Рубиновый Рассвет: Дневники Рагнвиндров

С моих губ сорвался отчаянный вздох. То, на что я собирался пойти, было рискованно, но, в конце концов, ожидаемо. Я должен был поведать о том, как увидел смерть своего отца. Я должен был рассказать правду, которую желала скрыть верхушка ОРГАНИЗАЦИИ. Мне нужно было рассказать всё в подробностях, но так, чтобы они и подумать не могли о том, что я все ещё обладаю Порчей. — Я не буду повторяться, — предупредил я, — так что слушай внимательно. С этими словами я, откашлявшись и отряхнув свой пиджак от пыли, начал свой рассказ. — Ты должна понимать, что три года назад я наблюдал, находясь в самом эпицентре событий, смерть во всей ее ужасающей силе. И какая-то часть меня до сих пор уверена, что я уже давно нахожусь по ту сторону жизни, потому как выбраться живым из той отвратительной пляски смерти можно лишь по случайной прихоти всемогущего Бога или же уповая на чудо, уж неизвестно, чьим рукам или лапам принадлежащее. Первое иногда случается, хоть и крайне редко, во второе же я не верю, — четко объявил я. Лиза смотрела на меня удивлённо, даже немного пугливо. Она явно не ожидала, что я действительно что-то расскажу. Она, скорее всего, думала, что я до последнего буду хранить молчание, свято уверенная в том, что я здесь всё и учинил. Люди действительно очень слабые создания. — Есть такой артефакт, Порча, может, знаешь, — сказал я, посмотрев в тот момент в сторону Лизы. И, увидев её лицо в тот момент, я понял, что она дрожала. Она была испугана. В её глазах читался страх. От бодрости и энергии, что пылала в ней до этого, ни осталось и следа. — С-слушаю… — проронила она, смотря мне прямо в глаза. Она знает. Она явно знает, что это такое. И неудивительно, несмотря на глупость жителей Монда и неимоверную узколобость даже самых мозговитых библиотекарей, мало кто был осведомлён о том, что такое Порча. Доторре, например, хоть и лидер Дальних Земель, назвал эту вещь «Глазом Божьим», когда столкнулся со мной в ту ночь. Было очевидно, что сделал он это упрощения ради, ведь понимал, что Республика Ветров мало знает о таком древнем искусстве потерянных цивилизаций, как Порча. Честно сказать, я даже был немного расстроен, что сам Доторре был такого низкого мнения обо мне. — Так вот, — продолжил я, — три года назад я достиг своего совершеннолетия. После нашего успешного похода мы с моим отцом забежали в таверну, где решили отпраздновать наш триумф над очередной деревней дураков. Друзья и знакомые моего отца поднимали за меня тост и, более того, — многозначительно отметил я, — предлагали мне, тогда ещё рыцарю, испить с ними пива или вина. Они не знали, что я ещё на службе, — объяснял я, еле глядя в сторону Лизы. — Позже мы поехали домой, неся с собой ещё одну победу. И тогда… — Я остановился. — На вас напало чудовище? То самое, что угрожало Республике с того самого дня? — робко спрашивала Лиза. — Именно так, — отвечал я, — на нас напало жестокое чудовище. Отец слишком много времени тратил на разговоры о судьбе, о моем будущем и о своём секрете, что не заметил, как… — Погодите! — Перебила меня Лиза. — Каком секрете? — Спросила она. Её голос стал чётче, в ней заиграло искреннее любопытство и желание знать истину. Похоже, я пропустил эту часть в своей экспозиции. — Я думал, ты уже догадалась, — хмуро ответил я. — Он обладал Порчей. Этот артефакт был подарком, который он забрал ещё из Дальних Земель. Многие, возможно, об этом не знают, но он родился и вырос там, и лишь позже, встретив любовь всей своей жизни, перебрался сюда, в Мондштадт, — заявил я. — Рагнвиндры не появились здесь с пустого места. — Но я думала, — возразила девушка, — что Рагнвиндры жили в Монде с самого начала! Летописи твёрдо говорят о Рыцаре Рассвета, который на пару с Вестником Ветра Барбатосом объединял свои силы против тирании Монда, тогда ещё Империи Северных Ветров… Она объясняла это, будто была каким-то непревзойденным историком, будто эти нюансы из летописи не были никому известны. Будто я какой-нибудь необразованный дикарь, коими является большинство почти обреченных жителей этого несчастного региона. — Рыцарь Рассвета был, — заявил я. Секундой позже я задумался, так ли это было на самом деле? Вправе ли я говорить о достоверности того, о чем слышал только в легендах? — Или мне рассказывали, что он был. Это, к сожалению или к счастью, не так важно. Важно то, что отец моего отца, мой дедушка, родился и вырос в дальних землях. А уже его отец, мой прадедушка, отправился туда жить ещё молодым, будучи уроженцем Монда. Так и жила добрая часть моей семьи там, в далеких краях, пока мой отец не встретил прекрасную леди из Республики Ветров, отсюда. И с ней он потом отправился на землю, являющуюся для него, по сути, родной, — отрезал я. — То есть… Вы… — она боялась сказать это вслух. Она не могла поверить, что по моим венам текла инородная кровь. Кровь Фатуи. Думала ли она говорить, что сделавший столько для этой республики мой отец на самом деле был нечистокровным? Может, тогда дело не в происхождении и нации, а в верности к народу? Почему тогда Кейю все любят и уважают, хотя он вообще должен считаться врагом априори? — Во мне течёт кровь Рагнвиндра, — гордо заявил я. — Кровь моего отца. Кровь моей матери. Кровь, принадлежащая Мондштадту. Моя кровь чиста и красна, как Рассвет, и я пролью её за свой народ, если будет нужно, — сказал я так уверенно, как только мог. — И в тот момент… — Я сделал паузу. — Если бы я раньше осознал, что что-то было не так… Если бы я только был сильнее… Тогда ничего бы этого не случилось, — вещал я, опуская голову и все ещё смотря в пустеющие глаза Лизы. — И вы ничего не смогли сделать? — Понимая, к чему всё идёт, спрашивала девушка. Она знала. Знала, что я расскажу дальше. Поэтому она просто отдалась в руки моему рассказу. — Отец дал слабину. Пали почти все мы, даже я не справился, но сила, которой обладал мой отец… Порча, — остановился на мизерную долю секунды я. — Она не могла его подвести. Но всё же так и случилось. Он победил существо. Тварь убежала, но не была повержена. А отец был очень сильно ранен. Его нога была открыто переломана, отовсюду сочилась кровь, а хворь начала появляться на его теле и разжигать его. Я принёс его домой, но старый дурак все не прекращал пить и ворчать. Я не выдерживал этого, я пытался его вылечить, но он давил на меня, орал, начинал меня сильно раздражать, — отрезал я, вглядываясь в начавшие слезиться глаза Лизы. — Не знаю, чего тут было больше, хвори или Порчи, но это определённо сводило его, да и меня, с ума. Его тело разваливалось на части, он начинал гнить заживо и терять рассудок. Он умирал. Его тело умирало. Умирал его мозг. — Вы пытались о нём заботиться, — пыталась прибодрить меня Лиза. — Это не ваша вина! — Говорила она уже мягким и слабым, но все ещё поддерживающим тёплым голосом. Я больше на такое не поведусь. Я отвёл взгляд в сторону от неё и продолжил смотреть на цветы. — В конце концов это я убил его, — твёрдо заявил я. — Я прекратил его страдания. Все случилось слишком быстро. Я всегда задавал себе вопрос: почему я не смог сделать ничего, чтобы остановить это? — прервался я на своём вопросе. — А как же ваш брат? — вопрошал меня девичий голос Лизы за моей спиной. Ненавижу. При воспоминаниях об этой истории я вспоминаю о своём желании переломать Кейе все кости за то, что случилось. Все это время он был рядом. И из-за своей трусости, глупости и нелепости даже не пытался помочь. — Сэр Кейя появился только на второй день его пребывания в таком виде. Я не буду касаться того, что случилось между нами, потому что это не имеет к делу никакого отношения. Однако с тех пор я, если только жив, постоянно ощущаю на себе дыхание смерти, как будто она недовольна тем, что я миновал ее, избежал могильного зова, или же просто ждет, чтобы однажды завершить начатое. Поэтому мне трудно было избавиться от порчи после смерти отца, но, несмотря на это, я преодолел этот барьер и все же закопал свой артефакт глубоко в земле, не забывая и о смерти, втайне надеясь для самого себя открыть что-то новое, — закончил я, скрестив руки на груди. — Такое случается, когда вы полагаетесь на силы, которые вам не по зубам, — грустно вздохнула советница за моей спиной. — В этом мире за все приходится платить, даже за то, в чем вы не виноваты, — задумчиво произнесла она. Вся дрожь и беспокойство в её голосе рассеялись, осталась лишь печальная задумчивость. — Именно поэтому вы ушли из ОРГАНИЗАЦИИ? — На то были и другие причины, — ответил я. — А теперь скройтесь. Я не желаю вас более видеть. В следующий раз хотя бы постучитесь, прежде чем тревожить мои покои. И на этой ноте Лиза, советница старшины, действительно удалилась. Как будто её здесь никогда не было. Простыл и след. Неслышно было даже этого противного звона каблучков. Удивительно… Человек изобрел столько способов призывать смерть, но так до сих пор и не научился от нее избавляться. Единственное, чего человечество добилось, так это лишь ненадолго отсрочить смерть. Да и то не всегда. Доторре с его бессмертной армией именно что повелевает трупами. Теми, кого смерть уже настигла. Это самое близкое к тому, что люди называют вечной жизнью, но когда ты не можешь чувствовать запахи, тепло и еду, жизнью такое жалкое и убогое существование назвать сложно. И еще удивительно, что при таком обилии смертоубийства среди людей мы совершенно ничего не знаем о природе смерти. По большому счету, все, что нам известно, так это то, что пока вроде бы смерти нет — или вот уже она захватывает человека в свои ледяные объятия. И все. Из всех тайн бытия одна из самых нераскрытых — это тайна смерти (более загадочны могут быть разве что только Боги, и то о них мы знаем слишком мало, хоть и в истинного творца, Фанета, я верю). К какой природе ее отнести, материальной или божественной? Благо это или наказание? Есть ли за ней что-то или все-таки нет? Какими критериями она руководствуется при выборе? Мыслящее она существо и вообще существо ли? Ничего. Полная пустота (которым, кстати, может и оказаться существование в загробной обители, именуемой Бездной). Неизвестность, которая пугает больше любой самой ужасной известности. Однако, что странно, и к смерти мы относимся совершенно по-разному. Большей частью живые существа боятся ее, причем страх этот иррационален, потому как бывают ситуации, когда действительно лучше уж умереть, но какая-то неизвестная часть тебя невыносимо жаждет жить, и в девяноста девяти процентах из ста она всегда одерживает победу. С другой стороны, есть и такие, кто принимает смерть как избавление. Мой отец в последние дни своей печальной жизни ждал смерти с нетерпением и принял ее с благодарностью (именно тогда я впервые задумался о том, что же на самом деле представляет собой смерть). Многие вообще предпочитают не думать о смерти, другие же, напротив, придерживаются мнения, что правильнее о ней думать всегда. Я, например, не могу не думать о смерти. Но мысли порою удивительные даже для меня самого. Однажды, когда я был совсем юн и счастлив жизнью (я был тогда влюблен и любим), мне вдруг подумалось о смерти. Я увидел за ней вечность, наполненную знанием, смыслом, любовью и радостью. И в этой бесконечности любви, счастья и знания я возблагодарил и взалкал смерти. Но смерть тогда обошла меня стороной, а вскоре у меня не осталось ни счастья, ни любви, ни смысла. В другой раз, когда я был много старше, мне довелось читать книги самого Доторре, составленные с его летописцем. И вот в одной из этих книг автор (устами Доторре) категорично заявил, что смерть есть не что иное, как полный, безвозвратный и совершенно бессмысленный итог человеческой жизни. После смерти нет ничего, да и глупее самой смерти тоже ничего не может быть. И Доторре вроде бы пытался ужаснуть этой мыслью (заставить нас как можно дольше сопротивляться приходу смерти), но мне, стоило только на мгновение принять эту мысль за истину, стало вдруг так легко и беззаботно, как, наверное, не было еще никогда в жизни. Я был на самом пике блаженства (просветления), ибо отныне оковы осознания необходимости выполнения множества различных условий дабы обрести «Дары Богов» пали с меня, и я наконец мог жить так, как хотел, не ожидания ни кары смотрителей, ни восхода на Олимп. И уже много позже мне однажды явилась интересная мысль, объясняющая, почему же столь ревностно охраняется тайна смерти. Смерть существует как бесспорная данность, однако смысл ее укрыт от живых. И сделано это (если сделано) для того, чтобы предоставить живым выбор. Ведь знай мы, что за порогом этого света нас вполне может ожидать Олимп, мы однозначно бы вели благообразную жизнь, обеспечивая себе теплое местечко на Божественном Троне за наши великие Подвиги, ожидая принятия божественных сил. Или, если бы мы точно знали, что после краткого мига бытия наши души отправятся в Бездну, то человечество, скорее всего, вело бы столь разнузданный образ жизни, что давно бы уж вымерло. А пока же мы не знаем точно, что ожидает нас в послесмертии, каждый сам выбирает свой путь, свою жизнь (и свою смерть). Может быть, это так, а может, и нет. Но в смерти для нас таится и ужасная мука, и безмерное благо, и значит, пока мы еще вольны выбирать, человек в какой-никакой степени властен над смертью, а уж что будет после ее прихода, ведомо лишь Господу Богу, хотя (предполагаю) вполне возможно, что и Он ничего не знает, и только лишь этому мы обязаны сотворённым Тейватом.