Loudest echo from the past

♪♬♫ Austin Farwell, A N T I T H E S I S — Not Forgotten

Мне благозвучность вовсе не чужда, Но правда жизни может быть иною. Красивой ложью можно успокоить, Но правда — болью излечить должна.

      Дрожь и липкие воспоминания от рук Намджуна не покидают моё сознание. Даже находясь рядом с Чонгуком и сидя у него на кухне, я не могу расслабиться и полностью забыться. Мы просто молча смотрим друг на друга, в чашке остывает свежесваренный кофе, а в моей голове полнейшая неразбериха. Поток вопросов, которые мне хочется задать, бегущей строкой мелькают в мыслях, но с какого начать, даже и не представляю. Как давно Чонгук и Хосок знакомы? Почему второй отмалчивался всё это время и ничего не говорил мне? Почему Чонгук наигранно себя вёл, когда я рассказывал ему про Хосока? Получается, они оба меня обманывали? Но зачем? В этом и заключается та Правда, что альфа хотел мне рассказать? Намджун. Его слова о том, что на жизнь Чонгука покушались, но не довели дело до конца, остриём вонзилось в мозг. Давят, продвигаются всё дальше, всё глубже, разрезая мягкие ткани, от чего голова вновь разболелась. Всё это слишком много и больно для меня. Но нужно окончательно разобраться, чтобы выяснить, кому я теперь могу доверять, а кого обходить стороной. Природный запах альфы горечью оседает на языке — Чон злится. Периодически опускает глаза на мою шею, на которой уже наверняка расцветают фиолетовые узоры, поджимает губы, скулы напрягаются. Боюсь даже представить, что бы было, если бы он поехал со мной. Кто-то из них двоих точно бы сильно пострадал, а я не смог бы их разнять. И конечно, мне было плевать, если бы это был Ким, но всё же. Становится страшно от одной только мысли, — что если бы Хосок не успел появиться вовремя?.. Прикрываю шею ладонью, а то место, где пальцы соприкасаются с меткой, начинает неистово зудеть — буквально гореть, от чего я морщусь, испытывая неприятный дискомфорт. Опускаю глаза в чашку и всё никак не могу собраться с духом, чтобы начать разговор. Но нужно. Вся та информация, поступившая за последние несколько часов, просто выбивает из колеи. — Как… — Не поднимая глаз, пытаюсь начать первым. Голос скрипит, глотать всё ещё больно, от чего немного морщусь и хмурю брови. — Когда… — Давай, наверное, я начну? — Приходит на помощь Чонгук, видя мои неумелые старания подать голос. Всё так же смотрю вниз и киваю. — Сам даже не знаю, с чего начать, — потерев лицо ладонями, усталым голосом произносит он. Глубоко вздыхает, откидывается на спинку стула и, скрестив руки на груди, продолжает: — Да, мы знакомы с Хосоком. Можно даже сказать, что мы лучшие друзья. — Поднимаю хмурый взгляд, жду продолжения молча. — Как давно мы знакомы? — Смотрит в ответ, отзываясь на мой неозвученный вопрос. Первый из нескольких. — Около десяти лет. Познакомились почти сразу же, как ты уехал. «У меня тоже есть друг, который живёт в Корее. Мы познакомились незадолго до того, как Вы меня наняли к себе». Чуть помолчав, он добавил: — Тэ, если ты думаешь, что, отпуская тебя сегодня утром, я не переживал и не беспокоился, то ты крупно ошибаешься. — Отводит взгляд в сторону. — Я тут же позвонил Хо, как только ты вышел за дверь. Чтобы он глаз с тебя не спускал и был, как всегда, рядом. Как всегда рядом… Теперь картинка стала понемногу проясняться, почему альфа всё это время ходил за мной следом и оказывался рядом в нужный момент. Не сказать, что эта информация повергла меня в шок, скорее, приятно удивила. — Но давай начну по порядку?!.. — снова наклонившись вперёд, предлагает Чонгук. Сцепил руки в замок, положил их перед собой. Вижу, что он переживает и аккуратно подбирает слова, чтобы… не обидеть меня? Сказать в ответ всё так же ничего не получается, поэтому я опять беззвучно киваю. — После твоего звонка, когда ты сказал, что мы расстаёмся, я был взбешён. Нет, сначала я не понимал почему. Что за бредовая идея пришла тебе в голову и что послужило её причиной? Ты стал меня избегать, не отвечать на звонки и смс, а потом… уехал. «Тэхён, возьми трубку! Давай поговорим!» «Я не понимаю, почему ты принял такое решение! Ответь мне, пожалуйста!» Молча прокручиваю те дни и события в голове, что крепко вонзились в память, как острые занозы, и ничем их не вытащить. От этих воспоминаний становится горько. — Ответы на все вопросы нашлись за несколько дней до Вашего отъезда. — Чонгук встаёт с места, отходит к приоткрытому окну, сунув руки в карманы домашних штанов. Густые, непроглядные сумерки, заботливо накрыли весь город тёмным покрывалом. Альфа всматривается в почти ночное небо, собирается с мыслями, чтобы продолжить дальше, а я любуюсь его точёным профилем, в ожидании следующих слов, — казнить или помиловать?! — Намджун сам пришёл ко мне. Сюда. Старался подбирать слова, чтобы до меня дошло, что я должен от тебя отстать и забыть, — не весело усмехается, опустив голову, — что я был для тебя лишь игрушкой, и вы давно уже назначили день свадьбы, оставалось только решить некоторые вопросы. Якобы он позволил тебе напоследок порезвиться со мной, и через несколько дней вы уезжаете в путешествие. Он был слишком убедителен. И я был вынужден поверить ему на слово, потому что ты молчал, и получить объяснения мне было не от кого. Можно сказать, что я повёлся на его уловку как мальчишка. — Желваки на его челюстях заиграли. Чувствую, как ему больно всё это вспоминать, — мне больнее не меньше. Продолжаю молча слушать, опустив голову и устремив взгляд в разглядывание узоров на столешнице. — С самых первых его слов злость и ненависть разгорелись во мне, потому я даже слушать его больше не стал, просто взял и выставил за дверь, как паршивого пса. Чуть ли не за шкибот, — снова короткая усмешка, с толикой сожаления, и плечи чуть дёрнулись. Боль в горле постепенно отпускает, но в сердце сидит намертво, как противный клещ. И так же пьёт мои жизненные силы, заменяя её на тот самый яд, от которого по всему телу разрастается неизлечимый недуг; от которого в тебе всё рушится, как карточный домик, стоит убрать из него один элемент, на котором всё держится. — Я тогда так сильно разозлился, что мебель с посудой летали по всей квартире, — продолжает Чон, снова подняв голову к окну. Возможно, обо всём этом ему проще говорить, не глядя мне в глаза, но честно признаться, мне и самому не выносимо смотреть в его черноту, переполненную той же болью. Годы пролетают, меняют нас, но прошлое из памяти не стереть. — Злился на него, на тебя, на самого себя, что позволил вот так просто поверить всем тем словам, что ты… — Тяжёлый вздох, заставивший мои слёзы напроситься наружу. — Потом я написал тебе то сообщение, где якобы сдаюсь и отпускаю тебя. Но до последнего не хотел верить в то, что всё это правда, поэтому и приехал в тот день к твоему дому, чтобы лично убедиться. Твоё молчание заставило меня это сделать. «Прости, что не оправдал твои ожидания, но я люблю тебя…» Бесшумно встаю с места, подхожу к нему со спины и, крепко обняв за талию, прижимаюсь щекой к лопатке. Мысленно хочу дать понять, что мне очень жаль, и что я прошу у него прощения, как всегда, молча. В тишине. Делясь своими эмоциями и переживаниями обо всём том, что происходило тогда. Чонгук чуть вздрогнул от неожиданного прикосновения к себе, полностью уйдя в свои мысли и воспоминания, замолчал и замер, но не отстраняется. Слышу, как стучит его сердце, — моё бьётся в унисон. Слёзы мгновенно впитываются в его светлую футболку, и он наверняка это чувствует, но положив одну ладонь на мои руки, сцепленные в замок на его животе, продолжает: — А потом я познакомился с Хосоком, когда стал зависать в одном баре, неподалёку от универа. Ходить туда и продолжать занятия я больше не видел смысла. — Слушаю его голос, отдающий лёгкой вибрацией по всему телу, и пытаюсь унять слёзы, что не хотят останавливаться ни на секунду. — Мы разговорились, точнее больше говорил я, ворочая пьяным языком и изливая ему душу. Он смиренно слушал меня, как если бы преподаватель выслушивал твой ответ на экзамене — задумчиво, вникая в каждое произнесённое тобою слово. И с лишними вопросами он не лез.       Как это похоже на альфу — принимать на себя груз чужих эмоций, пропуская их через себя, но не перебивать собеседника, а давать ему право полностью высказаться, поделиться своей болью, частичкой себя, и впоследствии просто понять и дать правильный совет. Хосок очень умный, я бы даже сказал, весьма мудрый для своих лет. К нему стоит иногда прислушиваться. Он словно примеряет жизнь каждого из нас на себя, как какой-нибудь костюм, а после может выдать вердикт, идёт он тебе или нет, или вообще не стоит даже заморачиваться на его приобретение. На приобретение той самой жизни, которая якобы сулит тебе счастье и благополучие, но в итоге ничего хорошего из этого может не выйти, и даже идеально подобранные к нему аксессуары не спасут положение. Твоя жизнь может быть так же загажена, как и этот костюм, и некоторые пятна просто-напросто не выводятся с ткани, а на вопрос самому себе: «почему эта грязь не оттирается?» можно смело ответить, — аккуратнее нужно носить. Сначала он тебе нравится: ты им восторгаешься, хвастаешься выгодной покупкой перед друзьями и коллегами, но в итоге ты в нём крупно разочаровываешься, как и в тех людях, которых ты до последнего момента считал самыми близкими, самыми родными, а они оказываются простыми завистниками, вытирают об тебя ноги, осуждают, сравнивают с ни с чем. Ты обманываешь сам себя, хочешь верить в лучшее, но снимаешь этот костюм, вешаешь в шкаф и надолго забываешь про него, не желая больше возвращаться к нему никогда. — Однажды, когда я возвращался из того бара под утро домой. — Чон повернул голову чуть в сторону, гулко сглотнул, и его ладонь крепче сжала мои пальцы. — Я услышал шаги позади себя. В тот день я был не сильно пьян, — Хос не позволил мне надраться до беспамятства, и я отчётливо слышал и понимал, что кто-то идёт за мной следом. — Его грудная клетка высоко вздымается от глубокого вздоха и медленно опускается. Я уже не плачу, но всё так же молчу, вслушиваясь в его слова и размеренное дыхание. — Их было шестеро. Они напали неожиданно, что я даже не успел среагировать. Самый крупный из них сразу нанёс мне удар под колено, от чего я тут же потерял равновесие и упал на асфальт. — Он снова делает паузу, будто раздумывает, как правильно преподнести информацию, а я напрягаюсь, боюсь пошевелиться и вновь хочу разреветься, но стоически держусь. Лишь прижимаюсь к нему теснее, успокаивая себя родным запахом, который уже не так горчит, но всё равно резкий. — Они сразу стали бить битами по ногам, чтобы я не смог подняться и дать отпор. По голове мне не прилетало, только несколько ударов кулаком в лицо. В тот раз их целью было не убить меня, а только покалечить. Почти на грани потери сознания я услышал выстрелы. Те альфы испугались, крикнули, что это полиция и убежали. Перед глазами всё плыло, но я смог разглядеть того, кто их спугнул, когда он подошёл ко мне — это был Хосок. «Я тогда работал охранником или как сейчас модно говорить — секьюрити, в одном баре, недалеко от дома. Райончик, скажу я вам, так себе. Приходилось табельное всегда носить с собой». — Очнулся я уже в больнице, и Хос был рядом. — Чонгук неторопливо разворачивается в кольце из моих рук, вынуждая меня чуть отстраниться. Смотрит на моё заплаканное лицо, протягивает руку, и нежным прикосновением пальцев вытирает мокрые дорожки на моих щеках, безотрывно смотря в глаза. Я покорно льну к его тёплой ладони, накрывая сверху своей, и не могу прекратить лить слёзы, что высыхают на ресницах от сквозняка, пробирающегося сквозь приоткрытое окно. — После того случая я уже не смог танцевать. — Хмурит брови, сжимает плотно челюсти, и чёрный антрацит начинает блестеть шелковисто-смолянистым сиянием, заполняясь влагой до краёв. Опускает глаза, шмыгает носом, но руку от моего лица не убирает. — Я долгое время был со спицами и в гипсе после реабилитации, а потом словно заново учился ходить. — Мне очень жаль, — усилием воли выдавливаю из себя растроганным голосом, сильнее прижимая ладонь альфы к своей щеке: хочу слиться с ним, хочу стать одним целым и принять на себя всю ту боль, что он испытывал тогда. Мне уже не привыкать к этому чувству, но я хотел бы быть с ним рядом в тот момент, чтобы облегчить эти страдания, вызванные моим присутствием в его жизни. Он поднимает на меня глаза, а я взглядом пытаюсь выразить всё сожаление и отчаяние, что плещется во мне, как бескрайние воды. В его взгляде я, как всегда, не вижу осуждения, но от этого мне не легче. Я сам себя осуждаю, сам себя виню, и никто не сможет меня переубедить в обратном. Он берёт меня за руку, и ничего не говоря, тянет за собой в сторону гостиной. Подводит к дивану, жестом приглашает присесть и опускается рядом, подобрав одну ногу под колено другой. Мы сидим друг напротив друга, я протягиваю к нему свою руку, чтобы сплести наши пальцы, — Чонгук незамедлительно отвечает. — После я уехал домой к родителям, — натужно вздохнув, продолжает. — Прожил там год с небольшим, пытался прийти в себя, разложить мысли по местам. Они не стали меня упрекать и винить в том, что я бросил учёбу. Узнав, что со мной случилось, всё прекрасно поняли и не хотели меня больше отпускать в столицу. — Он смотрит на наши сцепленные руки, большим пальцем потирает тыльную сторону моей ладони, и я опускаю свои глаза туда же. — За всё это время я часто созванивался и переписывался с Хосоком. Он и натолкнул меня на одну идею, но сначала перепроверил всё сам вместе с парнями, которые у него остались со старой работы. — Кем он работал? — Заинтересованно склонив голову к плечу, поднимаю взгляд и рассматриваю хмурое лицо альфы. Плакать уже не тянет, но на душе висит грузный камень и давит на грудь, распирает. — Ты же знаешь, что его отец военный? — резко и серьёзно посмотрев мне в глаза, спрашивает Чон. Молча киваю. — Благодаря связям он устроил своего сына в национальное агентство разведки. Хос прошёл стажировку, где-то год с небольшим. После у него там что-то случилось, он всё бросил и ушёл, но связи остались. Сколько я не пытался у него выведать причину ухода, — он отмалчивается. Хоть мы с ним и дружим уже столько лет, но я многого о нём не знаю. Если он считает нужным, то делится этим сам, а если… — …не считает, то и под пытками не разузнать, — заканчиваю следом, слегка улыбнувшись. Альфа кивает в ответ, так же угрюмо хмыкнув. Я досконально изучил нашего общего друга, но всё же до конца не могу понять, как можно столько всего хранить в себе и не иметь желания с кем-либо поделиться всем этим. Есть в таких людях дар быстро распознавать чужую душу, глубоко проникать в чужой характер, — дар природный и незаменяемый никаким опытом, но всё же… Любой переполненный сосуд со временем трескается, даёт течь, а у Хосока как будто нет дна. Он впитывает мирские проблемы, смешивает их со своими, но продолжает молчать. В этом мы с ним схожи, но иногда молчание начинает угнетать, отравлять и выедать тебя изнутри. Несказанные слова превращаются в пытку, что день за днём истязают тебя, словно огненные плети: они отчаянно хлещут, безжалостно обжигают, но ты уже ничего не можешь с этим поделать. Момент упущен и прошлого не вернуть, как бы ты этого не желал… — Помяни чёрта! — пробубнил Чонгук, когда в его кармане завибрировал сотовый. — Да? Алло! — Его сосредоточенное лицо вытянулось от удивления, после губы растянулись в смущённой улыбке и он, ничего не говоря, протянул трубку мне.       Ничего не понимаю, но телефон беру. — Да? — неуверенно произношу потому, как голос только-только стал прорезаться. Я ожидал услышать альфу, но в трубке раздаётся возмущённый писк моего друга. — Тэхён! Мать твою! — возгласил он. — Ты почему трубку не берёшь? Я уже все пальцы поотбил, набирая твой номер! У тебя уже триллиард пропущенных от меня и я негодую?! — Чимин, — досадно выдыхаю и чувствую, как мои щёки начинают гореть: я забыл включить звук на своём телефоне. — Извини, мой на беззвучном. — Неловко закусываю нижнюю губу, но мысленно радуюсь тому, что если друг позвонил с телефона альфы, значит они сейчас вместе. И я догадываюсь, что омега сам завалился к нему без спроса, — если он чего-то хочет, то обязательно добьётся, и не важно, какое время суток и ждал ли человек его вообще. — С тобой всё хорошо? — уже более сдержанно выспрашивает Пак. — Просто Хосок сказал, что… — Всё хорошо, Чим. Теперь всё будет хорошо, — успокаиваю, а сам с тоской смотрю на Чонгука, — его взгляд устремлён в одну точку на спинке дивана, он хмурится, думает о чём-то своём и, возможно, даже не слышит, наш разговор. — Ну, слава богу! — облегчённо вздыхает. — Но ты больше меня так не пугай! Ты же знаешь, какой я впечатлительный?! — Я же говорил, что с ним всё в порядке! — слышится недовольное сопение на заднем плане от Хосока. — Почему ты мне не поверил и потребовал прямые доказательства? Да ещё и приехал в такое время! — Ой, помолчи теперь, пожалуйста, а! — раздражённо фыркает Чимин, и я больше, чем уверен, закатывает глаза в данный момент. — Вот сейчас у тебя голос прорезался, да? А чего до этого молчал, как рыба об лёд? Почему нужно всё клещами из тебя вытягивать? — Я тебе всё досконально разложил по полочкам, — звучит альфа уже более сдержанно. — Не моя вина, что тебе чуть ли не улики нужно предоставлять и конкретизировать всё по фактам! Тэхён ведь теперь в безопасности! — Ну, во-первых, Тэ мой лучший друг, и мне не наплевать на то, что с ним происходит, тем более рядом с этим тираном! — начал перечислять Пак, совершенно не обращая внимания на то, что я всё ещё на проводе и прекрасно слышу его пламенную речь. — Я всегда за него переживал, переживаю и буду переживать! А во-вторых, по-твоему, сказать простую фразу по телефону: Тэхён сейчас у Чонгука и с ним всё в порядке — это разложить факты по моим полочкам?! — произнесено с язвительной интонацией. — Как по мне — это смачный плевок в мою сторону, чтобы я просто-напросто от тебя отстал со своими расспросами! И, да, — пауза, — ты меня что, выгоняешь? — Нет, но… — Вот и славненько! Хосок цыкает, громко вздохнув, — я это отчётливо улавливаю и не могу сдержать улыбки, — всё-таки они подходят друг другу, хоть и абсолютно разные: Чимин вспыльчивый, жизненный огонёк, заводила, и если понадобится, из-под земли тебя достанет, отругает, но тут же обнимет и пожалеет; Хосок более сдержанный, серьёзный, рассудительный и строгий. Они дополняют друг друга, как и мы когда-то с Чоном. — Ладно, Тэ, раз ты сейчас с Чонгуком, то я буду спокоен, — выдержанно заключает друг, а на фоне звучит недовольное бурчание, удаляющегося голоса альфы. — Как во всём разберётесь, позвони мне. Хорошо? — Хорошо, Чим. — Ты куда пошёл-то? Иди сюда, давай договорим про мои полочки… Связь обрывается, я продолжаю умилительно улыбаться и, положив мобильный на столик, возвращаю своё внимание Чонгуку. — Они такие забавные, — проговариваю тихо, подсаживаюсь ближе и самостоятельно беру руку альфы в свою. — Но такие разные. — Противоположности притягиваются, — отзывается Чон, отвлекаясь от своих мыслей. — Мы тоже когда-то были разными. — Его скулы напряглись и желваки заиграли. — Теперь мы одно целое. — Моя улыбка сошла на нет.       Неделимое, — остаётся не озвученным. — После долгих уговоров, родители всё-таки отпустили меня обратно в Сеул. Вся эта история с подставой твоего отца, это внезапное предложение выйти замуж, твой переезд — всё это навело на Хосока сомнения, — чуть помолчав и не дожидаясь наводящих вопросов, Чонгук снова продолжил прерванный разговор, сокрушённо перед этим вздохнув. — Ими он и поделился со мной. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что, возможно, он прав, — твой последний звонок, слова альфы, хоть и были убедительны, но оставили тень сомнения. И я помнил твой взгляд, когда ты садился в машину: ты как будто извинялся. — Я и сейчас извиняюсь, на мгновение опускаю глаза вниз. На душе становится немного легче: Чонгук не был на меня в обиде всё это время. Если только в самом начале, но тогда я был сам виноват и сложившаяся ситуация заставила меня уйти молча. — И то ли профессионализм в нём взыграл, то ли просто решил мне помочь, но Хос подключил свои связи и досконально прошерстил Намджуна. На него по молодости было заведено уголовное дело, в котором значилось, что он убил человека, но всё обыграли так, якобы это был несчастный случай. Ким старший выкупил его и не дал сесть за решётку. Дальнейшее копание под премьер-министра было опасным делом, но так как человек Хосока давно работал в этой организации, то он всё делал тайком и аккуратно. — Непроизвольный вздох, альфа поднимает усталый взгляд на меня, вновь сплетая наши пальцы вместе. — Пока они собирали по крупицам материал на Кима, я решил, что не могу сидеть, сложа руки. Хосок был против моей идеи поехать по вашим следам, но тогда мне словно сорвало крышу. Долго отговаривать он не стал, лишь просил быть осторожнее и всегда на связи. От мысли, что Чонгук искал меня, становится и хорошо, и плохо одновременно. Он не поверил моим лживым словам о мгновенном разрыве наших отношений, хотел вернуть меня ещё тогда, но поплатился своей мечтой, своим здоровьем, и чуть было не лишился жизни. Ненависть к Намджуну будто обняла меня со спины и давит, давит, сжимает в своих объятиях, не давая сделать вдох. Как я мог довериться такому человеку, у которого давно руки по локоть в крови, и он продолжает уничтожать всё и всех, кто мешает ему и стоит на пути к поставленной цели?! Он обманывал меня с самого начала. Заставил угрозами чужой жизни подчиниться ему и, находясь в неведении о происходящем, я глупо верил в то, что не зря приношу свою жертву. Что дьявол пусть и поработил меня, но не тронет Чонгука, — моего ангела хранителя. Моего спасителя…       Как я ошибался… — Стоило мне хоть на шаг приблизиться к тебе, как ты снова ускользал, — сообщает дальше альфа, взяв обе мои ладони в свои руки. — Я знал, что искать нужно в Вашингтоне, — об этом мне рассказал Хосок, — но я не знал адреса и приблизительно, где вы могли находиться. — Чувствую, как он начинает напрягаться: резко сглатывает, большими пальцами мои кисти рук нервно потирает, поджимает и расслабляет губы, крылья носа раздуваются, но глаза на меня не поднимает, а мои снова на мокром месте. Похоже, вся эта правда от меня и живого места не оставит! — Информацию о вашем передвижении мне скидывал Хос, часто звонил, напоминал о безопасности и осторожности. Я оступился в Лондоне. Подобрался слишком близко. Ребята Хосока смогли узнать ваш адрес, и он скинул мне его в смс. Я не вдавался в подробности, как они вообще всё разузнают о таких мельчайших деталях и тем более в такие короткие сроки. Да и мне было плевать. Я хотел быстрее найти тебя. Найти и забрать. Но Намджун заметил меня возле дома. Ничего не сказал тогда, не вызвал охрану, а просто сам вновь струсил и подослал своих людей.       Чонгук замолчал, а мне и не нужно дальнейших слов, чтобы понять, откуда у него появились эти шрамы на теле. Почему так болезненны случайные соприкосновения с прошлым? И вся эта неотъемлемая боль в данный момент исказила красивое лицо напротив: утончённые линии тёмных бровей сошлись к переносице в сильном изгибе; художественно очерченные губы поджаты и дрожат; по смуглой коже на щеках текут бриллиантовые слёзы — я впервые вижу, как Чон дал слабину. Всегда уверенный в себе альфа сейчас выглядит надломлено: Намджун сломал не только меня, но и его. Чонгук сильнее сжал мои руки, и я как будто фантомно чувствую через это отчаянное прикосновение всё то, что он ощущал тогда. Как холодное острое лезвие, проходя по горячей коже, вспарывает её, рождая глубокие алые кровоточащие следы, что в дальнейшем превратились в страшные и уродливые рубцы, оставляющие за собой неровный след по дороге из прошлого.       Как плачет душа от боли? Тихо. Никто не слышит этих всхлипов. В такие моменты люди замечают лишь глаза — стеклянный взгляд человека, в чьих зрачках воцаряется бескрайняя пустота, пропускающая сквозь себя всю эту боль, что словно лучи заходящего солнца, огнем проникает внутрь. А дальше лишь темнота — безликий мрак. И душа сдается… Начиная в страхе трястись от холода. От этих мыслей меня начинает внутренне лихорадить: хочу поддержать, успокоить Чонгука, но всё, на что я сейчас способен, это поддаться вперёд и, ничего не говоря, просто крепко обнять за подрагивающие плечи и уткнуться носом в тёплую кожу на шее. — Всё в порядке, Чонгук, — шепчу сдавленным, еле слышным голосом, подавляя громкий всхлип. — Теперь всё будет хорошо. Он обнимает в ответ со всей силой, крепко впечатывает в себя, зарываясь лицом в изгиб моей шеи и, постепенно успокаиваясь, затихает и перестаёт дрожать в моих руках. В руках, в которых сильный и крепкий альфа, сейчас выглядит маленьким и хрупким ребёнком.       Боже, он чуть не погиб из-за меня и осознание этого навсегда отпечатается в моей голове! Въестся в подкорку липкой чёрной смолой и, мерно обволакивая, по капле будет заполнять каждую клетку. Моя рациональность рассыпается в мелкую крошку: пытаюсь сам себя оправдать, но ощущение, будто я лично наносил эти ножевые ранения, оседает едкой пылью. Я сам себя закапываю с головой… — Как я оказался снова в больнице, я не помнил, — совладав с собой, вновь заговорил альфа, не отстраняясь и не переставая меня обнимать. — Вещей и телефона рядом не было, да я и не знал, сколько вообще по времени провёл в отключке и кто вызвал скорую. Когда заходили медсёстры и врачи, я толком их не понимал: голова была как в тумане. Единственное, что я смог распознать на английском — Вам крупно повезло.       Сердце сдавил болевой спазм — повезло… — Когда я смог получить свои вещи, мобильник был полностью разряжен, — продолжает дальше Чонгук, облегчённо вздохнув и отодвигаясь на прежнее место. Голос звучит загробно и выглядит он не лучше, а у меня уже нет сил лить слёзы: они сами текут без спроса. — Превозмогая боль во всём теле, я решил встать с кровати и дойти до поста, чтобы попросить сделать звонок Хосоку. Выйдя в коридор, увидел, как медсёстры, санитары и врачи бегают по нему и в основном в одну палату, находящуюся рядом с моей. Только потом, когда дозвонился до Чона и поговорил с ним, я узнал, что парня в той палате убили — задушили подушкой. « Нужно было твоего ублюдка собственноручно придушить в палате, ещё тогда, в Лондоне, а не надеяться на тех идиотов, что я к нему подослал!» — Я его не знал, но мне было очень жаль того альфу. — Тёплая ладонь Чона тянется к моему лицу, вытирает влажные дорожки со щёк, а чёрные глаза смотрят прямо и уверенно. — Они просто перепутали палату, — произносится на уровне шёпота, оседающим голосом под конец фразы. — Мне снова просто повезло… — горькая усмешка. В горле застрял липкий ком, а ярость к Намджуну всё больше и больше разрастается во мне, пускает корни, оплетает, не хочет отпускать. Чонгук встаёт с дивана и, снова утопив руки в карманах домашних штанов, отходит к панорамному окну, за которым уже давно непроглядная ночь. Комната освещается тусклым светом от торшера, стоящего возле меня, и атмосфера будто давит на виски. Следом за альфой я не иду: дожидаюсь, пока он вновь заговорит, но внутренне ощущаю, что дальнейшее развитие разговора сломает меня окончательно. — Хос приехал за мной, потому что денег у меня совсем не осталось, и пока я долечивался, он успел прилететь, оплатить оставшееся, а после забрал с собой обратно в Сеул, — звучит тихий голос Чона, а я, положив руки на колени и опустив голову, продолжаю его слушать, разглядывая свои пальцы. — После этого было обоюдно решено, что стоит пока вести наблюдение издалека. Собирать оставшуюся информацию, а потом мы узнали, что Джун ищет для тебя водителя и охранника в одном лице. Тут Хосока и посетила мысль, таким образом попасть к вам в дом. — Неужели всё это вы узнали через его знакомых из организации? — посмотрев на спину альфы, неуверенно интересуюсь я. — Нет, — машет головой он, не поворачиваясь, — наёмные рабочие в ваших домах очень часто менялись, особенно садовники. Если ты помнишь это? — Тут я вспоминаю что, да, так и есть. Я часто общался именно с садовниками, выспрашивал о растениях и цветах, что росли в наших садах, которые мы оставили в других странах. Но мне и в голову не приходило, что это… — Одним из последних был человек Хоса — Юнги, — не дожидаясь от меня ответа, альфа сам озвучил его. — Он в основном и помогал нам со всеми делами. Проявив смекалку, он обманным путём проник к вам в дом. Я не буду вдаваться в подробности, как Хосок и Намджун встретились и как тот согласился принять Чона, скажу лишь одно: с того самого момента, как он оказался рядом с тобой, Хос стал моими глазами и ушами. — Значит, ты всё знал? — хмурюсь, но не злюсь. — И про шрамы на моём теле и про всё остальное? В голове сразу всплывают картинки из воспоминаний, каким образом Хосок мог увидеть и рассказать об этом Чонгуку — Франция… Бассейн в доме… Тогда была солнечная погода, моё недомогание и приступы депрессии ненадолго оставили меня, и я решил немного расслабиться и позагорать. Альфа был рядом… Чонгук поворачивает голову в мою сторону вполоборота, глаза опущены в пол, поджимает губы, а после отворачивается обратно к окну и, грузно вздохнув, произносит: — Знал. — Сглатывает, понуро опустив голову. — И про них, и про ваши ссоры… и про всё остальное. Прости... — За что? — Не понимаю и ни в чём мысленно его не виню. Похолодевшими пальцами перебираю складки на тонкой ткани брюк, а на душе становится немного легче: альфа всё знал, хоть и призрачно, но был со мной рядом, защищал. Вдруг он резко подлетает ко мне, присаживается передо мной на корточки, снова мои ладони в свои берёт и что есть силы, сжимает их. — За то, что больше не предпринял попыток приехать, врезать Намджуну по роже и всё-таки забрать тебя. — Тоскливо в мои глаза заглядывает, а в чёрном море напротив плещется бескрайнее сожаление и собственная вина. — За то, что всё знал и молчал. Просто бездействовал и наблюдал издалека. — Встав на колени, вновь сникает, положив голову на мои бёдра. Подносит мои ладони к своим губам и шепчет в подрагивающие пальцы. — Ты даже не представляешь, как меня разрывало на части изнутри от той безысходности и отчаяния, которые я испытывал. Я словно сгорал заживо, лез на стену, с ума сходил, но ничего не мог с этим поделать. Был связан по рукам и ногам. Каждый день я порывался плюнуть на всё: предостережения Чона об осторожности, это его «нужно ещё немного подождать, Чонгук», от которого у меня была уже оскомина на зубах. Хотел забить на все эти правила и приехать за тобой. Чтобы люди Юнги, наконец, надели на Кима наручники и всё это поскорее закончилось. Но я не мог, — шёпот уныния. — Хосок заверял меня, что защитит тебя, и что снова «нужно ещё немного подождать»… — Выпутываю одну руку из его хватки, утешительно провожу по мятным волосам, а горячие слёзы капают на светлую ткань и мгновенно впитываются в неё. — Подождать? Наручники? — в который раз хмурюсь и недоумеваю от непонимания сути сказанного. Чонгук кивает, оставляя невесомый поцелуй на моих пальцах. — Глубоко копнув под Джуна, мы узнали очень много о его делах. Выясняли дальше и выжидали. — Поднимает голову, смотрит влажными глазами в мои такие же. — Ты должен кое-что узнать, Тэ. Это поможет тебе понять и разобраться, зачем Намджун всё это сделал с тобой и с твоей семьёй. В сердце зародилась некая паника. Боль и злость сменились лёгким оттенком страха — вот мы и добрались до кульминации Правды. Поджимаю губы и молча киваю, в знак согласия, что я готов принять всё до конца, впитать весь осадок горечи до последней капли. Но внутренне я не уверен, что справлюсь со всем этим. Чонгук поднимается, уходит в спальню и возвращается с ноутбуком. Кладёт его на столик передо мной, присаживается обратно рядом, открывает крышку лэптопа и, пока тот загружается, снова берёт одну мою руку в свою, а взглядом как будто просит прощения. — Извини, но мы не могли действовать раньше, — молит Чон, и прижимается губами к тыльной стороне моей ладони. — Нам нужно было дождаться, чтобы вы вернулись в страну.       Он открывает одну из папок на рабочем столе, кликает воспроизвести, и я замираю… На экране появляется видео: до боли знакомый кабинет, в тёмных тонах, полки с книгами и статуэтками; стол, заваленный папками и бумагами, а на самом видном месте стоит рамка с фотографией, и кресло, то самое, в котором я часто любил сидеть на коленях своего отца. Подходит силуэт, разворачивает это кресло за спинку и отец присаживается за стол. Я так соскучился по нему, что снова не могу сдержать новый поток слёз. Внутри всё сжалось, и я сильнее стискиваю руку альфы в своей: очень больно вновь видеть его, того человека, что навсегда останется в моём сердце, как самое тёплое и ранимое воспоминание. Взгляд отца потухший и усталый, как и в тот период жизни, когда начался наш кошмар. На волосах лёгкая проседь, как будто тонкие серебристые нити протянули вдоль чёрных смольных волос по всей длине. В уголках глаз залегли мелкие морщинки, на лице лёгкая небритость, и я понимаю, что эта запись была сделана за несколько дней до его ареста. Он смотрит на экран и видно, что долго собирается с мыслями, чтобы начать говорить: потирает руки, смотрит на фотографию, поджав губы в тонкую линию, снова переводит взгляд на камеру, и грузно вздыхает, а я будто затаил дыхание в ожидании его слов, боюсь пошевелиться. До покалывания в кончиках пальцев хочется опять услышать его голос — добрый, бархатный, успокаивающий.       Я так соскучился… — Джун Со, — неуверенно начал говорить отец, продрав горло. Пытаюсь себя мысленно успокоить, но внутренности сотрясаются, от этого обращения к папе. Мгновение молчит, облизывает губы, скулы напрягает — что-то его беспокоит, и он не знает, как об этом сказать. — Когда ты увидишь эту запись, отнесись к ней, пожалуйста, серьёзно. Я не смог всего этого сказать прямо тебе в лицо или кому-либо, потому что… — Закусывает губу, чуть приспустив глаза вниз, и нервно сглотнув, продолжает: — Потому что за мной ведётся слежка. За каждым моим шагом и словом. Даже сейчас, всё досконально проверив, я не могу быть до конца уверен в том, что меня не подслушивают. — Вновь смотрит прямо, а глаза блестят. — Это касается Намджуна и нашего Тэ. — От упоминания своего имени что-то кольнуло внутри — отец до последнего меня защищал — даже ценой своей жизни. Проглатываю слёзы и всматриваюсь в родное измученное лицо на экране, ощущая, как рука Чонгука начинает ласково поглаживать мою. — Ты прекрасно знаешь, что альфа давно хочет присвоить Тэхёна себе, любым путём. Я долго боролся с ним, отстаивал честь нашего сына, но не говорил об этом ни тебе, ни Тэхёну. Не хотел, чтобы вы переживали, думал, что справлюсь сам, — разрешу все вопросы. Это его маниакальное желание… — Тяжёлый вздох, брови чуть нахмурились, взгляд вновь бегло скользит по рамке с фотографией. — Оно сгубило нашу многолетнюю дружбу с ним. Намджун страшный человек, Джун Со! Прошу, следи за нашим мальчиком! Не подпускай Кима к нему, какие бы условия он не ставил, и какими бы угрозами не заставлял повиноваться. — Тревожно проводит рукой по волосам, зачёсывая выпавшие пряди назад, после сцепляет пальцы в замок, а губы начинают дрожать. Мне очень больно видеть его таким, но я продолжаю смиренно смотреть и слушать его, чтобы до конца разобраться, чтобы выпутаться из той липкой паутины лжи и фальши, что окутала меня с ног до головы за все эти годы. — Намджун, он… У меня с ним был недавно серьёзный разговор, в котором он в очередной раз настаивал, чтобы я вручил ему Тэ, с той целью, чтобы с меня сняли все обвинения. Я высказал ярый протест, как всегда, а он… — Пауза. Отец опускает голову: на этой фразе его голос дрогнул, а я впиваюсь взглядом в его понурое лицо. Сколько же он вытерпел?! Сколько молчал и держал всё в себе, надеясь самостоятельно избавиться от всего этого кошмара — в этом я целиком и полностью на него похож: хочу казаться смелым, решать проблемы по щелчку пальцев, но в итоге только ещё больше загоняю себя в тёмный угол. — Ким замешан в очень грязных делах, — вновь устремив взгляд на камеру, заговорил отец. — Те документы, что были оформлены якобы на моё имя, все те организации, денежные переводы, взятки — всё это принадлежит ему. Альфа просто заменил имя в бумагах на моё, и подсунул их прокуратуре. Я узнал об этом только недавно, через одного человека, и уже ничего сделать нельзя: адвокат и судья куплены. Нам уже ничего не доказать. Таким образом, альфа устраняет меня, как препятствие, чтобы заполучить нашего сына. Я уже не смогу защитить его, но ты постарайся, прошу тебя… — Боже! — неверяще выдыхаю я, приложив холодные пальцы к дрожащим губам, — слёзы и не думают прекращаться — стекают горячим потоком по щекам, скапливаются на подбородке и, срываясь вниз, пропадают в складках ткани брюк.       Родители — это люди, чьё значение в жизни человека трудно переоценить. В детстве родительская забота и участие способствуют формированию личности. Но и для взрослого человека, даже если его отношения с родителями не являются близкими или хорошими, родители играют огромную роль. Неважно осознаём мы это или нет, мы всегда ориентируемся на ценности наших родителей, мы стремимся быть теми, кем они могли бы гордиться, мы огорчаемся, когда думаем, что можем разочаровать наших родителей. Иногда сознательно мы категорически не хотим быть такими, как они, но все равно, строя свою жизнь, отталкиваемся от их жизненного сценария и их ценностей, подсознательно проецируя их жизнь на себе. Пока наши родители живы, мы независимо от возраста остаёмся детьми, и это не просто слово, это часть нашей идентичности — я сын. Когда они умирают, то человек перестает быть сыном, перестает быть чьим-то ребёнком. Человек сдвигается на первое место в семейной иерархии, становится старшим членом семьи или вовсе остаётся единственным в своём роде… Наследником. — У меня есть финансовая компания, и ею руководит проверенный мною человек — Чон Дансон, — отпив воды из стакана, стоящего рядом, в который раз продолжил отец. Я же молча, практически не шевелясь, как будто боюсь перебить, впитываю каждое его слово, — внутри бушует ураган из эмоций. Сам пока не понимаю, что именно в данный момент испытываю, но дрожь отпустила, — заменилась разрастающимся пламенем в груди — ярость, раздражение, гнев, — всё это смешивается в дикий коктейль, внутри меня, разнося кровью жар по всему телу. — Пара крупных счетов, о которых Намджун пока ещё не знает, но с его-то связями, думаю, долго скрывать их не получится. Я составил завещание втайне от тебя. Прости, Джун Со, но мне пришлось это сделать. В нём я упомянул Тэхёна, как единственного наследника всего того, что я смог накопить и создать за последние несколько лет — инвестиционная корпорация К&Ч — очень крупная и мощная компания с прибыльным доходом и крупномасштабными финансовыми оборотами, и счета на несколько миллионов вон. Один счёт находится за границей, на нём лежит валюта: доллары и евро. Но я внёс некоторые пункты в завещание, — определённые условия пользования этим имуществом, потому что боюсь, что после того, как меня не будет рядом с вами, Намджун добьётся своей цели…       Потеряв родителей, мы осознаем, что сами фатально становимся ближе к смерти. И человеку необходимо осознать не только факт утраты родителей, но и факт собственной смертности. По этой причине у человека, потерявшего родителей, могут возникать тревоги о собственном здоровье. Иногда человек опасается умереть от той же болезни, что и его родитель. И это далеко не всегда связано с пониманием того, что есть наследственная предрасположенность к определенным болезням. В первую очередь это попытка идентифицироваться со своим родителем — я как папа. Или подсознательно мы программируем себя на то, что нас может постичь та же участь — несчастный случай или суицидальные наклонности, что бывает часто связано с собственным психологическим состоянием. Чонгук, что всё это время сидел рядом в полном молчании, и наблюдал за моей реакцией, вдруг нажимает на паузу. Я застываю вместе с изображением на экране, к нему не поворачиваюсь, продолжаю, не моргая, смотреть в монитор. — Как ты? — не выпуская моей руки, осторожно узнаёт он, внимательно осмотрев меня. — Нормально, — киваю, всё так же, не смотря в его сторону. — Почему ты нажал на паузу? — Чтобы ты немного отвлёкся. Я вижу, как тебе тяжело всё это слышать… — Давай уже покончим с этим?! — настаиваю, а внутренне понимаю, что я услышал ещё не самое худшее. В голове снова проносятся картинки из прошлого, и я в тысячный раз с головой погружаюсь в бушующие воды собственной вины.       Переживание потери родителя происходит за счёт горевания, и в большинстве случаев этот процесс завершается благополучно, однако в некоторых моментах может иметь место патологическая форма горевания — острота душевной боли не уменьшается с течением времени, и человек начинает воспринимать свою жизнь исключительно через призму потери. Есть ситуации, которые осложняют или делают невозможной работу горя. Часто это происходит в том случае, когда человек испытывает сильное чувство вины перед умершим. Вина — это переживание, которое может быть облегчено либо искуплением, либо наказанием. Но мы не можем искупить свою вину перед уже умершим человеком — это абсолютно противоречивый факт, — поэтому человек идёт по пути наказания, которое может выражаться через деструктивное аутоагрессивное поведение, либо в форме тяжелой депрессии. Я прошёл через всё это, и не однократно, за все эти годы, — сам себя вытягивал со дна, буквально за волосы тянул, заставляя через силу двигаться дальше, а не превращаться в бездушный холодный камень. Но чувство вины так и не смог из себя вытравить. Альфа неуверенно кивает, поджав губы, пододвигается ближе и нажимает на пробел — запись снова воспроизвелась. — Не переживай, Джун Со, на твоё имя тоже есть отдельный счёт, ты ни в чём не будешь нуждаться. Все данные и документы я оставлю в верхнем ящике своего стола, и заведомо оповещу адвоката о своём решении, — голос звучит успокаивающе, но то, как он растирает кожу на своих руках, говорит об обратном. — Я знал, что в случае, если Намджун всё же доберётся до нашего сына, то в покое он его не оставит. — Каждое последующее слово даётся отцу с трудом. Он вновь отпивает из стакана: от напряжения пересыхает во рту. Резкими движениями растирает лицо ладонями и раздражённо продолжает: — Альфа настолько жаден и корыстен, что избавляется от любых преград, для достижения поставленной цели. Наверняка узнав о том, что наш Тэхён унаследует такое состояние после моей смерти, он захочет всё прибрать к своим рукам. Поэтому я посчитал нужным указать самым главным пунктом в завещании, — вследствие несчастного случая, повлёкшего за собой смерть наследника, его супруг не имеет права распоряжаться оставленным ему имуществом. Это распоряжение вступит в силу, как только я умру. Таким образом, я сохраняю жизнь нашему сы…       Всё! Не в силах больше поглощать эту информацию, резко закрываю крышку ноутбука, вскакиваю с места и, обняв себя за плечи, отхожу к окну. Чон остаётся сидеть на месте. Слезы — это та жидкость, которая выливается почему-то из глаз, когда выжимают твою душу. Возможно, наши глаза должны время от времени промываться слезами, чтобы мы увидели жизнь отчетливее. Сейчас у меня слез уже не осталось, перед глазами сплошная пелена. Их нет. Плакать теперь бессмысленно, это как пытаться излить цистерну горя через капельницу. Только что мой разум, получив нужные сведения, пытается сконцентрироваться, вести сублимацию, собирая весь пазл в одну картинку. Она уже отчётливо мне видна — отец покончил с собой в камере, чтобы поставить печать защиты на меня… Мои губы задрожали, из груди вырывается нервный смешок — срыв, который я пытаюсь подавить, чтобы не зайтись в истерическом смехе, что эхом отражается в моём сознании. Я его отчётливо слышу, но плотно смыкаю губы, не даю вырваться ему на волю, дабы не показаться полным безумцем перед Чонгуком. Может ли человек, который питался болью на протяжении многих лет: ел вместо завтрака, обеда и ужина; которого ломали, как куклу, — постепенно разбирали, по запчастям… Может ли он сломаться до конца ещё раз? Снова и снова переживать всё то, что давно хотел похоронить под землёй, но она оказалась зыбучими песками — выглядит твердой, но становится неустойчивой, когда на неё наступают. И я вновь проваливаюсь, переживаю всё заново. У меня словно произошёл разрыв или слом, установленного ранее шаблона и я, погрузившись в близкое к шоку или ступору состояние, начинаю испытывать психологический дискомфорт. Мой когнитивный диссонанс будто сломался: вылетела одна маленькая, но очень важная деталь, и весь механизм дал сбой. Чувства и эмоции смешались, притупились, но самая главная, преобладающая эмоция, что заполняет меня до краёв в данный момент — это гнев. Гнев и желание отомстить… — Как давно у тебя эта запись? — наконец, совладав с собой, не поворачиваясь к альфе, проронил я. Вглядываюсь в черноту за окном и, дожидаясь прямого ответа, перевожу взгляд и всматриваюсь в отражение Чонгука в стекле. — Около восьми месяцев, — опустив голову, тихо сообщил он. Голос прозвучал в стыдливой интонации, но мне не за что его винить. — Почему?.. Как?.. — собственный голос предательски дрожит, как и продолжают трястись мои губы. Я прикрыл глаза. — Хосок только недавно смог подобрать пароль от компьютера Кима, — прерывают поток моих несобранных мыслей, и я слышу, как Чон становится позади меня. — Он проверял все его документы, чтобы собрать оставшиеся необходимые улики, залез в почту и увидел это… Адрес отправителя ваш… Резко оборачиваюсь, смотрю с долю секунды в глаза, переполненные сожалением, и, отвернувшись обратно, еле слышно шепчу: — В каком смысле? — Глазами бегаю по лакированной поверхности пола, пытаясь потерянным взглядом зацепиться хоть за какую-нибудь точку соприкосновения.       Искра. — Видео отправлено с вашей почты, Тэ, — ровным голосом добивает Чонгук, положив руки на мои подрагивающие плечи. Его ладони тёплые, даже — горячие, но меня всё равно трясёт, и я догадываюсь, какой прозвучит ответ на мой вопрос. — Твой папа поступил немного глупо, когда просмотрел эту запись.       Искра. — В письме была приписка, что если Намджун тебя не отпустит и не оставит вас в покое, то он передаст это видео в полицию. Вспышка. — Через сутки… Ваш дом сгорел…       Взрыв.       Внутри меня взорвалась бомба, осколки тут же пронзили сердце, что мгновенно сжалось от болевого спазма. Слёзы нашлись, выбрались из лабиринта, и огненным потоком хлынули из глаз, обжигая кожу на щеках. Я тут же завёлся в дикой истерике, которую так усердно пытался подавить в себе. Развернулся в руках альфы и, уткнувшись лицом в его плечо, задыхаюсь, пью ядовитые слёзы, вновь и вновь, и каждый вдох отдаётся острой болью в лёгких. Чонгук обнимает крепко — одной рукой утешающе проводит по волосам, другой, прижимает к своей груди, поглаживая по спине. Он ничего не говорит, не пытается успокоить, как маленького ребёнка, который потерялся и теперь не знает, куда ему идти, а просто даёт возможность этой боли выйти наружу — крепко сдавливает в своих объятиях, стараясь тем самым впитать часть страданий в себя. Обнимаю за талию в ответ и не могу найти сил, чтобы успокоиться. Почему врачи уже давно пересаживают сердца, но таблетку от разочарований и душевной боли так и не изобрели?! Она мне сейчас очень сильно помогла бы… Мой папа совершил ошибку — поддался панике, страху за мою жизнь, и, как и отец, пожертвовал своей. Теперь мне понятно, почему в телефонных разговорах, незадолго до пожара, он был таким странным. Но почему он промолчал? Почему ничего не рассказал мне, чтобы внести ясность? Побоялся, что я устрою скандал, и тогда Намджун точно со мной что-нибудь сделал бы?! Этого я уже никогда не узнаю. Ответы на все эти вопросы навсегда ушли в могилу вместе с ним… Боль стала неотъемлемой частью моей жизни, что разделилась надвое: до и после. Она давно живёт во мне, питается мной и как будто червь ползает под кожей, и это мерзкое ощущение пропитало всего меня. Жмусь теснее к Чону, ищу в этом действии защиту, опору, хочу слиться воедино, отдать частичку себя, ведь, кроме него, у меня больше никого не осталось — кто бы мог теперь меня спасти и излечить.       Правда… Я проглотил её, как холодный кусок стекла. Она ощутимо вошла в моё горло, острыми краями разодрало мягкие ткани, и теперь они кровоточат — я захлёбываюсь собственной горячей кровью, не в силах что-либо сделать. Тону в этом алом потоке, смешанным со слезами, что всё больше и больше накрывает меня с головой. Снова опускаюсь на самое дно… — Тэхён, — взывает альфа, пытаясь привести меня в чувства. — Это ещё не всё? — заикаюсь от очередного всхлипа, не отстраняясь от него. У меня не получается абстрагироваться в данный момент: голова забита только одним — отомстить. И эти мысли раздирают, съедают, возвышают самые гнилые чувства, стекаясь склизкой субстанцией в одну единственную, несокрушимую. В голове пульсирует ощутимая боль, словно кто-то пальцами перебирает мозги. Чувство мести — импульсивное, основанное на стремлении покарать, воздать обидчику по заслугам — дикое необузданное желание, разрывающее тебя изнутри, как хищник добычу. Это сильнейшая эмоция, справиться с которой мне самостоятельно не под силу. В голове крутится только одна мысль — отомстить Намджуну. — Тебе нужно успокоиться. Я думаю, что не стоит дальше продолжать разговор. — Если есть ещё что-то, что ты обязан мне рассказать, то лучше не молчи. — Ударяю мнимой стойкостью, стараюсь не распасться на части. — Подходящий момент никогда не наступит, пластырь лучше срывать быстро. Чонгук медлит. Я как будто слышу его мысли, фантомно ощущаю их на себе. — Это по поводу твоего наследства, — всё же говорит Чон, обнимая за плечи уже двумя руками. — Как и указал твой отец — только пока ты жив, им можно воспользоваться… — Но я ничего не знал! — протестую, резко вскидываю голову. — Я не видел нотариуса и не подписывал никаких документов. Никто мне ничего не сообщал, как я мог всё унаследовать? — Нотариус был, Тэ, — заглядывая в глаза, произносит альфа. — И он видел тебя, удостоверился, что ты жив, и всё вступило в силу, но… — Но? — Хосок, — сглатывает, не решаясь раскрываться дальше. — Он нашёл бумаги и справки, в которых указано, что ты недееспособен, принимать какие-либо решения. — Мои глаза расширились от услышанного — в голове в очередной раз всплывают образы из прошлого. Опускаю глаза на чонову грудь, обтянутую светлой футболкой, и мысленно перебираю всё то, что происходило тогда — какие-то люди приходили в дом, крутили перед моим носом какими-то бумагами, что-то говорили, но я ничего не понимал. Не соображал на тот момент. — Намджун, он, таким образом оформил над тобой опеку, и вступил в права наследия вместо тебя.       Взрыв… Очередной импульсивный взрыв в памяти, и горькое осознание постепенно обволакивает мой разум густым едким туманом: врачи, таблетки, моё угнетённое состояние, вызванное этими препаратами…       Господи, как же я был слеп! Все те демоны, раздирающие меня на почве галлюцинаций… Всё это… И если бы не Хосок с Чонгуком, чтобы со мной сейчас было? Где бы я сейчас был? Под землёй? Нет. Я бы так и оставался марионеткой в руках альфы, постепенно отстраняясь и забывая свою жизнь. Постепенно забывая себя. Как же я безмерно им благодарен! Я благодарен Чонгуку, что он не отступился от меня, не бросил на съедение чудовищу. Рискуя своей жизнью, он спас меня. Две жизни уже легли под каменные плиты, чтобы я смог жить дальше. Третью я чуть не потерял. Теперь настало время платить по счетам… — Я люблю тебя, — подняв голову, прошептал я. Прижался пересохшими губами к подбородку Чона, на мгновение прикрыл глаза, снова давая волю слезам. Эти слова говорят даже больше, чем простое «спасибо», и Чонгук это понимает — я увидел это по его взгляду. — И я тебя. — Губ альфы коснулась едва заметная усталая улыбка. Он наклонился ниже и целомудренно прижался своими губами к моим на несколько секунд. Но и этих несчастных мгновений достаточно, чтобы вселить в меня ещё бо̀льшую уверенность в том, что я хочу совершить. Он поцеловал меня нежно, без напора, вкладывая в этот жест всю любовь и заботу. Психология мести лежит не только в области борьбы с негативными эмоциями. Всё гораздо глубже: хотеть отомстить может и совершенно спокойный человек. Коим я себя всегда считал. Некоторые годами вынашивают планы мести. Пусковым механизмом может стать обида, ревность, унижение или предательство — любое чувство или поступок, нарушающий границы комфорта. Его внешняя основа — действия и слова других людей. Но на самом деле, причина возникновения мести — собственное отношение к тем или иным внешним обстоятельствам. Границы личной свободы нарушены — кто-то решил поступить тем или иным образом, не посоветовавшись или грубо нарушив наши планы и понятия о жизни. Использовал нас как инструмент для достижения своих целей: возвыситься за чужой счёт; присвоить себе чужое; нарушить планы и разрушить чужие мечты, пусть и невольно, вернее, не думая заранее о наших чувствах. Но если всё это сделано намеренно, для своего блага и самодовольства — это не должно оставаться безнаказанным. Во мне снежным комом нарастает желание отомстить Джуну, чтобы залатать ту брешь, которая образовалась в результате его действий и слов. Свести с ним счёты, создав аналогичную ситуацию для обидчика; получить компенсацию, возмездие за понесенные страдания, убытки; добиться справедливости, то есть, установить некий «паритет неприятностей», чтобы уравновесить их, отплатить и уравнять урон. Пока я ещё не знаю, как, но хочу совершить это, и ещё один вопрос меня всё же мучает. — Ты сказал, что на Намджуна нужно надеть наручники, — полностью придя в себя и начиная логически мыслить, интересуюсь я. Смотрю снизу вверх на альфу, пытаясь собрать мысли в кучу, опускаю голову, а пальцами перебираю край футболки на спине Чона. — И отец упомянул, что он во многом замешан. — Резво поднимаю голову. — Что это за причины? — Ты уверен, что хочешь это знать? — хмуро смотрит в ответ, сталкиваясь с решимостью в моём взгляде. Киваю. Чонгук понимает, что я теперь уже не отступлюсь, и если раскрываться, то раскрываться до конца. Поджимает губы, но глубоко вздохнув, говорит: — Теракты — он замешан в них. Есть откровенная запись, в которой он открыто обсуждает действия, произошедшие недавно в Пусане. — В Пусане? «… жители Пусана до сих пор не могут прийти в себя после взрыва в торговом центре, прогремевшем несколько дней назад, по полудню. Полиция пока ещё не может найти объяснения тому, было ли это случайностью человеческого фактора, либо же стоит задуматься о возможных экстремистских действиях… По предварительным данным был совершён теракт… Этот теракт ужаснул своей жестокостью… » — Да, когда прозвучал взрыв в торговом центре. Я тогда уезжал, ты помнишь? — Молча соглашаюсь кивком головы. — Мои родители были в том центре. — Господи! — срывается с моих губ, глаза широко распахиваются от ужаса. — Нет, они живы, — сразу пресекает мои предположения Чонгук. — Но сильно пострадали и до сих пор находятся в больнице. Мне пришлось резко бросить все дела и уехать. Поэтому, даже если бы ты и позвонил мне тогда и попросил о встрече, я не смог бы на неё прийти. Вернулся я как раз в тот день, когда застал тебя в кафе. — Кафе… — тихо хмыкаю, вспоминая тот день. Альфы обвели меня тогда вокруг пальца, но я не в обиде на них за это. «А давай сбежим? Я думаю, он не сильно расстроится, когда «выйдет» и не обнаружит тебя на месте?!» Как я мог пропустить мимо ушей банальную подсказку?! Глупо было не догадаться, ведь я не говорил, что Хосок ушёл в уборную, и вот-вот выйдет обратно. Чонгук тогда сдал себя с потрохами, но будучи потрясённый его появлением, я не обратил особого внимания на его слова. — Да, кафе, — улыбается Чон, видимо так же вспомнив ту ситуацию. — Как вы узнали, что в этом теракте замешан Ким? — вновь напираю с расспросами, желая довести начатое до конца. — За несколько месяцев до этого, Хосок с Юнги смогли установить прослушку за альфой. — В глазах Чонгука вспыхнул огонёк энтузиазма. Он выпускает меня из объятий и подходит к журнальному столику, открывает ноутбук и, присев на край дивана, что-то ищет в папках. — Все его телефонные разговоры записывались и контролировались. Мы знали, что должен произойти взрыв, но, к сожалению, не знали, где и когда. Точные координаты не были озвучены. Мы знали только город, но не место, и люди Юнги были не подготовлены. — Кликает пару раз по тачпаду, я подхожу ближе, вновь обняв себя за плечи. — Но прослушав крайний его разговор, Юнги теперь в курсе, чего ожидать. — Я, кажется, просил тебя сделать всё в срок?! Меня не устраивают твои отговорки! — Воспроизводится запись с голосом Джуна. Эти слова мне до боли знакомы — я был невольным свидетелем того разговора. — Да, я прекрасно тебя понимаю, Джун, и постараюсь всё устроить в крайние сроки, — отзывается собеседник хриплым голосом с повинующейся интонацией. Этот голос мне не знаком, к сожалению. — Нужно всё устроить уже на этой неделе, потому что на следующей состоятся выборы, и я жажду получить это место. Ты прекрасно знаешь, на какие меры мне пришлось пойти… — От того, что теперь мне ясен смысл этих фраз, становится не по себе. Альфа обсуждает план дальнейших действий терроризма, как будто заказывает еду из ресторана. Он, действительно, очень ужасный человек, забравший и сгубивший не одну невинную жизнь. От дальнейших слов, мои внутренности скручиваются в узлы — становится страшно. — Да, я знаю, скольких людей тебе пришлось устранить. И я восхищён твоей проделанной работой ради достижения желаемой цели. Конечно, мне очень жаль, что в деле по подрыву торгового центра ты потерпел некую неудачу, но со всем остальным ты разберёшься соответствующе. — Ирсен сделает это за нас. Все остальные концы уже обрублены. — За исключением одной маленькой детали, но и с ней я думаю, мы справимся. — Если не постараться, то это может мне испортить всю президентскую компанию, - повышает голос Ким — он раздражается. — Агентство по борьбе с терроризмом не кучка жадных милитаристов. Они смогут всё пронюхать и положить конец моей деятельности. — Джун, жадность и милитаризм идут рука об руку, когда речь идёт о военных контактах,— усмехается собеседник. — Допустим так. Мы спровоцируем события, которые изменят судьбу нашей страны, — говорит Намджун уже более тихо и сдержанно. — Вы получите свою войну, а я получу свой пост. Пора забрать эту страну из рукопатичных леммингов и свихнувшихся дилетантов, которые позорят её… — Не могу больше это слушать! — Сам нажимаю на паузу, а по телу пробегают мурашки — и с этим дьяволом я жил бок о бок столько лет?! — Прости, но ты сам попросил… — Чонгук в замешательстве. — Да, да, я знаю. — Прикладываю ладони ко лбу, несильно надавливаю на него, жмурю глаза: голова разболелась ещё больше. Делаю несколько глубоких вздохов, чтобы до конца успокоиться и прийти в себя. — И что теперь? — устало смотрю на альфу, скрестив руки на груди. — Юнги и его люди тщательно следят за тем местом, где предположительно должны появиться союзники Кима, — вкрадчиво объясняет Чон. Выключает гаджет, отодвигает его в сторону. — Как только они попадутся, премьер-министру уже не отвертеться. — Встаёт с места и, сунув руки в карманы, становится напротив меня. — У нас полно доказательств, чтобы посадить его. Закусив губу, беззвучно киваю, соглашаясь с данным фактом. Но, на мой взгляд, решётка — это слишком гуманное наказание для альфы. Приводить свои доводы я не стану — оставлю своё мнение при себе. Мой взгляд цепляется за лёгкие тонкие солнечные лучи, медленно пробирающиеся в комнату — уже светает. Они старательно будят рассвет. А тот, сонный и недовольный, начинает злиться. Солнце грозит кулаком тьме, прогоняя её. Темное одеяло сдернуто с неба, оно постепенно проясняется, становясь голубым. — Извини, мы проговорили всю ночь, — виновато изрекаю, повернувшись к окну, — в глазах небольшая резь, от пролитых слёз, от чего приходится их немного сощурить. — Мы проговорили всю ночь, а тебе, наверное, в офис нужно?! Чонгук неторопливо обнимает со спины, кладёт подбородок мне на плечо и, чмокнув в шею, говорит: — Я — директор, а это значит, что я сам решаю, когда мне появляться в фонде, а когда могу сделать себе выходной. Пойдём спать? — шепчет в самое ухо, чуть касаясь его губами.

♪♬♫ Blake Ewing — Winds

      Эта ночь откровений окончательно перевернула всю мою жизнь с ног на голову. Альфа обнял меня и, лёжа на боку, тихо посапывает — устал, как и я. Мне же не уснуть. Не могу сомкнуть глаза, от тех мыслей, что распирают мою голову. Ощущение, будто она опухла от этой правды. Смотрю в окно, как солнце постепенно заполняет собою голубое небесное пространство, и плакать уже не тянет: слёзные каналы пересохли, как реки в пустыне. В груди осталась такая же пустота, постепенно заполняемая жаждой мести. Не за себя — за те жизни, что Намджун сгубил, поднимаясь по лестнице из чужих трупов, к достигаемой цели. Альфа хочет казаться либералом, меценатом, лояльным политиком в чужих глазах, но сам же и идёт против законов, совершая такие поступки. Что движет им? Жажда власти? Полный контроль и подчинение, порыв беззаконной алчности, лицемерие — вот главные составляющие сущности Намджуна. Таким людям не место в раю, а ад для них самое правильное по определению место грехопадения. Мои родители под землёй, у Чонгука сильно пострадали, а мы сами не однократно были на грани жизни и смерти. Такое нельзя простить. Нельзя просто закрыть глаза на всё то, что альфа сделал, и хочет сделать ещё. Что пусть и в тюремном заключении, но он будет продолжать жить. Я хочу забрать его жизнь взамен других. Знаю, что нельзя так думать. Нельзя сгибаться под этой безрассудной тяжестью, а нужно постараться избавиться от неё. Но этого, скорее всего, не будет. Или произойдёт, но лишь на короткий отрезок времени, миг, момент, период. А тяжелые воспоминания о прошлом останутся надолго, возможно — навсегда. И самое главное — даже не в иллюзорном ощущении решения проблемы. А в том, что реализуя желание отомстить, я могу попусту потратить свою жизнь, отпущенное мне время, не на себя, не на то, чтобы стать счастливее и качественно прожить каждый миг. А на другого человека, на мысли и думы о нём. Чего мне категорически не хотелось бы. Более того, гнев не позволяет чувствовать другие, более яркие, позитивные и конструктивные эмоции. Он разрушает, нарушает психическую, и, в итоге, физическую гармонию. Ведет к тревогам и страхам. Ведь чувство мести, единожды возникнув, может разрушать всё позитивное на всю оставшуюся жизнь, превратившись в постоянный поиск средств и инструментов мести. В конечном итоге — к разрушению собственной жизни. Хочу ли я этого? Подсознательно — да. Но на физическом уровне не думаю, что справлюсь. Хочу ли я доказать, что я прав? Но кому и зачем? Зачем что-то доказывать тому, кто в этом не нуждается и не считается с нашими чувствами и желаниями изначально. Ублажает только лишь свои потребности. Лучший выход из данной ситуации — игнорировать таких людей, сделать выводы из их поступков и не иметь в настоящем и будущем с ними ничего общего.       Что я испытаю, узнав обо всём содеянном? Конечно, стоит проанализировать, что я буду ощущать, реализовав чувство мести: злорадство, удовлетворение, радость? То есть, желание причинить другому страдание может принести мне удовольствие? Если остановиться, поняв это, то можно получить гораздо больше в моральном плане, почувствовав себя менее уязвимым и слабым, чем тот, кто не смог остановиться. А это уже победа. Самая настоящая, и прежде всего, над самим собой, своими слабостями и страхами. Сильный человек неуязвим и защищён своей уверенностью. Пусть Намджун вынудил моего отца покончить с собой; через своих людей поджог мой дом вместе с папой; несколько раз пытался убить Чонгука; все эти годы издевался надо мной, травил меня таблетками, довёл до состояния полной недееспособности и неадекватности, заполучив тем самым моё наследство — всё это, возможно, воздастся ему по заслугам. И не стоит опускаться до того, чтобы пачкать свои руки и душу в чужой ядовитой крови. Возможно. Я хочу в это верить… Из гостиной доносится оповещающий сигнал с моего телефона. Чон крепко спит, а я, аккуратно выбравшись из его объятий, на цыпочках иду на звук. «Сообщение от доктора Чхве: результаты анализов…» Смотрю на надпись на экране, читаю текст и внутренне умираю заново, рассыпаясь на части — заветной мечте не суждено сбыться. Перевожу взгляд, полный вновь подступивших слёз, на мирно лежащего на кровати Чонгука и снова мысленно прошу: Прости… Прости, что не смогу оправдать твоих надежд, что мы не сможем построить полноценную и крепкую семью, о которой альфа наверняка так же мечтает, как и я. Пустой сосуд с огромной брешью, никогда не будет заполнен полностью. Месть — коварна своей удачной реализацией. А что, если поддаться этому желанию? Свершить собственный суд над Кимом. То после захочется повторить её, месть, снова и снова? Тогда эта мгновенная, сильная, причем — отрицательно окрашенная эмоция, будет циклически, раз за разом разрушать личность, психику, и, в итоге, — жизнь. Сейчас она овладела мною полностью. Я погрузился в эту ледяную воду с головой — меня трясёт, дрожат руки, но мстительный огонь разгорается в груди. Языками пламени ласкает внутренности, сжигая последние остатки здравого рассудка, превращая разум в пепел. Месть очень коварна, да. Она мастерски маскируется под такие благородные порывы, как желание справедливости, восстановление чувства достоинства. На самом деле, по закону бумеранга, всё возвращается. Посыл злобы вернется злобой. Пустоты — пустотой. Прекратив порочный круг, отстранившись, проигнорировав и став выше, можно разорвать этот путь в никуда. И проснуться счастливым человеком, отпустив проблему, занявшись собственной жизнью, нацелившись на счастье. Именно оно, безусловно, важно. Но я не могу теперь иначе. Сообщение от доктора ударило меня, как молот Тора, рассыпав в мелкую крошку. Я полностью сломан… Окончательно?.. Выуживаю из шкафа Чонгука некоторые вещи, стараясь его не разбудить, и ухожу в ванную. Пишу сообщение человеку, от которого знаю, что получу помощь, (всегда получал все эти годы, хоть и не знаю, какая мне на данный момент нужна): «скинь мне свой адрес». Переодеваюсь в джинсы — они чуть велики мне, но затягиваю их ремнём на поясе; в толстовку с капюшоном. Оставляю записку, что хочу побыть один и всё обдумать и, ещё раз, с сожалением взглянув на спящего альфу, тихо захлопнув за собой дверь, ухожу.

🕊🕊🕊

— Извини, что заваливаюсь к тебе вот так, без приглашения. — Стараясь не смотреть на ошарашенного Хосока, я прохожу в его квартиру, разуваюсь, прячу руки в карманах джинсов. — Да ничего страшного, — с лёгкостью уверяет он, сунув свои руки в карманы домашних штанов и подперев плечом стену в прихожей. — Я так понимаю, Чонгук тебе всё рассказал? — Альфа выглядит помятым, даже скорее сонным, — на голове каштановое гнездо, на лице ещё остались мелкие складочки, от того, как он лежал на подушке, он немного хмурит брови, от солнечного света, проникающего сквозь жалюзи, а глаза — припухшие и еле открываются. Мне немного стыдно, что я, возможно, поднял его с постели в выходной и в такое время — на часах почти девять утра. — Да, — шумно выдыхаю, вяло кивая в ответ. — Рассказал… — Ну, проходи тогда, — осмотрев меня с ног до головы и, склонив голову к плечу, приглашает Чон. — Что-нибудь хочешь? Выпивки у меня нет, — предупреждение, выраженное в шутливой форме, заставило меня слабо улыбнуться. — Нет, я ничего не хочу. Он уходит в сторону кухни, жестом руки указав, чтобы я проходил в гостиную. Квартира Хосока не пышет изыском: сдержанные, сине-серые тона в интерьере, скромно обставлена не новой мебелью, местами видны потёртости на дереве, занавесок практически нет, — заменены на жалюзи. Типичное жилище холостяка, но запах моего друга невесомо проскальзывает в потоке воздуха. Я вновь улыбаюсь этим мыслям, присаживаясь на край дивана, в чёрной обивке. — Так зачем ты ко мне пришёл, раз Гук тебе всё рассказал? — Альфа появляется на пороге комнаты, шоркая домашними тапочками и держа в руке баночку с энергетиком. Проходит и присаживается в кресле напротив. — Я не знаю, — пожимаю плечами, опустив глаза в пол, — возможно… за советом. — Советом? — Да. Как быть дальше?! — поднимаю глаза на друга, растирая холодную кожу рук. — Как быть дальше, — вторит Чон, откидываясь на широкую спинку позади себя. Отпивает безалкогольный напиток, устремив сощуренный взгляд в одно из окон. — А дальше будет суд и тюрьма. Ничего делать уже не нужно, — обращает свой взор на меня, — Юнги и его люди уже взяли тех экстремистов, что работают на Намджуна. Он вчера вечером мне позвонил и рассказал. Сейчас они проводят допрос с пристрастием, и остаётся дело времени. Премьер-министру некуда бежать. Даже если он и решится, все границы для него перекрыты. Он не успеет даже и шагу из дома ступить. Испуг? Удивление? Что увидел Хосок в моём вскинутом взгляде, продолжая расслабленно попивать энергетик.        Разочарование — я не успел… Столько фантазировал по дороге, и вот теперь я слышу, что всё закончилось. Что вот-вот альфу арестуют, снимут его неприкосновенность, зачитают права, а дальше… Почему ему всё должно гладко сойти с рук? Почему он будет продолжать дышать, когда лёгкие других людей уже давно сгнили под землёй? Не-е-т! Этому не бывать!       Фантазия — это своеобразный «островок» свободы, часть внутреннего мира любого человека, «мягкая реальность», в которой он чувствует себя творцом и мастером. Все мы периодически фантазируем, и это вполне нормальное явление. Будь то мечты о сказочном принце на белом коне или зверское желание поквитаться с кем-то. Никто не в силах контролировать чужие поступки, но мы можем научиться контролировать нашу реакцию на действия окружающих, научиться прощать своих обидчиков, несмотря на ту боль, которую они нам причинили — как минимум, это принесёт нам намного меньше страданий. Для нашей психики нет разницы в фантазии и реальности — если человек, пофантазировав, получил огромное моральное удовлетворение, пережил весь спектр желаемых эмоций, это компенсирует чувство обиды. В некоторых ситуациях человек не может двигаться дальше, пока его гложет это чувство мести. В таком случае единственное правильное решение — полностью погрузиться в мир своей фантазии, а ещё лучше — рассказать кому-нибудь о ней. Но стоит ли? Поймут ли меня?.. Снова смотрю на Чона, но не могу подобрать подходящих слов, чтобы продолжить разговор. А он, заметив видимую перемену в моих глаза, нахмурился и смотрит пристальнее в ответ. Как будто снова заглядывает в душу, читает меня, как открытую книгу. — «Правосудие — это путь к гармонии, а месть — попытка облегчить свою боль», — поставив полупустую банку на подлокотник кресла, вдруг проговорил Хосок. — Бэтмэн: Начало. Ты смотрел его? — К чему ты клонишь? — пытаюсь сделать вид, что не понимаю о чём речь, игнорируя заданный вопрос, но я полностью открыт в своих эмоциях. — Месть — не выход из любой неправильно сложившейся ситуации, Тэ. Нужно мыслить рационально. А это чувство, ядовитая эмоция, будет точить тебя изнутри, разъедать, растворять, пока ты не превратишься в безумца с маниакальной идеей, — Чон говорит спокойно, но строгость в его взгляде заставляет меня сжаться, потому что он, как всегда, догадался о моих мыслях. — С чего ты взял, что я об этом думаю? — фальшивая уверенность в голосе, но мой бегающий взгляд, говорит сам за себя. — Твой взгляд. — Кивает альфа в мою сторону, скрещивая руки на груди. — Он мне до боли знаком. Я видел его неоднократно, на протяжении нескольких месяцев, изо дня в день, когда смотрел на своё отражение в зеркале. Теперь моя очередь смотреть испытующе, а Хосок наоборот, встаёт с места и отходит к окну, прихватив с собой алюминиевую баночку. — Чонгук, наверное, рассказал тебе. — Тянет за висящие верёвочки, раскрывает жалюзи одного из окон полностью. — Что я сам работал в той организации, что тайно следила за Кимом. — Да, — соглашаюсь, взглядом проследив, как мелкие пылинки взмывают ввысь и кружатся в танце в ярких лучах солнечного света. — Только ты ушёл оттуда, а о причине не говорил. — Я никому о ней не рассказывал, — подперев пластиковый откос плечом, проговаривает Хосок. Ставит банку с напитком на подоконник, предварительно сделав короткий глоток. Взгляд устремлён в голубое весеннее небо. — Твоё чувство отмщения мне знакомо. Я и сам был подвержен ему. Поэтому я не могу тебя корить за это, но и благословить тоже не могу. Зачастую чувство мести «живет» долго в нашем сознании из-за ощущения беззащитности, когда организм, осознанно или нет, пролистывает перед глазами картинки мести — мы убиваем своего обидчика, делаем ему больно и неприятно, испытывая при этом огромное моральное удовлетворение. Таким образом, наше сознание пытается проработать дополнительные линии поведения в случае следующей обиды: а что можно сделать, чтобы не нарваться на ту же самую боль? Альфа смолкает, вновь пьёт энергетик, ставит на место, и, прочистив горло, продолжает: — Моего отца подорвали на учениях на границе с Японией. Ракета прилетела точно в цель. Шансы выжить на тот момент были один к ста, — сокрушённый вздох, его скулы дёрнулись, — я знал, кто это всё подстроил, — знал имя, знал человека в лицо, знал о причинах этих действий. Поэтому я и ушёл из организации. Не смог каждый день сталкиваться с этим человеком в коридорах здания, пожимать ему руку, справляться о его делах и рассказывать о себе. Смотреть в его лживые глаза и на его самодовольную ухмылку. — И как ты справился с этим? Хосок разворачивается, неторопливо подходит к дивану и, присаживаясь рядом, уверенно смотрит в глаза. — Один очень близкий человек однажды сказал мне фразу, — упавшим голосом произнёс он. — «Если тебя обидели, не мсти… Посмотри, как жизнь сделает это за тебя. Нужно лишь немного подождать»… — И кто он? — Мой дядя. Он далёк от военных дел и всего, что с этим связано, но он сумел поставить мои мозги на место, — с лёгкой усмешкой хлопает меня по колену. — Поэтому, месть не возвращает утерянного, Тэ, а лишь отнимает ещё больше. «Хочешь порадоваться мгновенье — отомсти, хочешь радоваться всю жизнь — прости». Возможно, альфа прав, — нужно лишь немного подождать, и увидеть, как жизнь сама всё расставит на свои места.       Человек, который постоянно находится в состоянии выбора — это по-настоящему свободный человек. Но будучи свободным, он несёт ответственность за свой выбор, соглашаясь принять те последствия, которые за ним последуют. Месть — это всегда выбор между желанием отомстить и возможностью простить. И надо сказать, что сделать этот выбор непросто, лично для меня. У каждого решения будут свои последствия — и положительные, и отрицательные. С одной стороны, чувство обиды, чувство злости, чувство ненависти, чувство несправедливости — вызывают у меня жгучее желание отомстить. А с другой, далеко не всегда месть необходима, поэтому можно простить того, кто когда-то причинил тебе вред, не ради него, а ради себя, ради своего будущего. Хоть ты и понимаешь, что мир в этом будущем не будет совершенен. Не будет таким, как ты его себе представлял… — Хосок, я хотел сказать тебе спасибо, — отбросив свои раздумья, надломлено проговариваю. — За что? — замирает тот. — За то, что был рядом, все эти годы. Если бы не ты и не Чонгук, я бы… — Перестань! — произносится, чуть ли не рыча. Чон хватает меня за руку и с силой сжимает её, пытаясь меня вразумить. — В нашей жизни всё происходит вовремя и происходит неслучайно. И Конфуций говорил о том, что всё бывает вовремя, — не рано и не поздно, не плохо и не хорошо, а именно так, как и должно быть. Все события и встречи происходят именно тогда, когда судьба считает нужным это сделать. Считает нужным дать это человеку на его жизненном пути. Под чужим красноречивым взглядом я смолкаю с тяжёлым вздохом. Отворачиваюсь в строну барной стойки, и мой взгляд цепляется за табельное альфы. Тут же опускаю глаза, но в голове уже что-то щёлкнуло. Сердце бешено забилось и мысли пришли в движение. Так нельзя, но… — Я хочу пить! — продрав горло, говорю я. — У тебя есть холодная вода? На самом деле сушь во рту появилась от внезапного страха, из-за того, что я хочу сделать. — Да, конечно, — кивает Хосок, встаёт с дивана и удаляется в сторону кухни. — Тебе газированную или простую? — доносится уже оттуда. — Простую, — дрогнувшим голосом в ответ. В нетерпении кусаю нижнюю губу, встаю с места и, потирая вспотевшие от напряжения ладони о джинсы, подхожу к стойке. С долю секунды колеблюсь, смотрю на пистолет, после оборачиваюсь на дверной проём, в надежде не быть застанным врасплох. Зазвонил мобильный Чона. Я замираю и прислушиваюсь к тихому разговору альфы, доносящемуся с кухни. Глупая мысль закрадывается в голову — это знак свыше, что его кто-то отвлёк звонком. Вспоминаю про свой телефон. Достаю из заднего кармана — пропущенных нет. Значит, ему позвонил не Чонгук. Прости меня, Хосок… Хватаю оружие дрожащей рукой, быстро прячу его за пояс и, придерживая одной рукой через толстовку, бегу в прихожую.       Дверной хлопок… Месть — это не страсть, это болезнь. Она пожирает рассудок и отравляет душу. Мой рассудок давно мне не принадлежит, а душа изорвана на лоскуты…

🕊🕊🕊

♪♬♫ Blake Ewing — Momentum.

Дайте мне таблетку от души. Чтобы полчаса - и отболело, Когда мысли, как карандаши, Болью разрисовывают тело. Я вам непременно заплачу. Знаю, что не лечат за бесплатно. Просто не хочу идти к врачу. Приходилось быть там многократно. Мне твердили: "вы же не больны. Все на месте. Руки, ноги целы". Но молили о пощаде сны У тревожной ночи под прицелом. В лабиринте пройденных дорог Одолела серая усталость. Каждый день свой приносил урок. Но так много в жизни растерялось. Мы не замечаем, мы спешим, Забывая жизнью наслаждаться. Дайте мне таблетку от души, Чтобы все пройти и не сломаться.

      Опрометью сбегая по лестнице, я боялся, что моё сердце выскочит из груди от страха. Лопнет, разлетевшись на мелкие кусочки. Оно так гулко ударялось о рёбра, что пульс лихорадочно зашкаливал, разрывая виски. Ощущение, будто все мои вены перетянули жгутом, а дикая пульсация разрастается по всему телу. Противный ком застрял в горле, и подступила тошнота. Ещё не поздно передумать. Ещё не поздно вернуться в квартиру альфы с повинной и вернуть ему оружие, но… Но я снова бегу. Бегу сломя голову, до конца не осознавая, как действовать дальше. Оборачиваюсь, проверяя, не преследует ли меня Хосок. Спотыкаюсь о собственные ноги и иду дальше. Мобильный завибрировал в кармане, сворачиваю в переулок и, прислонившись спиной к холодной кирпичной стене, проверяю вызов — Чон Хосок. — Чёрт! — обреченно срывается с губ. Я не хотел этого делать, но в моей голове что-то перемкнуло. Контакты замкнулись, и теперь я могу мыслить только иррационально. — Прости, — отчаянно шепчу в пустоту и дрожащей рукой нажимаю на кнопку отключения телефона. Выглядываю из сумеречного укрытия и, не наблюдая за собой погони, вновь срываюсь с места, переходя на лёгкий бег.       Боже, что я творю? Я безумец. Легкомысленный безумец, поддавшийся эмоциям. Я хочу простить, забыть, стереть и больше никогда не возвращаться к этим мыслям, ибо моя ненависть меня и душит. Но как простить того, кто лишил меня веры и мечты. Кто лишил мою душу невинности и наивности. Кто из меня сделал того, кем я сейчас являюсь. Я бы хотел посмотреть в глаза альфы, полные страха и отчаяния, чтобы он оказался на месте зверя, загнанного в клетку, и ощутил весь спектр эмоций и ту боль, что он сам доставлял другим своими поступками. Я бы смотрел, как чужое лицо искажается в гримасе боли, в глазах застывает ужас и осознание неизбежной необратимости, и я бы смеялся… смеялся… и со смертью Намджуна почувствовал бы большое облегчение, превращаясь назад в того, прежнего себя… верующего в любовь и падающие звезды…       Я снова схожу с ума… Тёплый встречный ветер раздувает мои волосы от быстрого шага. Обдувает полыхающее лицо, в то время как тревога завладела мною окончательно, — сдавливает лёгкие, скручивая их в тугой узел. Я задыхаюсь. Боюсь и задыхаюсь. Месть действительно уничтожает меня, по маленькой капле, лишает рассудка полностью. Останавливаюсь, чтобы перевести дух. Больно. В груди печёт и очень больно. Я весь дрожу. Неужели это мой конец? Неужели я не достигну цели, а свалюсь прямо тут, на тротуаре, скорчившись от боли. — С вами всё в порядке? — интересуется проходящий мимо парень, увидев, как я присел на корточки, обхватив себя руками за плечи. — Д-да, — произношу онемевшими губами, не поднимая головы на незнакомца. — Всё хорошо, спасибо. — Встаю и, собравшись с силами, продолжаю двигаться дальше, передвигая ватными ногами. Жизнь за жизнь… Не за свою — полностью разрушенную. Не за те жизни, которых уже не вернуть. Не за ту, ради которой я сам готов принести себя в жертву. А ради той, что уже никогда не появится на свет. Не будет никогда той прекрасной копии меня или Чонгука, с маленькими глазками-бусинками и нежными крохотными губками. Со звонким голоском и миниатюрными ручками, обнимающими тебя крепко за шею… «Чонгук… Прости… Ты столько сил и времени потратил на то, чтобы спасти меня, а я опять всё рушу. Но мне не место рядом с тобой. Ты достоин большего. Ты достоин счастья… Полноценного счастья». Сам не замечаю, как прошёл уже несколько кварталов, и вот я уже стою возле «царствия Аида». У дверей охрана — мне не пройти незамеченным. Паника, отпустившая меня на полпути, возрождается вновь. Перед глазами начинает всё плыть, дыхание снова учащается и слабость, тяжёлым покрывалом, окутывает всё моё тело.       Ещё не поздно отступить… Хватаюсь за табельное, проверяя через ткань толстовки, на месте ли оно и вздрагиваю от голоса, раздающегося позади меня. — Господин Ким? С опаской оборачиваюсь и узнаю в этом человеке «нашего» пожилого садовника. — Бансок! — облегчённый выдох. В его глазах я вижу удивление и беспокойство одновременно. Неужели я настолько плохо выгляжу? Я не смотрелся на своё отражение уже больше суток, не мудрено, что человек, видевший тебя в другом свете, теперь смотрит на тебя, как на чужого. — Вы вернулись, господин? — лёгкая улыбка касается морщинистых губ. — Мне… Я хотел бы забрать некоторые вещи. Вы мне не поможете, Бансок? — Да, конечно, а что нужно сделать?! Мне не хочется подставлять этого альфу, что всегда относился ко мне с заботой и пониманием, как и Хосок. Но… — Не могли бы вы отвлечь охрану? — Стараюсь вложить в голос уверенность, но мои дрожащие руки выдают моё состояние. Поэтому приходится спрятать их в карманы джинсов и подавить в себе вновь нарастающую тревогу. — Боюсь, что премьер-министр отдал им приказ не пропускать меня. — Вы правы, — кивает садовник, — после вашего ухода господин Ким рвал и метал. А почему вы ушли? — Замечаю, как его взгляд сползает на мою шею, на которой уже давно расцвели следы от удушья. — Долго объяснять. — Прикрываюсь краем воротника. — Так вы мне поможете отвлечь охрану? — Хорошо, я попрошу их помочь мне кое-что перенести из сада в мой домик, как я это обычно делаю. — Спасибо, Бансок! — уважительно кланяюсь и отхожу к дереву. Прячусь за широким стволом, дожидаясь, когда охранники исчезнут за домом, сопровождая садовника. Ещё не поздно остановиться, но судьба сама распахивает мне двери. Отступать уже бессмысленно, нужно дойти до конца. Заметив, что возле входной двери никого нет, я быстрыми шагами направляюсь к входу. Захожу внутрь, и страх вновь сковывает меня: держит холодными мёртвыми руками за запястья, от чего ладони стали ледяными, и я ощущаю лёгкое покалывание в пальцах. Ноги словно онемели, голову сдавил резкий болевой спазм, а в дыхании появилась отдышка. Страшно, но я дошёл до точки невозврата… Закусив губу, прохожу дальше. В доме, как всегда, пусто и тишина, но строгий и громкий голос, раздавшийся сзади, заставил меня замереть на месте и от испуга сжать ладони в кулаки. — Зачем ты пришёл? Если за своими вещами, то ты ничего не получишь! — Шаги позади меня стали медленно приближаться и затихли неподалёку. Удушливый запах Намджуна обволакивает меня, пробираясь в рецепторы. — Или ты пришёл за новой порцией, чтобы я всё-таки довёл на́чатое до конца?! — усмешка. — Жертва сама пришла в лапы к тигру!       Он не удивлён моему появлению в доме — наверняка видел меня в окно. — Я всё знаю, — произношу замогильным голосом и медленно поворачиваюсь. — Что ты сделал с моей семьёй и со мной. Надменный взгляд альфы и его подавляющие феромоны не сломят меня. Я чувствую в себе борца и не паду перед ним на колени. Поэтому вздёрнув подбородок, смотрю прямо в глаза. — Знаешь? — удивлённо выгибает он бровь. — Тем лучше, — холодно кивает, отходя в сторону камина. — Нет больше смысла тебе врать. Намджун становится ко мне спиной, а я машинально проверяю о наличии оружия у меня за поясом, пока он не видит. Если я применю его в целях самообороны, мне смягчат приговор? — Да, я долгое время жил идеей присвоить тебя себе. Яро желал этого,— всё так же, не поворачиваясь, продолжает Ким. Проводит указательным пальцем по верхней полке над камином, после смотрит на него, как будто пытается выявить следы от пыли. — Ещё когда тебе было пятнадцать, я влюбился в тебя, как мальчишка, но ничего не говорил ни тебе, ни твоим родителям, а просто молча наблюдал, как ты взрослеешь и тупо выжидал подходящий момент. Когда тебе исполнилось двадцать и ты расцвёл, как самый прекрасный цветок в мире, тут я уже не смог сдержаться и признался твоему отцу в своих чувствах и влечении к тебе, но он был категорически против нашего союза. Запрещал даже думать об этом, заставлял забыть о чувствах, вспыхнувших у меня в груди, и просил не рушить нашу многолетнюю дружбу — всё-таки у нас с тобой больше двадцати лет разницы в возрасте. — Сунув одну руку в карман брюк, а вторую расположив на той самой полке, альфа смолкает, будто готовится признаться в самом страшном секрете. — Но мою крышу сорвало, поэтому пришлось пойти на крайние меры с твоим отцом, и придумать весь этот план по его устранению. А ты оказался таким же упёртым бараном, как и он – не захотел принимать мои чувства к тебе, — рычит он, ударив кулаком по тонкой лакированной поверхности. — Решил поиграть в недотрогу, плюс ещё этот твой Чонгук не вовремя появился на горизонте... Поэтому я стал применять силу, по отношению к тебе, и пришлось запугивать, чтобы ты сдался и забыл его. Но и это тебя не сломило и не подчинило предо мной. — Альфа опускает голову вниз, и водит ею из стороны в сторону, словно ищет нужный предмет. Его тон настолько гладкий и уверенный, будто он рассказывает сказку на ночь, а мне противно его слушать, но стараюсь не расслабляться — стою, сосредоточенно следя за его действиями. — Потом это завещание и эти условия, по поводу имущества… Тут мне тоже пришлось применить смекалку, потому что твоя депрессия была не кстати. Я хотел владеть тобой, но не как безэмоциональной куклой, а чтобы ты был со мной по собственной воле и в здравом рассудке. Думал, что мои забота и ласка, смогут разбудить в тебе хоть какие-то чувства ко мне. Но ты зациклился на своём Чонгуке… — в голосе проскальзывает досада. — И я решил, что получив пост президента, ты всё-таки примкнёшь ко мне. Поймёшь и поддержишь мои политические идеи, какими бы ужасными они не казались. Думал, что раз уж у меня не получается влюбить тебя в себя, то надеялся добиться хотя бы твоего уважения, и что ты пойдёшь со мной до конца… — Твои поступки тебя не оправдывают, Намджун. Нужно было оставаться человеком. — Тогда ты полюбил бы меня? — сквозит еле уловимая надежда. — Моё сердце всегда принадлежало и будет принадлежать только одному альфе, — стойко возражаю, разглядывая напряжённую спину Джуна. — Сломав меня внутренне, ты бы ничего этим не добился. — Ну я хотя бы попытался, — голос Кима ощутимо поменялся — стал скрипучим, жёстким и грубым. Минутами ранее он раскаивался в своих поступках, признался в причине своих деяний, а сейчас будто снова надел маску монстра. Его человечность обезличилась, выцвела, как старая палитра с красками. Его любовь ко мне, его же и погубила, превратившись в одержимость... — Зачем ты всё это делал? Неужели это всё ради любви ко мне, денег и... — Власти? — Резко оборачивается альфа, и в его руке я замечаю кочергу для камина. — Да, я люблю власть! Люблю, когда мне подчиняются, и люблю держать всё и всех под контролем. Величие пробуждает зависть, зависть рождает злобу, злоба плодит ложь. — Делает медленные шаги в мою сторону, ладонью крепче сжимая металлическую рукоять. — Власть пребывает там, куда помещает её всеобщая вера. Это уловка, — тень на стене. И порой очень маленький человек способен отбрасывать очень большую тень. Властью обладает тот, кто убеждает в ней остальных. Судорожно сглатываю и, начиная пятиться назад, неторопливо и еле заметно тянусь к оружию под подол толстовки.       Зверство, что внезапно стал источать альфа, меня не сломит… — Но знаешь, Тэхён, чего я очень сильно не люблю? — продолжая всё так же шаг за шагом наступать, цедит сквозь зубы Ким. Во взгляде вспыхнул огонь ненависти и сумасшествия — дьявол вновь овладел им. — Когда я из кожи вон лезу, но меня всё равно отталкивают, а мои планы рушат. Когда глупые людишки путаются под ногами и лезут туда, куда им не стоит совать свой нос. Когда народ много знает, им уже трудно управлять. Только фанатичная толпа легко управляема, поэтому приходится применять крайние меры и порой жестокие. — Ещё несколько шагов, рука с чугунным прутом плавно поднимается вверх. — Управлять тем, кто восхищается тобой — проще простого. Там, где есть преклонение, пониманию нет места.       Громкий рык, рука взмывает ввысь, но я успеваю… — Стой, где стоишь! — приказываю, резко выставив дуло на альфу. Намджун замирает на месте, широко распахнув глаза от шока и неожиданности, но тут же ухмыляется, заметив, как мои руки дрожат, в попытке удержать тяжёлый пистолет. — А ты снял его с предохранителя, сладкий, прежде чем тыкать дулом в лицо человеку? — скалится альфа, облизав губы. — Человеку? — нервный смешок и ещё один шаг назад. — Ты чудовище, Джун! Таким как ты, жизнь противопоказана. Пытаясь взять себя в руки, на ощупь нахожу небольшой рычажок с боку и большим пальцем отвожу его в сторону. После передёргиваю затвор, и, сильнее сжимая рукоять в ладони, уверенно сморю в глаза «жертве». Я испытываю некую эйфорию сейчас, наблюдая за тем, как взгляд напротив вновь заполняется смятением и страхом. Именно это я и хотел увидеть. Хотел запечатлеть чужое преклонение в моём изменённом безумством сознании, с того самого момента, как я привёл затвор в действие. — Вот мы и поменялись местами! — довольно произношу я, и моих губ касается кривая улыбка. Не знаю, что в данный момент излучает мой взгляд, - сумасшествие или опасность, но он заставляет альфу медленно, без резких движений, опустить руку и отложить кочергу в сторону, не сводя с меня глаз. Он поражён, а я ловлю неимоверный кайф от того, как приятно доминировать над кем-то. Видеть, как человек, что возвышался над тобой, теперь сам готов упасть на колени и молить о пощаде. Он боится, и я ощущаю этот сладкий привкус чужого страха на кончике языка. Запах альфы стал густым, как и его кровь, я в этом уверен. Она стынет в жилах, пуская дикий адреналин по венам, когда ты испытываешь безысходность ситуации и боишься умереть. Ким боится лишиться собственной жизни, и он не ожидал такого поворота событий. — Не дури, Тэхён! — настороженно предостерегает он, гневно раздувая ноздри и сжимая руки в кулаки. — Ты же не хочешь в тюрьму из-за своей глупости?! — Как ты думаешь, неадекватное состояние могут принять в суде за смягчающее обстоятельство? Я же недееспособный благодаря тебе, — голос срывается на крик, дыхание в который раз учащается, и зудящее чувство, нажать на курок, глубоко пробирается под кожу. — И не могу отвечать за свои поступки. Я псих! Так чего мне бояться? Мягких стен и связанных рук? Ну же, ответь мне, Джун! Где твои выраженная стойкость и несокрушимая власть, которыми ты так кичишься. А? Намджун сглатывает, играя желваками, а его напряжённый взгляд бегает от моего лица к дулу пистолета — громогласная паника отчётливо читается в его взгляде. — За что ты так со мной? Я же помогал тебе все эти годы?! Опекал. Спас тебя от тюремного заключения и участи твоего отца, — его голос предательски дрожит от опасения того, что я могу вот-вот сорваться и выстрелить. Я и сам чувствую, что уже на грани… — Помогал? — истерически-нервный смешок слетает с моих губ, а ненависть внутри закипает с новой силой. — Ты довёл моего отца до самоубийства. Поджёг мой дом вместе с моим папой. — От накатившего приступа злости я опять начинаю задыхаться, а к глазам подступают слёзы, от воспоминаний о том, как я обо всём этом узнал. — Ты чуть не убил Чонгука и издевался все эти годы надо мной, — затравливая таблетками, избивая и насилуя. Действительно, Намджун, за что я так с тобой?! — Дёргано веду плечом, облизав пересохшие губы. — Меня от тебя тошнит! — А может тебя уже по другой причине тошнит? — цедит альфа, мельком и брезгливо посмотрев на мой живот, продолжая стоять на месте и боясь пошевелиться. — О-о, поверь, здесь ты тоже постарался на славу! — язвительно прыскаю, сглатывая подступивший тошнотворный ком в горле, воссоздавая в памяти строчки из сообщения от врача. — Те препараты, которыми ты пичкал меня не один месяц, они отравили мой организм полностью. А то моё падение с лестницы, когда у меня закружилась голова, от этих таблеток, привело к тому, что у меня внутри, от закрытого повреждения, образовались спайки, препятствующие свободному продвижению яйцеклетки. Я не могу иметь детей, Намджун! И это ещё одна причина, по которой я не вижу препятствий, чтобы убить тебя. Ты не находишь? — Ты не посмеешь, — самоуверенно заявляет альфа, смотря на меня из-под нахмуренных бровей, выдвинув челюсть вперёд и делая один шаг навстречу. — Не сможешь нажать на курок. — А давай проверим?! — лаконично вздёрнув бровью, отвожу пистолет чуть в сторону, и чтобы напугать «монстра» возомнившего себя творцом, стреляю в зеркало, висящее над камином. Звон разлетающегося стекла заставляет Джуна чуть дёрнуться, остановиться и застыть на месте. Уничтожающий взгляд прожигает во мне дыру. Я снова навожу дуло на лицо альфы и, смотря прямо в бездонные жестокие глаза напротив, порываюсь ещё раз нажать на курок, предвкушая, как раскалённый металл целенаправленно войдёт в череп и выйдет с другой стороны. Кровь окропит это лицемерное лицо, горячими струями, что стекая вниз, будут постепенно остывать, останавливаясь и засыхая на месте. Эти алчные глаза застынут в немом ужасе, а после, навсегда закроются и сгниют под землёй… Дверь громко открывается настежь, топот от нескольких пар обуви и шум чужих голосов. — Опустить оружие! — раздаётся строгий бас, слышимый где-то на периферии моего помутневшего рассудка. — Я сказал: опустить оружие! — Щелчки серии затворов эхом проносятся в голове, чужие запахи смешиваются, от чего в который раз накатывает тошнота и лёгкое головокружение. — Тэхён, умоляю, опусти пистолет! — призывает меня родной голос. Единственный голос, который я узнаю из тысячи. Он звучит ровно и уверенно, в надежде на то, что его обладатель сможет до меня достучаться. С усилием воли отвожу глаза в сторону, смотрю сквозь пелену слёз на красивое, но хмурое лицо Чонгука, читая в прекрасных чёрных и любимых глазах отчаянную мольбу. Прости… Я не могу…       После возвращаю взгляд на Намджуна, что стоит в оцепенении и с ещё большим ужасом в глазах смотрит по сторонам. Тревожная, но в тоже время спасительная мысль проносится в голове — я не успел… Борюсь с собой, но досадно поджимаю губы и, выдохнув через нос, медленно опускаю руку. Отхожу в сторону Чона, а он тут же резко обнимает меня, выхватывая табельное из моей ослабшей руки, и отворачиваясь ото всех присутствующих в сторону окна. Он будто закрывает меня, ставит защиту и блокирует от внешнего мира. Я обнимаю его в ответ, уткнувшись лицом в его плечо, и несдержанно выдавливаю из себя первый всхлип. Слёзы горячим потоком льются из глаз, и тихий плач, постепенно переходит в неконтролируемое рыдание. Не могу успокоиться даже от утешительных поглаживаний по спине и голове, от еле уловимого нашёптывания ласковых слов и крепких объятий. — Господин Ким, Вы имеете право хранить молчание. Все что вы скажете, может и будет использовано против Вас в суде. Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если у Вас нет адвоката… — альфа, зачитывающий права запинается, прекрасно понимая, что у такого человека, как премьер-министр, есть адвокат и не один, но он должен закончить свою речь, как и положено. — Он будет предоставлен государством. Вам это понятно? Ответа со стороны Намджуна не следует — он в ловушке. Я не вижу его, но могу догадаться, что он в данный момент испытывает: стыд, обида, злость, разочарование, огорчение, вина, растерянность… Альфа проиграл эту войну, которую сам лично и воссоздал и, как ему казалось, придумал гениальный план, по захвату власти. — Вам понятны Ваши права, господин Ким? — повторяется мужской голос, и приподняв голову на звук, я узнаю в этом альфе того самого «садовника» — Юнги. Неторопливо обвожу мутным взглядом всех присутствующих в доме: несколько полицейских, - держащие Кима на прицеле, охранники альфы, - лежащие лицом в пол, и Хосок, строго и удручённо смотрящий на меня. — Мне нужно позвонить своему адвокату, — бесцветным голосом произносит Намджун. Я слышу его тихие и удаляющиеся шаги в сторону кабинета. — Нет! — резко тормозит он, когда Юнги хочет последовать за ним. — Без свидетелей, пожалуйста. У меня же есть право на личный звонок? — У Вас есть право на один телефонный разговор в присутствии сотрудника полиции, — спокойно уточняет альфа, прибирая своё оружие в кобуру. — Мне некуда бежать, — хмыкает Намджун. И в этой фразе слышится вся его обречённость. — Так почему я не имею права сделать звонок без посторонних?! Последний раз. — Хорошо, — вздыхает Юнги, после недолгого раздумья, но лёгким кивком головы сигнализирует одному из полицейских незаметно пойти следом. — У Вас есть десять минут, господин премьер-министр. Намджун подходит к дубовой двери кабинета, на мгновение останавливается и, положив ладонь на ручку, оборачивается в нашу сторону. Я уже больше не лью слёз, но продолжая крепко обнимать Чонгука за плечи, смотрю в ответ исподлобья на человека, чей взгляд сейчас не выражает ничего, кроме скорби, отчаяния и полного разрушения. Он перевел взгляд вниз, нажал на дверную ручку и скрылся за дверью. Да, альфа проиграл. И в зависимости от характера человека, переживающего неудачу, его чувства могут варьироваться: кто-то злится и негодует, кто-то проваливается в отчаянное самообвинение, кто-то с пугающим фанатизмом пытается все исправить, а кто-то надолго «опускает руки» или же вовсе прекращает деятельность, связанную с неуспехом. Но общим для всех является то, что неудачи в любом случае «затрагивают» нас, и мы не можем оставаться к ним равнодушными. Любым и неизведанным путём, но мы должны это изменить… — Тэхён, о чём ты думал? — выпуская из своих объятий, сокрушается Чонгук. Берёт моё лицо в тёплые ладони и с тревогой заглядывает в заплаканные и опухшие глаза. — Прости, я… Мне… — Не могу и двух слов связать, как и мысли, что хаотично и бесконтрольно блуждают в голове, а голос словно подменили, и я не узнаю его. — Я не думал его убивать… наверное… — Глупый, я не за Кима переживал, а за тебя! — Прости, Гук, это мой косяк, — оправдывается Хосок, подойдя ближе и прибирая свой пистолет за пазуху. — С тобой я после поговорю, — отрезает альфа, вновь прижимая меня к себе. С Чонгуком хорошо. С Чонгуком спокойно. Но та давящая боль, что разрывала мою грудную клетку, она… не хочет почему то уходить. Не хочет выпускать меня из своих цепких ледяных объятий, яро обхватывая и обволакивая собой всё моё тело. Мои внутренности будто намотали на кулак, внизу живота всё скрутило, и яркий спазм, словно молния пронзила его, а в груди снова печёт, очень сильно, горит адским пламенем, что кислорода катастрофически перестаёт хватать. — Чонгук… — обессиленный хриплый стон вырывается из моих лёгких. Чувствую, что теряю равновесие и я обмякаю в руках альфы, судорожно хватаясь рукой за грудь, в области сердца. — Мне больно… — Что? Где болит? — На любимом лице нескрываемая паника. — Тэхён! Что с тобой? Ты меня слышишь? Тэхён… Вдох... Выдох... Выстрел. Последнее, что я услышал, прежде, чем упасть в темноту…