***
Когда Лань Ванцзи впервые услышал об опасности, угрожающей Вэй Усяню, в его голове невольно проскочили картинки чужого ему прошлого, отчетливо отпечатанные в памяти. Он пообещал Вэй Усяню не сравнивать их нынешних с прошлыми, но иногда сравнения сами невольно влезали в голову. Вот он: улыбчивый и воздушный парень, усеянный сотнями снежинок, с длинной, красной лентой в волосах и рыжей косой. Тогда он выглядел как настоящий воин, укутанный в черное ханьфу и с прекрасной флейтой в руке. Лань Ванцзи и сам видел себя гораздо выше и увереннее, гораздо сильнее, чтобы защитить все, что ему дорого. После страшного взрыва, напугавшего не только его, но и людей, он много говорил с обеспокоенным Сяо Синчэнем, во взгляде которого плескалось неверие. Он не ругал за сокрытие и никогда не настаивал на правде, но однажды снова пришел в его палату, ощущая, как и сам гонщик нервно теребит длинные пальцы и кусает губы. Тогда он еще находился в палате под присмотром обеспокоенной медсестры, которая пообещала, что результат анализов будет оптимистичный, но если бы она знала, что это последняя возможная вещь, которая волновала бы парня. Он не раз подрывался с постели в палату на нижнем этаже, где лежит его близкий человек, но все попытки были тщетны. Как только скрипнула дверь, Лань Ванцзи напрягся, но сразу же расслабил плечи, завидев улыбающегося Сяо Синчэня. Он совсем немного потоптался возле проема, а затем смело вошел в палату, присаживаясь на стул, стоящий возле небольшого шкафчика для личного пользования. Отставив сомнения, он попытался снова выяснить хотя бы минимальные подробности его дела, надеясь на этот раз получить хотя бы подсказку. — Общественность была взволнована подобной новостью, но мы смогли это уладить и было бы здорово узнать ради чего нам пришлось соврать, — не оставлял своих попыток мужчина, прижимая к груди коричневую сумку, набитую документами. — Люди будут думать, что вы наткнулись на взрывчатку мародеров, которые запугивали степных ястребов несколько месяцев, к счастью, место совпало. — Что мешает вам думать также? — хрипло спросил парень, не поворачивая головы. — Отсутствие осколков взрывчатки, — пожал плечами следователь, а затем тяжело вздохнул. Казалось, все это бесполезно, и что-то подсказывало мужчине, что ему не следует знать правды, по крайней мере ради собственного спокойствия. Он выпрямился, выдыхая и впервые за эти дни принимая правду. Когда Вэй Усянь наконец пришел в себя, Лань Ванцзи уже выписали, потому подобная новость дошла до него не сразу. Едва не снеся все со стола, он ринулся собираться, попутно теряя все, чем были забиты карманы его широкой оверсайз-куртки. Вылетая из дома, игнорируя зовущего его дядю, парень упорхал в сторону не жилых домов, где он с братом парковал мотоциклы и тут же вспомнил, что ключи его забрал рассерженный Лань Цижэнь еще в день инцидента. В бессилии стиснув зубы, Лань Ванцзи опустился на корточки, рыкнув, ударил кулаком по железному ограждению, всматриваясь в белую, содранную кожу на костяшках и не понимая, как до такого докатился. Ради Вэй Усяня он был готов буквально на все, и это невероятно пугало. Это же не… не помешательство, так? Он же просто хочет защитить то, что любит — того, кого любит. — Только не гоняй на ней, заденешь мою гордость, — послышался звук знакомого голоса где-то над головой, и Лань Ванцзи откинулся на ограждение, встречаясь с хитрой искринкой в родных глазах. Лань Хуань знал. Это было видно по выражению его лица и действиям, которые он оказывал, чтобы помочь младшему брату защитить Вэй Усяня или хотя бы увидеться с ним. Мужчина был полон сюрпризов, и это Лань Ванцзи понял еще с детства. Тот действительно всегда знал слишком много, порой даже очень, но эти мысли не настораживали, напротив, подавали какую-то надежду. Взяв ключи от мотоцикла брата, он благодарно кивнул, подходя к не менее мощному зверю голубого оттенка. — В каком возрасте дядя рассказал тебе историю нашей семьи? — неожиданно спросил Лань Ванцзи, беря в руки шлем. — Я сам его спросил, — пожал плечами Лань Хуань, засунув руки в карманы и наблюдая за возней брата. — Сам? — тонкие брови удивленно поползли вверх, но встретившись с хитрым, светлым взором, он замолчал, прикусив губу. — Конечно. И думаю, не ко мне одному приходят интересные видения. И после, когда Лань Ванцзи уехал, Лань Хуань еще долго стоял на том же месте, стиснув руки в карманах. Брат рано или поздно все равно сам бы узнал, но черт дернул дядю рассказать, что осколок древнего оружия могли остановить лишь Белый Клык и Воспламененный! Все еще злясь на себя, что не смог предсказать действия младшего брата, Лань Хуань терроризировал взглядом несчастную оградку, замечая, как на металле нервно танцуют блики солнца. Он не винил Вэй Усяня в отличии от дяди и понимал действия Лань Ванцзи, но боль за этих двоих не могла не атаковать его сердце. И пусть осколок был действительно уничтожен, что-то подсказывало Лань Хуаню, что любая оплошность, любая малейшая ошибка может привести к большим проблемам.***
При восстановлении он чувствовал подавленность. Апатия вцепилась в его душу острыми когтями и не хотела отпускать. Он уже скучал по извечному звуку капающей слюны тени, которая больше так и не появилась. Сжимая и разжимая кулаки, рассматривая полулунки на коже, оставленные собственными ногтями, он понимал, что довел до покраснения не только свои ладони. Место, которое он когда-то мог смело назвать глазом, зудило, ныло, тянуло. Его хотелось почесать, хотелось расковырять ногтями застывшую когда-то кровь, хотелось содрать повязку и потрогать выступающий рубец, оттопырить пальцами затянувшуюся кожу и добраться до дыры, где когда-то было глазное яблоко. От подобных мыслей Вэй Усяня снова тошнило. Он не подпускал к себе никого и даже когда узнал, что Лань Ванцзи отчаянно хочет его видеть, он игнорировал, говоря медсестре, что не готов. Даже посещавший его Вэй Чанцзэ боялся, что сын никогда больше не станет прежним. Никогда не улыбнется, привычно не рассмеется и не расскажет о том, что произошло, хоть раньше и любил делиться своими приключениями. Врачи разводили руками, говоря, что это пройдет, что это последствия травмы, а каких-то особенных психических отклонений у него не обнаружено. Это пройдет. Но ни черта не проходит и на третью неделю, когда его все же выписали, и теперь парень был вынужден сидеть дома под присмотром отца и дяди. Друзья тоже делали миллионные попытки связаться с ним, но Вэй Усянь прерывал их резко и быстро, как ножом по маслу. Не осталось сомнений в том, что он полностью закрылся в себе, но оставался вопрос — а в ране ли было дело на самом деле? Так ли его волновала собственная внешность? Тогда что? Стыд? Ненависть к себе из-за очередного разочарования близких? Он винит себя в том, что заставил их переживать? Возможно. Но Вэй Усянь молчит, а Вэй Чанцзэ путается в догадках. Однажды мужчина проходил мимо его комнаты в попытках снова его разговорить, как вдруг за дверью услышал его голос. Обрадовавшись, Вэй Чанцзэ прислонился к широкой, деревянной поверхности, отделяющей его от сына, но внезапно его вставшие дыбом волосы едва не поседели, а все хрупкие надежды снова разбились о холодный кафель. — Ублюдок. Урод. Как же я тебя ненавижу. Мешаешь, ты всем мешаешь, всех волнуешь, заставляешь переживать! А теперь ты урод в буквальном смысле. Смотри на себя, смотри! Видишь? Ты видишь это?! Это — ты. Ничтожество. Заставил отца плакать, прямо как… Затем вся речь смешалась с всхлипами и глухим звуком ударов. Ударов о кожу или… о лицо. Вэй Чанцзэ действительно плакал в ночь, когда это случилось, страшась повторения судьбы. Он не мог сдержать рвущегося потока слез даже тогда, когда думал, что успокоился, умываясь в ванной. Видимо Вэй Усянь заметил его покрасневшие веки, когда мужчина навещал его, видел каждый раз. Каждый чертов раз. Вэй Чанцзэ не контролировал тело, но когда он вбежал в комнату сына, то понял, что даже сейчас сдержать рыдания он не смог бы. Перед глазами возник образ сгорбившейся в приступе фигуры, которая ударяла себя по любому попавшемуся участку тела. Чэньцин плакала вместе с ним — она выла надрывно, срывая голос, как только вбежала вместе с мужчиной и поняла, что с ее другом что-то происходит. Схватив сына за руки, он прижал его трясущееся тело к себе так крепко, что тот не мог даже вырываться. Парень весь сжался под отцовским порывом и зарылся мокрым носом тому куда-то в домашнюю футболку, продолжая всхлипывать. Его не просто трясло, его уносило так, что Вэй Чанцзэ всерьез испугался и даже порывался позвонить врачу, но парень вдруг затих, обвивая ослабшими руками плечи отца. — Прости… — выдавил он, задыхаясь в собственных выдохах. Он понимал, что только сильнее пугает мужчину, но наказать себя хотелось вдвойне. Встречаясь глазами с взволнованным взглядом продолжавшей скулить Чэньцин, он вдруг понял, что подобное сейчас не имеет смысла. Вэй Усянь замолчал, не зная что еще сказать в этой ситуации, но к счастью отец понял, вновь прижимая сына к себе и закрывая мокрые глаза. — Хочешь, мы сменим школу? Страну? Мы сможем начать жизнь заново, хотя бы попытаться… — после долгих минут тишины прошептал мужчина, не отнимая сына от груди. Парень перестал трястись, громко всхлипывать, но все же дернулся от слов отца. Он медленно выпрямился, заглядывая ему в лицо, а в единственном глазу плескался понятный лишь ему мысленный выбор. Казалось, Вэй Усянь всерьез задумался над его словами, потому нахмурился до морщинки меж бровей, нервно перебирая пальцы. — Мне нужно подумать, — коротко бросил он хриплым голосом, а затем встал, покачиваясь, направился в сторону двери. — Куда ты? — тут же подорвался Вэй Чанцзэ, вскакивая с кровати, едва не спотыкаясь о Чэньцин. — В туалет, — все так же тихо послышалось уже за дверью, а затем затихли даже шаги. Вздохнув, мужчина грузно опустился на кровать, едва не промахиваясь, понимая, как сильно было напряжено его тело. Он чувствовал себя дикой кошкой перед важным прыжком, от которого зависела ее жизнь — в данном случае жизнь его сына. Зарывшись пятерней в волосы, Вэй Чанцзэ поморщился от своих мыслей, а затем тряхнул головой, чтобы взбодриться. Нет, так не пойдет, он должен был сделать хоть что-нибудь. Вскакивая с кровати, он понесся в сторону своей комнаты за ноутбуком в поисках помощи.***
Когда Вэй Усянь не пожелал видеть друзей спустя пять дней после выписки, они не могли больше это оставить. Набравшись смелости, Не Хуайсан оповестил Цзян Чэна о своем плане, попутно попросив связаться с Вэнь Нином, а на вопрос: «какого, собственно, хрена именно я?», парень просто пожал плечами, позволяя издевающимся смешкам вырваться наружу под малиновые щеки друга. И кто бы мог подумать, что такой человек, как Цзян Чэн — не боящийся словить хук справа, испугается чьей-то сестры, которая теперь не отходила от Вэнь Нина ни на шаг? Также Не Хуайсан впервые воспользовался номером телефона, что дал ему Мо Сюаньюй и нервно кусая губу, он написал тому сообщение, ощущая, как внезапно вспотели ладони. — Так, спокойно, Хуайсан, это всего лишь сообщение, тем более по делу, ничего не случится, если… — звук оповещения прервал монолог носящегося по комнате парня, который в мгновение ока оказался возле телефона, дрожащим пальцем тыкая на иконку с именем. «Я думал, первым делом ты пригласишь меня на свидание:(» — гласило первое сообщение, и следом: «Но так и быть, моя милая маленькая канарейка, я исполню твою просьбу. Только на этот раз с тебя свидание! И это не обсуждается =)» — Блять… — тихо прошипел парень, а затем вдруг закрыл рот ладонью, выпучив глаза. И что этот парень с ним делает?! Еще и эти слова: «моя милая, маленькая канарейка», что это вообще такое? Да как он!.. «Дыши, Хуайсан, просто дыши, думай о Вэй Усяне». И это, как оказалось, сработало. Усевшись на кровать, ощущая, как остывают щеки, он мысленно усмехнулся сложившейся ситуации, уже предчувствуя тяжелый разговор.***
То, что важный разговор будет неизбежным, Вэй Усянь знал и потому больше не мог тянуть. Не Хуайсан оповестил его о своем приходе, потому парень его уже ждал на заднем дворе дома, покачиваясь на ветхой, деревянной лавочке, которая до сих пор была слегка влажной после недавнего дождя. Скрестив ноги, он задумчиво прикусил губу, убирая мешающиеся пряди с лица за уши. Чувствуя невероятную вину за все, Вэй Усянь отчаянно нуждался в спасении от собственных мыслей, украдкой надеясь самому от них сбежать. Получилось еще хуже, даже в больнице все казалось не таким страшным, как сейчас — дома, где раньше парень чувствовал себя в безопасности. Чэньцин взволнованно тыкалась мокрым носом в его раскрытую ладонь, изредка поскуливая. Подруге казалось, что парень хандрит так сильно, что его сердце вот-вот остановится, и ее это невероятно пугало. Когда Вэй Усяня выписали, он сразу же завалился в комнату и больше оттуда не выходил, принимая еду от грустного Сяо Синчэня и отца, глаза которого напухали с каждым днем все больше и больше. Рассматривая руку, Вэй Усянь заметил, как та побледнела, кончики пальцев раскраснелись, а возле ногтей горели алым ободранные заусенцы, которые жгли нещадно каждый раз, когда он мыл руки. Свою нервозность парень выплескивал не только так, и если раньше он мог спокойно пойти на заброшку и до гудения в ногах прыгать по стенам, то теперь он мог только причинять себе вред. Напухшие от нескончаемых укусов губы покраснели до темно-вишневого, закрытый стерильной повязкой глаз продолжал зудеть, а посиневшая от ударов щека выглядела больше другой. Он бил себя чаще, чем думал Вэй Чанцзэ. И это было чертовски ненормально. Подняв голову, Вэй Усянь взглянул на чистое, голубое небо, которое напрочь отличалось от его настроения. Что ж, тень Вэнь Жоханя выиграла, она выиграла по всем фронтам, носом ткнув парня на все его ошибки, показав каким уродливым он стал — а теперь не только душой. Каким всегда был и какими жестокими были его предки, он прямо как… — Ты снова думаешь слишком много, мой хороший, — пробормотал знакомый голос, а затем в воздухе повеяло сладкими духами. Вэй Усянь выпрямился, встречаясь взглядом с светлыми глазами и тяжело вздохнул. Не Хуайсан всегда был таким: он никогда не обижался, никогда не закрывался от человека, который старался его оттолкнуть, а если ему больно от чьих-то слов или действий, он молча терпит это, сжимаясь где-то глубоко в душе. Разумеется, это касается лишь тех людей, кого он считает по-настоящему ценными, на тех, кто ему безразличен, плевать он хотел. Вэй Усянь вздрогнул, а его единственный глаз увлажнился. «Как я мог обидеть такого светлого человека?..» — давился в мыслях он, а затем вздрогнул снова от следующих слов друга: — Когда я говорил тебе не винить себя, я не шутил. Боги, ты слишком ранимый, серьезно! Так, подвинься, — Не Хуайсан плюхнулся на скрипнувшую лавочку, толкая парня в бок, а затем выдохнул, махнув отросшими волосами. — Когда мне было пять лет, я ослушался матушку не сбегать с детской площадки и направился сам не помню куда. В тот день за мной присматривал брат, и когда я сбежал, его обвинили в том, что он не досмотрел, хотя я сам тогда попросил его сходить за мороженым, а пока его не было, воспользовался возможностью. Отец тогда слушать не хотел и наказал его на неделю. Вместо того, чтобы обидеться на меня, брат продолжал со мной играть и ни разу не заикнулся на этот счет. Если честно, я виню себя до сих пор, а когда однажды извинился перед ним за этот случай, то, представляешь? Он забыл! Он просто забыл и никогда не держал на меня зла… Я хочу сказать, — парень откинулся спиной о стену дома, продолжая всматриваться в небо, словно пытаясь там что-то найти. — Что мы всегда воспринимаем что-то только со своей стороны, слушая только свои навязчивые или навязанные кем-то мысли, пока объект, перед которым мы предположительно виноваты, может нас даже не винить, ведь всегда можно просто по-го-во-рить. Наступила тишина, которая впервые за этот месяц для Вэй Усяня не казалась гнетущей. Он выдохнул, переводя взгляд на легкую, дружелюбную улыбку друга, пытаясь найти ответы на все свои вопросы в этих карих, нежным глазах, в которых всегда плескались понимание и ласка. — Возможно, ты действительно поступил опрометчиво, а возможно и нет. И, знаешь что? Лань Ванцзи винит себя не меньше, он буквально грызется каждый раз, когда я пытаюсь сказать ему, что это не так. Говорит, что не уберег тебя, что из-за него ты так покалечился, что если бы не он, ты был бы в порядке. Ничего не напоминает? Вэй Усянь расширил глаз, из которого уже давно текли слезы, перекрывая обзор. Приоткрыв рот, он не смог выдавить ни звука, как рыба на суше, глотая воздух. «…ведь всегда можно просто по-го-во-рить…» «Просто поговорить, да? Просто поговорить…», — Вэй Усянь выпрямился, закрывая ладонями лицо, а затем горько в них рассмеялся, выплескивая остаток давно мешающегося кома вины. Не Хуайсан ласково зарылся в его растрепанные волосы, второй рукой осторожно поглаживая трясущиеся плечи, пока расслабившаяся Чэньцин положила мохнатую голову Вэй Усяню на колени. Так они и сидели в минутной тишине, пока парень наконец не успокоился, а его плечи больше не напрягались. — Спасибо… — тихо выдавил он в ладони, отчего всхлип смешался со звуком его голоса, но Не Хуайсан все равно его услышал, улыбнувшись. — Это ты всегда говорил мне бороться, пусть в мыслях я это и так знал. Но после знакомства с тобой: таким всегда улыбчивым и уверенным в себе, я стал куда более раскрепощенным и принял себя до конца. Ты и придурка-Чэна в себя привел, он, знаешь, даже драться меньше стал, все гундел: Вэй Усянь то, Вэй Усянь это, не одобрит он, говорил мне не драться. Так что прекрати себя винить за то, что просто хотел помочь, все хорошо, мы понимаем. «Мы понимаем», — этого хватило, чтобы парень убрал руки с лица и наконец смело и без стыда прямо заглянув в глаза другу, более не выдавливая улыбки, а искренне растягивая уголки губ. И пусть улыбка была слегка вымученная после всех событий, а потрескавшиеся и вишневые от укусов губы выглядели пухлее, он делал это искренне и по своему желанию. — Однако за свою отвагу я отдал глаз, — хрипло выдохнул Вэй Усянь, невесело усмехнувшись. — Своего рода наказание за самонадеянность, но я не жалею, ведь волчара жив и сделал бы так еще раз, если потребуется, да хоть два глаза отдал бы! Вот только захочет ли он видеть меня таким, захочет ли… ну… любить?.. — последнее он сказал так тихо, как только мог, потому что смущение перемешалось с болью, а здоровая щека покраснела. Не Хуайсан мягко посмеялся, покачав головой, а затем осторожным движением развернул лицо друга к себе, с видом профессионала всматриваясь в его повязку. Снимать он не решился, потому что это личные границы другого человека, но даже с белой, закрывающей основную рану повязкой, он видел конец рваного шрама, выползающего из-под ткани и закатил глаза, понимая, что Вэй Усянь снова выдает глупость. — Как будто искренне любят за внешность, — пробормотал он, а затем громче добавил: — Послушай, Вэй Усянь, ты снова это делаешь — много думаешь. Лань Ванцзи знает о твоей травме и знает на что шел, когда выбрал тебя. И прежде, чем ты меня перебьешь, спешу сообщить, что выбрал он тебя не из-за предков. Просто… Ты себя вообще видел? Отзываешься так, будто мразь последняя, но ты наш лучик света с повязкой или без, прекрасный, на минуточку, лучик света и никакие шрамы не могут затмить это, ясно тебе? Отказался бы я от прекрасного душой человека, если бы узнал, что у него шрам? Ни-за-что. Ценить бы только сильнее стал, чтобы всякие уроды не смели потешаться и залюбил бы так, чтобы никакие тупые мысли по поводу внешности в голову не лезли. А теперь пошли, — Не Хуайсан встал, подавая парню руку, а на его вопросительный взгляд ответил: — Я кое-кого позвал. Но не успели парни зайти за угол, как наткнулись на замерших друзей, которые тут же опомнились и ломанулись к притихшему Вэй Усяню. Вэнь Нин стал судорожно бросаться извинениями, горячо объясняя как был не прав по поводу осколка и намереваясь его обнять, содрогаясь под хмурым взором заслонившего парня Лань Ванцзи; Цзян Чэн усмехался, смотря на эту сцену и радушно хлопал Вэй Усяня по плечу, говоря, что кивал головой под каждое слово Не Хуайсана, за исключением его «придурка-Чэна», а сам Лань Ванцзи наверняка боролся с двумя своими лезущими наружу эмоциями: нежность и грусть за любимого человека. Не Хуайсан отошел, давая друзьям возможность поговорить, а затем с улыбкой обернулся на все также стоявшего столбом Мо Сюаньюя, на шлеме которого привычно отражалась синева неба. — И давно вы там стояли и уши грели, а? Колитесь, — шутливо начал парень, но тут улыбка сползла с его лица, поскольку Мо Сюаньюй так и не шевельнулся, продолжая молчать. — Что такое? — А? — вздрогнул он, а затем стал отходить назад, нервно перебирая спрятанные за кожаными перчатками пальцы. — Я-я… у меня дела, я, пожалуй, пойду, да… — а затем скрылся за воротами, оставив после себя только шорох шин и уносящийся вдаль звук мотоцикла. — Что это с ним?.. — вслух спросил Не Хуайсан, но затем отвлекся, за уши оттаскивая от влюбленной парочки Цзян Чэна и Вэнь Нина, — Придурки бесцеремонные, дайте им уже поговорить! Вэнь Нин захныкал, Цзян Чэн матерился, но в итоге друзья ушли к мотоциклу Лань Ванцзи, тихо переговариваясь между собой. — То, что ты тогда сказал про себя, я… — начал Лань Ванцзи, но Вэй Усянь едва заметно прикоснулся пальцами к его губам, призывая молчать. Всматриваясь в золотистые глаза с тревожными и нежными крапинками внутри, он ощущал медовое тепло в районе сердца и тоску от того, как себя вел. Оттягивая разговор с любимым человеком до последнего, Вэй Усянь и не думал, как сильно будет потом скучать. Он не просто любил, он нуждался в присутствии своего волчары, потому не мог больше ждать, судорожно вздыхая. Понимая, что Лань Ванцзи действительно не собирался от него отказываться ни за его характер, ни за внешность, парень мягко улыбнулся, обвивая руки вокруг его напряженной шеи. Первым поддался Вэй Усянь, всхлипнув, он едва заметно коснулся кончика губы, ощущая, как все его тело уколол сильный разряд тока. Едва не подскочив, он смотрел на не менее ошарашенного Лань Ванцзи, который тоже не ожидал такого эффекта, а затем в потемневших, золотистых глазах что-то вспыхнуло, терпение лопнуло, и он схватил парня за затылок, с силой впечатывая в свои губы. Разряд возрос мощнее, на этот раз обвивая тело со всех сторон, лаская. Их будто окружил невидимый барьер, что был раньше во время их крепких объятий — барьер собственных чувств, до того сильный, что едва ли с ним можно было справиться. Судорожно выдыхая в приоткрытый рот, Вэй Усянь собрал крупицы своей силы, отдаваясь поцелую, который дарил настолько мощную энергию, что, казалось, с ней он бы прожил еще вечность. Как прожил бы вечность с Лань Ванцзи, который так отчаянно держал его в руках, прижимая к своему горячему телу сильнее. Не думая больше, Вэй Усянь оттянул нижнюю губу гонщика, ощущая ее сладкий вкус, не открывая глаз, обнял его за плечи, кончиками пальцев цепляясь за одежду. Содрогаясь, он коснулся своим языком чужого, осторожно проводя по ряду зубов, горячо выдыхая. Вкус Лань Ванцзи показался ему до того приятным, что он причмокнул, чувствуя, как его оттягивают за волосы на затылке в порыве страсти. Вэй Усянь невольно простонал, с силой зажмуривая глаз, боясь, что все это может оказаться простым сном. Он вцепился в одежду до боли в пальцах, едва не ломая ногти, вылизывая чужой рот. В ушах отзывался приятный рык со стороны, и парень простонал снова. Пирсинг со звоном ударялся о их зубы, и этот звон отражался где-то глубоко в голове, словно за дымкой пелены их общей горячей и непрерывной страсти. Лань Ванцзи целовал его чувственно, ощутимо, но не высасывая душу как было с парнем с другими, а наоборот давая энергию, делясь своим теплом. Он не отстранился, когда почувствовал шероховатость покусанных губ на своих, не поморщился от их привкуса таблеток и никак не выразил своего отвращения от потрепанного вида Вэй Усяня, наоборот, он будто стал восхищаться им еще больше, пока сам парень думал, что со стороны выглядит как настоящее чучело. Вэй Усянь провалился в бездну блаженства и отчаяния, с которыми ему хотелось прикасаться к наполненному живой энергией телу рядом. От Лань Ванцзи всегда пахло чем-то родным, пахло домом, заставляя парня снова блаженно выдохнуть, крепче вжимаясь в податливое тело. Они отстранились друг от друга, когда грудь с хрипом нервно приподнималась в нехватке воздуха, когда пульс зашкаливал, разгоняя горячую кровь по венам, когда мир кружился перед глазами. Не дав времени одуматься, Вэй Усянь притянул гонщика к себе вновь, тепло утыкаясь губами в его, медленно водя по розовым лепесткам. Он перешел ленивыми поцелуями на щеку, спускаясь к подбородку по линии челюсти, осторожно касаясь футболки под кожаной курткой, едва не задыхаясь от того, насколько огненной казалась кожа. — Прости меня… — прошептал он в любимые губы, снова оставляя на них мимолетный поцелуй. — Прости, — касаясь кончика носа, водя губами по переносице, осторожно сцеловывая с ресниц навернувшуюся влагу. — И спасибо тебе, — зарываясь пальцами в густые волосы, позволяя сжать свою талию едва ли не до хруста. — Между нами… — хрипло пробормотал Лань Ванцзи, ловя вишневые губы меж словами. — …не должно быть «Прости» и «Спасибо». — обнимая своего человека, он взглянул на с надеждой смотревшего на него парня, губами касаясь пахнувшей медикаментами повязки на глазу. — Между нами должна быть только одна фраза, — гонщик выпрямился, ладонями касаясь покрасневших щек, большим пальцем поглаживая синяк, обеспокоенно его рассматривая, — Я люблю тебя. На пальцы Лань Ванцзи приземлилась горячая слеза, впитываясь в кожу. Алые губы дрожали, а черный глаз в неверии расширился. Пытаясь найти в золотистых радужках толику лжи и не найдя ее, Вэй Усянь уткнулся в теплый изгиб шеи, благоговейно вдыхая запах его кожи. — Я люблю тебя, — будто мысленно пронесся ответ в голове Лань Ванцзи, настолько тихо Вэй Усянь это сказал, а затем шумно выдохнул, распространяя по венам гонщика новую порцию энергии. Не предки связали эти две потерянные души и не злой умысел ищущего месть Вэнь Жоханя — они сами нашли друг друга и преодолев множество трудностей, больше не могли отказать в желании быть рядом. Обвивая руками Лань Ванцзи, Вэй Усянь думал: теперь все в порядке. Обвивая руками Вэй Усяня, Лань Ванцзи думал: я дома.***
— Я обязательно присоединюсь к тебе через три месяца, — тихо, чтобы не услышал отвернувшийся к вещам ворчливый Вэй Чанцзэ, прошептал Лань Ванцзи в алое ухо. Поправляя черную повязку, за что уже получил от Цзян Чэна прозвище «Пират», Вэй Усянь легонько стукнул своего парня по плечу, смущаясь от его горячего шепота. Они вместе загрузили остальные вещи в багажник автомобиля, слегка повздорили с Вэй Чанцзэ, который поначалу срывался паковать вещи как можно скорее, а затем помирились и убедили, что в спешке нет необходимости. Да, хоть Вэй Усяню заметно стало лучше после «дружбо-терапии», из-за которой Вэй Чанцзэ был благодарен друзьям сына, успевая удивляться шустрости парня в нахождении себе любви всей своей жизни, но не противясь их отношениям, они все равно приняли решение улететь на качественное лечение в Италию. Тараканы, порой забирающиеся в темную голову, не всегда желали оставлять его в покое, потому хлопотный Вэй Чанцзэ нашел хорошего доктора в не менее хорошем учреждении, куда практически каждый день после учебы будет ходить Вэй Усянь, добровольно согласившийся на это. И если такой, как Цзян Чэн порой и шутил о: «тебя сдали в дурку?», получая тумаки от нахмурившегося Не Хуайсана, все прекрасно понимали, что это было необходимо. Пострадавшие после всех событий нервы парня не выдержали, перегорели, поэтому их требовалось подлатать, чтобы не было поздно. Без сожалений, Вэй Усянь провел прекрасных две недели в компании близких ему людей, вдоволь наговорившись с Не Хуайсаном, Цзян Чэном, Вэнь Нином и даже Вэнь Чао, который настолько надоел парням со своими извинениями, что при каждом очередном заикании о прощении, они забивали рот бедного парня леденцами или шоколадками, чтобы тот, жуя, ворчал на их несправедливое отношение к людям. И пусть для многих их компания и была странной, друзей это не волновало, ведь пока они вместе, все остальное не имело значение. Не имело значение и то, с каким недовольством Лань Цижэнь отнесся к отношениям Вэй Усяня и своего племянника. Он напрочь отказался с ним знакомиться, и когда Лань Ванцзи привел парня в свой дом, познакомив его со своим старшим братом, с которым они быстро нашли общий язык, сам Лань Цижэнь как нахохлившаяся сова прятался в своем кабинете, бурча что-то себе под нос. В тот день дома была и мама Лань Ванцзи, которая тактично промолчала, завидев черную повязку и ласково потрепала парня по обновленной красным челке, похвалив парня за вкус. Исключением стал лишь отец гонщика, который не выдал ни слова по этому поводу, мельком взглянув на парня и уйдя к себе, но улыбающийся Лань Хуань успокоил парней тем, что это наиболее хороший знак, иначе в доме мог бы быть скандал. Обняв своего волчару, Вэй Усянь напоследок вдохнул родной запах, ощущая, как по коже бегут мурашки. Он улыбнулся, скрываясь от порывов ветра, а затем удивленно пискнул, как только на его плечи легка теплая кожанка, хранившая запах гонщика. — Это будет символом того, что я скоро приеду, — произнес Лань Ванцзи, поправляя элемент одежды и горделиво осматривая. — Люблю тебя, — пробормотал Вэй Усянь, зарываясь в кожанку, а затем напоследок чмокнул его в щеку, садясь в машину. Где-то позади стояли друзья: Цзян Чэн успокаивал всплакнувшего Не Хуайсана; смотря на это, Вэнь Чао закатывал глаза, а улыбающийся Вэнь Нин больше не выглядел печальным. Приняв выбор друга, он молча согласился с ним, готовый поддерживать с парнем дружеские отношения, радуясь, что тот может стать действительно счастливым. — Береги себя, — прошептал он, ловя взгляд друга через стекло автомобиля, кивнул ему, а затем принялся успокаивающе похлопывать по плечу Не Хуайсана, расслабленно выдыхая. Они встретятся. Обязательно… …и его горящие, рубиновые глаза уверенно смотрели вслед.