Сказки-бусины

— Теперь я больше никогда не увижу света, — тихо сказал юноша. — Навсегда останусь под землёй. Эр Ласточка насмешливо склонил голову набок, синие глаза блеснули. — Это уж точно. Говорят, тот, кто сыграет свадьбу с почтенным Кротом, должен выколоть себе глаза, но это досужие выдумки, юноша, не беспокойтесь. Вам нет нужды расставаться с вашими глазами, они померкнут сами — от темноты, от безделья и скуки… — От слёз. — А вы разве собираетесь плакать, юноша? Полно вам. Обижать вас никто не станет, напротив, станете как сыр в масле кататься. Вы для господ кротов — диковинка с листа кувшинки, хрупкая, драгоценная. Вы ключ от северных земель с их тайными ходами и самоцветными камнями. Вас будут беречь. И стеречь, конечно — так что можете забыть о том, чтобы мёрзнуть в росистой траве и выхаживать раненых птиц. — Мне нравилось приходить к вам, — юноша покачал головой. — Когда вы улетаете? — Прямо сейчас, — из серебристого клюва вырвался звук, напоминающий смешок, — как только один достойный молодой человек перестанет маяться тоской и спустится на собственную свадьбу. — Сейчас? — юноша поднял взгляд к меркнущему небу, на котором таяли последние лиловые всполохи. — Но ведь это дурная примета — пускаться в путь на закате. Эр Ласточка горделиво повёл иссиня-чёрным крылом. И впрямь, что ему было до примет, свободному, как все ветра мира? — Вы ведь не простите меня, — через силу произнёс юноша. — Я поднёс вам отравленного питья. Я поверил, что вы приведёте с собой полчища крылатых врагов, если останетесь живы. — Кто сказал, что не приведу? — бесстрастно уронил эр Ласточка. — Вот вы стоите передо мной, без оружия, без защиты. Никому ведь не сказали, куда направляетесь — ни кротам вашим, ни майским жукам, ни жабам? Юноша сглотнул. — Сегодня последний вечер моей свободы, и я вправе провести его так, как хочу. Если вы склюёте меня, эр Ласточка, так тому и быть. — Склевать вас, — эр Ласточка покачал головой. — Если бы вы не промывали мои раны, не поили меня ключевой водой, я не дожил бы до зимы. Если бы я не отогревал вас своими крыльями, вы не пережили бы её. Юноша, вы сказали, что вам нет прощения — но вы хоть раз попросили о нём? Сердце гулко, беспокойно застучало в груди юноши, заколотилось о рёбра. Он раскрыл рот, хватая воздух, но не смог произнести ни слова, будто его уста и язык окаменели. — Что ж, — эр Ласточка расправил крылья, и всё тело юноши, сжавшееся, напряжённое, острым шипом пронзила мысль: «Улетит! Он сейчас улетит!» Юноша шагнул вперёд — прижаться лбом к жёстким перьям, приникнуть, хоть так, без единого звука, выкрикнуть свою мучительную тоску. — Стало быть, начинать мне, — вновь задумчивый наклон головы, пронзительный блеск синих глаз. — Я не был с вами откровенен, юноша, и вы сами многое додумали и выдумали обо мне. Я не щадил вас, уча уклоняться от удара крылом и клювом — вам было больно, и вы хотели причинить мне ответную боль. — Эр Ласточка… — Не в моей природе щадить и откровенничать, юноша. Но и не в вашей природе, очевидно, разгадывать загадки. Мне жаль, что у нас с вами сложилось вот так. Подумайте всё же, стоит ли навсегда хоронить себя под землёй. Вы родились не кротом. Ваши глаза ясные и чистые, и то, что они обманулись однажды, не означает, что они не могут послужить вам верой и правдой ещё много раз. — Эр Ласточка, — вновь прошептал юноша. Хотя солнце уже скрылось, его глаза обожгло, хотя на гаснущем небе не было ни единой тучи, его щёки были влажны. Он рванулся эру Ласточке навстречу и наконец уткнулся носом в тёплый, мягкий пух у него на груди. — Простите, — слово наконец вырвалось, царапая горло. — Простите меня. — Я простил. Всё в прошлом, юноша, — эр Ласточка вздохнул, укрывая его крылом. — Думайте теперь о будущем. Чего бы хотелось вам, а не вашим кротам-наставникам? — Эр Ласточка, — юноша запрокинул голову, нежась в пуху, — мне всё время твердят, что грех отрываться от родной почвы, от древних камней, и в то же время меня несёт всё дальше и дальше. Может, путь — это и есть моя судьба? — Отчего нет? Не попробовав, не узнаете. — Я слышал, в далёких солнечных краях, по берегам солёного моря, в чашечках цветов живёт народ эльфов, и правит ими прекрасный принц Альдо. Мне бы так хотелось его увидеть! Эр Ласточка шумно цокнул клювом, грудь его вздрогнула — не то от подступившего веселья, не то от досады. — О, ну разумеется, — он взмахнул крылом, выпуская юношу из объятий и едва не сбивая его с ног воздушным вихрем. — Ослепительный Альдо, прекрасный, как Рассветные Сады, нарекающий каждую вещь рядом с собой новым именем, грезящий северными редкостями. Тоже, пожалуй, как увидит вас — немедля предложит руку и сердце. — Возможно ли? — обрадовался юноша. — А вы… вы можете отнести меня туда, эр Ласточка? О, прошу вас, прошу! Синие глаза сощурились. Эр Ласточка небрежно бросил, не поворачивая головы: — Забирайтесь мне на спину и держитесь крепче. Юноша осторожно перебирал руками и ногами, цепляясь за перья, бесконечно счастливый: эр Ласточка простил его, вечная темнота кротовьих подземелий сгорела, исчезла, как страшный сон, и теперь впереди ждала дивная страна и её прекрасный принц с золотыми, как солнце, волосами. Эр Ласточка взмахнул крылом, и юноша охнул, прижался к его шее, жмурясь. Земля уходила вниз, ветер свистел в ушах, и юноша не слышал сердитого птичьего голоса: — Лучше некуда, теперь ещё и пыльца сакотты, и лепестки-ловушки, и привычка Альдо опаивать нектаром всех подряд. Эх, и за каким ветром навязались вы на мою голову, юноша?..