«Бегаешь по кругу, а теперь, посмотри, что ты наделал».
Chase Atlantic — Friends
Музыка долбит по ушам, и если в своей среде Тэхён получает от этого наслаждение, то сейчас, впервые за долгое время, сидя за барной стойкой ночного клуба, ему хочется сбежать. С непривычки крепкий алкоголь обжигает горло, но это куда лучше, чем чувствовать жжение в грудной клетке из-за своих чувств. Мир принимает яркие краски, а очертания расплываются будто под эффектом фильтра, и несмотря на это, пьяным Ким себя не ощущает. Его больше ведёт от того, что атмосфера давит и хочется откровенно уйти, но досуг на сегодняшнюю ночь он выбрал, так что жаловаться было бы глупым. А что остаётся, когда буквально завтра днём твой лучший друг – он же любовь всей твоей жизни, – женится, а ты остаёшься наедине со своим разбитым сердцем и муками души? Пить. Сам Чонгука осуждал за это, а теперь заливает в себя виски и морщится, когда из туалета возвращается парень, с которым он познакомился двадцать минут назад. Тот проходит за его спиной, ненавязчиво ведёт пальцами по открытой части шеи, а потом по плечу, и садится рядом, облизывая пухлые губы. — Ты чего такой грустный? — спрашивает он, кивая бармену, чтобы тот принёс ему новую порцию бренди. — Хотел бы я радоваться, когда мой лучший друг завтра женится, — хмыкает Тэхён, устремив взгляд в барную стойку. Алкоголь развязал язык. — Так это же буквально повод для радости! — Но не тогда, когда я его люблю... Тэхён старается произнести это как можно тише, чтобы новый знакомый не услышал, да и музыка грохочет достаточно громко, но парень вдруг наклоняется к его плечу, укладывая голову как на подушку, и пальцем гладит его за ухом. Странный жест, но Кима слегка успокаивает. Был бы это Чон, он бы уже с ума сошёл раз пятьдесят. — Я тебя понимаю, — вздыхает парень. — Влюбиться в лучшего друга как смысл этой жизни. — У тебя было такое? — Тэхён поворачивает голову и встречается с чужим лицом, что находится слишком близко. — Угу. В старшей школе. Это было... больно. — Это точно, — сочувственно хмыкает Ким. — Но не больнее, чем когда я признался ему в чувствах на выпускном, а он унизил меня перед всем классом. Представляешь? — шепчет он почти в самые губы Тэхёну, от чего тот немного вздрагивает. — Надо мной смеялись все, и это было так... — Больно? — предполагает, поднимая взгляд в глаза напротив. — Куда хуже. Но... я уже давно отпустил, знаешь. Типа... прошло пять лет, любовь сдохла, а я – птичка вольная, – ищу себя. Тэхён хмыкает, отворачивая голову, потому что чужое дыхание на его губах уже становилось чем-то неприятным, и он на секунду задумывается, что от малейшей близости Чонгука его кроет так, как никогда и ни с кем. Он последние полгода даже секса на одну ночь не ищет, потому что, если раньше он находил в себе силы отдаваться моменту и кому-то конкретному, с кем проводил время, то теперь же он даже сфокусироваться на новом знакомом не может: в голове один Чонгук, и на губах фантомное ощущение его. — Иногда мне кажется, — начинает Тэхён, сжимая в руке бокал с виски, — что между нами есть что-то большее. Типа... он обнимает меня слишком крепко, порой смотрит... не так, как смотрят на друзей, недавно даже поцеловал, но... — Вы целовались? — удивляется собеседник, хмыкая и поднимая голову с чужого плеча. — Он был слишком пьян, а я слишком влюблён, — горькая усмешка касается уголков губ. — Но когда понял, что начинаю возбуждаться и полностью забывать с кем я целуюсь, сразу же сбежал. Закрылся в своей спальне как идиот и ревел всю ночь. — А он ничего не помнит, так ведь? — догадывается парень. Тэхён кивает: — Так точно. — И ты ему об этом не сказал? — Неа, — мотает головой. — Даже если бы и сказал, ничего бы не изменилось. — Ты мог бы попытаться... — И сделал бы лишь хуже, — Тэхён поджимает губы, смотрит пустым взглядом в переливающуюся разными цветами из-за стробоскопов жидкость в своём бокале, а затем делает глоток, жмурясь от горечи. — А вообще... мне два дня назад поступило предложение о стажировке в одном танцевальном коллективе в Лос-Анджелесе, и я планирую его принять. — Ему не говорил, — снова блещет проницательностью новый знакомый. Тэхён в ответ молчит. — Собираешься просто исчезнуть? — Пока не знаю, — устало проводит руками по лицу Ким, отодвигая от себя недопитый алкоголь в сторону. Больше нет желания заливать в себя то, что уже не лезет. Да и до беспамятного состояния доводить не хочется. Контролировать себя сейчас прерогатива. — Но, возможно, так и есть. По-другому я с этим уничтожающим чувством не справлюсь. — Бежать от проблем – удел слабаков. — А я устал быть сильным, — тяжёлый вздох. Безмерно устал быть сильным за них двоих. Как добирается домой, Тэхён не помнит. Точнее, особо на этом и не зациклишься, когда в такси к тебе настойчиво пристают, целуют шею и подбородок, рукой лаская бёдра. И, быть может, Ким бы и с радостью согласился вот так вот просто провести с кем-то ночь, отдаться пусть не душой, а хоть телом, чтобы оно почувствовало, что кому-то нужно. Да, на пару часов максимум, возможно, даже без благодарности, но что просто оно необходимо, что его желают те, кому он хоть капельку интересен. И как бы Тэхён не пытался отвечать на внимание к себе, на губы, блуждающие уже в районе ключиц, в голове одно чёртово имя, блокирующее любое желание. ЧонгукЧонгукЧонгук... Настойчиво твердит всю дорогу подсознание, желающее лишь его в эту самую секунду. ЧонгукЧонгукЧонгук... Чёртов Чон Чонгук! — Чонгук? Тэхён, кажется, сошёл с ума. Он поднимается по лестнице весьма уверенно – кажется, успел немного протрезветь, – но теперь в своей трезвости сомневается. У порога его квартиры сидит Чонгук. Его Чонгук. — Долго ты ходишь, Тэ, — Чон поднимает бесцветный взгляд, до этого устремлённый на свои руки, и поднимается с пола, отряхивая одежду от пыли. — Ты... Что ты здесь делаешь? — хмурится, моргая несколько раз. Чонгук не исчезает. Он не плод его воспалённого воображения. — Ну... ты просил одну пятницу без моих звонков. Поэтому я приехал сам. Ах, да, сегодня пятница. — Я просил пятницу без попоек, Чон, — напоминает Тэхён, всё ещё не понимая причину столь позднего визита. Он Чонгуку рад в любое время суток, но разве... он не должен быть дома и готовиться к завтрашней свадьбе? — Я трезвый. Ну... почти. По крайней мере, выпил гораздо меньше, чем обычно, чтобы... — отводит взгляд на секунду, словно думает о чём-то важном. — По-другому бы я зассал. — О чём ты вообще? — у Тэхёна сейчас откровенно взорвётся мозг. — Открой дверь, — Чон его вопрос игнорирует, головой кивая на ключи в ладони Кима. — Гук... — Открой, пожалуйста, эту блядскую дверь, — с гулким выдохом почти что требует. Тэхён не понимает абсолютно ничего, бегает взглядом по алым щекам (да, всё же Чонгук выпил), взволнованно смотрит в глаза, но в его собственной голове мартышка с тарелками, а в солнечном сплетении болезненно тянет. Он успевает подумать о худшем, пока пальцы находят нужный ключ в связке, а затем он проворачивается в скважине. Квартира встречает теплом и темнотой, и Тэхён тянется к выключателю, чтобы включить в прихожей свет, но слышит за спиной хлопок и не успевает щёлкнуть пальцами, как оказывается прижатым к стене за талию. Он раскрывает в недоумении рот, руки безвольно виснут по обе стороны, а глаза фокусируются на очертании лица напротив. Что происходит? — Что происходит? — задаёт вопрос уже вслух предательски дрожащим голосом. — Прости меня за всё, — шепчет так чутко Чонгук и губами припадает к губам напротив. Тэхён застывает на месте. Он заметно начинает дрожать, когда ситуация недельной давности повторяется, сразу же трезвеет полностью, стоит чужому языку пройтись по контуру губ. Он не дышит совершенно, прямо сейчас желая раствориться в воздухе. Чонгук не так уж и пьян, но... вот так вот целует? — Ч... Чонгук с... стой, — шепчет с той же дрожью в чужие губы, упирается руками в крепкую грудь, но голову не отворачивает. Не повторяет своих ошибок во второй раз. — Чонгук, да стой же ты... — на грани отчаяния вторит. — Что... что ты д-делаешь? Чон только на секунду отпускает его губы, чтобы поднять взгляд, полный чего-то болезненно неизвестного, а затем горячим дыханием обжигает их, с мольбой в голосе: — Просто замолчи, прошу тебя. И вновь поцелуй, на который Тэхён... отвечает. Тело обдаёт немыслимым жаром, когда он принимает самое главное решение в своей жизни – сдаться ему раз и навсегда, приоткрывает рот, позволяя языку скользнуть внутрь, и обвивает руками шею, прямо сейчас и в эту секунду поднимая белый флаг. Что будет после, уже не волнует. Чонгук настойчиво берёт всю власть на себя, сжимает в руках талию сквозь ткань пальто, ведёт ими вверх к плечам, чтобы подцепить и сбросить верхнюю одежду на пол, а затем бесстыдно подхватывает уже бесконтрольное тело, вынуждая обвить свою талию ногами. У Тэхёна сгорает всё, что полыхало жарким огнём так много лет в груди, там остаётся лишь пепел, но он, прижатый спиной к холодной стене, откидывает голову назад, нарочно больно ударяясь затылком, будто это как-то поможет прийти в себя, и плавится, когда его лучший друг спускается губами на шею. Этого ни в коем случае не должно было произойти. Тэхён ведь дал себе обещание держаться до последнего. Не сдержал. Не сдержал своего обещания, поддаваясь простому и глупому желанию быть нужным именно ему. Своему палачу с самой прекрасной улыбкой на свете, от которой внутренности сводит. Любовь Тэхёна губительна, но так прекрасна в то же время; она – выше всех преград, крепче всех его собственных «стен», что он возводил вокруг себя годами, лишь бы продержаться. Не смог. Это ведь Чонгук. Чонгук, что опрокидывает на кровать и нависает сверху, разглядывает покрасневшее (во тьме спальни не видно) лицо, облизывает губы, а затем снова целует: жадно, тягуче, со всей страстью смешанной с нестерпимой болью, – кусает за губу, вырывая из груди рваный вздох, зализывает раны, что оставил, извиняется тихим шёпотом, как мантру произнося искреннее: — Прости, прости, прости. Умоляю, прости... Тэхён прощает. Не умеет иначе. Идёт на поводу у неразумного сердца и влюблённого донельзя разума, отвечает на ласки с особой силой, расстёгивает на рубашке Чонгука пуговицы, пальцами касается горячей кожи, оставляет полосы от ногтей, чтобы чёртова Рин знала, кому он принадлежит, сходит с ума от того, как язык ведёт по кадыку, по чувствительным соскам, по еле заметному прессу. Тэхён умирает внутри в тот момент, когда Чонгук усаживает его к себе на колени, заглядывает в глаза, безмолвно взглядом говорит так много, а потом вновь желанно целует, опускаясь на шею и оставляя там багровые следы. Ладони мнут ягодицы, пока Ким трясущимися пальцами расстёгивает пряжку ремня и пробирается в бельё, касаясь разгорячённой плоти. Он полностью опустошается в тот момент, когда Чонгук его растягивает пальцами в холодной смазке, шепчет о том, что помнит всё: и каждый взгляд, и каждое объятие и тот самый поцелуй, о воспоминаниях о котором солгал. Чонгук помнит всё, что связано с Тэхёном, а сейчас это каждое событие клеймом выжигается у него под рёбрами, запечатлевая навсегда. Окончательно погибает, когда с нежными поцелуями Чонгук плавно проникает в него и... нет, не трахает. Тэхён уверен – занимается любовью, в каждый толчок вкладывая столько чувств, сколько не было ни в едином поцелуе до. Тэхён начинает впервые в жизни оживать тогда, когда засыпает со счастливой улыбкой на родной груди под тихий шёпот и аккуратные касания к своей талии. И по-настоящему решает стать пылью и исчезнуть с чёртовой планеты, когда просыпается утром в холодной постели, а на кухне на столе находит записку с единственным словом, выведенным ровным почерком: — Прости...