Рубин и кровь (заморожен ВРЕМЕННО)

      Всю следующую неделю мы с Джулианом занимаемся между утренней и вечерней сменами. Очевидно, у меня врожденный талант к преподаванию: мой подопечный за короткое время показывает замечательный результат! В благодарность он каждый раз приносит мне гостинец, купленный в лицейском буфете: леденчик на палочке, пирожное, миндальное печенье и так далее. Интересно, что буфетчица думает о вампире, который изо дня в день покупает человечью еду?       Конечно, часть времени мы проводим в общении — все больше проникаясь взаимной симпатией. Джулиан неохотно говорит о своем детстве, но с большим интересом слушает о моем. Странно, конечно, делиться воспоминаниями о «Крысятнике» с кем-либо за его пределами, но возможность быть искренной дает чувство свободы и понимания. Также мы обсуждаем книги и, как всякие изгои, порицаем общество, в котором живем. Впервые со дня смерти дедушки Барсука я ощущаю с кем-то душевную родственность.       Уверенная в том, что я не представляю, с кем связалась, глупышка Эйприл с заговорщицким видом пыталась просветить меня и окончательно растерялась, когда поняла, что история Глумфилда и его семьи мне известна. Теперь сокурсники смотрят на меня скорее как на безумицу, чем на заучку.       Чем ближе мы становимся с Джулианом, тем сильнее меня огорчает его положение. В один из дней он явился на занятие со следами драки: разбитым носом и подшибленным глазом. Если вампир хорошо питается, такие увечья заживают в считанные часы, но это не значит, что факт их возникновения неважен. Джулиан — один из лучших фехтовальщиков на курсе, у него прекрасная физическая подготовка, но он вынужден терпеть унижения, опасаясь, что, если ответит, его выставят зачинщиком.       — Поражаюсь вашему самообладанию! — сказала я тогда, глядя, как он прикладывает к синяку флягу из-под крови. — Я тоже порой выслушиваю насмешки всяких дурочек, но — видит бог! — попробуй кто-нибудь из них тронуть меня хоть пальцем!.. — я сделала вульгарный жест.       — Ничуть не сомневаюсь, — усмехнулся Джулиан. — Но мне сейчас, увы, надлежит быть тише воды, ниже травы, если хочу остаться здесь и закончить обучение.       — А что вы собираетесь делать после? Простите, что давлю на больное, но подозреваю, что вам, с образованием или без, будет сложновато устроиться…       Джулиан фыркнул:       — В самое яблочко, Руби. Спасибо.       — Вы же понимаете, что я не со зла…       Он отмахнулся и задумался:       — Что я буду делать? Изменю наконец-то фамилию и уеду подальше от центра. Стану ветеринаром в каком-нибудь поселке.       — Хотите изучать ветеринарию? — удивилась я. — Общество людей и сородичей настолько вас замучило?       — Не то слово! Среди двуногих делать нечего, уж лучше водить знакомство с коровами и лошадьми.       — А я-то думала, что пришлась вам по нраву!       Джулиан скептично поджал губы.       — Вы, конечно, не лошадь и даже не собака, но… так и быть, признаюсь, что ваше присутствие не внушает мне отвращения.       — Ах, меня от вас тоже почти не воротит!       Мы обменялись наиграно высокомерными взглядами и, не сдержавшись, одновременно прыснули.       Такими сложились наши отношения — свободными и шутливыми.       По воскресеньям учебный корпус заперт, так что мы договорились встретиться в библиотеке сразу после открытия — в это время там обычно не бывает студентов.       Я оказываюсь на месте раньше Джулиана. Полагаю, вампиры, чья смена начинается в пять-шесть вечера, не привыкли рано просыпаться. Пока жду, расставляю по местам прочитанные на досуге книги и прохаживаюсь вдоль массивных шкафов, подыскивая что-нибудь новое. Примечаю том, который может быть мне интересен — как назло, на высокой полке. Оглядываюсь в поисках приступка, но в этой секции его почему-то нет. Встаю на носочки и пытаюсь дотянуться, но лишь касаюсь корешка подушечками пальцев. Что ж я такая малорослая уродилась?       Вдруг над моей головой появляется белая с голубыми прожилками рука. От неожиданности я вздрагиваю, теряю равновесие и натыкаюсь на кого-то спиной. Раздается тихий, но звучный смех:       — Оказывается, чечетка летает не очень высоко…       Этот голос, услышанный однажды, я узнала бы и без поминания дурацкого прозвища.       — Что за привычка у вашей братии — подкрадываться со спины? — ворчу я, проскальзывая у Редмура под рукой. Недовольно встречаю насмешливый взгляд. В выходные дни студенты не обязаны носить форму — сегодня староста одет в черное, отчего золотистые локоны, рассыпанные по плечам, выглядят весьма живописно.       — Не хохлитесь, вам не к лицу. — Он снимает с полки книгу, к которой я тянулась, и рассматривает переплет. — «Вороная печать»? Не уверен, что это подходящее чтение для леди. Разве что вы питаете слабость к бесконечно длинным описаниям военных действий.       — Спасибо, я знаю, о чем этот роман! — снисходительный тон Редмура поднимает во мне волну негодования. Вздернув тонкую бровь, он вкладывает книгу в мою протянутую ладонь. В этот момент между стеллажами возникает лучезарное лицо Джулиана.       — Руби! Я вас обыскался. — Он подходит и по обыкновению целует мне руку; явно хочет что-то добавить, но замечает Редмура и тут же надевает маску сердитого волчонка. — …У вас все в порядке?       — Разумеется, — улыбаюсь я. — Их светлость помогли мне достать книгу с верхней полки. — Не знаю почему, но реплика выходит насмешливой, что не ускользает от слуха старосты — наклонив голову, он сверкает в мою сторону глазами. Понимая, что неразумно без причины дразнить такую персону, я скромно добавляю. — Спасибо, лорд Редмур. Пройдемте, Джулиан?       Мы переходим в читательскую зону и присаживаемся у окна, узкого и очень высокого. Наклонившись ко мне через стол, Джулиан шепчет:       — Будьте осторожны с Редмуром. Во всем лицее не сыщете второго такого женоугодника.       Я фыркаю:       — Вы хорошо меня знаете и можете догадаться о моем отношении к подобным личностям.       — Как говорится: предупрежден — значит вооружен, — отвечает Джулиан с улыбкой. — Тем более что под его прицел в основном попадают люди. Впрочем, я не знаю всех, с кем наш принц проводит время…       Я удивляюсь.       — Мне казалось, высокосветские вампы вроде него склонны видеть в людях только источник пищи и рабочую силу.       — Пожалуй, так и есть, но (если позволите говорить откровенно) обесчестив дочь из знатной вампирской семьи, он рискует напроситься на скандал или нежелательный брак, для людей же его фамилия настолько недосягаема, что можно развлекаться, ничем не рискуя. Еще и трапезничать втихаря. Так что не обманывайтесь его высокомерием — это такой метод: изобразить неприступность, а потом «снизойти». Барышни от этого голову теряют начисто. «А-а-а, всемилостивые небожители, он улыбнулся мне, а-а-а!..» — пародия на истеричную девицу, сделанная низким, хриплым голосом Джулиана, выходит абсурдной и потешной.       С трудом подавляя смех, я продолжаю менторским тоном:       — Как по мне, геометрия в большей степени заслуживает нашего внимания, чем амурные похождения господина Редмура. В конце концов, у вас зачет через два дня. Вы решили задачу из конца параграфа? Показывайте.       — Сию секунду, профессор Одли!       Через некоторое время Грей Редмур покидает библиотеку — проходит мимо, когда, стоя позади Джулиана и опершись руками на спинку его стула, я наблюдаю за решением примера. Поднимаю глаза и встречаю недолгий взгляд. Разворот, картинный взмах волос — и молодой лорд исчезает в проходе.       Зачет по математике Джулиану назначили первым: если он его сдаст, то справится и с остальным. Во вторник у нас должно быть контрольное занятие, однако неприятный случай нарушает наши планы.       Как только последняя лекция моего курса подходит к концу, в класс тихонько проникает знакомый студент.       — Мисс Одли? — беспокойный взгляд из-под курчавой челки.       — Мистер… Беррингтон? — не без труда вспоминаю фамилию, однажды упомянутую Джулианом.       — У меня для вас записка, — он протягивает мне сложенный лист бумаги, который я с удивлением принимаю. На внешней стороне почерком Джулиана выведено мое имя и номер класса, в котором меня можно найти.       — Неожиданно… Хорошо, спасибо вам.       Обернувшись на моих сокурсников, вампир наклоняется ближе и шепчет, чтобы никто не услышал:       — Вы же… никому не скажете? О том, что едва не случилось в День Единения?       Я сдерживаю усмешку. Бедный Джулиан… неужели только шантажом он может добиться выполнения даже маленькой просьбы, вроде передачи письма в стенах лицея? Но зачем ему понадобилось выходить на связь таким образом?       — Не бойтесь, не скажу.       Кивнув, вампир выскользает из класса. Я разворачиваю бумагу:       «Любезная мисс Руби,       Простите великодушно, но сегодня занятие придется отменить! Я упал с лестницы, получил травму и грядущую ночь проведу в лазарете. Так уж вышло… Не беспокойтесь и не тратьте время на посещение больного; завтра мне будет лучше — я непременно явлюсь на зачет и постараюсь, чтобы наши с вами усилия не пропали даром. Скрестите за меня пальцы!       Ваш друг и должник Джулиан Глумфилд».       Я перечитываю короткое сообщение. На душе становится тревожно. Как сильно должен покалечиться вампир, чтобы угодить в лазарет? Что вообще случилось? Не помешает ли травма сдаче судьбоносного зачета?       «"Не тратьте время"… за кого он меня принимает?!» — возмущаюсь я, торопливо собирая вещи.       — И как вас, мистер, угораздило, позвольте спросить? — этими словами я приветствую друга, отдёрнув гардину, что скрывает его койку от глаз.       — Так и знал, что все равно явитесь, — бормочет он, неловко закрывая книгу одной рукой — вторая загипсована, как и обе ноги: левая — до колена, правая — до середины бедра.       Хоть кости вампов срастаются быстро, они могут соединиться неправильно (как и у людей), так что в тяжелых случаях кровопийцам тоже приходится использовать гипс.       — Черт меня дери! — восклицаю я, но осекаюсь и оглядываюсь, проверяя, нет ли в палате медсестер и других пациентов. — Как это случилось?! — нервозно опускаюсь на табурет у кровати.       — Я ж написал: упал с лестницы, — морщится Джулиан.       — Сами упали? Или вам помогли?       Он упирает в меня красноречивый взгляд, вопрошающий: «Разве сами не догадываетесь?» Во мне вскипает гнев:       — Это уже ни в какие рамки! Вы должны защищать себя, должны хотя бы подать жалобу!       — Никто не подтвердит мои слова.       — Я подтвержу!       Хриплый смех.       — Как? Во время «происшествия» вы были в другом здании на занятиях!       Действительно… Я сказала не подумав.       — Но это нечестно! Почему с вами так поступают? Почему вы должны страдать, а виновники — оставаться безнаказанными?!       — …Руби… Вы плачете?       — Еще чего!       Это правда: на моих глазах нежданно выступили слезы. Сколько бы я ни строила из себя «железную леди», от равнодушия и жестокости мне бывает очень больно. Тем более что за последние дни я прониклась к Джулиану теплыми чувствами.       С гипсом и в больничной рубахе, этот сильный вампир выглядит таким беспомощным, что сердце съёживается…       — Эй… — он накрывает ладонью мои руки, сцепленные на коленях. — Не переживайте: для нас такие травмы не страшны, и относимся мы к ним куда проще.       Смущенная собственной реакцией, я отворачиваю лицо, высвобождаю одну руку и стираю с щек соленую влагу.       — Вам не очень больно?       Джулиан усмехается:       — Приятного мало, но мне удвоили рацион, так что переломы срастутся дня за четыре. Ну, может быть, за пять. Завтра худо-бедно смогу передвигаться на костылях и меня выпишут. Что весьма кстати, ведь в глазах профессора Гатри даже смерть не оправдает неявку на зачет. Старая рыбина не даст мне поблажек: она не выносит меня с тех пор, как я при всем курсе обозвал ее, собственно, старой рыбиной…       Глубоко вдыхаю характерный запах формалина, витающий в бело-больничных стенах.       — И как вы справитесь в таком состоянии? Хоть вы и вампир, ваш организм тратит много сил на восстановление. Слабость, боль, тошнота, головокружение…       — Руби, — Джулиан стискивает мою ладонь, — пока что вам не очень хорошо удается меня поддержать.       — Я пришла не поддержать вас, а помочь! — Еще раз оглядываюсь, опускаю руку в карман платья и достаю бутылёк, наполненный черно-рубиновой жидкостью. Глаза Джулиана расширяются.       — Это… ваша?       Цокаю языком.       — Нет, у соседки сцедила. — Я закатываю рукав и демонстрирую перебинтованное запястье.       Прежде чем навестить Джулиана, я вернулась в свою комнату, где, стерилизовав кончик стилета, кольнула себя в вену и собрала грамм двести крови. У каждого студента-человека (тем более алунта) под рукой всегда есть раствор для остановки крови, который также перебивает ее запах.       Видя сомнение на лице Джулиана, спешу уточнить:       — Не бойтесь, я специально перечла «кровавый» раздел лицейских правил: принимая ее, вы ничего не нарушаете.       — Но я ведь не должен знать, что вы…       — По этому вопросу претензии будут только ко мне. Если кто проведает, конечно. — Я протягиваю Джулиану бутылёк, и он нерешительно принимает его. — Выпейте перед сном. Здесь немного, но этого хватит, чтобы ускорить ваше выздоровление.       — А что, если я… — он поджимает губы и поднимает бесцветный взгляд. — …стану иначе к вам относиться?       В палату, цокая каблуками, входит медсестра — мы оба вздрагиваем, Джулиан прячет бутылёк под подушку.       — Мисс, прошу вас выйти — пациенту нужен покой.       — Да, конечно, — я поднимаюсь и говорю на прощание. — Всего хорошего. Я обязательно навещу вас завтра в общежитии. Выздоравливайте! — на последнем слове делаю Джулиану знак глазами и слегка пожимаю его здоровую руку.       Весь вечер я, хочу не хочу, думаю о своем друге. Переживаю. Стоит представить, что Джулиана исключат, как неприятное чувство скручивает мой желудок. Мы знакомы недолго, но мне будет его не хватать... С ним весело и легко, и можно быть собой, даже статус алунта скрывать не приходится.       Я вспоминаю усмешку тонких губ, выразительный взгляд из-под светлых ресниц, острый контур скул, суставчатые пальцы, сжимающие перо, и непослушные пряди, то и дело падающие на глаза... Если б не дурацкие слухи о потаённой кровожадности Глумфилда, он был бы популярен среди лицеисток.       Эта мысль заставляет меня встрепенуться и пройтись по комнате. Получается, я нахожу его благовидным? Что за вопрос? Нахожу, конечно! Я ведь не слепая… Это столь же естественно, сколь признать, что снег белый, а небо голубое! Вампиры редко рождаются некрасивыми, ведь обаяние — их главное «оружие». Все же такое направление мыслей меня озадачивает. И отнюдь не только оно…       Стоит мне переодеться в ночную сорочку и погасить свечи, как раздается тихий стук. Накинув халат, я подхожу к двери и спрашиваю, кто там.       — Это Эйприл. Можно войти? Я хочу поговорить.       Эйприл? Что ей понадобилось от меня в такой час? Кое-как скрывая недовольство, отпираю. Одетая так же, как я, миниатюрная девушка проскальзывает в зазор, словно боится, что я передумаю и захлопну дверь у нее перед носом.       — Пожалуйста, не тяните — я собираюсь спать.       Заметно волнуясь, она делает глубокий вдох и заправляет за ухо медового цвета волосы.       — Мисс Руби… Скажите честно, вы меня недолюбливаете?       У нее удивительная способность задавать в лоб неудобные вопросы… И почему ради этого надо было явиться в мою комнату ночью?!       — Дело не в вас: я от природы нелюдима.       Она опускает взгляд и мнется в нерешительности.       — Я очень хочу вам понравиться, стать вашим другом…       Господи, за что мне это? Мое равнодушие настолько ее мучает? Как вообще я должна на это отвечать?       — Эйприл, не хочу вас обидеть…       Она не дает закончить — шагнув вперед, ни с того ни с сего кладет руки мне на плечи, встает на носочки и тепло приникает к моим губам. Я столбенею. Не отталкиваю ее, но и не подаюсь навстречу — попросту не знаю, как реагировать!       Когда Эйприл отступает, ее лицо горит, как и мое.       — Руби… — из того, что я не противилась, она, по всей видимости, сделала утешительный вывод. Томно сощурив глаза и растянув нежный рот в улыбке, Эйприл скользит руками вниз, тянет за конец моего пояса, раскрывая халат, и целует меня в основание шеи.       — Нет!.. — чуть не взвизгиваю я и запахиваюсь, отступая к стене. — Я… нет… ни за что! Простите…       Девушка гаснет, будто свечка на ветру.       — Этот Глумфилд вас погубит, помяните мое слово! — разочарованно восклицает она, глядя на меня исподлобья. Жалость, что я успела испытать к ее чувствам, исчезает в мановение ока.       — Джулиан Глумфилд — лучший человек, которого я встретила в этих стенах! Пожалуйста, покиньте меня! И… давайте притворимся, что этого не было, — я отворачиваюсь, обнимая себя за плечи. Слышу рваный вздох, шаги, как отворяется и хлопает дверь. Прикладываю ладони к горячим щекам. Такого я не ожидала…       Ночью мой сон был прерывист и ненадежен, а видения — тревожно-искусительны. Мне снилось, что Эйприл прокралась в комнату, забралась под одеяло и, покрывая мое лицо поцелуями, умоляла не отвергать ее. Неожиданно вместо девушки со мной в постели оказался Джулиан. Хрипя не то от голода, не то от возбуждения, он разорвал мою сорочку и вцепился клыками в горло.       Я закрыла глаза, упоенно наслаждаясь его грубостью, а когда открыла их, то обнаружила себя в лицейской библиотеке. Высокие шкафы, звенящая тишина ночи; лунный свет ложится на пол и стеллажи через вытянутые окна, создавая резкие, ломаные границы с темнотой. На мне все еще надета разодранная Джулианом сорочка — я, как могу, прикрываю наготу и отправляюсь на поиски выхода, но шкафы образуют бесконечный, заколдованный лабиринт. Вдруг слышу шаги неподалеку. «Где ты, крошка-чечетка? — раздается насмешливый голос. Я в ужасе срываюсь на бег, но звук шагов преследует меня повсюду. — От меня не скроешься, маленькая птичка! Я посажу тебя в клетку, и ты будешь петь для меня…» В момент, когда Грей Редмур хватает меня сзади за шею, я содрогаюсь всем телом и просыпаюсь.       За время лекций неприятный осадок от сна улетучивается, и я всецело отдаюсь будничным заботам. Эйприл демонстративно не обращает на меня внимания, но мне от этого, откровенно говоря, только спокойнее. И все же надеюсь, что я не сильно ее ранила и вскоре она отойдет от обиды.       После занятий я направляюсь в единственный корпус лицея, где ни разу не была — в вампирское общежитие. С виду оно один в один как наше: широкие, светлые холлы, растения в горшках на подоконниках, арочные проходы и окна, диваны и фонтанчики в рекреациях — но едва уловимый запах железа, витающий здесь, действует мне на нервы. Спросив у консьержа номер комнаты Джулиана, я стараюсь добраться до нее как можно скорее и тише. Такое чувство, что каждый встречный впивается в меня глазами, хотя это конечно же неправда: в дневное время студенты свободно ходят друг к другу в гости, и нет ничего удивительного в человеке, посещающем общежитие вампов, и наоборот. И все же для спокойствия мне следовало подождать, когда они уйдут на занятия…       Наконец я встаю перед нужной дверью, пять раз перепроверяю ее номер и стучусь. Дверь отпирается почти сразу, хоть я ожидала, что Джулиану в его состоянии потребуется время, чтобы встать и подойти. К моему удивлению, он выглядит совершенно здоровым! Облаченный в легкий домашний костюм сине-зеленого цвета, Джулиан улыбается до ушей, здоровается и манит меня внутрь. Когда дверь снова запирается, я бросаю быстрый взгляд в комнату, которая отличается от моей только цветом штор и общей неопрятностью — лицейская форма на спинке стула, стопка книг на полу у кровати, всюду ломанные перья да комья бумаг — и с головы до ног осматриваю самого Джулиана.       — Непостижимо! Вы уже сняли гипс? Я думала, сегодня он еще понадобится.       — Я тоже так думал, однако — вуаля! — проснулся исцеленным! Пришлось корячиться, изображая немочь, которой нет, чтоб никто не догадался. А как пришел домой, сразу от него избавился, хоть без помощи было непросто.       Ничего себе… Всего пара глотков моей крови. Лишь в этот момент я по-настоящему осознаю ее ценность.       — Ну же, не томите: как прошел зачет?       Джулиан берет мою руку и нежно целует, с обожанием глядя в глаза.       — Старой рыбине не к чему было придраться, хоть я видел, что она старалась!       — Слава богу! — восклицаю я, приложив свободную руку к груди. — Я за вас беспокоилась! И… — чувствую, как теплеют щеки, — …не только потому, что участвовала в подготовке. Если б вас выгнали, мне было бы очень грустно.       — Ну, не говори гоп, пока не перескочишь: у меня впереди еще два зачета…       — Вы справитесь! Я точно знаю… — Он смотрит на меня с таким сильным чувством, что я не выдерживаю и опускаю глаза. — Надеюсь, ваш страх не осуществился, и вы не относитесь ко мне «иначе»?       — Если говорить о воздействии крови, — Джулиан поглаживает тыльную сторону моей ладони пальцем, — то я не ощутил ничего особенного (кроме вкуса, конечно): просто принял ее перед сном и очнулся обновленным. Наверное, испробуй я ее в обычном, здоровом состоянии, все было бы иначе. Если же говорить о самом поступке, то я так благодарен! Не за облегчение боли, а за доверие, что вы мне оказали. Я ведь знаю, как вы относитесь к своему статусу.       Снова поднимаю взгляд. В голове отчего-то вспыхивает смущающее воспоминание — прикасание губ Эйприл к моим. Мой первый поцелуй случился не с тем человеком… Что я почувствую, целуя «того»? И не стоит ли он сейчас передо мной? Губы Джулиана чуть выше уровня моих глаз. Точно так же, как Эйприл накануне, я кладу руки ему на плечи и встаю на носочки. Дыхание с железным привкусом меня не пугает. Выпиваю его… Джулиан столбенеет, как я вчера. Неужели он и дальше среагирует, как я? Стоит мне испугаться этой мысли, как одна его рука охватывает мои плечи, а вторая зарывается в волосы. Он впивается мне в губы, словно в этом — весь смысл его существования. Тихий стон выходит из моих легких.       — Джулиан…       — Можешь звать меня Джул…       Никогда бы не подумала, что такое возможно, но этот вечер я провожу в объятиях любимого вампира. Мы почти не разговариваем: то целуемся, то отстраняемся, поедая друг друга глазами, то обменяемся словами нежности, то снова целуемся. И снова, и снова... Эти ощущения новы и упоительны! Они поджигают меня изнутри, наполняют особой, неведомой силой, применение которой мне еще предстоит найти. Единственное, что отравляет сладость момента — неумолимо растущее желание чего-то большего. Намного большего!       Время летит быстро — уходить не хочется, но выбора нет: еще немного и консьерж пойдет «выгонять» посторонних из общежития. Прижав спиной к двери, Джул крепко целует меня на прощание.       — Я приду завтра после занятий.       — Буду ждать…       Когда выхожу во двор, то полной грудью вдыхаю бодрящий зимний воздух. Какой изумительный вечер! Земля сверкает свежей изморозью, небо — звездами, и снова кажется, что я могу вознестись к ним, стоит немного оттолкнуться ногами! И вновь, как на празднике Единения, это чувство всеохватного счастья прерывается самым неприятным образом.       Витая мыслями средь звезд, я не замечаю студентку, бегущую по дорожке мне наперерез. Нервно-торопливая вампирша задевает меня плечом — я оступаюсь и падаю, больно ударяясь коленом о ребро бортового камня.       — Глаза разуйте! — бросает она через плечо и скрывается из виду.       — Вот же… стервятина паскудная!.. — цежу я сквозь плотно сжатые зубы.       Под веками горячеет. Пытаюсь встать, но коленку прожигает боль. Медленно сажусь прямо посреди дорожки, вспоминая полузабытые ругательства времен «Крысятника».       Подобрав юбки, я вижу, как по чулку расползается черное пятно. Общежитие вампов все еще рядом… Тянусь к сумке и лихорадочно шарюсь в поисках аптечки.       — Ай-ай-ай. Крошка-чечетка поранила лапку?       Я обмираю. Быстро отдергиваю юбку и оборачиваюсь, упершись на руку.       — Снова подкрадываетесь, ваша светлость? — недовольством маскирую нарастающую панику.       — Я не должен извиняться за природные таланты моего вида, — отвечает лорд Редмур, чей роскошный плащ белеет в считанных метрах от меня.       Нет времени на обработку раны, надо сваливать, пока не случилось дурное! Вновь пытаюсь подняться. Стоит мне на секунду отвести взгляд от старосты, как тот оказывается рядом, поддерживая меня за локоть.       — Я сама!..       — Джентльмен всегда придет на помощь леди, — с этими словами Редмур подхватывает меня под коленками — я оказываюсь у него на руках, и мое сердце обрывается в пропасть.       — Говорю же, не надо!..       Одного взгляда в пристальные, источающие жажду глаза достаточно, чтобы понять: он уже почуял мою кровь и во что бы то ни стало решил ее отведать. Изящный рот кривится в усмешке, которая, как ни странно, лишь делает всеми любимого лорда красивее. Впервые в жизни я испытываю тот самый благоговейный, сакральный страх человека перед вампиром, о котором так много читала и слышала. Я застываю в его руках, точно безвольная кукла, позволяя отнести меня и посадить на скамью под тусклым фонарем.       Грей Редмур опускается на колено, откидывает волосы за спину и беззастенчиво, не спрашивая разрешения, задирает мои юбки. Вопиющая наглость отрезвляет меня.       — Что вы себе позволяете?! — вскрикиваю, хватаясь за ткань в попытке прикрыть ноги, и беспомощно озираюсь на пустующий двор.       — Есть быстрый способ облегчить вашу боль. Не вижу ничего преступного в оказании медицинской помощи, — елейно молвит Редмур. — Но лучше не тянуть, иначе вы простудитесь.       Я понимаю, что слова бессильны перед желанием вампира меня попробовать, и, не думая о последствиях, пытаюсь садануть его каблуком по лбу — Редмур перехватывает мои голени, зажимает их под мышками и слегка тянет на себя, так что я запрокидываюсь на спинку лавки. Он снова отбрасывает мешающую ткань, скользит пальцами по моему бедру, ловко избавляется от подвязки и спускает окровавленный чулок до самой ботинки. Нахальство и уверенность, с которыми молодой лорд шарится под девичьей юбкой, всецело подтверждают его репутацию.       Это так унизительно, так чертовски непристойно, но, видит бог, приличия беспокоят меня в последнюю очередь! Приподняв поврежденную ногу и приблизив лицо к моей коже, Редмур тянет носом и выдыхает облако пара. Время будто замедляется. Когда горячий язык касается моего колена, слизывая кровь, возникает тревожное чувство, что пройдена точка невозврата.       Боль утихает почти мгновенно, но от этого не легче. Вампир поднимает пронзительный взгляд: его зрачки сужены, а глаза расширены. Мне совсем не нравятся мерцающие в них огоньки.       — Как же вас зовут, маленькая пташка? — он улыбается, и я впервые замечаю его клыки, которые отчего-то кажутся белее и больше когда-либо виденных.       — Н-никак… не важно! Пустите уже, мне холодно! — я вырываюсь из хватки, но лишь потому, что Редмур позволяет. На ходу оправляя одежду, со всех ног кидаюсь к людскому общежитию.