да вовремя прикусил язык. — Просто не хочу! — Меня? Не хочешь? — обидчиво протянула Фанни. — Удивительно, мне никогда не отказывали. Хотя, постой… Не хочешь или не можешь? — Не могу! — выпалил царевич. — И не хочу! Королевна казалась озадаченной. — А выглядишь здоровым… — произнесла она в сомнении. — Но это не беда! У меня есть безотказное, просто волшебное средство! Она ласково, но твердо заставила царевича угомониться, улечься обратно. Он дышал, как загнанный зверь, но подчинился. С уверенной, многообещающей улыбкой она запустила тонкие пальчики в глубокий вырез декольте и нашарила там маленький флакончик — на несколько капель жидкости, вероятно очень дорогой. — Что это? — напрягся Пересвет. — Не отрава, не пугайся, — заливисто рассмеялась соблазнительница. — Это любовное зелье. — Приворотное? — уточнил он. Сглотнул, хмуро уставился на поблескивающий пузырек из хрусталя. — И приворотное, и отворотное — два в одном флаконе! — веселилась Фанни. — Тебе как раз пригодится! Смотри, если смешать с вином — эликсир разгорячит дремлющую страсть. Если в воду добавить — остудит кровь, как отворотное. — А если с молоком принять, сработает как рвотное? — мрачно пошутил царевич. Королевна расхохоталась, упала ему на грудь. Своей грудью брякнулась на него, обвила ногами, как змея. Гибким телом извивалась тихонько, ласкаясь. Флакончиком перед глазами помахала: — Нет, чую, не надобны тебе микстуры! — заулыбалась, бровями поиграла с намёком. Пальчиками по разгоряченному лбу провела, глаза чуть прикрыла, словно прислушиваясь к неведомой музыке: — Раскрыла я твой секрет. Погоди, сейчас сам мне отдашься! Ох, жарко стонать у меня будешь!.. Она поднялась, уселась снова верхом. Губку прикусила многообещающе, а на пальчике колечко провернула. И волшебное колечко то оказалось: вмиг волосы золотые потемнели до черноты! Локоны в гладкий поток расправились. Кожа из персиковой побелела в снег, попа в размерах уменьшилась, грудь тоже стала маленькой, как два яблочка, а не две дыньки. А глаза… Глаза засинели! И уголки век чуть вверх приподнялись, по-восточному. — Так я тебе больше нравлюсь? — ехидно спросила королевна, придерживая рукой лиф, ставший слишком просторным и норовивший сползти на талию. Пересвет поморгал. Брови жалобно сошлись в скорбную морщинку. Да что ж это такое… Откуда она проведала? Сердце в груди зачастило, сумасшедшее. Ах, прости, Ёж, ты сам во всём виноват… Сам довёл до такого безумия… Царевич не мог противиться. Наваждение захлестнуло с головой. Он не смел и руку протянуть к обретшему горячую плоть видению. Он смотрел на искусительницу такими глазами, что она сама смутилась. Но не торопилась приступать к совращению — наслаждалась! Прежние рыцари только и твердили об идеале «прекрасной девы», а вот так смотреть на нее, как на сошедшую с небес богиню — только этот мальчишка… — Пересвет, я забыл спросить… Можно? Коротко, чисто из вежливости постучав, в комнату вошел принц. Узрев его, Пересвет собственное заполошное сердце проглотил. Тело на миг окаменело, как чужое. И язык не свой сделался — ни выгнать, ни предупредить! — Ты еще не спишь? Я не разбудил? — спросил Ёширо, подойдя к кровати. Тяжелый бархатный балдахин, венчавший кровать, был наполовину распущен. Принц видел только царевича, валявшегося на разметанной постели. Сидевшая на ногах королевна оказалась скрыта от глаз занавеской. — Нет!! — пискнул не своим голосом царевич. — Что — нет? — переспросил принц своим обычным, мурлычущим тоном. Приблизился еще на шаг. И замер. Из-за занавески королевна на него выглянула, кивнула: — Доброй ночи! Кириамэ перевел взгляд на Пересвета. Царевич сумасшедше распахнутые глаза не отвел, хоть побледнел белее простыней. Сквозь землю бы провалиться. Или хоть бы под кровать спрятаться! От такой-то понимающей, всепрощающей улыбки. Неправильно истолковав его долгий взгляд, Агилольфанна капризно повела плечиком: — Прости! Хоть это ты меня спас, но он целуется лучше! От звука ее голоса парни оба разом словно очнулись: — Ёж, тут всё не так! — заорал Пересвет, попытавшись вскочить, да королевна мешала. — Прости, — чуть слышно произнес принц. Кивнул королевне, справился с голосом, произнес громче, совершенно ровно: — Прошу прощения, что помешал! Спокойной ночи. Извините, мне очень жаль. Развернулся и вышел, тихо затворив за собой дверь. Пересвет без сил рухнул. Застонал сквозь зубы, кулаком по перине беспомощно плюхнул. — Он, кажется, рассердился, — хихикнула Фанни. Поглядела на царевича, на котором лица не было, внимательнее: — Что такое? Ты расстроился, что его это так задело? Это не твоя вина! Я сама тебя выбрала, он поймет! — Не в этом дело, — с мукой в голосе откликнулся царевич. Ладонями лицо закрыл, зарычал придушенно. — А в чем? — удивилась королевна. Подумала еще чуток, сопоставила. Изумилась в восторге: — Он не меня взревновал! Он тебя!! Вы с ним любовники?! Правда что ли?! — Нет!! — рявкнул Пересвет, за талию ее взял, приподнял, с себя стащил наконец. А на ресницах чуть ли не слезы блестят: это ж надо так вляпаться! — Всё гораздо хуже! — Как, еще хуже?! — восхитилась Фанни, села рядышком на коленках. — Что может быть хуже оскорбленного любовника?! И в глаза уставилась, ответа ожидая. — Мы не любовники! — Пересвет впал в отчаянье, не понимая, как теперь ей всё объяснять, ведь она сейчас вообразит черт знает что. — Мы женаты!! — Какой… — выдохнула Фанни. — Какой сюрприз… В таком случае мне нужно его догнать, извиниться, да? И прикинула в уме: как же нужно извиняться в таких ситуациях? Очень сложное положение!.. И неплохо бы таким образом попросить прощения, чтобы еще и сюда бы его привести, и помирить бы их… А с двумя она никогда в жизни не пробовала! Это было бы просто чудесно!! Агилольфанна закатила глаза к небесам, только представив подобную возможность, закусила губку в предвкушении. Они такие разные, совершенно непохожие, как лёд и огонь!.. И она между ними — как вода… Полностью расплавленная, горячая, влажная стихия… — Нет, — прервал ее грёзы Пересвет убитым голосом. — Боюсь, он сам снова будет извиняться. И так будет еще хуже. Королевна тяжко вздохнула. Так жестоко: вдохновить и сразу же разочаровать! Впрочем, царевич прав. Его принц не похож на тех, кто согласится делить своих возлюбленных с посторонними. — А ты-то сам как? — спросила Фанни с участием. — Тебе его страстная дружба не мешает жить? — Еще как… — испустил тяжкий стон царевич. — Тогда вот, — она протянула флакончик любовного зелья. — Держи, это тебе нужно. Добавишь капельку в воду, дашь ему выпить. Немного остыть ему не помешает, а то того гляди на себя руки наложит из-за неразделенной любви. — Черт! — вскочил Пересвет в замешательстве. — А если правда? Если харакири? — Чего? — не поняла Агилольфанна. — У него же мечи! — воскликнул царевич невразумительно. Выскочил из комнаты, грохнув дверью. Только за порог — и тут же вернулся. Повинился перед королевной: — Прости. Это наше, между ним и мной… — Да я всё понимаю, — улыбнулась Фанни. — Когда станешь свободен — возвращайся! Я буду ждать. — Да, хорошо. То есть, нет, лучше не нужно, — пробормотал царевич. Рукой махнул — и вылетел прочь. Пересвет толкнул дверь — заперта? Тогда он требовательно постучал. Кириамэ открыл на удивление быстро. Взглянул мельком: — А, это ты? И закрыл дверь у царевича перед носом. — Эй! — возмутился Пересвет. — Что это значит?! Открой, надо поговорить! Он снова принялся стучать, на этот раз громче. — Прекрати. — Принц распахнул дверь так стремительно, что царевич руку отдернуть не успел, и Ёж перехватил его запястье, несильно сжал. — Перестань, пожалуйста. — Нам надо поговорить! — возмутился царевич. — Нет, не надо, — ровно отозвался принц. — Ты неправильно всё понял! — заикнулся было Пересвет. — Что именно я мог неправильно понять? — устало улыбнулся Ёж. — Она своенравная и прямая девушка, решила отблагодарить тебя за свое спасение особенным образом, только и всего. — Не нужно мне такой благодарности! Между нами ничего не было, поверь! — Я тебе верю. — Веришь?.. — тупо переспросил Пересвет. — Да. Разумеется, у вас ничего не было. Раз ты здесь, под моей дверью, одетый — а не под нею, в постели, обнаженный. Значит, она оказалась не в твоем вкусе. Что ж, это ее обиды, меня они не касаются. — То есть как? — не понял Пересвет. — Пожалуйста, иди спать, — попросил принц. — Сегодня был тяжелый, долгий день. Я очень устал. Я действительно простудился. У меня сильно болит голова. Не стучи, пожалуйста, больше, ладно? — Стой! — удержал его Пересвет. — Ты вправду не злишься на меня? — Разве я имею право на тебя злиться? — приподнял брови Ёж. — Я же твой друг. Я буду только счастлив за тебя, если ты проведешь ночь, наслаждаясь волшебным искусством прекрасной королевны. Отпусти меня, пожалуйста. — Ты… — поразился царевич. — У тебя жар? Ты бредишь? — Ваше высочество! Как хорошо, что вы еще не легли! — окликнули с конца коридора две фрейлины. Одна из них осторожно несла в руках серебряный поднос с чашкой дымящегося зелья. — Вот, я специально приготовила для вас! — защебетала девушка, войдя в спальню к гостю, как будто ее приглашали. — Выпейте, пока горячее! Тут настой трав, помогающий от простуды, отвар от головной боли, экстракт для укрепления сил и… Впрочем, не важно! Главное, это средство вам должно помочь хорошенько отдохнуть и проснуться завтра совершенно здоровым! — Домо аригато годзаймасу, — легко поклонился принц, по нихонскому обычаю сложив ладони домиком, чем привел в неописуемый восторг переглянувшихся девушек. На Пересвета, который следом за фрейлинами вторгся в комнату, Кириамэ даже не смотрел. Будто он вдруг стал совершенно прозрачным. Будто его тут не было. Царевича это, признаться, порядком раздражало. — Пейте-пейте! — приговаривала барышня, тщательно проследив, чтобы ни капли терпкого густого варева не осталось в чашке. — Вы сразу же почувствуете облегчение. Вот, ведь правда же? Голова прошла, да? Кириамэ отдал чашку, кивнул. Голова болеть и вправду сразу же перестала. Но вместо этого слегка закружилась… Он неуверенно сел на постель. — Ложитесь, что же вы! — захлопотали девушки, насильно его уложили, принялись раздевать. — Вам надо хорошенько выспаться, и о простуде даже не вспомните!.. Пересвет на подобную чрезмерно увлеченную заботу взирал с недоумением. Но Кириамэ, похоже, не возражал… Подойдя чуть ближе, царевич понял, почему — принц крепко заснул, едва головой коснулся подушки. Девушки быстро избавили его от одежды, укутали одеялами, распустили и удобно поправили волосы. После чего встали перед постелью и залюбовались делом своих рук, тихонько перешептываясь: — Какой он хорошенький! Хочу от него младенчика! — Прямо сейчас? — Нет, конечно! Утром! Пусть выспится. Иначе какая радость? — А утром, думаешь, захочет? — Еще как захочет! Девушки прыснули смешками, прикрывшись ладошками, подмигнув друг дружке. Пересвет густо покраснел: о его присутствии и вправду все совершенно забыли! — Значит, кроме лекарства от простуды и мигрени, подмешала и кое-что еще, верно? — Прости, не удержалась! Искушение было слишком велико! — Как думаешь, принести ему грелку? — Лучше я сама его буду всю ночь согревать! — Тогда я тебе помогу! — Гм! — кашлянул Пересвет, решившийся наконец-то о себе напомнить. Девушки обернулись к нему с удивлением: — Как, вы всё еще здесь? — Боюсь, я не могу вам позволить остаться, сударыни, — строго произнес царевич. — Должен вам сказать, что мой друг женат. — Ну и что? — непонимающе пожали плечами барышни. — Он действительно ценит супружескую верность, — вынужден был пояснить Пересвет. — И поверьте, вы не доставите ему никакого удовольствия, если поставите в столь неловкое положение, заставив против воли нарушить брачную клятву. — Но… — Девушки были в замешательстве и явно удручены подобной щепетильностью. — Нет, что вы! Вы неправильно нас поняли. Мы хотели остаться, потому что он плохо себя чувствует. Мало ли что может ему понадобиться ночью, и мы могли бы за ним присмотреть… — Я сам за ним присмотрю! — объявил царевич, вызвав у девушек вздох разочарования. — Он… муж моей сестры. Родители убьют меня, если с их любимым зятем что-то случится, а меня рядом не будет. Поэтому, прошу, оставьте нас. — Как скажете, — покорно присели в книксен фрейлины. Ушли они в жесточайшем огорчении. Делать нечего — раз вызвался присмотреть, придется остаться. Пересвет запер дверь и осторожно, чтобы не потревожить, лег рядом. Но, похоже, разбудить принца было просто невозможно — девушки не пожадничали, зелье сварили такой крепости, что слона свалить можно было, не то что тщедушного нихонца. И всё равно, сквозь сон почувствовав его присутствие, Кириамэ нашел под одеялами руку Пересвета, сплел пальцы с пальцами, сжал горячей ладонью. «Ёжик, просыпайся! Проснись!» Кириамэ не обращал внимания на негромко зовущий голос. Слишком приятен был сон, чтобы добровольно очнуться. Впрочем, слушать отдаленно доносящийся голос тоже было одно наслаждение: то он срывался на тихий шепот, то задыхался, то сдавленно вскрикивал, то раздражался… Или просто было слышно тяжелое дыхание, как будто сдерживался через силу… Его царевич… Наконец-то, спустя столько мучительно долгих одиноких дней и ночей… Ёж продолжил дорожку ласкающих, нежных, неуловимо порхающих поцелуев от груди, благо ворот рубашки был свободно распахнут, через ключицы, к шее, к трепещущей жилке… К нежному местечку пониже уха… Куснул мочку… — Ёж, я, конечно, понимаю… Ах, перестань! Пожалуйста, не надо!.. Нет, остановись!.. Ёжик, я понимаю, что ты болен… У тебя лихорадка… Тебя… Ох, нет, не надо!.. Что тебя против воли опоили любовным зельем… Но если ты сейчас же не прекратишь эти телячьи нежности, я заставлю Марью с Марфой немедленно отправить тебя домой и дальше поеду в гордом одиночестве! Кириамэ оторвался от задыхающегося супруга, который возмущался, взывал к совести, изнывал от ласк — но так и не посмел оттолкнуть его от себя силой, сонного и жаркого. Поднялся над ним, опираясь на тяжело дышащую грудь руками. Откинул волосы с лица, протер глаза. Зло и хрипло спросил: — Какого черта ты оказался в моей постели? — По-твоему, я должен был позволить позаботиться о тебе тем хохотушкам? — возмутился черной неблагодарностью царевич. Черной? Черной… Его волосы, такие мягкие, шелковистые, небрежно взбитые белой тонкой рукой… Пересвет облизнул пересохшие губы. — И что, ты был бы рад, если бы проснулся не со мной, а в компании двоих девиц? — Возможно, — буркнул Кириамэ. — Да они бы тебя!.. — Не твоя забота! — резко оборвал он царевича, отползая в кровати подальше и кутаясь в простыню. — Хоть последнюю ночь своей никчемной жизни провел бы с наслаждением… — Последнюю? Вот поэтому я и не позволил!.. — Замолчи, пожалуйста! Кссо-о, где моя одежда?.. От их проклятого зелья у меня похмелье… Голова болит жутко… Какого черта я должен страдать от похмелья, если накануне не был пьян?! Вот скажи мне! — Не надо на меня орать, — попросил Пересвет, тоже поднимаясь, застегивая растерзанную рубашку. — Не надо было меня будить раньше времени, — огрызнулся похмельный принц. — Если сам лег ко мне, то лежал бы и не… В лицо ему полетел клубок найденной одежды.