Рубин и кровь (заморожен ВРЕМЕННО)

      — …когда в 1724 году некто Гарольд Пакс добился встречи с Советом, дабы впервые изложить свое видение политики вампиров в отношении людей, его идеи высмеяли как ересь и нелепицу. К нашему с вами общему счастью, господин Пакс до последнего не отступался, искал влиятельных сторонников (в основном знатных вампиров, обладающих «сосудами»), чтобы в 1744-м… — профессор Бонум, один из немногих людей в преподавательском составе, шуршит мелком по доске, записывая даты. Я внимательно слушаю, с трудом удерживаясь от соблазна запустить чем-нибудь в девчонок, которые шушукаются у меня за спиной.       С праздника Единения прошло несколько дней. Неприятный случай в сквере приучил меня избегать поздних прогулок и всегда иметь при себе флакон с парфюмом, в остальном моя жизнь в лицее и отношение к ней не изменились. В конце концов, меня предупреждали, что надо быть осторожной.       По окончании лекции все сдают домашнее задание на преподавательский стол. Когда подхожу я, профессор бегло поднимает взгляд и просит меня задержаться в классе. Я удивляюсь, но киваю и возвращаюсь к своему месту, чтобы собрать учебники. Когда сокурсники расходятся, сажусь напротив учителя и жду. Он заканчивает писать в журнал, аккуратно отодвигает его на край стола, чтоб не смазать чернила, и откладывает наполовину исписанное перо.       — Мисс Одли, вы позволите мне обратиться к вам с личной просьбой?       Учителям положено говорить со студентами уважительно, но худенький, большеглазый, тонкоголосый и сравнительно молодой Бонум, общаясь в такой манере, невольно обретает подобострастный вид.       — Я внимательно слушаю, профессор, — отвечаю с улыбкой.       — Насколько мне известно от коллег, вы прекрасно успеваете по всем предметам, — он задумчиво теребит редкую бородку. — Я буду очень признателен, если вы поможете одному студенту подготовиться к зачету.       Такой просьбы я не ожидала.       — Подготовиться к зачету?.. Почему именно я?       — Потому что… — профессор вздыхает, — …вы новый человек в нашем учреждении. Я не знаю о вашем прошлом, но чувствую, что вы не столь подвержены предрассудкам, как… многие. Студента, которому необходима помощь, зовут Джулиан Глумфилд, — Бонум выжидающе смотрит на меня, ожидая реакции. Но я впервые слышу это имя и поднимаю брови в немом вопросе, на который профессору, кажется, не хочется отвечать. — В конце того года мистер Глумфилд оказался в центре скандала — его отстранили от учебы и даже хотели исключить, но некоторые преподаватели (в том числе я) уговорили ректорат дать ему шанс. Теперь, чтобы остаться в лицее, мистер Глумфилд должен сдать дополнительные зачеты по основным дисциплинам. И то, что у него не самые теплые отношения с профессором Гатри и ее предметом, значительно уменьшает шансы на успех.       — То есть, я должна «подтянуть» его по алгебре и геометрии?       — Вы не должны… Но я и, конечно, сам мистер Глумфилд будем очень признательны, если вы проявите участие.       Я задумываюсь.       — А… что за скандал так отравил ему жизнь?       Профессор криво улыбается.       — Он якобы насильно укусил одну девушку. Но сам он настаивает на том, что она умышленно его спровоцировала, чтобы получить компенсацию от лицея. Нечасто, но такое случается…       Ай-ай-ай, Бонум хочет, чтобы я занималась с вампиром… Учителя не знают, кто из студентов являются алунтами, так что он не догадывается, в какое положение ставит меня своей просьбой. Я машинально тереблю ворот накрахмаленной рубашки.       — Профессор, а почему вы верите его словам, а не заявлению «жертвы»?       Бонум мнется в нерешительности.       — Я, пожалуй, один из немногих, кому мистер Глумфилд открыл однажды душу. Но это наше личное дело. А история с укусом… дело, в общем-то, даже не в самом Джулиане, а в его семье. Вы все равно узнаете, если захотите, так что лучше я сам расскажу. Двенадцать лет назад почти всю семью Глумфилд показательно казнили за охоту на людей и многочисленные убийства, совершенные в их имении. Самому Джулиану не было тогда и пяти — он совершенно невинен. Но его фамилия запятнана так, что уже не отмыть. По этой причине он не стал бы рисковать своей репутацией ради нескольких глотков крови. По этой же причине словам той девушки поверили больше, чем его.       Даже не сомневаюсь... В «Крысятнике» полугода не проходит, чтоб жандармы не повязали какого-нибудь бедолагу с сомнительным прошлым или родством — лишь бы закрыть поскорее дело, висящее над душой. Я невольно проникаюсь сочувствием к неизвестному мне студенту (пусть даже вампу), которого использовали, поставив на кон само его будущее. И все же…       — Профессор, я тронута вашим доверием, но… не могли бы вы обратиться с этой просьбой к кому-нибудь другому?       Бонум сникает.       — Едва ли найдутся охотники.       — Даже среди вампиров? Любой из них мог бы оказаться в такой ситуации, неужели никто не поддержит сородича?       — Милая леди… — Он усмехается, но тут же берет себя в руки и продолжает спокойным тоном, будто читает лекцию. — К сожалению, молодые люди склонны самоутверждаться, принижая других. А молодые вампиры с присущим их виду инстинктом доминирования в этом искусстве особенно хороши. Измываться над людьми, которые a priori слабее, ниже достоинства высокородных, а вот друг другу они не прощают никаких оплошностей. Понимаете? — Я киваю, сморщив нос. Профессор добавляет с примирительной улыбкой. — Как бы то ни было, согласиться или отказаться — ваше право. Не смею вас задерживать.       Я медленно встаю, ощущая неловкость перед добрым учителем, который искренне заботится о судьбе своего студента. В этот момент дверь класса отворяется. В проеме появляется широкоплечий, но подбористый вамп с растрепанными серебристыми волосами — я сразу узнаю своего спасителя из сквера! Он скользит по мне ленивым взглядом и обращается к учителю.       — Здравствуйте, профессор. Я принес эссе... Или мне зайти позже? — У него необычный голос — глухой, с хрипотцой. Какой-то даже потусторонний. Никогда не слышала такого голоса у вампира: обычно они звучные и гипнотические.       Бонум улыбается и жестом приглашает студента внутрь.       — Мы только что говорили о вас.       Я удивляюсь еще больше и цепко оглядываю вампира. Спина ссутулена, веки «тяжелые», черты лица острые, взгляд холодный, бесцветный, усталый; сюртук распахнут, верхняя пуговица мятой рубашки расстегнута, галстук расслаблен, обувь плохо начищена.       Он тоже поднимает в удивлении брови.       — Обо мне? Почему?       Учитель спохватывается, что его замечание неуместно, а честный ответ будет нетактичен.       — Сравнивал вашу манеру написания эссе. Вы с мисс Одли отличаетесь редкой привычкой думать своей головой вместо того, чтобы пересказывать учебники.       — Умм… — мычит Глумфилд, потеряв ко мне интерес. Достает из сумки исписанные листы и кладет на учительский стол. — Спасибо, что позволили сдать позже…       — Не за что, — улыбается Бонум, качнув головой на длинной шее. Попрощавшись, вампир разворачивается.       — Спасибо!.. — бросаю ему вслед. Он встает в дверях и оглядывается через плечо. — День Единения, помните? Вы меня выручили и даже не позволили вас отблагодарить.       — …Угу, — безразлично кивает Джулиан и выходит.       Теперь ясно, почему вамп, который хотел меня укусить, так испугался, узнав его: понял, что едва не наступил на те же грабли, что и печально известный Глумфилд… Также понятно, почему тот вмешался, хотя мог пройти мимо.       Я прощаюсь с учителем, выхожу в коридор и, ступая по торжественно-красному ковру, неотрывно гляжу в спину бредущего впереди Джулиана. Он не похож на других вампиров, которых я встречала в лицее или дома у Айрис. Не знаю, то ли дело в досадной ситуации, в которую он угодил, то ли он всегда такой: апатичный, немногословный и неопрятный. Откровенно говоря, он больше похож на ребят из приюта, чем на холеных отпрысков вампирских семей. Я мысленно одергиваю себя: он ведь тоже сирота.       Когда Глумфилд приближается к повороту коридора, я сжимаю пальцы в кулак, набираясь решимости, ускоряю шаг и окликаю:       — Мистер Джулиан! — Он замирает и дожидается меня. — Профессор обмолвился, что у вас сложности с математикой, и… намекнул, что вам не помешает репетитор.       — И?       — И я могла бы с вами позаниматься.       — Ты новенькая, что ли? Не знаешь, кто я? — Он морщит нос и смотрит на меня сверху вниз.       — Знаю, — отвечаю ему испытующим взглядом. Он хмурится, наклоняется ко мне, сощурив глаза, и хрипит своим необычным голосом:       — Говори прямо: что тебе надо? Проспорила подружке желание? Или острых ощущений захотелось? Подразнить главную зверюгу лицея?.. Может, тебе понравилось, когда недоумок Беррингтон пытался тебя покусать? Тогда в другой раз я точно не стану вмешиваться! — Он кривится, демонстрируя клыки. Как ни странно, меня это не пугает, а его подчеркнутая фамильярность забавляет и даже раззадоривает. Если мистер Глумфилд считает, что миловидную маленькую барышню возмутит грозный тон и обращение на «ты», то он не знает, на кого напал!       Я ухмыляюсь и вздергиваю подбородок.       — Во-первых, я скорее дохлую крысу сожру со шкурой и всеми потрошками, чем позволю себя кусать! Во-вторых, называясь «главной зверюгой», ты, приятель, явно себе льстишь: лично я твое имя впервые услышала минут пятнадцать назад. В-третьих, я предложила помощь, потому что добряк Бонум о тебе печется. Если помощь не нужна, то плевать мне с высокого дерева — своих забот, как собак нерезаных!       Очевидно, что Глумфилд, будучи жертвой нападок, привык скрывать эмоции — от моей речи (за которую Айрис точно надавала бы мне зуботычин) его лицо почти не меняется, хотя обескураженность на нем, конечно же, прочитывается. Выдержав паузу, я придаю себе благообразный вид и добавляю:       — Если вам нечего ответить, то желаю всего хорошего. До ужина мне надо поспеть в библиотеку.       С высоко поднятой головой я огибаю Глумфилда и делаю несколько шагов по коридору.       — Постой… те, — хрипит он мне вслед. Я встаю, но не оглядываюсь. — Вам удобно завтра в это же время?       — Вполне. Последняя лекция у меня в классе номер три, подходите туда и, пожалуйста, без опозданий, — возобновляю шаг.

***

      Разумеется, до конца дня я не раз задаюсь вопросом: «во что я ввязалась и зачем?» — однако меня успокаивает мысль, что вампир, который уже нарвался на неприятности из-за несогласованной трапезы, будет столь же осторожен, сколь и алунт, желающий скрыть свою особенность. В любом случае, я не хочу, чтобы мой статус вынуждал меня жить в постоянном опасении! И все же, не стану врать, когда на следующий день раздается звон колокола, возвещающий о конце занятий, лёгкая дрожь побегает по моей спине.       Пока остальные собирают вещи, я прыскаюсь стандартным парфюмом для студентов-людей (на всякий случай), откладываю книги по географии, вынимаю учебник алгебры и просматриваю оглавление.       — Только не говорите, что вас оставили после занятий!       — Не оставили, — отвечаю я, не поднимая головы.       Эйприл упирается руками в мой стол.       — А! Значит, вы решили поделать уроки в классе? Понимаю, я в своей комнате тоже не могу сосредоточиться! А можно с вами?       Закрыв глаза, я медленно вздыхаю. Эта маленькая болтушка за несколько дней замучила меня своим дружелюбием. Понятия не имею, чем я ей глянулась и почему она с таким упорством добивается моего внимания!       Переборов желание сказать что-нибудь неоправданно резкое, я терпеливо отвечаю:       — Не собираюсь я делать уроки. Меня попросили «подтянуть» одного студента.       — О-о-о!.. А кого?       Боже, ну почему она такая любопытная?!       — …Мисс Одли?       Мы обе поднимаем головы. Вошедший беззвучно, как делают вампиры, перед нами стоит Джулиан Глумфилд, такой же растрепанный и мятый, каким был вчера. Сокурсники, не успевшие покинуть класс, смотрят на него затаив дыхание. Не без удовольствия я подмечаю, как вытягивается лицо Эйприл, отчего приветственная улыбка, адресованная вампиру, делается шире.       — Здравствуйте, мистер Джулиан! Берите стул и подсаживайтесь.       Ленивым, но все же изящным движением Глумфилд берется за спинку соседнего стула, разворачивает его и приставляет к моему столу. Я сдвигаюсь вбок.       — Эйприл, если вам не нужно дополнительное занятие по математике, то не мешайте, пожалуйста.       Взглянув на меня с тревогой и растерянностью, она поджимает губы и спешно покидает класс. Полминуты не проходит, как следом за ней исчезают остальные. Мда, Бонум не преувеличивал: у Глумфилда воистину дурная слава.       Повисает неловкое молчание.       — Что ж… давайте приступим. — В тишине пустого класса мой голос звучит непривычно. — У вас есть список тем для зачета? — Он вынимает из кармана и протягивает мне мятый листок. Я пробегаю глазами написанное. — Угу… И с чем из этого у вас трудности? — наши взгляды встречаются. Глумфилд смотрит пристально, и непохоже, что его волнует математика.       — Вам стоит быть сдержаннее, — шепчет он. — Ваша крепкая речь произвела на меня впечатление, но нельзя так открыто выдавать свое происхождение в этом училище для высокородных снобов. Иначе возникает закономерный вопрос: «за что вас сюда взяли?» — Когда смысл его слов достигает моего понимания, я чувствую, как кровь отливает от лица, и непроизвольно отсаживаюсь на край стула. Заметив это, Глумфилд устало оскаливается, извергая несколько хриплых, похожих на кашель смешков. — Не бойтесь, мисс Одли, у меня нет никакого интереса к вашему секрету.       У меня, в свою очередь, нет сомнений в искренности его слов. Я отвожу взгляд и тихо произношу:       — Меня зовут Руби.       — …Рад познакомиться.       Мы оба чувствуем стесненность, сбежать от которой помогает алгебра. Выбрав тему, с которой удобнее всего начать, я даю Джулиану несколько задачек и смотрю, как он их решает, после чего указываю, что он сделал правильно, что — нет. Объясняю, как надо. В конце концов ему дается даже самая мудреная задача в параграфе.       — С ума сойти! — восклицает он, удивленно глядя на правильный ответ, и поворачивается ко мне. — Я сам не мог это усвоить, как ни старался!       Я смущенно улыбаюсь.       — Да тут ничего сложного.       — Когда вы объясняете — ничего. — Джулиан тоже улыбается, тепло и живо. — Признаюсь, вчера я не воспринял ваше предложение всерьез — думал, одного занятия хватит, чтоб мы оба разочаровались в этой затее! — Внезапно радость сходит с бледного лица. — Впрочем, если руководство намерено избавиться от Глумфилда, оно это сделает. И неважно, как я сдам треклятые зачеты.       — Ох, Джулиан, будьте оптимистичны! Если б ваша фамилия настолько пугала ректорат, вас бы сюда не приняли!       — Скажем так, — он поджимает губы, — мой опекун приложил немало усилий и потратил немало денег, чтобы поскорее сбыть меня с рук. И обратно он меня уже не примет.       — А что та девушка, которую вы… которая вас… — я заминаюсь. Стоит ли вообще касаться этой темы?       Глумфилд криво усмехается.       — Если хотите спросить, как все случилось, то эта гадюка виртуозно меня одурачила: изобразила влюбленность и давай заливать, что только она меня, несчастного, понимает. Ну я, дурак, уши и развесил. — Он хмурится и морщит нос. — А когда девушка, которая нравится, буквально умоляет ее укусить, мозги отказывают напрочь! Наплела, что из-за врожденного малокровия ей не дадут официального разрешения, но от пары глотков вреда не будет. А на следующее утро начеркала жалобу, где красочно описала, как я на нее напал и чуть не разодрал ей горло.       — Вот же гнусная подлянка! — восклицаю я, закипая от возмущения. — На каком она курсе? Как ее зовут? Одно только слово, и я устрою ей сладкую жизнь! До конца триместра заикой сделается! — С коварным энтузиазмом я вспоминаю наши детдомовские розыгрыши — кисейным барышням такие негодяйства не снились!       Джулиан заливается глухим смехом.       — Придержите коней, грозная леди! «Подлянка» здесь больше не учится. Окончив курс, она с семьей переехала куда-то на юг.       Картинка складывается: перед тем, как покинуть лицей, она решила выжать из него выгоду и одурачила вампа, в злокозненности которого никто не усомнится. Я громко фыркаю.       — Чтоб ей до смерти икалось!       Наверное, я приняла откровение Джулиана слишком близко к сердцу, но у нас в приюте подставлять друг друга было категорически не принято — такая выходка неизбежно грозила ренегату «темной»!       — Спасибо, мисс Руби, — тихо говорит Джулиан.       — За что? За алгебру? Или за проклятия в адрес вашей обидчицы?       — Да хотя бы за то, что не смотрите на меня как на выродка.       — Пф! Интересно, как на меня будут смотреть, если узнают, что я выросла в трущобах?       Мы улыбаемся друг другу без тени былой неловкости.       Вдруг с улицы доносятся голоса: это вечерники стягиваются к учебному корпусу. Неужели мы настолько засиделись? Уловив направление моего взгляда (наверняка тревожного) и угадав ход мыслей, Джулиан говорит:       — Не бойтесь, никто не заметит покидающую корпус студентку, — чуть подумав, добавляет. — Я бы проводил вас до общежития, но так лишь привлеку внимание к вашей персоне.       — Да, понимаю… Ничего страшного.       Мы встаем из-за стола, собираем вещи, попутно договариваясь о следующем занятии, и выходим в пустой коридор. Пока никто не видит, Джулиан берет мою руку и быстро целует.       — Еще раз спасибо! — Сверкнув глазами, он разворачивается и исчезает за поворотом.       Я же спешу к выходу из учебного корпуса. По пути мне встречаются первые вампы, идущие на занятия, но, как и «предсказывал» Джулиан, они либо вовсе не обращают на меня внимания, либо окидывают беглыми взглядами. И все же маленькое происшествие заставляет меня понервничать.       Свернув за угол я неожиданно наталкиваюсь на старшекурсницу, такую высокую, что лицом я, прошу прощения, утыкаюсь ей в грудь!       — Ой! Извините.       Неудобно вышло… Пытаюсь ее обогнуть, но вампирша смеется и преграждает мне дорогу. Из-за ее спины выплывают две веселые подружки.       — И куда мы так торопимся? — игривый голос и взгляд из-под ресниц.       — Вы только посмотрите, какая хорошенькая! — восклицает вторая. — Не помню, чтобы прежде видела здесь эту прелесть, — ее пальцы касаются моего подбородка — от неожиданности я отшатываюсь, и все трое смеются.       — Она похожа на перепуганного воробушка! — скалится третья. — Не бойтесь, милая, мы не обидим.       — Верно! Мы питаем слабость к красивым маленьким человечкам.       Если б ко мне в такой манере приставали парни, я бы рассердилась и быстро нашла, что ответить, но слышать такое от девушек по меньшей мере странно, так что я растеряна...       — Барышни, здесь узкий коридор, что за столпотворение? — звонкий голос заставляет вампирш обернуться, а меня — заглянуть им за спины. К нам приближается белоснежный сюртук старосты.       — Ах, лорд Редмур, только взгляните, какого воробушка мисс Валери поймала в свой «силок»! — Вампирши смеются шутке, которую новоприбывший все равно не поймет.       Услышав фамилию старосты, я невольно к нему приглядываюсь: самоуверенность и аристократизм читаются в каждом движении, губы изогнуты в форме лука, глаза сияют редким бело-лиловым оттенком, золотистые волосы повязаны в низкий хвост и доходят владельцу до пояса. Так вот ты каков, знаменитый Грей Редмур…       Даже столь малообщительная заучка как я не раз слышала это имя, вгоняющее барышень в краску. Младший сын лорда Адриана Редмура, главного распорядителя Красной Казны, Грей, пожалуй, один из самых завидных женихов и желанных патронов нашего лицея.       Откинув упавшую на лоб прядку, он улыбается и скользит по мне снисходительным взглядом:       — Какой же это воробушек? С такими волосами она больше походит на чечетку.       Девушки смеются.       — До чего тонкое сравнение!       — Как остроумно!       — Сегодня мне под окно как раз прилетала чечетка…       Пользуясь тем, что внимание вампирш перескочило на красавчика-старосту, и едва сдерживая гримасу отвращения от неприкрытого лизоблюдства, я проскальзываю меж ними и чуть ли не бегом покидаю здание.