***
Август продолжает проходить. Физиотерапия движется удручающе медленно, но Бенни получает странное удовлетворение, видя, как Дин злится. — Ты должен работать со своим гневом, Дин, — говорит он. — Ты должен вкладывать его в то, что делаешь. — Если я сломаю тебе нос, будет ли это считаться работой с гневом? — сквозь зубы спрашивает Дин. Бенни заставил его работать с этим ужасным «тренажёром для рук», штукой, которая родом откуда-то из третьего круга Ада. Пытаться убедить всего один палец за раз нажимать на кнопку, которая на самом деле не хочет, чтобы её нажимали, не вписывается в представление Дина о веселье. — Вот что я тебе скажу, — говорит Бенни. — Если мы дойдём до той стадии, где ты посчитаешь себя способным сжать кулак достаточно сильно, я позволю тебе ударить себя в качестве награды. — Ты точно знаешь толк в мотивации, — говорит Дин, хотя на самом деле он не хочет этого. Ещё слишком рано, чтобы можно было заметить какие-то реальные изменения, но ему кажется, что становится немного легче каждый раз, когда он выполняет это дурацкое упражнение. Впервые злость на своё тело на самом деле приносит продуктивный результат, и это не то, к чему он относится беспечно. Кроме того, Бенни слишком чертовски мил, чтобы злиться на него. Дин всё ещё не желает о многом говорить с Тессой — то, что она вытягивает из него, больше похоже на вытаскивание огромных осколков из окровавленной раны, — но он думает, что это тоже помогает. Он всё ещё разговаривает с Касом о разных вещах, но теперь это легче, словно рана стала чище. Раньше казалось, что он был тонкой кожей, натянутой на корчащуюся бурю ненависти, боли и тысячи неудач; любая трещина в его скорлупе грозила вызвать взрыв, который заставил бы всё сразу прорваться наружу. Знание того, что он может поговорить с Тессой, если ему будет нужно, похоже на то, как если бы кто-то вставил шприц и безопасно выпустил давление. Они с Касом выходят в город пару раз в неделю, но нигде не останавливаются и не говорят по-настоящему с людьми. Дин знает, что Кас хотел бы зайти в кофейню или в закусочную, но Дину будет просто некомфортно так долго сидеть в окружении других людей. Но Кас, потому что он Кас, находит решение. — Сначала нам следует выбрать более безопасное место, — предлагает он. — Что-нибудь, где будет потише. Может, дом Сэма? — Ну, нет. Эй, Джесс, это я, брат твоего жениха, которого ты нашла сидящим в луже собственной крови, а это мой лучший друг и личный волонтёр. Я здесь для того, чтобы целый час оскорблять твоего жениха и оставить следы от шин на твоём ковре. Где тут телик? — Дину становится проще справляться с неловкими ситуациями, но где-то нужно провести черту. — А как насчёт моего дома? — предлагает Кас. Дин поворачивается, чтобы посмотреть на него. — Серьёзно? — Почему нет? — пожимает плечами Кас. — Я живу недалеко отсюда. Организовать транспортировку будет не так уж и трудно. — Должен признать, мне любопытно посмотреть на твой особняк миллионера, в котором ты почти не бываешь, — это один из малочисленных подарков, которые Кас принял от своей семьи; дом, который Кас не любит и избегает. — Это не особняк, — говорит Кас. — Он… большой, да, но ничего особенного. — Неважно, — пожимает плечами Дин. — Конечно. Наверное, я согласен. Кас, прищурившись, смотрит на него. — Я не совсем убеждён, что ты способен выражать энтузиазм. — Ура, — невозмутимо говорит Дин, и Кас ухмыляется. — Только мне нужно будет обсудить это с персоналом, — говорит он. — Я могу пойти и спросить сейчас. Кто сегодня за главного? — Эм, Лилит, — Дин начинает задаваться вопросом, не слишком ли поздно передумать.***
— Я в это не сяду, — с ужасом в голосе говорит Дин. — Всё в порядке? — обеспокоенно спрашивает Кас. — Нет. У тебя дерьмовая машина. Кас закатывает глаза. — Садись в машину, Дин. — Чувак, она ужасна, — жалуется Дин, выравнивая своё кресло по сиденью машины. — Типа, очень, очень ужасная. — Да, я понял это с первого раза. — Я… мы не закончили, — предупреждает Дин, подкатываясь немного ближе и ставя кресло на тормоз. Раньше он делал это всего один или два раза, и уже очень давно. Так что ему потребуется очень сильно сосредоточиться. Дин тянется вперёд, пока не оказывается на краю сиденья, хватает свою левую ногу и толкает её внутрь. Делает то же самое с правой так, чтобы его ноги оказались на пассажирской стороне автомобиля. Держась одной за спинку кресла, а другой за сиденье машины, он толкает своё тело вперёд. Выходит довольно неуклюже, но цель достигнута. — Неплохо, — кричит Руби за его спиной. — Иди к чёрту, — кричит он в ответ, протягивая руку, чтобы сложить спинку своего инвалидного кресла. Чёрт, ему не приходилось складывать эту штуку уже больше года. — Эй, Руби, как тут снимаются колёса? — Это твоё кресло, гений. Не моё, — она всё равно начинает подходить к ним. — Мне не нужна твоя помощь, — возражает Дин, и Руби останавливается, тяжело вздыхая. — Тогда зачем ты спросил? — Я же должен заставить тебя почувствовать, что ты можешь быть хоть в чём-то полезна. — Ты так добр ко мне. — Попробуй надавить и повернуть, — предлагает Кас. — Так работало кресло Анны. Кас стоит у передней части машины, и у него хватает ума не бросаться на помощь. Если и есть что-то, что Дин ненавидит, — больше, чем инвалидные коляски в целом и грёбаные шоу про торты, — так это то, что люди пытаются лезть к его креслу. Дин надавливает и поворачивает, и колесо остаётся у него в руке. Он затаскивает его к себе на колени и предпринимает слабую попытку поднять большой палец, прежде чем снять и второе. — Что мне с ними делать? — Можно положить на заднее сиденье? — предлагает Кас. — Оно складывается. Складные сиденья удобны для перевозки инвалидных колясок, о чём Кас определённо знает. Дин может предположить, что несчастный случай с Анной и покупка Касом этой машины произошли примерно в одно и то же время. Это довольно удобно, но это не значит, что Дин перестанет его дразнить. — Почему твоя машина зелёная? — говорит Дин, как только Кас закрывает дверь со стороны водителя. — Что не так с зелёным? — Ничего, если ты пьян и в Ирландии. Никто не красит машину в зелёный. — Я её не красил. Она уже была зелёной, когда я её купил. — Никто не покупает зелёные машины. — Она может доставить меня… — Не говори про доставить из пункта А в пункт Б, — наполовину умоляет Дин. — Ты знаешь, как сильно я ненавижу, когда люди так говорят? Это всё равно, что сказать: «Я ношу мешок вместо одежды, потому что он так же согревает меня». Если тебе не наплевать на то, что ты носишь или ешь или где ты живёшь, свою машину ты тоже должен любить. — Ты закончил? — Нет. Подвеска ужасна, рулевое управление ужасно… — Ты даже не за рулём. — Вот сейчас ты разбиваешь мне сердце, Кас. — Это машина, — беспомощно говорит Кас. — Она работает большую часть времени… чего ещё можно желать? — когда Дин не отвечает он бросает на него взгляд. — Дин? — Прости, у меня возникли проблемы с осознанием того, сколько всего не так с последним предложением. Дин вполне уверен, что то, что бормочет себе под нос Кас, на испанском, и он почти уверен, что это оскорбление. — Тебе нравится водить эту штуку? — спрашивает Дин, морщась, когда Кас слегка поворачивает руль, и машина вылетает за угол, как перевозбуждённая собака. — Не особо, — в конце концов признаёт Кас. — Я собирался купить новую, но я не разбираюсь в машинах. — Вот тут, мой друг, тебе повезло, — говорит Дин. — Дай мне ценовую планку и журнал, и я смогу воплотить все твои мечты в реальность. Ну, во всяком случае связанные с машиной. Никаких «приёмных часов». — Тебе нравятся машины? — Как могут не нравится машины? — говорит Дин. — Раньше я водил самую великолепную Импалу 67-го года выпуска… серьёзно, Кас, один взгляд на неё, и ты бы изменил своё мнение. Знаешь о Елене Троянской? Это машина была как… Троянская Шевроле. — Сэм бы гордился, — хмыкает Кас. Дом Каса находится всего в десяти минутах езды, и когда они заворачивают на подъездную дорожку, всё, что может сделать Дин, — это удержать свою челюсть от падения. — Чувак, — говорит он. — Это всего лишь дом. — Точно, а кит — это всего лишь рыба. — Киты — это млекопитающие. — Спасибо, «В мире животных». — Дом не такой уж и большой, — возражает Кас, паркуясь. — Сколько спален? — Три. — Значит, большой. — Три — это не так уж и много. — Много для одного парня. — Это, — говорит Кас, кладя в карман ключи от машины и открывая дверцу, — уже совсем другой вопрос. Дин снова собирает своё кресло, ворча, пока копается с колёсами, и, наконец, справляется с ними с третьей попытки. Его кресло совсем не хорошее — оно довольно неудобное, поэтому он старается не сидеть в нём слишком долго, а левое колесо иногда решает заклинить и испортить всю плавную езду. Дин даже не помнит, как покупал его. Он думает, что Сэм, или Джесс, или врачи сделали это, и он никогда не упоминал ни о каких проблемах; признать, что кресло отстой, означает озвучить тот факт, что ему приходится его использовать. Подъездная дорожка Каса довольно длинная, и, к счастью для них всех, перед входной дверью нет ступенек. Он открывает её и отступает в сторону, жестом приглашая Дина войти. Обычно Дин беспокоился бы о том, что коридор может оказаться недостаточно большим, чтобы он мог проехать через него, но он правда сомневается, что здесь это будет проблемой. Кас показывает ему гостиную, и Дин старается не поцарапать дверной косяк, когда въезжает в неё. — Хочешь что-нибудь выпить? — спрашивает Кас. Дин бросает взгляд на светлый ковёр и довольно решительно отказывается. Кас уходит варить себе кофе, а Дин делает мысленную пометку ни к чему не прикасаться, — нет, лучше: ни к чему не приближаться. Внезапно он не может представить, как пребывание в общественных местах может заставить его почувствовать себя более неуместно, чем сейчас: просто находясь в этом месте, он чувствует себя так, словно пачкает его. Как бы то ни было, не похоже, что здесь есть то, что можно сломать. Конечно, тут неплохо — дорого, что очевидно, — но больше похоже на экспозицию мебельного магазина. На стенах нет картин, нет фотографий в рамках, и всё выглядит таким белым, больничным. Есть стойка с DVD, но она наполовину пуста, а то, что на ней стоит, покрыто тонким слоем пыли. — Как я уже говорил, — говорит Кас, появляясь с дымящейся кружкой, — я не много времени провожу дома. — Почему нет? — спрашивает Дин. — Это приятное место. Кас не выглядит убеждённым. Он садится в кресло рядом с Дином. — Оно пригодно для жизни. — Много свободного места, хм? — Слишком много, — говорит Кас так тихо, что Дин едва не пропускает это мимо ушей. Имя Анны витает в воздухе, невысказанное, но его невозможно не заметить. Дин начинает жалеть, что не согласился на кофе, чтобы у него был предлог ничего не говорить. — Что ты делаешь? — с любопытством спрашивает Кас. — Хм? — рассеянно говорит Дин. Кас кивает в сторону его руки, и Дин понимает, что он имеет в виду. — Ничего, — отвечает он, кладя руку ладонью вниз на подлокотник. — Это дурацкая штука с физиотерапии. Бенни хочет, чтобы я делал это всякий раз, когда у меня появляется свободная минутка. Это довольно простое упражнение — касаться пальцами большого пальца, одним за другим, — но в плохие дни судороги, спазмы и дрожь превращают это в настоящую проблему. Однако сегодня достаточно хороший день, и Дин так много практиковался, что делает это словно на автомате. — Было похоже на язык жестов, — комментирует Кас. — Я забыл, что ты его учишь, — признаётся Дин. — Что, языки с настоящими словами были недостаточно хороши для тебя? — Мне нравятся самые разные способы коммуникации, вербальные или иные, — спокойно говорит Кас. — Он трудный? — Не особо, — отвечает Кас. — Я был бы счастлив научить тебя. — Эм, — говорит Дин, снова начиная выполнять своё упражнение. — Может быть. — Как дела с физиотерапией? — спрашивает Кас. Дин собирается ответить «дерьмово», но останавливает себя. — Не так уж и плохо, — неохотно признаёт он. — Полагаю, из твоих уст это наивысшая оценка. — Что, хочешь сказать, что я не источаю радость и восторг? — говорит Дин с притворной обидой. Кас выглядит невероятно озадаченным. — …я не знаю, как ответить на это, — говорит он в конце концов, и Дин разражается смехом. — Ты просто нечто, ты же знаешь это, да? — говорит он, качая головой. — Ты, твой гигантский дом и твой ужасный вкус в автомобилях. — Я всё задавался вопросом, сколько времени пройдёт, прежде чем ты снова начнёшь издеваться над моей машиной, — бормочет Кас. — Сейчас вернусь. Кас возвращается меньше чем через минуту со своим ноутбуком. Он кладёт его на стоящий рядом стол и подключает мышку, — то ли для удобства Дина, то ли из личных предпочтений, Дин не знает и чертовски уверен, что не собирается спрашивать. — У меня нет автомобильных журналов, — говорит Кас, и Дину требуется мгновение, чтобы понять, что он имеет в виду. Он разворачивает своё кресло, уже прокручивая в голове годы выпуска и марки. — Перво-наперво, — говорит он, протягивая руки к ноутбуку. Стол немного высоковат, но не настолько, чтобы он не мог дотянуться, — давай обсудим цену. Кас морщится. — У меня не так много денег. Дин недоумённо смотрит на него. Когда Кас в замешательстве наклоняет голову, Дин медленно и многозначительно оглядывает комнату. — У моего отца много денег, — напоминает Кас, садясь рядом с ним. — Мой отец купил этот дом. Я не готов просить у него ещё и машину. — Значит, будем отталкиваться от зарплаты налогового бухгалтера, — говорит Дин. — С этим я могу работать. Плюс, ты должен получить какую-то сумму за продажу этой насмешки над машиностроением на подъездной дорожке. — Когда это мы решили продать мою машину? — Разве не решили? — говорит Дин, открывая страницу поиска. Прошло много времени с тех пор, как он пользовался компьютером, и двигать мышкой — не так уж и легко, но это выполнимо. Печатать, однако… интересно. Ему приходится нацеливать палец и опускать всю руку вниз, чтобы нажать на клавишу, и он чувствует себя шестилетним ребёнком, играющим на пианино. Однако Кас не обращает на это внимания. — Ты, — говорит Кас с нежным раздражением, — необычайно заинтересован в моих автомобильных предпочтениях. — А то, — отвечает Дин, умудряясь нажать «поиск». — Автомат или механика? — Механика. — Умница, — одобряет Дин, щёлкая по ссылке. — Лучше контроль. Хочешь поговорить о лошадиных силах? — Совсем нет. — Как много ты вообще об этом знаешь? — спрашивает Дин, поворачиваясь к нему лицом. Кас колеблется. — …у машин есть колёса, — говорит он. — Их четыре. Обычно. — Кто-то должен сказать «Top Gear», что мы нашли им нового ведущего, — бормочет Дин, и Кас хмурится. — Это шоу про машины, — добавляет он, — которое тебе нужно посмотреть. — Ладно. Хорошо. Нет, я на самом деле совсем в этом не разбираюсь, — говорит Кас почти жалобно. Каким бы печальным он не выглядел, Дин не может удержаться от ухмылки; теперь они на его территории. — В таком случае, — улыбается Дин, — я знаю, как мы проведём следующие несколько часов.***
К третьему визиту машина Каса, по-видимому, понимает, что собирается сделать Дин, и очень ясно выражает своё несогласие с этим. — Педаль газа определённо работает, — говорит Кас в четвёртый раз. У Дина складывается впечатление, что это единственное, что он знает, как проверить. — Чувак, ты похитил меня, — говорит Дин. — Я не хотел, — напряжённо отвечает Кас. Сейчас 18:28, и они обещали Лилит, что Дин вернётся ровно к половине седьмого. Никому не нравится злить Лилит. — Эй, Кас, остынь, — говорит Дин. — Поверни ключ ещё раз. — Она не собирается… — Кас. Со вздохом, в котором есть оттенок стервозности, Кас поворачивает ключ. Дин прислушивается. — Ничего не происходит, — раздражённо говорит Кас. — Вот именно. Кас тяжело, с отчаянием вздыхает. — Не прояснишь? — Я как раз собирался, — защищается Дин. Прошло около недели с первого визита Дина, и за это время он заставил Сэма принести ему целую кипу автомобильных журналов. Дин пользуется ноутбуком Каса всякий раз, когда приходит, но просвещение Каса означает, что Дин тратит больше времени на разговоры, чем на исследования. Кас пытается слушать и понимать, но очевидно, что для него это сложно. Дин не может по-настоящему злиться — не тогда, когда Кас уже четыре раза прошёлся по алфавиту языка жестов, а Дин не может запомнить ничего после «Н». — Когда ты поворачиваешь ключ, машина должна издавать звук, — говорит Дин. — А сейчас здесь тихо как в склепе. Это означает, что проблема может быть в кабелях аккумулятора. — В кабелях? — неуверенно повторяет Кас. — В кабелях, — кивает Дин. — Я могу объяснить тебе, как их проверить. Кас выглядит так, как будто Дин только что предложил ему провести операцию на открытом сердце с помощью вилки. — Это звучит как ужасная идея. — Имей немного веры, — говорит Дин, протягивая руку, чтобы похлопать Каса по плечу. — Я верю в тебя, — отвечает Кас, и хотя это звучит как ворчливый протест, это всё равно заставляет желудок Дина подпрыгнуть в грудную клетку, как у девочки-подростка, которая заметила, что на неё пялится старшеклассник. — Я сомневаюсь в своих способностях. — Что? — неверяще переспрашивает Дин. — Ну же, Кас, ты самый умный парень, которого я знаю. — Спряжение испанских глаголов не готовило меня к замене кабелей аккумулятора, — шипит Кас. — Ты не будешь их менять, — говорит Дин своим лучшим голосом «подбадривающего тренера». — Конечно, возможно, позже их придётся заменить, но прямо сейчас тебе просто нужно их проверить. Это просто. Серьёзно, ты можешь это сделать, — добавляет он, когда Кас с отчаянием в глазах смотрит на него. Пять минут спустя он выбирается из машины и снова оказывается в своём кресле, наблюдая, как Кас смотрит на двигатель так, словно он может его укусить. — Ладно, итак, тебе просто нужно повернуть эту гайку, и всё станет понятно, — ободряюще говорит Дин. — В какую сторону мне её поворачивать? — Влево, — мгновенно говорит Дин; он запоминал «влево-слабо, вправо-крепко», как большинство детей учат детские стишки. Кас относится к этой затее, как к игре в опасную «Операцию», в которой при ошибке игрока бьёт током, но делает это. — Ладно, значит, они чертовски проржавели, — говорит Дин. — Серьёзно, чувак, я бы накричал на тебя, если бы мы не собирались продать эту штуку в ближайшее время. — Я всё ещё не уверен… — В любом случае, — продолжает Дин, — сейчас нам просто нужно немного прочистить каналы. У тебя есть проволочная щётка или очиститель контактов? Взгляд, которым Кас одаривает Дина, наводит на мысль, что было бы проще попросить у него Святой Грааль. Дин решает снизить планку своих ожиданий. — У тебя есть зубная щётка? — Да, — уверенно говорит Кас. — Пищевая сода? — Что? — Порадуй меня. — Да, думаю, да. — Очешуенно, — радостно говорит Дин. Когда он смотрит на Каса, тот стоит так неподвижно, что с таким же успехом мог бы быть сделан из картона. Дин не может не рассмеяться. — Расслабься, ладно? — говорит он. — Пока ты отлично справляешься. — Что ты собираешься заставить меня сделать? — осторожно спрашивает Кас. — Мы, — подчёркивает Дин, — собираемся починить твою машину. И как бы сильно Дин ни ненавидел эту чёртову штуку, когда пятнадцать минут спустя она выезжает с подъездной дорожки, он не может не испытывать к ней нежеланной привязанности. То, как Кас продолжает смотреть на Дина, смотрит на него так, словно он только что превратил воду в вино… ну, это тоже помогает.***
В первую неделю сентября Кас неохотно соглашается заменить кабели аккумулятора в своей машине. Дин в восторге, Кас… ну, нет. — В прошлый раз ты отлично справился, — напоминает ему Дин, когда Кас, прищурившись, смотрит на двигатель, как ковбой, вновь встретивший старого врага. — Это не гарантирует повторения представления, — бормочет Кас. Он останавливается на секунду и наклоняет голову, уставившись на что-то под капотом. — Ты в порядке? — Это то, что рядом со свечой зажигания? — спрашивает он, указывая пальцем. Дин пододвигается ближе, чтобы проверить. — Чёрт возьми, да, это оно! — вскрикивает он. Измождённый страх, который всегда появляется на лице Каса, когда он оказывается рядом с машинами, исчезает, временно сменяясь выражением осторожного торжества. — А что делает свеча зажигания? — спрашивает Дин. — …зажигает? — Я должен был это предвидеть, — признаёт Дин. Это ни в коем случае не уменьшает приятное чувство в его груди. — Ладно, вернёмся к кабелям, — он уже проверил, что Кас купил правильные запчасти, и разработал решения для каждого потенциального сценария «Кас сделал что-то не так». Не то чтобы он ждёт этого, но Дин знает, что нет ничего более отстойного, чем когда кто-то стоит у тебя над душой, готовый рявкнуть, если ты вдруг облажаешься. Большую часть того, что он знает о машинах, он узнал от своего отца. — И ты уверен, что это… — начинает Кас, поворачиваясь к Дину. — Кас, — говорит Дин. — Доверься мне. Кас вздыхает, как будто Дин только что связал его клятвой, и снова смотрит на двигатель. Дин гордо кивает. — Отлично, — говорит он. — Итак, первый шаг — отсоединение аккумулятора. Видишь эту гайку? Тебе нужно снова ослабить её, чтобы… да, вот так. Ладно, всё хорошо. Видишь? У тебя отлично получается. Это занимает больше времени, чем раньше требовалось Дину, но Кас прилежно следует всем его инструкциям. Вскоре Дин держит в руках два отвратительных, проржавевших кабеля, и машина прилежно знакомится со своими новыми блестящими друзьями. Он не думает, что на лице Каса дёргается хотя бы одна мышца, пока они не заканчивают, и он не склоняется и не выдыхает с явным облегчением. — Ты там в порядке, Старк? — спрашивает Дин, и Кас выпрямляется и кивает. — Ты очень хороший учитель, — неохотно признаёт он. — Ты хороший ученик, — пожимает плечами Дин, но он не может притвориться, что ему неприятно. Во всяком случае, его руки весь день ужасно болели, и он ценит эту возможность отвлечься. — Мне нужно переодеться, — говорит Кас, хмуро смотря на масляные пятна на своей футболке, и мысли Дина улетают в какое-то пошлое, прекрасное место. — Конечно, — говорит Дин. — Я могу взять твой ноутбук, да? — Естественно, — отвечает Кас. — Я скоро вернусь. Они в гараже, который, к счастью, расположен на том же уровне, что и первый этаж дома Каса. Это означает, что Дин без проблем может перемещаться самостоятельно — но он задерживается на несколько минут после ухода Каса, вглядываясь в двигатель и дважды проверяя правильность подключения кабелей. Всё сделано почти идеально, и гордость снова расцветает в его груди. Конечно, он чувствует себя немного дерьмово из-за того, что не может сделать это сам, но он слишком доволен прогрессом Каса, чтобы расстраиваться из-за этого. Это больше похоже на то, что он учит Каса, как это делается, чем на то, что Дин заставляет его делать это за себя. Не так уж и очевидно, кто здесь оказывает услугу. Дин добродушно хлопает по машине. — Ох, как я тебя продам, — говорит он ей, прежде чем развернуться, чтобы уйти. Он даже не уверен, как это происходит. Он знает, что колесо его кресла цепляется за основание маленького хрупкого столика, на который Кас положил ящик с инструментами. Он видит, как ящик покачивается вперёд и вываливает на него своё содержимое, как в замедленной съемке, и даже сейчас, спустя столько времени, его первый инстинкт всё ещё заставляет его попытаться отдёрнуть ногу, а не отодвинуть кресло. — Чёрт! — вскрикивает Дин, когда отвёртка ударяет его по запястью. — Чёрт, чёрт, чёрт, — бормочет он себе под нос, наклоняясь и начиная собирать вещи. Почти все инструменты упали, не коснувшись его или его кресла или отскочив от колёс, так что ничего страшного не произошло. Но это всё равно так глупо, и ему чертовски неловко, когда он слышит торопливые шаги Каса позади себя. — Всё в порядке! — кричит Дин, прежде чем Кас успевает что-то сказать. — Я наткнулся на стол, как тупой придурок. — Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает Кас. — Да, — снова говорит Дин, бросая гаечный ключ в ящик. — Не думаю, что что-то сломалось. Прости, чувак. — Ничего страшного, — говорит Кас. — Этот стол… — Кас? — спрашивает Дин, когда Кас замолкает. Он собирается отпустить какую-нибудь полусформулированную шутку о том, что он не настолько красив, чтобы терять дар речи, когда Кас бросается к нему, опускается на колени и кладёт руку на правую икру Дина. — Чувак, какого чёрта? — рявкает Дин, инстинктивно поднимая руки, чтобы оттолкнуть Каса. — У тебя нога кровоточит, — говорит Кас ровным, но настойчивым голосом. — В смысле кровоточит? — Должно быть, что-то порезало её. У тебя есть носовой платок? — Кто, чёрт возьми, сейчас носит с собой носовой платок? — раздражённо отвечает Дин. — Ты не мог бы просто… Кас сдвигает руки, и они становятся красными. Глаза Дина расширяются, когда он замечает то, что каким-то образом оставалось незамеченным до этого момента — порез на ткани, быстро растущее пятно на ней, капли крови на полу. Кас отходит и возвращается с чистой тряпкой, вкладывая её в руку Дина. Дин наклоняется и прижимает её к ране, удерживая обеими руками. — Нужно промыть рану, — говорит Кас. — У меня есть съёмная насадка для душа, которой ты можешь воспользоваться. — Да ладно, всё не так уж плохо. — Нет, но может развиться сепсис, и я, честно говоря не могу вспомнить когда в последний раз чистил эти инструменты. Промой рану, Дин. Справедливости ради, Дин предполагает, что «одолжить постояльца и вернуть его с заражением крови» — это не то, что одобрит персонал дома инвалидов. Он убирает одну руку с импровизированного компресса, но, судя по крови, сочащейся из-под ткани, он не может отпустить, если не хочет всё испачкать. — Я не могу управлять этой штукой одной рукой, — говорит Дин. — Тогда позволь мне управлять креслом. — А я думал, хуже уже быть не может, — бормочет Дин, но тянется, чтобы неловко отключить тормоза. — Чего ты ждёшь? — говорит он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Каса. Кас берётся за ручки кресла и начинает толкать. Он хорошо управляется с креслом, и Дин в свою очередь изо всех сил старается не испачкать ковёр кровью. Раньше он подшучивал над Касом из-за ванной на первом этаже («чувак, у тебя дом-наоборот»), но теперь он благодарен этому — в смутной, притуплённой манере. Он уже работает над тем, чтобы отключиться, отстраниться от ситуации. Он может чувствовать стыд, разочарование и гнев, затаившиеся внутри, с нетерпением желающие вырваться наружу. Дин думает, что нужно было что-то сказать о плохих днях; когда вы попадаете в шторм, какой вред будет от дополнительного дождя? Кас размещает кресло так, чтобы колёса были вплотную прижаты к душевой кабине. — Кровь всё ещё идёт? Дин убирает тряпку, чтобы проверить. — Уже меньше. Кас обходит его и снимает насадку для душа. — Можешь закатать штанину? — спрашивает он. — Дин? — Закатиться бы подальше отсюда, — бормочет Дин. — Прости, — он наклоняется и снимает ботинок и носок, бросая их за спину. Он стягивает промокшую ткань с раны, не обращая внимания на то, как Кас вздрагивает от того, как грубо он это делает. Дин пододвигается к краю своего сиденья и использует руки, чтобы вытянуть ногу как можно дальше. Кас протягивает ему лейку душа. Он поворачивает кран, и вода брызгает, ударяя в стык между полом душевой кабины и стеной. — Я подержу твою ногу, — говорит Кас. — Не думаю, что мочить твоё кресло — хорошая идея. Дину на самом деле плевать на состояние своего кресла, но он больше не хочет разговаривать, поэтому позволяет Касу делать то, что он хочет. Кас осторожно кладёт одну руку на лодыжку Дина, другую — под колено и осторожно выпрямляет его ногу. Дин наклоняется вперёд и направляет воду на порез, не утруждая себя проверкой температуры или напора. Рана снова начинает кровоточить, вода, стекающая в слив, окрашивается в грязно-розовый цвет. И впервые Дин задаётся вопросом, как Сэм и Джесс смывали его кровь с пола ванной. Воспоминание старое и замутненное, фотография, заброшенная в дальнюю часть ящика. Дин уже забыл, как быстро всё произошло. Сначала он порезал левую руку, а когда попытался порезать правую, кровь уже заливала его ноги, стекала по креслу, образовывая лужи на кафеле. Было больно, чертовски больно, но он продолжал резать, пока его руки не стали слишком скользкими, зрение не затуманилось, и лезвие не выскользнуло из липких пальцев. Было так много красного — яркого, насыщенного оттенка, такого, который кажется неправильным в реальном мире, и вы инстинктивно знаете, что его не должно быть вне вашего тела. Кровь была повсюду, так много, больше, чем он когда-либо видел в одном месте, а он был чёртовым агентом ФБР, она текла всё быстрее и быстрее, и прямо в последний момент, прямо перед тем, как Сэм выбил дверь, а он сам потерял сознание, Дин испугался. Дин не помнит, о чём подумал, когда увидел Сэма, — там было слишком много всего, чтобы выделить одно конкретное чувство, особенно сейчас, когда он смотрит на всё это сквозь затуманенную линзу времени и кровопотери, — но он не может быть уверен, что где-то во всём этом не было тихого шёпота облегчения. — Этого должно быть достаточно, — говорит Кас, возвращая Дина в настоящее. Он выключает воду и обходит Дина, чтобы подать ему полотенце. — У меня есть бинты, но обязательно попроси доктора Сингера взглянуть на рану, когда вернёшься, — говорит Кас, открывая шкафчик и роясь в поисках необходимого. — Хорошо. — Я серьёзно, Дин. — Я знаю, — огрызается Дин. — Просто оставь это, ладно? Тогда Кас смотрит на него, и Дин знает, что он только что подтвердил то, что Кас уже подозревал, — что дело не столько в самой крови, что эта боль глубже, чем физическая. Кас отворачивается и заканчивает свои поиски. Он протягивает Дину самоклеящийся бинт и одаривает его лёгкой, быстрой улыбкой. В кои-то веки Кас ничего не говорит — и Дин думает, что мог бы полюбить его только за это. Как только Дин заканчивает с перевязкой, всё, чего он хочет, — это вернуться в дом инвалидов. Кас предлагает одолжить ему пару чистых штанов, но мысль о том, чтобы надеть одежду Каса, вызывает чувства, с которыми Дин сейчас не в состоянии справиться. Он отклоняет предложение, и только когда они с Касом оказываются в машине, Кас снова начинает говорить. — Я когда-нибудь рассказывал тебе, что случилось с моей первой машиной? Дин не в настроении для шуток, поэтому просто наклоняет голову в сторону Каса, ожидая, что тот продолжит. — Я могу сократить эту довольно длинную и невероятно болезненную историю до одного предложения, — говорит Кас. — Дизельным автомобилям не подходит бензин. Чтобы понять смысл сказанного, Дину требуется полсекунды. — Нет, ты не сделал этого. — Поверь мне, я сразу же пожалел, что сделал это. — Сколько тебе было? — Восемнадцать. Прошло какое-то время, прежде чем меня допустили до другой машины. — Нам лучше убедиться, что твоя новая машина будет работать на бензине, — говорит Дин. — Я не продам эту машину. — Определённо бензин. Кас свирепо смотрит на него, и на мгновение Дин чувствует себя лучше. Это длится недолго, боль пронзает его руки, а печаль скручивается в животе, как старый друг, возвращающийся домой. На какое-то время они погружаются в молчание, прежде чем Дин заговаривает снова. — Мне всё равно, что я совершил ошибку, — говорит он. Дин не тупой — он узнаёт историю в тему, когда слышит её. — Я имею в виду, не всё равно, конечно… если что-то сломалось, Кас, ты должен сказать мне, и, клянусь, я заплачу… — Это случилось потому, что ты не почувствовал этого? — спрашивает Кас, и это звучит так, как будто он спрашивает о любимом фильме Дина, а не о потенциальной эмоциональной травме. У Каса, как бы он ни был безмерно и до смешного заботлив, в настройках нет «тактичности». И Дин до сих пор не уверен, недостаток ли это или благословение. — Я так и думал, — говорит Кас, когда Дин не отвечает. — Ты же понимаешь, что это не твоя вина. — Дело не в этом. Это больше… — Дин выдыхает, отворачиваясь к окну. — Иногда мне кажется, что я забуду, каково это — быть реальным, — говорит он стеклу. — Быть частью реальности. Мир там, снаружи, а я здесь, и иногда я не могу вспомнить, как это было, когда здесь и там было одним и тем же местом, — Дин замолкает, трёт глаза. — Не знаю, имеет ли это смысл, но… — Имеет, — говорит Кас. — Я думаю. Дин кивает, не ожидая большего, поэтому, когда Кас делает вдох, как будто собираясь заговорить, Дин поворачивается, чтобы посмотреть на него. — Как бы то ни было, — продолжает Кас, — если бы ты и «мир» считались разными местами, то я бы предпочёл тебя. Затем он отводит взгляд от дороги, ловит взгляд Дина и удерживает его так долго, что Дин начинает беспокоиться, что они во что-нибудь врежутся, но Дин, похоже, тоже не может отвести взгляд, поэтому он ничего не говорит. У него нет слов для выражения своих мыслей, не говоря уже о чувствах. Он решает эту проблему, когда после слишком долгого молчания не акцентирует своё внимание ни на одном, ни на другом. — Двигатель звучит лучше, — говорит он вместо этого, опускает глаза на приборную панель и смотрит так, как будто видит её насквозь. Кас даже не отвечает, хотя Дин краем глаза видит, как он слегка кивает. В груди Дина бушует что-то вроде бури, которую он едва может сдержать. Желание, нужда и осторожная благодарность — всё это отчаянно пытается подняться к губам Дина и вырваться наружу, но с уверенностью можно утверждать, что нервы, связывающие ноги и позвоночник Дина — не единственные связи в нём, которые больше не работают.***
Кас сдаёт его Эллен, так что Дину никак не удаётся прокрасться обратно в свою комнату, не повидав Бобби. К счастью для Дина, после быстрого осмотра и ворчливо-ласкового «балбес» ему разрешают уйти. Остаток вечера он проводит в своей комнате, и хоть ему и не снятся кошмары, тот небольшой сон, который он получает, выходит коротким и отрывочным. Он всё равно вытаскивает свою задницу из постели, когда наступает утро, но убедить себя сделать это оказывается труднее, чем когда-либо за долгое время. Дин не знает, куда себя деть. Завтра он встречается с Бенни, а через пару дней с Тессой, и Кас должен прийти после работы, но на этом всё. Он пытается читать, но слова ускользают из его памяти всякий раз, когда он закрывает глаза, и когда он перечитывает страницу 34 в третий раз, он сдаётся и закрывает книгу. Он включает телевизор, переключает каналы в течение двадцати минут, затем выключает его. Он заканчивает тем, что тупо пялится в стену, неосознанно его пальцы, один за другим, постукивают по большому пальцу. Он провёл всю прошлую ночь, пытаясь не думать, и это не сработало; он провёл сегодняшний день, пытаясь думать, и это тоже не работает. Его разум наполнен тяжёлым туманом, и время течёт медленно, как кровь, сочащаяся из старой, гниющей раны. Кас теперь редко утруждает себя стуком, и когда он приходит ранним вечером, Дин не здоровается, а просто кивает. Он лежит на своей кровати, включив вентилятор и вытянув ноги под одеялом, и Кас садится рядом. Дин замечает, что у него в руках сумка, но решает не спрашивать. Кас начинает с: — Как твоя нога? — Хорошо, — пожимает плечами Дин. — Бобби только что сменил повязку. Он говорит, что мне нужно проверять её, но кроме этого… — Хорошо, — говорит Кас. Он теребит ручку сумки, и Дин приподнимает бровь. Кас не из тех парней, которым трудно подобрать слова. — Я хотел кое-что попробовать, — признаётся Кас. — Я не хочу никуда идти, Кас, — устало говорит Дин. — Тебе даже не придётся покидать комнату, — Дин настороженно смотрит на него. — Я серьёзно. Тебе даже не придётся вставать. — Это звучит… странно, — говорит Дин. — Ты так подумаешь, да. Ты, наверное, сначала откажешься, но… — Ужасная реклама. — Дин. — Продолжай. — Это то, что я делал с Анной, — говорит Кас. — Ну, основано на этом. Дин едва сдерживается, чтобы не сказать: «Значит, это что-то для калек». — Что я должен делать? — Я же сказал, ничего. — Что ж, я очень хорош в ничегонеделании. — Тогда в этом ты должен быть экспертом. Где твои наушники? Дин подозрительно косится на него. — Чт… — Дин. — Когда ты стал таким властным? — ворчит Дин. — Верхний правый ящик. Плеер там же. Кас находит их и передаёт Дину. — Вставь их. Дин не может найти причин спорить с этим, поэтому делает то, что ему говорят. Кас закрывает жалюзи и выключает верхний свет. Лето только начинает медленно переходить в осень, поэтому комната всё ещё тускло освещена; жалюзи Дина не так хороши. Кас проходит прямо мимо стула и садится на кровать рядом с Дином, как будто личное пространство — это то, что распространяется только на других людей. Дину, вероятно, должно быть более неловко из-за этого, чем есть на самом деле. — Это становится странным, — говорит Дин. — Ты же не собираешься загипнотизировать меня, да? Кас закатывает глаза. — Я похож на человека, который верит в гипноз? — Ты похож на человека, который не хочет быть похожим на человека, который верит в гипноз. — Ты просто тянешь время. — Мне страшно. Ты будешь бить меня током или что-то вроде того? Губы Каса расплываются в лёгкой улыбке, он смотрит на Дина этим взглядом, говорящим: «Ты идиот, и я нахожу это странно очаровательным», который Дин в последнее время стал ценить так же, как воду, как кислород. — Больно не будет, и это не продлится долго. Если ты правда хочешь, то я остановлюсь… но дай этому шанс, Дин. Дина так и подмывает спросить, не является ли это каким-то причудливым фетишем, вот только Кас сказал, что делал это с Анной, и если это то, чем увлекается Кас, то Дин действительно не хочет знать. Он всё взвешивает и решает, что просто сдаться, вероятно, лучший вариант. — Что мне нужно делать? — Ложись, — командует Кас, — и закрой глаза. Ты можешь слушать любую музыку, какую хочешь… раньше я включал Анне классику, но у меня сложилось впечатление, что ты будешь возражать против этого. — Мягко сказано, — говорит Дин, используя поручень на стене, чтобы немного сползти вниз на кровати. Он выбирает песню потише, но всё равно ставит громкость почти на максимум, закрывает глаза и ждёт. Что-то холодное касается его шеи, и он резко открывает глаза. — Какого хрена… — Доверься мне, — мягко говорит Кас. Прошли месяцы с тех пор, как Кас впервые появился, месяцы споров, неудач и срывов, и всё же каким-то образом они оба всё ещё здесь. Дин решает, что немного доверия — это самое малое, что он может дать Касу, и снова закрывает глаза. — Спасибо, — Дин слышит сквозь музыку голос Каса. Ощущение холода на его шее немного притупляется, когда к нему присоединяется что-то тёплое — пальцы, понимает Дин через секунду. Тёплые, сильные пальцы прижимаются к его шее сбоку, скользя вверх и вниз. Дин ощущает какой-то крем — к счастью, без запаха, — осознавая, что он и есть та холодная штука. Он знает, что многие сиделки и волонтёры делают массаж, но в основном это касается рук и ног, а это мало что может дать Дину. Пальцы Каса поднимаются к уху, а затем опускаются к воротнику футболки, большой палец выводит круги на его коже. Ещё больше холодного крема оказывается на другой стороне его горла, и те же нежные пальцы втирают его. Дину требуется мгновение, чтобы почувствовать благодарность за то, что Кас закрыл дверь, потому что это, должно быть, выглядит действительно чертовски странно — но на самом деле это довольно приятно. Уверенность Дина в том, что он разгадал план Каса, рушится, когда что-то новое касается его лица — всё такое же холодное, но определённо сухое. Он приоткрывает один глаз и видит в руках Каса маленький кусочек шёлковой ткани, белой и слегка потёртой. Странно, ладно, но бывало и хуже. Шёлк скользит по горлу Дина, поднимается к его челюсти, края касаются его щёк. Мир Дина тёмен и задаётся ровным ритмом басов в его ушах, и, если убрать всё остальное, мазок ткани по его лбу — это яркое пятно граффити на фоне простого кирпичного здания, брызги чернил на фоне белой бумаги. Он сосредотачивается на её движении по своему лицу, вниз по горлу, есть даже лёгкое прикосновение к губам. Ощущение исчезает, и его заменяет что-то новое — более грубое, шероховатое. Оно начинается у его локтя и медленно тянется вверх по руке, пропуская участок плеча, прикрытый футболкой, и проникает за ухо. Коврик, в конце концов определяет он, и на его губах появляется лёгкая улыбка. Чёрт, прошло много времени с тех пор, как он ощущал это. Следующее — что-то плотное и мягкое, — фланель, думает Дин, или, возможно, полотенце. Вскоре его сменяет полоска хлопка, щекочущая штука, скользящая по его закрытым векам, ощущение проходит по его нервам до кончиков пальцев, становится воспоминанием о том, как он натягивал футболку или дёргал сарафан девушки. Дальше он осознаёт шерсть, на ощупь совсем не похожую на фланель — она более неровная, тёплая и чем-то успокаивающая. Поначалу она нежна, но через некоторое время приобретает более резкие очертания. Джинсовая ткань царапает его горло, бархат обнимает лицо, флис и искусственный мех разных видов мягкости. Материалы скользят по его шее, челюсти, щекам, носу, лбу, векам, ушам. Малейшее прикосновение становится фейерверком в непроглядную декабрьскую ночь, каждое ощущение превращается во что-то такое, от чего нельзя отмахнуться или забыть. Музыка в его ушах громкая, прикосновения к его лицу неумолимы, и он чувствует это, он чувствует все это; он никогда не чувствовал больше. «Я реален», — думает он, мысль непрошенная, чудная. Мир больше не на расстоянии вытянутой руки; мир окружает его, наполняет, нити находят пространства между его клетками и обвиваются вокруг них, защищая: ты здесь. Я думал, что потерял тебя. Дин не чувствует себя мёртвым; он не чувствует себя забытым. Он чувствует себя желанным. Он чувствует себя найденным. Я реален. Последняя песня в плейлисте подходит к концу, и у Дина нет ещё одной на очереди. Там есть тихое бренчание гитары, нежный гул голосов, сливающихся в один, и он чувствует тепло большого пальца Каса, скользящего по коже, когда тот убирает ткань. Что-то новое скользит по щеке Дина, как материя, созданная дыханием, как пригоршня поцелуев, всё сразу, и Дин не знает, как он узнаёт перья, кроме того, что он просто знает. — Это последнее, — говорит Кас. Дин открывает глаза и немного приподнимается, поворачиваясь к Касу. Возможно, это физиотерапия, а может быть, глупая удача, или, может быть, Бог обратил своё внимание на Дина впервые за всю его чёртову жизнь, но когда он тянется к запястьям Каса, он находит их. Он смотрит на перья, удерживаемые пальцами Каса, а затем слегка наклоняет голову — брось их. Кас бросает. Они опускаются на тело Дина, их падение медленное и неторопливое, но он не обращает на это внимания. Руки Каса находятся всего в нескольких дюймах от его лица, и Дин осторожно тянет его за запястья, пока пальцы Каса не касаются его кожи. Дин смотрит на Каса и надеется, что его глаза могут сказать то, что он не может доверить своим губам, потому что связь между его сердцем и ртом всё ещё может быть заблокирована, но они с Касом преуспевают в поиске альтернатив. Он нуждается, и он хочет, и он здесь, и Кас предпочёл бы его всему миру, но Дин не думает, что ему это нужно, больше нет. Медленно, так медленно, что сначала Дин не думает, что он собирается сделать это, Кас начинает двигать руками. Его пальцы обводят контуры лица Дина, очерчивая его челюсть и пробегая по щетине на подбородке. На этот раз Дин держит глаза открытыми, пристально вглядываясь в лицо Каса, и всё же он чувствует каждое прикосновение в тысячу раз острее, чем в темноте. Взгляд Каса следует за движением его пальцев, обводящих лицо Дина, как будто оно благословенно, как будто оно свято, как будто это то, что он никогда не хочет забывать. Его большие пальцы скользят по скулам Дина, кончики пальцев гладят кожу над веками, ладони ложатся на голову Дина сбоку, пока он не обнимает лицо Дина ладонями. Дин перемещает руки с запястий Каса на его шею, пальцы ложатся на плечи Каса, и он наклоняет голову вперёд, пока их лбы не соприкасаются. Дин так близко, что чувствует дыхание Каса на своих губах; так близко, что, когда он поворачивает голову, его губы касаются кожи Каса. Он начинает водить губами по линии челюсти Каса, и в голову приходит шутка — прости, но мои руки не так хороши, — но пауза, которую он слышит в дыхании Каса, когда его зубы задевают место чуть ниже уха, превращает эту мысль в пыль. Дин вдыхает аромат мыла, лосьона после бритья и чего-то большего — запахи, говорящие, что перед тобой кто-то из крови и плоти, делающие человека реальным. Он возвращается тем же путём, останавливаясь, когда его губы оказываются в миллиметрах от губ Каса. В мире нет ничего проще, чем преодолеть это расстояние. Звук, который издаёт Кас, почти пронзительный, отчаяние Дина эхом отзывается в нём, и это похоже на то, как две зазубренные половинки соединяются вместе, чтобы создать нечто, что кажется целым. Руки Каса скользят к затылку Дина, притягивая его так близко, как только возможно, и хоть и прошло много времени с тех пор, как Дин кого-то целовал, это не значит, что он забыл, как это делается. Он целует Каса, как умирающий, которому дали воды, как утопающий, нашедший сушу, как будто в этот момент всё его существование зависит от ощущения волос Каса под пальцами и его языка за зубами Дина, и Дин по-настоящему, по-настоящему хочет, чтобы это существование продолжалось. Какое-то мгновение времени просто не существует. Но когда оно, наконец, снова проникает в сознание Дина, он обнаруживает, что его губы соскальзывают с губ Каса, его руки теряют опору, а личное пространство всё ещё остаётся просто смехотворной концепцией. Дин замирает. В его желудке начинает скручиваться тошнотворное чувство, подобное тому, которое возникает, когда ты прыгаешь в озеро и осознаёшь, что вода смыкается над твоей головой, а ты не знаешь, какая там глубина. Он выдыхает, осторожно, прерывисто, и пытается придумать, что будет правильно сейчас сказать. — Я должен прояснить, — говорит Кас хриплым и низким голосом, — что этого я не делал со своей сестрой. Это… не то, о чём думал Дин. Если это не оскорбительно, то оно, по крайней мере, должно показаться нелепым, но, по какой-то причине, это просто заставляет Дина почувствовать себя счастливым. Он смеётся, нежность бурлит в его груди, грозя вырваться наружу, и Кас отстраняется ровно настолько, чтобы Дин мог увидеть слегка настороженное замешательство в его глазах. — Не стоило этого говорить, да? — Эм, вроде того, — говорит Дин, всё ещё хихикая. Кас обдумывает это. Он начинает что-то говорить, отказывается от этого, пытается снова, сдаётся, а затем наклоняется вперёд и легко целует Дина ещё один раз. — Я не знал, что ещё делать, — извиняющимся тоном говорит Кас. Дин целует его в ответ. — Лучше решать проблемы вот так.