♪♬♫ Kristian Kostov — Beautifull Mess
Как хочется душевного покоя, Кричу. Никто не может мне помочь! Лежу истерзанным в крови на поле боя, Не в силах немощную боль я превозмочь. А сердце, словно раненная птица: Последний взмах крылом, в груди печёт Я превращаюсь в пепел, я частица, Но выстою. Знаю, что смогу и боль уйдёт… @Kim_Nadi.
В кафе почти никого; тусклый свет освещает помещение; лампы чуть трещат от напряжения; за главной стойкой девушка увлечённо просматривает что-то в телефоне, посмеиваясь в ладошку и совершенно не обращая на нас внимания. Конечно, в своих нарядах мы совсем не контрастируем с этим заведением, я бы даже сказал: выглядим немного вызывающе. Но можно подумать, что у нас свидание, поэтому никто особо на нас не смотрит, да и посетителей не так уж и много. И как же приятно сидеть и просто наблюдать. Просто смотреть друг на друга. Молча снова изучать уже давно знакомые черты, которые не выжечь из памяти уже ничем. Они надолго и основательно поселились в моей голове. И сам альфа — прекраснейший в мире цветок, корни которого проросли глубоко в мое сердце. Он исцеляет меня изнутри снова и снова. Внешне я спокоен, а внутри – ураган из эмоций и чувств. Всё как в первый раз, только бежать уже не хочется. Хочется рука в руке, глаза в глаза и обо всём говорящая тишина между нами. Я до сих пор не могу поверить в то, что вновь увидел Чонгука. Он, на удивление, тоже спокоен, его глаза улыбаются, а мне хочется плакать… Левой рукой подпираю подбородок, в кулаке прячу рвущуюся наружу счастливую улыбку, правая рука покоится на столе, накрытая сверху чоновой тёплой ладонью. Как мне этого не хватало! Вновь почувствовать тот жар, что передаёт его прикосновение, тот огонь, что передаётся через кожу, проходит сквозь неё, пропитывая всё внутри приятным, давно забытым теплом. Он поглаживает её как-то нерешительно, подушечками пальцев, будто снова спрашивает разрешения на что-то большее. Я никак не протестую, не вырываю её, и он, не стесняясь, приподнимает свою ладонь и сплетает пальцы с моими. Крепко сжимаю, чтобы до конца понять, — Чонгук не мираж, не проекция моего сознания, он не исчезнет, не растворится в моей руке, разлетевшись по ветру крупными хлопьями пепла. Сжимаю, словно боюсь, что он сейчас встанет и уйдёт. Мое сердце готово вновь довести меня до приступа, вырываясь из груди, и кажется, что альфа чувствует мой участившийся пульс. Столько времени прошло, а я всё так же на него реагирую, как в первый раз… Мои глаза бегают по его прекрасному лицу беспрестанно: он всё ещё такой же красивый и за десять лет почти не изменился, стал немного взрослее. Только лёгкие морщинки, образующиеся возле глаз, когда он улыбается, говорят об этом. И взгляд стал более проницательным, тяжёлым. В остальном он всё такой же — смотрит на меня, как на самое сокровенное в жизни… Вспоминаю прошлое, мелькающее чёрно-белыми картинками в голове, понимаю, что слишком нагло рассматриваю альфу, опускаю глаза, стыдливо отвожу их в сторону. Я не имею права так на него смотреть, как изголодавшийся зверь: любуясь, показывая, как соскучился, показывая, что всё ещё люблю… Эти мысли словно отрезвляют меня, хочу убрать руку из чужой хватки, но он меня не отпускает — сжимает сильнее, заставляя поднять глаза и вопросительно посмотреть. А во взгляде напротив только горящая решимость — не отпущу, заставляющая всё внутри содрогнуться, сжаться до состояния маленькой молекулы, а слезам в который раз подступить и начать без спроса выходить наружу. Поздно вспоминаю, что на безымянном пальце поблёскивает жёлтая полоска от обручального кольца, опускаю руку, пряча её под столом. И сердце снова сжимается от осознания того, что надел мне его не тот, кто должен был, десять лет назад. Не тот, кто сделал предложение, вложив в свои слова искренние чувства и эмоции. Я надеваю его только когда выхожу куда-то с Намджуном, чтобы ни у кого не было лишних вопросов, а у меня после не было лишних проблем… — Тебя не будет искать твой охранник? — первым спрашивает он, чуть нахмурив брови и заинтересованно склонив голову к плечу. — Он привык к моим внезапным исчезновениям, — признаюсь, ликуя в душе, что Хосок не выбежал следом за мной. Что странно. — Тем более, у нас есть телефоны, так что… — неловко пожимаю плечами. — А тебя никто не будет искать? Задаю вопрос, а страх изнутри поедает маленькими порциями: вдруг он бросил своего омегу и ушёл со мной, никому ничего не сказав. Я не хочу это услышать, боюсь, что земля треснет подо мной и я упаду в пропасть, и вскарабкаться обратно уже не будет сил. Видимо, Чон увидел шлейф ревности и неуверенности в моём прямом взгляде, потому что слегка улыбнулся уголком губ. — А меня, скорее всего, искать будут, — нескладно потирает лоб пальцами свободной руки, зажмурив один глаз. — Как виновника торжества. — Торжества? — От моего искреннего удивления и широко раскрывшихся глаз Чонгук снова улыбается, но тут же становится серьёзным. — Да, — кивает. — Это мероприятие от моего фонда. — Прищурился, следя за моей реакцией, но всё что я могу — это открывать и закрывать рот, как рыба, выброшенная на берег, совершенно не зная, что на это сказать. Шок — самое точное определение. И видя моё замешательство, Чон продолжает, не отпуская моей руки: — У тебя наверняка ко мне куча вопросов! — У тебя ко мне, наверное, не меньше?! — кусаю губу изнутри, снова отвожу глаза — стыдно. Кофе в чашке уже давно остыл, за окном стемнело, но уходить нет никакого желания, хоть мне и тяжело в его присутствии. — Наверное, — вздыхает альфа, согласно кивая и уже больше не улыбается. — Но давай начнём с меня?! — киваю, давая понять, что готов слушать, продолжая смотреть, как мелкие пузырьки на пене медленно лопаются (как и моя выдержка). Рукой, покоящейся меж бёдер, периодически сжимаю ткань светлых брюк, чтобы хоть как-то успокоиться. — Возможно, ты уже в курсе, что я не окончил университет, — не поднимаю глаза, чувствуя свою вину, лишь медленно моргаю, — чтобы ты сразу себя не накручивал, говорю прямо, как есть: твоей вины в этом нет. Я сам так решил. — Но ведь это была твоя мечта — танцы. — Вскидываю влажные глаза, нахмурив брови. Говорю очевидное, потому что сам хотел достичь больших высот, и мы немало об этом говорили. — Не всегда мечтам суждено сбываться, Тэ. — Взгляд Чонгука становится задумчивым, будто он не решается о чём-то мне сказать, но продолжает по инерции поглаживать и сжимать мои пальцы, рассматривая их. — Мы не изменяем мечте, просто иногда меняем саму мечту. Мне захотелось помогать людям. Творческим личностям, занимающимся искусством. У них есть огромный потенциал, но его особо никто не замечает, и они не могут продвинуться куда-либо. Чонгук облизывает свои губы, переводит взгляд на моё лицо, а я борюсь с желанием прикоснуться к этим губам. Хотя бы на мгновение вновь почувствовать их тепло и мягкость. Но я не должен так думать, слишком много воды утекло… Боже, да кого я обманываю?! Да, да, да! Я хочу Чонгука: целовать, обнимать за шею, уткнуться в неё носом, медленно вдыхать запах, чтобы он снова и снова заполнял каждую клеточку моего израненного тела, обволакивал мои лёгкие и, как лондонский смог, затуманивал мой разум… — Тот мужчина, что встречал Вас на входе, — прерывает мои фантазии альфа, — мой партнёр — Бао Ву. — Смешно, — хмыкаю, — я подумал, что это он организатор и самый главный в фонде. — Почему? — тянет уголок губ вверх, вопросительно вскинув брови. — Я пытался найти хоть какую-то информацию о «Decalcomania» в интернете, но ни твоих фотографий, ни имени там не проскальзывало. Чон опять суровеет, даже хмурится, опустив глаза в свою чашку и поджав губы. Что за секреты он от меня скрывает? Его спокойствие и какая-то недосказанность в словах уже заставляют меня внутренне напрячься. — Если бы Намджун увидел моё имя, как директора фонда, в документах, — кусает губу с краю, поднимает серьёзный взгляд, — ты бы не пришёл. — Ты знал, что я приду? — Надеялся на это. — Подносит наши сплетённые руки к своим губам, оставляет нежный поцелуй на моих костяшках, не переставая смотреть прямо в глаза. О такой взгляд можно обжечься. А сыплющиеся искры будто попадают на кожу, заставляя её гореть. Взор изучающий, искренний, но ставший каким-то чужим… Та замыленная пелена от любви, что застилала мне глаза, стала понемногу спадать, и мой взгляд прояснился — Чонгук изменился. Конечно, глупо было надеяться, что он навсегда останется взбалмошным юношей, каким я его повстречал. Все мы меняемся: кто-то в лучшую сторону, а кто-то в худшую. У Чонгука середина. Его взгляд, казавшийся поначалу мне прежним, — трепетным и влюблённым, с яркими всполохами огня, теперь стал более взрослым, цепким, местами настороженным. Что могло привести к таким переменам в нём, естественно, мне не известно, но я хотел бы узнать. Узнать альфу заново. Понять, почему он многого не договаривает, запинается, отводя глаза в сторону, будто я смогу в них что-то прочесть, увидеть в них то, что мне не следует знать. Что Чонгук скрывает теперь от меня? Или многолетняя разлука поставила кирпичную стену между нами, и теперь я для него чужой?! Или альфа мне больше не доверяет… — Тэ, — Чон сглатывает, бубнит, не отнимая мои пальцы от своих губ, и его взгляд вновь становится теплее, — я понимаю, прошло столько времени, но… — невесомо касается горячими губами одной фаланги, а я готов растечься перед ним лужей. Зачем он так со мной? Любишь? Забери и беги! Нет? Оставь меня в покое и больше не мучай! — Мне есть, что тебе рассказать. Очень многое, — голос чуть понизился, стал более глубоким. — Так говори! — испытующе смотрю на него, но это не действует. С каких пор я стал таким прямолинейным? Любопытство не порок. — Ночи не хватит, — улыбается он, выдыхая горячий воздух на кожу, а у меня мурашки пробегают по позвоночнику. Прикрыл глаза, носом об мои пальцы трётся, незаметно обнюхивает их, и я замечаю, как его челюсти сжались и напряглись, брови сильно сошлись к переносице, нервно сглатывает. Скучал. А на моих глазах снова влага от такого Чонгука. — Я бы хотел ещё раз увидеться с тобой. — Резко открывает блестящие глаза, белки покрылись тонкой красной сеточкой из капилляров. И я вдруг ощущаю всю ту боль от разлуки, что пропитала все его нутро. Он стал сильнее, чтобы не показывать всего снаружи, но внутри он рассыпается на части, в пыль, как и я… — Чонгук, я не знаю… — Я не заставляю тебя завтра приходить ко мне. Как сочтёшь нужным. Как будет время. — Во взгляде столько надежды, пальцы сжимаются сильнее. С минуту колеблюсь, но прекрасно понимаю, что долго бороться у меня не получится. Никогда не получалось… — Хорошо, — вздыхаю, и в ту же минуту мою руку освобождают. — Твой номер не поменялся? — осведомляется Чон, доставая свой мобильный из внутреннего кармана пиджака. — Н-нет, — неуверенно дрогнул голос — неужели он даже не удалил мой номер? Но дальше спросить ничего не успеваю – мой собственный телефон зазвонил в кармане моего пальто. Достаю, смотрю на экран — неизвестный номер. Неужели… — Это мой новый, — сбросив звонок, поясняет альфа, что-то ещё быстро печатает и прибирает телефон обратно. — Звони в любое время, как только надумаешь поговорить. — Что такого ты мне хочешь рассказать, что не хватит даже нескольких часов для разговора сейчас? — насторожился ещё сильнее, хмурюсь — не нравится мне всё это! Чонгук очень глубоко вздыхает, как будто резко перестало хватать кислорода в лёгких, и шумно выдыхает через нос. Смотрит с прищуром, губу кусает, словно опять что-то сказать хочет, но сам себя сдерживает, оттягивает за поводок. — Правду, — наконец выдыхает он — как гром среди ясного неба. — Ничего не понимаю, — растерянно мотаю головой. В висках застучали молоточки, и начало ломить затылок. — Какую правду? О чём? Или о ком? — Не сейчас, Тэ, — хмурится Чонгук. — Уже поздно и тебя, наверное, уже ищут… — Намджуна нет в городе, — резко прерываю, потому что, зная своё природное любопытство, до утра или до следующей встречи я не дотерплю. — У меня вечер свободен полностью. — Ты всё такой же упрямый, — горькая усмешка. — А ты всё такой же вредный, — начинаю злиться, облизываю пересохшие губы. — Делаешь так, как ты хочешь. — Ну, хоть в чём-то мы остались самими собой… На разговор мне так и не удалось Чонгука уломать. Если раньше он со многим соглашался и иногда шёл мне на уступки, то теперь это – несокрушимая скала, таящая в себе множество загадок и вопросов. И скала в прямом смысле этого слова. Стоя рядом с ним, я теперь кажусь очень маленьким и хрупким. Чон и раньше был крупным альфой: широкие плечи, грудь, мощные бёдра и высокий рост. А теперь все его внешние достоинства и красота увеличились вдвое. Чонгук возмужал, да так, что на его фоне я выгляжу мелкой пылинкой, — прихлопни, и я растворюсь. Неуместный ультиматум, что если он не раскроется мне хотя бы частично, то я не пойду дальше, с места не сдвинусь, так же не поспособствовал тому, чтобы разговорить альфу. — Я отнесу тебя на руках обратно, — воодушевлённо ответил Чонгук, когда я встал и насупился, скрестив руки на груди, всем своим видом показывая, что недоволен происходящим. — Придумай что-нибудь посерьёзнее детских надутых губок. — Елейная улыбка коснулась его губ, и он продолжил путь. Детские губки? Да он внаглую издевается надо мной! Как ни странно, но возвращаться обратно к банкетному залу мы не стали. Остановились около одного круглосуточного продуктового магазинчика, как всегда, возле одного из фонарных столбов. Всю дорогу он не выпускал мою руку из своей, и флэшбэки накрывали меня тёмным полотном, когда Чон о чём-то молча задумывался и сжимал её сильнее. Мы шли в полной тишине, не проронив ни слова, но и молчание и крепкая хватка руки говорили сами за себя, что и к гадалке ходить не нужно: мы оба соскучились, но держимся друг от друга на расстоянии, хоть оно и не значительное, буквально на вытянутую руку, но коснуться друг до друга мы не можем. Что-то мешает — мы сами… Чонгук повернулся ко мне лицом, взял за обе руки и заглянул в глаза, как тогда, а после его томный взгляд соскользнул на мои приоткрытые лепестки губ. Я посмотрел на его, сглотнул слюну — как же хочется его поцеловать! Внизу живота приятно заныло от нахлынувших воспоминаний о наших горячих и страстных поцелуях. С долю секунды он смотрел на них, после облизал свои губы, гулко сглотнул и, прерывисто вздохнув через нос, поднял глаза к моим. Что это? Неужели неуверенность? Или я ему всё-таки противен после всего этого?! Чёрные глаза горят желанием, будто в них отражается не свет от фонарей, а пламя от свечи, перепархивая мелкими искорками, но он вновь держит себя на поводке. Я так же не подаюсь навстречу, чтобы утолить свою жажду в поцелуе — всё прекрасно понимаю. Тут на губы альфы ложится лёгкая улыбка, он поднимает глаза к небу, я проследил за его взглядом: над нашими головами пролетали лепестки сакуры. Мои губы тоже невольно растянулись в улыбке. Всё, как и тогда: вечер, фонарь, звёздное небо, только вместо снега над головами — шёлковые розовые лепестки. Теперь я не милый зимний мишка, осыпанный кристалликами снега, а дикий тигр, осыпанный пеплом и умеющий показывать свои клыки и когти. Но не с Чонгуком… — Обещай, что позвонишь?! — с трепетной надеждой в голосе просит он, вновь жадно заглядывая в мои глаза — не хочет отпускать, но и не вправе удерживать. Теперь я не его собственность. — Я буду ждать. — А что, если мой звонок тебе помешает? — Ну вот, моя ревность раздвигает прутья клетки, в которой я так старательно её удерживал, и рвётся наружу, совершенно не спрашивая разрешения. — В каком смысле? — искренне не понимая сути заданного вопроса, удивляется Чон, чуть склонив голову к плечу и сводя брови вместе. — Ну… — опускаю глаза на его грудь, кусаю губу и хочу прикусить свой язык, но моё любопытство и нетерпение превыше гордости. — Твой омега… вдруг, я вам помешаю своим звонком. Тебе потом придётся изворачиваться, придумывать отговорки… Мою пламенную речь прерывает громкий смех альфы. Он запрокинул голову, не выпуская мои ладони из своих, и так заливисто засмеялся, что я с испугом и полным отсутствием понимания данной реакции смотрю на него, широко распахнув глаза. — Что смешного я сказал? Чонгук прекращает смеяться так же резко, как и начал, сильнее сжав мои ладони, поднёс их к своим губам и, как-то хитро прищурившись, поцеловал каждую поочерёдно. Этот чёрный взгляд опять проделывает во мне дыры, а чувства и эмоции сквозняком проносятся сквозь них. Его губы словно оставляют ожоги на коже, но приятные ожоги. Не ранящие. И смятение на моём лице, вызванное его неординарным поведением, не убирает улыбки с его губ. Блуждающий, цепкий взгляд заставляет чуть подавиться воздухом. Всё, как и в первую нашу встречу… Да как он это делает? Я вновь чувствую себя юнцом, намного младше него, не способным контролировать своё волнение перед ним. — У меня нет омеги. — Вдруг на полном серьёзе, прямо в глаза. — Я все эти годы ждал и любил только тебя. А вот это очень болезненное признание для моего ослабшего сердца и расшатанной нервной системы, что включилась на все обороты, заводя весь организм на полную мощь. Кровь мгновенно наполнилась диким адреналином, прилила к лицу и дошла до кончиков ушей. Дыхание участилось, как и чоново, а сердце затрепыхалось в бешеном ритме, как птица в клетке, бьющая крыльями, отдавая гулким эхом по всему телу. — Но… — губы задрожали, голосовые связки чуть подсели. — Тебя ждут, — скосив глаза в сторону, проговорил альфа. Неуверенно оборачиваюсь и вижу свою машину — Хосок. Внутри всё ухнуло, словно я прыгнул с обрыва. Заметив, как я занервничал, Чонгук лишь наклонился к моему лицу и тихо прошептал почти возле губ: — Я буду ждать звонка. После неторопливо провёл носом по щеке, вдыхая мой усилившийся из-за страха запах, и аккуратно, еле касаясь, поцеловал в уголке губ. Ноги подкосились, стали ватными, по телу прошла еле уловимая дрожь. От неожиданности моя голова чуть дёрнулась в сторону, навстречу долгожданным губам, но Чонгук тут же отстранился. Отпустил мои руки и, одарив меня благодарной улыбкой, развернулся и пошёл в другую сторону, а я остался стоять в полном смятении и непонимании действий альфы. Что теперь будет, если Хосок всё расскажет Намджуну? А расскажет ли? Ведь он его тоже недолюбливает и прекрасно знает о моей ситуации. — Всё в порядке? — посмотрев в зеркало заднего вида, учтиво осведомляется водитель, когда я уже сел на заднее сидение. Моё полыхающее лицо и нескрываемый испуг в глазах мне показывать не хочется. Он и сам всё видел, не слепой ведь! Поэтому молча киваю, отводя глаза к окну. — Как ты узнал, где я? — прочистив горло, всё же спрашиваю. Но в ответ лишь напускная ухмылка и ни единого слова. Он смотрит на моё отражение ровным взглядом, в котором сложно что-либо распознать. Ещё одна загадка, заставляющая задуматься. Решаю дальше не напирать с расспросами, толком не зная, к чему приведёт наш разговор. Если я не стану себя выдавать, свои эмоции и волнение, может, и Хосок промолчит?! Боже! Сколько тайн и секретов появилось вокруг! Как наглые пчёлы жужжат возле меня, заставляя пальцами сдавить виски, чтобы хоть как-то утихомирить этот гул. И что Чонгук, что мой водитель — они оба странные. От раздумий или от нервного напряжения голова разболелась ещё сильнее. Но когда мы уже приехали в дом Кима, я, поблагодарив альфу за утомительный вечер и за то, что он приехал за мной (как узнал – не известно), ушёл к себе в спальню. Естественно, сразу заснуть не получилось. Нашлись силы принять горячий душ, чтобы снять усталость и то напряжение, которое не покидало меня всю дорогу, привести себя в порядок перед сном. Первый раз за долгое время захотелось это сделать. Непонятные мысли вновь пробрались в мою голову. Почему Чонгук стал таким? С виду спокойный, был рад встрече, во взгляде проскальзывали тоска и желание вновь сблизиться. Но в то же время мы очень сильно отдалились. Тело до сих пор испытывало трепет перед ним, как и Чон, я еле сдерживал себя, но по разуму мы стали словно чужими. Оба повзрослели или это что-то иное? Обнимаю подушку, утыкаюсь в неё лицом и выдавливаю из себя усталый стон. Почему Чонгук признался, что до сих пор любит меня, если в некоторых моментах его неординарного поведения я улавливал некую холодность и отстранённость? Он до конца не уверен в своих чувствах и сказал это лишь для того, чтобы успокоить меня? Но зачем? Зачем снова запутывать и сеять новые зёрна надежды, дожидаясь, пока что-то из них прорастёт? А прорастёт ли? Действительно ли мы до сих пор не безразличны друг другу или это теперь игра со стороны альфы, и теперь я буду игрушкой и в его руках? Я окончательно запутался и уже не знаю, кому верить… Моя ситуация вполне понятна (только мне одному), мне некуда было бежать, разве что выйти в открытое окно, чтобы уж наверняка стать свободным. Но Чонгук… Неужели за столько лет у него никого не было и нет до сих пор? В это трудно поверить, и снова ревность начинает откусывать от меня по кусочку, как от свежеиспечённого пирога. Я не имею права его в чём-то обвинять (в неверности), когда сам всё разрушил собственными руками. Голова начинает идти кругом от мыслей, которые опутывают, как змеи, душат и неистово шипят. Совсем недавно я был подобен медузе: медленно растворялся в своих ощущениях, высыхая «на солнце», а теперь, вернувшись домой, я не знаю, что меня ждёт. Правда? Какая правда? Что Чонгук утаивает от меня? Или не только он… Во что превратится моя жизнь, когда я узнаю эту правду, — станет мне легче или, наоборот, эти познания придавят меня окончательно к земле, что я не смогу больше подняться?! Столько вопросов и ни одного правдивого ответа, способного рассеять все мои сомнения. Неужели забвение, окружившее меня густым молочным туманом, сделало меня слепцом, что я не замечаю очевидного перед собой?! Борясь со своими внутренними демонами, перестал замечать то, что творится вокруг меня. Я окутан обманом и ложью, что затягивает меня в трясину. Окончательно запутался в этой липкой паутине лжи и лицемерия, где чьи-то цепкие ворсистые лапки запутывают меня в плотный кокон, не давая шанса освободиться и сделать вздох. Но кто? Чонгук? Какой ему смысл мне врать в чём-то, даже спустя столько лет? Да, тогда он быстро сдался, легко отпустил, не потребовав объяснений и весомых доводов с моей стороны, почему я принял такое быстрое решение о разрыве наших отношений, длившихся не один месяц. Будь я на его месте, так просто я бы это не оставил. По крайней мере, попытался бы найти, чтобы развеять сомнения и получить ответы на все интересующие меня вопросы. Намджун? Вполне вероятно! Но какую правду он скрывает от меня все эти годы, и откуда Чон может её знать? Да, альфа ещё тот лжец и притворщик, удивляться тут нечему: один его шантаж чего стоит и говорит о многом. Поражало только одно — как мой отец мог столько времени работать бок о бок с таким человеком, не понимая или закрывая глаза на всё то, что он вытворял?! Знал ли мой папа всю эту правду, и был ли тот пожар случайностью по чьей-то нелепой беспечности? Или же всё было подстроено? В последнем разговоре с ним я уловил некую нотку тревоги в его голосе, но почему-то ни о чём не спросил. И самый разъедающий вопрос, который вертится словно веретено, щёлкая в мозгу: почему Чонгук прячется от Намджуна?.. Боже, всё так запутанно! Так надеюсь, что смогу распутать все эти клубки фальши и заблуждений, дайте только уцепиться за нить. Дайте найти подходящий ключ к каждому секретному ящику, чтобы я мог успокоиться и начать новую жизнь. Растираю лицо ладонями, зажмурив глаза, после прикрываю их и вымученно, в очередной раз, простонав, пытаюсь уснуть. Холодная луна освещает комнату, ложась лёгким светлым покрывалом на мою кровать. Распахиваю глаза — мне не уснуть. Тело до сих пор напряжено, горячие струи воды не смогли до конца меня расслабить. И дело тут не только в том, что прошедший день меня вымотал и я выжат, как лимон, а неожиданная встреча и странный разговор с альфой болезненной пульсацией отзывается в голове. Моё тело и сознание давно не расслаблялись по другой причине. Все мы живые люди, а не одноклеточные амёбы, и испытываем низменные потребности в прикосновениях, ласке, поцелуях. Даже кошка, когда хочет любви и заботы от человека, ластится возле него, трётся, ждёт, пока её поднимут на руки, прижмут к груди, почешут за ушком и погладят. Так чем я хуже? Я давно не получал удовольствия от разрядки, давно не прикасался к себе. Переворачиваюсь на спину, глубоко вздыхаю и тут же резко выдыхаю, сжимая руки в кулаки — думать о таком почему-то стыдно, ведь не мальчик уже. Взгляд скользит вниз на ноги, окутанные лунным светом, из-за чего кожа кажется призрачно-прозрачной, и в голове сразу всплывают картинки из тех горячих ночей, что я проводил с Чонгуком. Нет, я не опущусь до этого! Сам себе противоречу, но рука уже тянется к паху, и я начинаю себя оглаживать там. Вновь прикрыл глаза, перед опущенными веками прекрасное тело Чонгука, и низ живота наливается приятным щекочущим теплом. Чувствую, как дыхание учащается, жар из груди мгновенно распространяется по всему телу, языки пламени щекочут рёбра, ладонь уже скользит под кромку пижамных штанов и нижнего белья. Стыдно, очень стыдно, но я давно не испытывал подобных ощущений, а организм требует. Все мои чувства за столько лет притупились, потерялись, словно я запер их в один из ящиков стола, ключ от которого потерял осознанно и не желаю возвращать. Но сейчас, будто я срываю все замки, каждый нерв, как оголённый провод, стоит мне коснуться прохладной рукой своей плоти. Вздрагиваю, закусываю губу, чувствую, как мои ресницы трепещут от давно забытых ощущений, и уже не могу остановиться. Поворачиваюсь на бок, продолжая неторопливо водить кулаком по своему члену, с приоткрытых губ срывается первый приглушённый стон. — Чонгук… Вцепившись в край подушки свободной рукой, нетерпеливо ёрзаю по простыням, ускоряя движения рукой. Господи, до чего я опустился?! Яркие картинки нашей близости короткими вспышками мелькают перед закрытыми глазами, заставляя в очередной раз несдержанно простонать. И хорошо, что комнаты прислуги и водителя находятся на первом этаже, иначе бы я сгорел со стыда. А я и так горю, представляя крепкие горячие руки Чонгука, его объятия, широкую спину и как он размеренно двигается во мне, одновременно покрывая моё тело трепетными поцелуями. Как же хочется, чтобы это были не фантазии, а реальность! Моё тело истосковалось по прикосновениям, по нему. По его губам на моей коже, лёгким укусам и тихому шёпоту признаний в любви на ухо, когда мы оба кончали. — Чонгук… — вновь непроизвольно вырывается из груди, где сердце заходится в бешеном ритме, чувствуя приближение разрядки. Да, моё тело давно не получало ту ласку, от которой внутри разгорается бушующий огонь страсти и вожделения. Та близость, что у меня была с Намджуном, она была вынужденной и приносила только одностороннее удовольствие. Если первое время альфа как-то пытался придерживаться некоторых рамок прелюдий перед сексом несмотря на то, что я вёл себя как овощ, то в дальнейшем он просто получал своё, совершенно не беспокоясь о моём удовлетворённом состоянии. С моими чувствами никто не считался — приятно ли мне или я просто игрушка в чужих руках. Единственное, о чём я просил в тот момент: делай со мной что хочешь, только не присваивай моё тело с помощью метки. Оно никогда не будет ему принадлежать, как и моя душа. Становилось больно и обидно. В большей степени за себя, что я не мог до конца понять, чем заслужил такую жизнь и отношение к себе. Почему и зачем? Хоть мне и были противны его касания, поцелуи, но я пытался забываться и представлял всегда Чонгука. Как и сейчас, чувствуя сладостное наслаждение от растекающегося тепла по всему телу, я крупно содрогаюсь, вновь выстанывая его имя сквозь слёзы, а перед глазами его прекрасное лицо, с горящим любящим взглядом. Холодная кровать обжигает, пугает, утягивает в непринуждённые мысли о безысходности и отчаянии. Я устал быть одиноким ледяным изваянием, чьё сердце постепенно покрывалось коркой льда. Но на деле она оказалась настолько тонкой, что, столкнувшись вновь с горячим сердцем Чонгука, лёд начал трескаться и постепенно таять. Наши берега, что я лично развёл своими руками, снова столкнулись, но не до конца — мешает некое препятствие, в виде водяного потока моей неуверенности в наших чувствах друг к другу. Мне опостылела такая жизнь. Хочу засыпать и просыпаться в любимых, крепких, родных объятиях. Согреваться в них, а не под несколькими слоями пухового одеяла, ведь сколько не дрожи под ними, желаемого тепла не дождаться. Хочу получать по утрам нежный поцелуй и долго ещё нежиться в постели, не желая быстро вылезать и принимать груз повседневных забот на свои плечи. Хочу, но хочет ли Чонгук? Нужен ли я ему теперь такой — поломанный, опустошённый? Тяжёлые мысли снова заполняют мою голову, что она становится неподъёмной, будто налилась свинцом. Как же тяжело любить человека и знать, что, возможно, ты никогда с ним вместе уже не будешь. Наблюдать издалека, со стороны — вот моя участь? Не иметь даже мизерного шанса приблизиться к заведомой яркой точке на небе — к звезде, именуемой счастьем… Я устал быть одиноким в пустой постели. Устал принимать повседневность, болезненно открывать глаза, смотреть в пустой потолок и воспринимать каждый день, как день сурка, — одиночество, пустота, боль… Я боюсь одиночества. Боюсь остаться один на один с неизвестным собой. Какой я жалкий! Я словно оказался в тёмной комнате, стены которой вдруг пришли в движение, медленно надвигаются, зажимая меня между собой. Они приблизились так сильно, плотно сомкнулись и давят на грудь. Ощущение, будто на грудную клетку положили бетонную плиту, и рёбра под ней ломаются, хрустят, врезаются в лёгкие, что становится трудно и больно дышать. Меня вновь окутывает паника. Вжимаюсь в подушку лицом, тяну ее руками на себя за края и в голос кричу в неё. Нет, это не крик души — это вой. Дикий вой подбитого зверя, от боли, вновь заполняющей моё сердце. Тысячи ядовитых иголок вонзаются в него, распирают, а я ничего не могу с этим поделать. Не могу увернуться и благодатно принимаю каждую из них, широко распахнув руки навстречу. Любовь — это сладкий яд, от него нет противоядия – это неисцелимо. Она заполняет сердце, душу, проникает в кровь по капле... вылечиться не под силу. Каждое расставание с любимым — маленькая смерть, но иногда воскреснуть невозможно. Мои же чувства к Чонгуку меня же и душат, медленно убивая. Хотел задушить их сам, избавиться, как от ненужной вещи в моей никчёмной жизни, но получается всё наоборот. Снова взвываю, заглушая истошный звук в кромке наволочки, но получается слишком громко, как будто кричу в пустой колодец, а эхо из него отдаётся болью по всему телу. В горле спазм — кто-то схватил меня за него и пытается задушить, тащит за собой в незыблемую пропасть, в темноту. Дыхание стало поверхностным, сделать вздох становится всё труднее, а я уже не хочу его делать. Хочу задохнуться, чтобы эта темнота, наступающая при асфиксии, накрыла окончательно, утопила, забрала в свои адские владения и не выпускала, окутав ледяными объятиями. Я не хочу жить без Чонгука. Не смогу… Окно в спальне приоткрыто, чтобы впускать свежий ночной воздух, но в помещении как будто кислорода и вовсе нет — я задыхаюсь. Слёзы рвутся наружу нескончаемым потоком, от чего в глазах образуется знакомая резь, будто бы в них насыпали песок, рот раскрыт в безмолвном крике, голова словно зажата в тиски — больно. Челюсть от напряжения уже сводит, практически не чувствую собственного тела, но не могу остановиться, коротко вздыхаю и протяжно выдыхаю, как загнанная собака. Обнимаю дрожащими руками себя за плечи, пытаюсь подавить судороги, сворачиваюсь в кокон, подтянув колени к груди, и в который раз выдавливаю из себя нечеловеческий вопль. Становится страшно от того, что со мной происходит. Я снова схожу с ума, сам себя загнал в этот угол страха, в котором жуткие тёмные тени вновь обступают меня. Ждут, когда я сдамся в их холодные костлявые руки. Но я борюсь, снова делаю несколько болезненных вздохов, постепенно успокаиваюсь, прислушиваюсь к своему сердцебиению, пытаясь не обращать внимания на давящую пульсацию в голове от натужного рыдания и болезненных спазмов в лёгких. Сердце будто бы зажали в кулак — больно. Почему люди такие слабые на эмоции и подвержены всевозможным ощущениям? Приятным и не очень… Если бы только можно было заменить его на простой механизм, который выполнял бы одну единственную функцию — разгонять кровь по организму и не страдать от удушливых чувств. Когда некоторые детали и шестерёнки поизносились, просто заменяешь их на новые, и всё заново функционирует, приводит тело в движение, и ты продолжаешь дальше существовать. Роботам в этом плане намного проще — они ничего не ощущают, не подвержены эмоциям и чувствам. Им не больно… Последние остатки разума кричат: «отпусти». Я чувствую себя так, будто уменьшаюсь в размерах, раздавить меня не составит никакого труда, а боль просочилась прямо под кожу, заполоняя собой всё пространство. Неожиданно замираю, как будто кто-то нажал нужную кнопку «стоп», припухшими от слёз глазами смотрю в одну недвижимую точку на полу, пытаясь сконцентрировать зрение, взгляд плывёт, ртом ловлю короткие обрывки воздуха и постепенно проваливаюсь в темноту… Только мокрая подушка, пропитанная горькими слезами, смятая постель, грязное бельё, ночное чёрное небо и яркая луна, подглядывающие за мной через оконное стекло, были свидетелями моего безумства. Безумства, в которое я сам себя заточил, как в самую высокую башню крепости над оврагом, с острыми копьями, вместо забора, и языками пламени, вместо речной воды. Спасения из него нет… «Звон цепей и скрип оков, душа ступает с гордостью на плаху. Кто ей судья? Палач ей кто? Грехов нетленная зола склоняет плечи, гнёт душу к низу. С точёной болью в заплаканных глазах, смотря на жертвенный алтарь, не опускает головы. Из самых недр земли, где жизненных нитей поток умолкает. Там воздуха, света, тепла не бывает. Там, где воды священного Стикса во мрак утекают. На троне кровавом, мощенном из сотен костей, сидит бог Аид в кругу подданных и гостей. Там Цербер, трёхглавый, врата преисподней хранит — он ревностный, злой, неподкупный страж и защитник. Тех душ, что сдались добровольно, под гнётом у страха сидят и молчат. И выхода нет, словно в замкнутом круге, покоя и радости здесь не найти. Душа будет вечно, с мольбою и стоном, вдоль брегов Ахеронта блуждать. И голосом скорбным к владыке Харону взывать».🕊🕊🕊
♪♬♫ Ólafur Arnalds feat. Arnór Dan — So Far
А мы с тобой в плену у разных судеб, Ты где-то там… Я где-то здесь… живу. Не ангелы… мы всё же просто люди. И кто-то с наших крыл стряхнул золу. «Люблю» опять шепчу… всегда скучаю, В глаза целую нежно… страстно — в губы. Магнитит половинки не случайно…
Прошло два дня с нашей встречи с Чонгуком, а я так и не набрался смелости, чтобы ему позвонить и договориться о следующей. Как бы внутренний голос меня не уговаривал, но какие-то скользкие отголоски звенели в ушах, запрещая это сделать. Я тупо боюсь не устоять перед ним, наброситься, обнять и больше никогда не отпускать, но, будучи до конца не уверенным, нужно ли ему это, до сих пор терзаю себя ненужными сомнениями. После той ночи я не выходил из своей комнаты весь день — собирал себя заново по частям, по мелким осколкам, на которые имел слабость распасться. В голове был вакуум, мысли будто решили на время оставить меня в покое. Я не мог ни на чём сосредоточиться: чтение не приносило удовольствия, как прежде, музыка раздражала, хотя я всегда её слушал, даже когда не было настроения. Хотелось позвонить Чимину, поговорить, поделиться частью того, что разрывало меня на микрочастицы. Рассказать, что видел Чонгука, что он изменился и просил о встрече, а я снова включил свою заезженную пластинку «не могу» и прячусь. Но в последнюю минуту передумал — не хочу его нагружать своими проблемами. Я должен справиться с ними сам, как бы тяжело и трудно мне не было. Хосок несколько раз заглядывал ко мне, учтиво интересовался, всё ли со мной в порядке, а я отводил красные и опухшие глаза в сторону окна и отвечал, что всё нормально. Почти ничего не ел весь день, только пил травяной чай, чтобы до конца прийти в норму, и в последний свой приход альфа принёс ужин, ещё раз справившись о моём состоянии, но я заметил, что он сам был как будто на взводе и нервничал: губы сомкнуты в тонкую линию, челюсти напряжены, взгляд настороженный. То ли переживал за моё психическое состояние, свидетелем срыва которого он был неоднократно, то ли у самого что-то случилось, но он, как всегда, не посвящает меня в свои секреты. Секреты! Не хочу об этом думать, но они снова напоминают о себе, тайком проскальзывая в мою голову, как слизни. Альфа спросил, не нуждаюсь ли я в его услугах, и, получив отрицательный ответ и мой стеклянный взгляд, предупредил, что отлучится по делам и, если что, он на связи. В тот вечер он больше ко мне не заходил, и мне даже показалось, что ночевать он так же не явился. Намджун вернулся на следующий день, осведомился, как прошёл благотворительный вечер и удовлетворённый ответом «Отлично!» ушёл к себе в кабинет. Альфа заметил моё подавленное состояние, но только смерил меня хмурым взглядом, ничего не спросив. Впервые в его глазах я заметил некую тревогу: не придётся ли мне снова вызывать врачей и пичкать лекарствами. Наверняка у него промелькнули именно такие мысли! Предвыборная суматоха отнимает у него много времени и сил, он часто отсутствует дома, но меня это нисколько не расстраивает и не печалит. Находиться в его присутствии – угнетающее занятие для меня, и то, как продвигаются его дела по подготовке к предстоящим выборам, меня мало интересует. Какая мне разница до того, кто займёт очередной пост президента, если я сам в себе разобраться не могу?! К сожалению, люди не властны над временем, что неумолимо ускользает от нас. Мы редко задумываемся о неудержимом течении этого времени… о песчинках секунд, которые пересыпаются в наших ладонях и оставляют весомый отпечаток времени. Оно незаметно утекает, как песок сквозь пальцы, остаётся только зачарованно смотреть на золотистые песчаные струйки. И каждая песчинка неповторима, словно каждый миг твоей жизни… Как часто мы откладываем что-то на потом: «… ничего, подождет, я еще успею…». А время не ждет, летит все быстрей и быстрей. Время непрестанно торопит нас вперёд и заставляет нас подчиняться, не оставляя нам ни малейшего шанса остановить его, изменить или просто хоть как-то повлиять на него, обратить вспять. Ведь часто бывает, что ты вроде целый день чем-то занят, что-то делаешь, с кем-то болтаешь, кому-то что-то советуешь, но стоит лишь оглянуться назад, как понимаешь, что день был прожит напрасно. А сколько не сказанных вовремя нужных слов? Сколько действий мы не совершили и не успели что-то закончить, а потом корим себя за то, что не успели. Если страх смерти — это боязнь того, что наше время подойдет к концу, то страх времени — это боязнь потратить время впустую. Это навязчивая идея, что нужно тратить время самым осмысленным образом. И когда общество говорит нам (или мы соответственно интерпретируем знаки общества), что уже слишком поздно двигаться к какой-то конкретной цели, мы не воспринимаем её как достаточно значимую. Нам нужно — мы требуем, чтобы наши поступки действительно имели значение. Страх времени не обязательно означает, что вы верите во внешнюю силу, которая определяет цель вашей жизни и которую вам еще предстоит открыть. Он означает, что ваше благополучие во многом определяется той ценностью, которую вы создаете в своей жизни. Но, как это ни парадоксально, эта чрезмерная оптимизация может помешать нам достичь этой самой высокой ценности в жизни. Мы ограничиваем себя, рассчитывая на наилучший результат через наше личное восприятие возможного. Победить страх времени — значит сместить акцент с перспективы на результат, чтобы можно было тратить энергию на то, что мы реально можем контролировать. Я и так потерял часть своей жизни — целых десять лет! Люди не узники судьбы, они узники своих собственных мыслей и поступков. Если я хочу всё вернуть или хотя бы часть того, что у меня было, то не стоит больше медлить и откладывать всё на потом… Полюбовавшись просыпающейся весенней природой за окном, яркими лучами солнца, что пробирались сквозь неплотно зашторенное окно, вдохнув тёплый, свежий воздух, надеваю шёлковый халат поверх ночной пижамы и, пересиливая себя, неторопливо спускаюсь вниз. Из столовой доносятся звуки посуды и приглушённые разговоры из новостных телеканалов — Намджун ещё дома. Замер на последней ступеньке, глубоко вздохнул — нужно идти, не могу же я от него прятаться вечно. — Доброе утро, — бесцветным тоном приветствую всех, кто находится в помещении. Подхожу к столу, занимаю место с левой стороны от альфы. — Доброе, — отзывается Намджун, уже практически заканчивая свой завтрак. Или мне показалось, или его губ коснулась дружелюбная улыбка. Хосок, стоящий в стороне, вежливо поклонился, не произнося ни слова. Если бы не его чёрный костюм, выделяющий его на светлом фоне стен в столовой, я бы его даже и не заметил. Теперь и к нему нужно присматриваться, а раньше он мне казался более открытым. Прислуга подала мне завтрак: воздушный омлет с овощами, пара тостов и кофе. Аппетита снова нет, но мой организм благодарно примет несколько глотков крепкого напитка. — Какие планы на сегодня? — положив свою ладонь на мою руку и несильно сжав её, интересуется Ким. Это для меня стало неожиданностью, но прикосновения альфы всё ещё мне неприятны. Теперь-то уж и подавно. Поэтому тактично высвобождаю свою руку и занимаю её чашкой с кофе, облокотившись локтями о поверхность стола. Что сказать в ответ сразу и не находится. Джун смотрит выжидающе, убрав свою ладонь, изобразив жест, как будто обжёгся, — сам, наверное, удивлён своему порыву прикоснуться ко мне. Я это заметил по его неловкой улыбке и чуть потухшему взгляду. Слишком поздно пытаться наладить хоть какие-либо отношения, даже дружеские. — Я… ммм… — Господин Тэхён, Вы, кажется, хотели встретиться сегодня со своим другом?! — вносит спасительную ясность Хосок, заметив ту неловкую ситуацию, что возникла между нами. Хмурю брови, смотря на альфу, и как бы взглядом спрашиваю: «Зачем?», но после решаю, что лучше согласиться, если это поможет оградить меня от общества Намджуна на весь день. — Да, — киваю, не отводя взгляда от водителя, что, склонив голову к груди, улыбается уголком губ. Сейчас он походит на маленького проказника, чья уловка удалась. — Мы давно не виделись, — теперь смотрю на Джуна, пытаясь взглядом донести правдивость своих слов. — И мы… договорились, просто я забыл. — Оу! Ну, ладно. — Намджун немного удивился, но сразу поверил и сдался, не продолжая своего напора. Сам прекрасно видит и понимает, что я сторонюсь его и идти на сближение не собираюсь. Он выглядит как дикий зверь, которого приручили и теперь он старается показать всю свою признательность и ласку своему хозяину. Но в этом нет никакого смысла — не каждому зверю, которого приручил и воспитал сам, ты сможешь теперь доверять. — Как-нибудь в другой раз прогуляемся тогда? До сих пор не понимая, что на альфу нашло, еле заметно киваю, погружаясь в очередные раздумья, пью кофе, спрятав половину лица за руками с чашкой. И когда, взмахнув ресницами, поднимаю глаза на Чона, тот малозаметно мне подмигивает и, поджав губы, прячет смущённую улыбку. Интересно, он просто так ляпнул про Чимина, чтобы хоть как-то отвадить от меня Намджуна или что-то под этим подразумевал и сам он не в курсе, что моего друга не будет в городе несколько дней… «… жители Пусана до сих пор не могут прийти в себя после взрыва в торговом центре, прогремевшем несколько дней назад, по полудню. Полиция пока ещё не может найти объяснения тому, было ли это случайностью человеческого фактора, либо же стоит задуматься о возможных экстремистских действиях… По предварительным данным был совершён теракт… Этот теракт ужаснул своей жестокостью… » Пусан… Теракт… Эти новости повергли меня в шок. Кому и зачем нужно было взрывать целый торговый центр? Со стороны Джуна слышу приглушённый смешок. «… по последним сведениям пострадало около трёхсот человек: тридцать из них погибли, ещё двадцать считаются без вести пропавшими, под обломками тела не обнаружены…» — Меркантильные людишки. — Вытирает рот салфеткой, небрежно бросает её в сторону. Берёт в руку стакан со свежевыжатым апельсиновым соком и, не отводя заинтересованного взгляда от новостей, пьёт мелкими глотками. — Что они пытаются этим добиться?! — риторический вопрос, но он заставил меня обратить на него внимание. — Уместнее вопрос — что движет этими безумцами? — За своим самоедством я снова не заметил того, что творится вокруг. Эти дни пролетели для меня незаметно, но не для страны. Однажды я уже был свидетелем террористических актов: в то время я был ещё мал, а мой отец только-только занял пост главы комитета. Тогда я не придавал большого значения тому, что эти действия могут быть тесно связаны с политическими аспектами. Иногда люди прибегают к таким мерам, об этом я узнал позже, когда повзрослел. Но, слава богу, мой отец не был одним из них. — Кому-то может показаться, что только безумец может взрывать, убивать, калечить, захватывать заложников, угонять и уничтожать самолеты с пассажирами. Но сами-то террористы считают себя не сумасшедшими, а борцами за высокие идеи. — В голосе альфы столько холода, и он так легко об этом говорит, что не может не заставить меня задуматься: эти несколько дней он так же провёл в Пусане… — Идеи? — смотрю с настороженным непониманием. Мне не особо-то и хочется поддерживать разговор, тем более на такую тему, но это отрешённое спокойствие на лице Намджуна не оставляет меня равнодушным. — Ты называешь идеалистами тех, кто безжалостно убивает других людей? Кто-то теряет целые семьи, ради чьей-то высокопоставленной выгоды. — Каждый человек, вступивший на этот путь, преследует свои цели. Будь то шизанутый экстремист или политик. — Смотрит на меня искоса, будто пытается что-то понять по моему поведению, либо что-то донести. — Террористы всегда убеждены, что у них нет никакой альтернативы, — независимо от того, какими причинами они руководствуются: рациональными или иррациональными, политическими или экономическими, религиозными или личными. Эта убежденность становится оправданием для насилия. К тому же, террорист испытывает катарсис, то есть удовлетворение слабого, выступившего против сильного. — По-твоему, все жители страны — это слабое звено, от которого можно вот так легко избавиться? Просто так, как от испорченного продукта на рынке, ради большего дохода и прибыли?! — смотрю на него неотрывно, вопросительно вскинув брови, ожидая ответа. — Среди террористов, действительно, иногда встречаются «идейные борцы». Но таких не так уж и много, — ровным тоном продолжает альфа, и я сталкиваюсь с совершенным безразличием на его лице. — Порой основной мотив участников террористической деятельности — корысть. Большинство просто «выполняет свою работу». Террор для многих из них, действительно, работа. И она стоит денег. И лидеры террора, и рядовые исполнители добывают средства к существованию. Человека обучают некоторым навыкам. Ему дают небольшую сумму, в качестве предоплаты, и обещают заплатить другую часть суммы после выполнения задания. Стремясь заработать деньги и поднять свой жизненный статус хоть как-то, он выполняет свою «работу»: взрывает, убивает, угоняет самолеты. По сути, террористы мало чем отличаются от профессиональных киллеров — наемных убийц. Но кто же добровольно признается в том, что он убивает людей ради денег и по чьему-то указанию? — Это жестоко и подло – обогащаться за счёт невинных жизней. — Кого я пытаюсь вразумить, если моя собственная жизнь целиком и полностью зависит от Кима в данный момент?! И если я, глупый моралист, не соберусь с духом, то так и зачахну, задохнусь в своей нравственности. Его познания в этой сфере повергают в холодный ужас и наводят на некие подозрения. — Как писал немецкий поэт Кернер. — Намджун наклоняется чуть вперёд, что заставляет меня, наоборот, отодвинуться от него и упереться спиной в спинку стула. — «Нет негодяя, который был бы настолько глуп, что не нашел бы ни одного довода для оправдания своей подлости». Некогда излучающий заботу взгляд альфы мгновенно стал алчным. Буквально пригвоздил меня к месту, что я не в силах пошевелиться. Смотрю, как добыча, на своего охотника, пытаюсь что-то различить в этом хладнокровии, но мой мозг настолько устал, что остаётся лишь глупо моргать. — Кхм, нам пора! — тактично напоминает о себе Хосок, и я краем глаза замечаю, как он сосредоточенно что-то печатает в телефоне и тут же быстро его убирает. Как всегда, он появляется в спасительный момент. — Что ж, — вздыхает Джун, мгновенно поменяв настроение, как по щелчку пальцев. Снова пытается взять меня за руку, но я, быстро среагировав, одёргиваю её, как от раскалённого металла. Ему это не понравилось, поэтому строго на меня посмотрев и вскинув одну бровь, предвзято хмыкнул и продолжил: — Сегодня я буду дома, в своём кабинете, если что. Удачно тебе отдохнуть. — Поднимается из-за стола и, пока я вновь не среагировал, тянется к щеке, оставляет лёгкий след от поцелуя. — Передавай привет Чимину, — добавляет уже чуть тише, растягивая губы в улыбке. Уже когда Намджун скрылся за дверью из столовой, мои плечи брезгливо передёрнуло, по телу пробежали мурашки, как от неприятного сквозняка. Видеть альфу в таком настроении непривычно, особенно в последнее время, — как будто он скинул большой груз с себя, тяготивший его долгое время, и теперь может вдоволь продолжать наслаждаться жизнью. — Я подожду в машине, — оповещает меня водитель и, поклонившись, уходит. Мне ничего не остаётся, как согласиться с этим странным предложением от Хосока, чтобы вырваться из дома, хотя бы на прогулку. Нужно развеяться, забыться и привести свои мысли в порядок.🕊🕊🕊
♪♬♫ nilu — Are You With Me
Постой, не надо слов, ну, тише, тише, Почувствуй, как пульсирует любовь, Как мечется бунтующая кровь, Душа моя тобою только дышит. Во всей природе есть один закон: Должны два сердца биться в унисон, Гореть огнём в молчании бездумном…
— Почему ты решил вытащить меня из дома под таким предлогом? — Солнечные лучи, пробирающиеся сквозь оконное стекло, приятно греют кожу моих рук, лежащих на столике. Мы сидим возле окна — так я настоял, потому что люблю рассматривать прохожих, сидя в кафе. По дороге, в автомобиле мы с Хосоком не обмолвились и пол словом. Он сосредоточенно следил за дорогой, изредка поглядывая на меня через маленькое зеркало заднего вида. Я, укутанный в полупальто, прятал нос в мягком шарфе и старался не сталкиваться с альфой взглядом, устремив его в окно. Хоть на улице и тепло, даже я бы сказал весьма жарко, но меня, почему-то, пробирает небольшой озноб, тело ломит, как при незначительной температуре, и ощущается сильная усталость. Картинки мелькали за стеклом, как и мои мысли сменяли друг друга. Непреодолимое желание позвонить Чонгуку точило меня изнутри, как вредный термит: чувствую, что не справлюсь с собой и стану таким же трухлявым, как толстые балки или бревна, так же готовый рассыпаться в прах. Хосок привёз меня в кафе, не наше с Чонгуком, но оно не менее уютное, хоть здесь я и впервые. Посетителей не так много, и обслуживают так же быстро. Сначала я хотел предложить просто прогуляться по парку, но солнце разыгралось, и на улице стало сильно припекать — весна окончательно пришла в город, даря своё тепло. — Мне показалось, что тебе не особо-то хочется принимать присутствие Намджуна весь день и уж тем более идти с ним куда-то, — отпивая горячий чай, принесённый по заказу, оптимистично пробубнил Чон. — Тебе не показалось, — потухшим голосом констатирую очевидный факт, натянуто улыбаюсь, опустив глаза на руки. Сегодня я без кольца, как это и бывает обычно, когда я куда-то выхожу без альфы. Наверняка за завтраком он это заметил, но тактично промолчал, прекрасно зная мою реакцию по данному поводу. Именно это кольцо для меня, как удавка, — носи я его чуть дольше, чем несколько часов, и жгуты начнут давить, смыкаясь на горле. Тошно и противно. — Извини, конечно, что пришлось приплести Чимина, — виновато вздыхает Хосок, — я прекрасно знаю, что он в отъезде. Но ничего другого мне в голову не пришло. — Откуда ты знаешь, что он в отъезде? — проявляю неподдельный интерес, вскидывая брови. — Я слышал ваш последний разговор по телефону, — смущённо улыбается альфа. — Извини. Лениво киваю, улыбаясь в ответ. Я совсем забыл, что Хосок всегда следит за мной, и мне иногда кажется, что это происходит не всегда по приказу Намджуна. — Чем тогда займёмся, раз Джун весь день будет дома? — Делаю глоток кофе, смотря на водителя с прищуром. Это уже вторая порция напитка за утро, и, похоже, мой организм уже на пятьдесят процентов состоит из него. — Ты ведь собираешься составить мне компанию в прогуливании?! — Последний раз я прогуливал уроки ещё в старшей школе, — устало смеётся Хосок, после смолкает и о чём-то задумывается, отведя взгляд в сторону большого окна. — Мы с моим омегой часто так делали, — не отрываясь от разглядывания цветущей погоды за стеклом, вдруг вновь заговорил он. — Из-за этого преподаватели стали на меня косо и строго смотреть, потому что я был отличником — гордость школы. Особенно в спортивных соревнованиях. — Опускает глаза в чашку, и я чувствую его напряжение. Некая тоска проскользнула на его лице. — Мне ни капли не было стыдно за моё поведение, даже когда моих родителей вызывали к директору и сообщали, что моя успеваемость немного снизилась. Молча слушаю альфу, пытаясь отвлечься от своих спутанных мыслей, подперев щёку ладонью. Мы часто разговаривали на откровенные темы, но он редко что-либо рассказывал о себе, а о своей семье – тем более. Возможно, эта тема для него немного болезненна, я старался особо не напирать с расспросами. Знал только, что его отец был военным и он со своей семьёй часто переезжал из страны в страну. — А потом нам нужно было снова уезжать, — почти шёпотом дополнил свой рассказ Чон, так и не поднимая на меня глаза. — Ты любил ту омегу? — Альфа молча кивает, поджав губы. — Первая любовь — это когда ты начинаешь впервые ощущать влечение к другому человеку и понимаешь, что причину этому нельзя объяснить. Она всегда бескорыстна, тебя притягивает к этому человеку без объяснений. Просто радуешься, что твоё сердце способно на такие сильные эмоции. Без эмоции любви, без чувства притяжения и без желания нравиться, люди не могут привязаться друг другу, — спокойно говорит альфа и вновь отворачивается в сторону, расслабленно откинувшись на спинку стула и расстегнув пуговицы на пиджаке. — Я уехал, а он остался. Единственным воспоминанием о нём в первые месяцы разлуки была наша близость. За несколько дней до отъезда он сам мне предложил. Захотел лишиться девственности именно со мной. Почему – я не спрашивал. На тот момент у меня в мозгу сперма бушевала вместо серого вещества. Было не до разговоров, — грустно ухмыляется, приняв прежнее положение, — сидя, подняв, наконец, на меня глаза. Вижу, что ему трудно вспоминать об этом, и мои мысли опять относят меня в моё прошлое, словно я дрейфую в лодке от берега к берегу, в надежде, что уже смогу куда-нибудь причалить. Первая настоящая любовь, первый секс… — Ты больше его не видел? — Никогда. — Ты так часто употребляешь это слово. — Это своего рода клише, — мягко улыбается, — никогда не говори никогда, Тэхён! Из любого дерьма всегда можно выпутаться и всплыть на поверхность! — Резко посмотрев в окно и изменившись в лице, он поднимается с места. — Извини, я отойду. Запахивает пиджак, вежливо кланяется и уходит в сторону уборной. Его редко удаётся вывести на открытый разговор, поэтому я ловлю такие моменты, как бабочек сачком, постепенно узнавая об альфе чуть больше. Но он словно не хочет раскрывать свою раковину до конца, считая нужным, наверное, оставаться при своих мыслях и не грузить ими окружающих. Иногда я не понимаю его совсем: говорит загадками или тупо отмалчивается, не желая продолжать какую-либо тему разговора. Я не напираю, дожидаясь очередного порыва для высказываний. Как бы мне хотелось прочесть Хосока между строк. Мне кажется, что он хранит в себе не меньше тайн и секретов, чем Чонгук. Проводив альфу недоумевающим взглядом, решаю написать Чимину, что хочу с ним поговорить, и спрашиваю, как скоро он вернётся обратно в Сеул. Увлечённый набором текста на экране, одновременно отпиваю уже остывший кофе и не замечаю, как к столику кто-то подходит. — Можно? Поднимаю глаза и тут же давлюсь недавно сделанным глотком. — Чонгук? — прохрипел я, сразу вытираю рот салфеткой, вперив в альфу удивлённый взгляд. Я знал, что его квартира находится где-то здесь неподалёку, но никак не ожидал увидеть его здесь. — Что ты тут делаешь? — Мне дико захотелось кофе, — улыбается он, пожимая плечами и не дожидаясь, пока приглашу присесть, действует сам. — Вот и решил зайти. А тут ты. Так неожиданно! — Не переставая широко улыбаться, сцепляет пальцы между собой, кладя руки на стол. Глаза горят, вспышки фейерверков взрываются в ночном чёрном небе, и ментоловый цвет волос, в которых играются лучи солнца, так контрастирует с его смуглой кожей. А моё сердце пропускает удар от его взгляда. На нём сегодня не строгий костюм, а обычные тёмно-серые джинсы, белая футболка и кожаная куртка. Как всегда, одет не по погоде. — Да уж, неожиданно… — Поджимаю губы, кидаю встревоженный взгляд в сторону уборной и начинаю опять нервничать, что не остаётся без внимания. — Ты кого-то ждёшь? — Мой… водитель должен вот-вот подойти. — И мне не хотелось бы, чтобы вы сталкивались, — остаётся не озвученным. Чонгук поддаётся чуть вперёд, заигрывающе заглядывает в глаза, закусив нижнюю губу, а после выдаёт, повергая меня в ступор: — А давай сбежим? — снова улыбается, заинтригованно вздёрнув одну бровь, что раньше была проколота. Его детское озорство меня поддевает. — Я думаю, он не сильно расстроится, когда выйдет и не обнаружит тебя на месте?! С минуту колеблюсь, но чёрт, что мне мешает пойти на поводу у своих чувств и поступить как мальчишка?! Сбежать, но не от альфы, а вместе с ним! Я слишком долго этого ждал, и судьба даёт мне второй шанс, так почему я должен от него отказываться, прячась за своими страхами и неуверенностью?! Прошлого не вернуть, как ни старайся, ничего уже не изменить, но, возможно, сейчас я могу открыть чистую страницу в книге судеб и начать писать свою жизнь заново… Если страх смерти — это боязнь того, что наше время подойдет к концу, то страх времени — это боязнь потратить время впустую… — А давай! — немедля соглашаюсь, кокетливо закусив губу. Сообщение другу так и остаётся неотправленным, когда я прибираю мобильный в карман пальто и сажусь на байк Чонгука… Ветер играет с моими волосами, раздувая и приподнимая тёмные локоны на высокой скорости. Я вновь прижимаюсь со спины, крепко сцепив руки в замок на чоновом животе, глаза слезятся, но не от встречного ветра — это слёзы радости, счастья прорываются наружу, пробивая нерушимую плотину боли. Я словно отпускаю себя, как птицу на волю из клетки, вдыхаю воздух полной грудью, и крылья за спиной раскрываются, стряхивают проклятый серый пепел и обнимают нас обоих, защищая от всего мира. Я был одиноким странником, чьи ориентиры давно сбились, и я окончательно потерялся в пространстве. Долго бродил по закоулкам, ища в плотном тумане выход из тёмного лабиринта, передвигая ногами по инерции, натыкался на тупики, поворачивал обратно, отыскивая другой путь. Но всё было без толку. Промозглый ветер пробирался под лохмотья одежды, задувая во все укромные уголки измученной и истерзанной души, замораживая меня окончательно, но заставляя цепляться, хватать руками последние искры надежды, чтобы хоть как-то держаться на поверхности скользкого отчаяния. Захлёбывался в своей боли, отчаянно пытался оттолкнуться от холодного дна, чтобы всплыть, не желая свято верить в то, что ещё что-то может измениться в моей жизни. Но Чонгук оказался моим компасом, моим маятником, моим спасителем — открыл нужную дверь, впустил яркий свет, на который я решился пойти, окончательно поднимаясь по шаткой лестнице из глубин безысходности. Он протянул руку, в которую я вцепился мёртвой хваткой и теперь не отпущу никогда. Я готов сражаться. Я готов защищать свою любовь и вновь довериться. В этой жизни мне больше нечего терять, кроме одного единственного, кто сейчас управляет железным монстром одной рукой, а второй берёт мою ладонь и прижимает к своей груди, накрывая сверху. Прижимает сильнее, что я могу почувствовать, как бьётся чужое сердце в унисон с моим. Я ощущаю свободу и снова чувствую вкус к жизни, что оседает лёгкой горчинкой, присутствующей в аромате свежих зёрен кофе. Никогда не говори никогда… Квартира Чонгука, что была съёмной, теперь стала его собственностью. Он выкупил её и теперь считается полноправным хозяином. Что не могло меня не удивить. Возможно, не только я хватаюсь за тонкие ниточки прошлого, старательно сматывая их в тугой клубок. Он оставил эту квартиру, как воспоминания о проведённых в ней ночах со мной? Но я не буду его об этом спрашивать, искренне веря в то, что он не забывал обо мне и не просто так разбрасывается словами о любви. — Ничего не хочешь? — вежливо интересуется Чон, указывая рукой на диван, чтобы я присаживался. Снял куртку, повесив её на спинку кресла, и смотрит выжидающе. — Если только немного воды. — Во рту и правда пересохло, и от кофе остался неприятный кислый привкус. Нужно перестать его так часто пить. Альфа коротко кивает и удаляется в сторону кухни. А я озираюсь по сторонам, прикидывая, для чего он меня привёз к себе. Поговорить? Так это можно было сделать и в кафе, или так же пойти в парк, сесть на скамейку и завести задушевный разговор о той правде, которую он обещал мне поведать. Но, если честно, именно о ней в данный момент мне меньше всего хочется знать. Хочу разобраться в наших чувствах, отношениях. Раз и навсегда. Понять, кто мы теперь друг другу и на что мне надеяться. Мысли, подобно бушующим волнам, что плавно омывают песчаный берег, постепенно накатывают и уползают обратно в неспокойную пучину. — Извини, в холодильнике только минеральная, — оповещает Чон, возвращаясь в гостиную и протягивая мне прохладную бутылку. — Будешь? — Да, давай. — Делаю несколько глотков, собираясь с последними остатками духа, чтобы начать разговор. Но с чего начать? В голове столько всего и ничего одновременно: пустыня с пролетающими шарообразными кустами — перекати поле. — Если тебе жарко, я могу включить кондиционер, — присаживаясь рядом в пол оборота, беспокоится Чонгук. Он опять вполне расслаблен, ведёт себя непринуждённо, не зацикливаясь на том, что и как говорить, как себя вести, чего не скажешь обо мне. Я же напряжён и натянут, как гитарная струна. — Нет, не стоит, — вздыхаю, не решаясь посмотреть в его глаза — утону. — Ты извини, я все эти дни не мог набраться смелости, чтобы позвонить тебе. — Ничего страшного. Меня всё равно эти дни не было в Сеуле — ездил по делам в Пусан. — Разглядывает меня, уперевшись локтем в спинку дивана, подпирает голову кулаком. И снова взгляд изучающий, заинтригованный, от которого мне взвыть хочется и попросить, чтобы перестал так на меня смотреть. Я не выдерживаю. В Пусан? Новостные события прошедших дней крепко отложились в моей голове. Что же Чон там забыл несколько дней назад? Кусаю губы, вздыхаю, нервно перебирая пальцами пластиковую бутылку. — Посмотри на меня, Тэ, — спокойным тоном просит альфа, придвигаясь чуть ближе. — Я не кусаюсь. Сам же знаешь. Неуверенно, но поднимаю глаза, сталкиваясь с чёрным водоворотом из тепла и нежности. Сглатываю и боюсь моргнуть. — Почему ты привёз меня к себе? Почему было не поговорить в кафе? — Мне показалось, что в более комфортной обстановке ты будешь лучше себя чувствовать. — Медленно протягивает руку, открытой ладонь к верху и дожидается, пока я вложу в неё свою. Долго ждать не приходится — меня как магнитом притягивает к нему. Получив желаемое, Чонгук крепко смыкает пальцы вокруг моей тонкой ладони, подносит к своим губам, целует тыльную сторону. Короткий импульс пробегает по коже. — Ты напряжён. — С тобой по-другому не получается. — Хочу вырваться из цепкой хватки, но не пускают, лишь обхватывают удобнее, сплетая мои пальцы с чужими между собой. Начинаю заметно нервничать. — Я догадываюсь, какой самый главный вопрос тебя сейчас мучает, — со вздохом произносит Чонгук, крепче сжимая мою руку. — И какой же? — Полностью заинтригованный, отставляю недопитую бутылку с водой на столик рядом, поворачиваюсь к Чону всем корпусом, решаясь быть посмелее. Повисает неловкое молчание, а мы рассматриваем друг друга, как будто видимся впервые. Его тёмный взгляд блуждает по моему лицу, задерживаясь на приоткрытых губах. Я буквально кожей ощущаю его незримое желание прикоснуться ко мне, но альфа медлит, и лишь только учащённое дыхание говорит само за себя. — Не буду ходить вокруг да около — я всё ещё люблю тебя, Тэ. — Это признание раскалённым ножом по моему сердцу, а он произносит это таким будничным тоном, как будто в порядке вещей. — Да, по молодости я сглупил, отпустил тебя. Но сейчас я намерен тебя вернуть. — Как ты себе это представляешь? – негодую, уставившись на него. Его неотъемлемая решимость приводит в замешательство, но в то же время вселяет некую надежду. Неужели Чонгук готов позабыть о прошлом, о том, как я поступил с ним – бросил, предал, и начать всё сначала?! — Значит, ты не отрицаешь того факта, что тоже до сих пор любишь меня? — двигаясь ещё ближе, с ликующей улыбкой произносит Чон, снова целуя мою руку и щекоча кожу своим горячим дыханием. Настроение альфы заметно приподнялось от моего вопроса. Я всегда был очевиден и раскрыт перед ним. — Тэхён? — Было бы это не так, разве я здесь сейчас сидел? —Это не тот ответ, который я хотел бы услышать от тебя. — Прямой взгляд проделывает во мне дыру, и становится трудно дышать. Наши запахи усилились, особенно мой, от напряжения и сердцебиения, как отбойный молоток. — Люблю, — еле уловимым шёпотом промямлил я, опуская глаза на наши сцепленные руки. К лицу прилил жар, во рту пересохло. Неужели Чонгук всегда будет так на меня действовать? Как какой-то наркотик, заставляющий адреналин в крови подскакивать за предельную отметку, а мозг перестаёт окончательно соображать, и я вновь превращаюсь в юнца. Альфа довольно ухмыляется, придвигаясь ещё ближе, пока наши колени не соприкасаются. Неторопливо наклоняется к моему лицу, и, поняв, что он хочет сделать, переключаю рычаги в голове и останавливаю его, уперевшись ладонью в грудь: — Ответь мне на один вопрос. — Да, конечно, — хмурится Чон, чуть отстраняясь. Мой ненавязчивый отказ ввёл его в недоумение, но, если я не выясню волнующий меня вопрос, я не смогу до конца себя отпустить и принять те чувства, что не покидали нас обоих столько лет. — Зачем я тебе такой? — нервно сглатываю, закусив губу. — Какой такой? — игриво склонив голову к плечу, переспрашивает он. — Поломанный и разбитый, — вздыхаю, отвожу глаза в сторону. Самому об этом думать неприятно, но это очевидный факт. — Я не понимаю тебя, — пожимает плечами Чонгук и берёт мою вторую руку в свою ладонь. — У тебя две руки на месте, две ноги, голова – всё присутствует в комплекте. О какой поломке ты говоришь? — Чонгук, не паясничай, прошу тебя! — начинаю злиться, хмуро смотрю на него. Во мне бушует ураган из эмоций, а Чон снова играет со мной. Неужели он и правда не видит, каким я стал или попросту закрывает на это глаза. — Тебе самому разве не противно? Чонгук чуть опускает голову, на его губах появляется веселая улыбка, вскидывает игривый взгляд исподлобья и говорит: — Это уже второй вопрос. — Ну, всё… — психованно вскакиваю с места, но не успеваю толком сориентироваться, как меня тянут обратно на диван, тёплые ладони обхватывают моё лицо, а мягкие губы накрываю сверху мои. Я в полной дезориентации, смотрю на прикрытые глаза Чонгука, вижу, как трепещут его ресницы, и, чувствуя, как он мягко сминает мои губы, всё же сдаюсь, безудержно поддавшись вперёд. Обнимаю за крепкую шею, ощущая горячую кожу под ладонями, приоткрываю рот, впускаю чужой язык. Внутри всё мгновенно вспыхивает, как и тогда, стоило альфе только прикоснуться ко мне. Он целует со всей страстью, но и одновременно нежно. Я отвечаю с не меньшим напором, потому что истосковался: по рукам этим, что незаметно сползают и уже гладят мои бока через тонкую рубашку; по губам, что лелеют мои собственные, а зубы чуть прикусывают. Мы, как два голодных зверя, не можем насытиться друг другом, сплетаясь языками, жадно вгрызаясь в губы друг друга, широко раскрываем рты. Не замечаю, как лежу уже под альфой, вжатый в его мощную грудь, притягиваю его к себе за шею, ноги самопроизвольно расходятся в стороны, а Чон устраивается между них, надавливая своим пахом на мой. От данной манипуляции бесшумно постанываю в поцелуй, а хватка на мягких боках лишь усиливается. Совершенно забываюсь, где я и зачем сюда пришёл, сейчас для меня важны только инстинкты и те чувства, что всполохом горят внутри, обжигая языками пламени все органы. Сердце готово разорваться на части от того, с какой силой оно бьётся, гулко ударяясь о рёбра, а сам я рассыпаюсь в мелкую звёздную пыль, обхватывая голенями чонову талию и притягивая его к себе вплотную. Голова идёт кругом, и я готов лишиться рассудка, но не хочу, чтобы это прекращалось, будто боюсь, что открою глаза, и картинка растворится, а всё произошедшее окажется только сном… — Я люблю тебя, Тэ, — разорвав поцелуй первым, чуть запыхавшись от сбитого дыхания, проговаривает Чонгук в нескольких миллиметрах от моих губ. Взгляд ровный, уверенный, ясный, как солнечный луч в летний день. — Люблю и не важно каким ты себя считаешь — поломанным или разбитым! Ты нужен мне, как рассвету солнце, как закату горизонт, как небу звёзды, как облакам ветер, как растениям дождь, как недостающая часть меня самого. Ты – мой кислород, Тэхён. И без тебя я задохнусь. Горячие слёзы потекли по моим вискам, губы задрожали, а в груди как будто всё стянулось в тугой корсет. Больно, но эта боль приятная, не разрушающая, не разъедающая, а наливающая меня новой, особой силой. — Если любишь, тогда не отпускай меня больше никогда! — сквозь влажную пелену пытаюсь сконцентрировать взгляд, переходящий от одного чёрного глаза к другому. Ладонями любимое лицо обхватываю. — Не позволяй ошибкам прошлого вновь повториться! — Не отпущу! Не позволю!