О том, почему же у майар болят головы

Оссэ страшно волновался и от того бесконечно злился. Майрон из беспамятства не выходил. Обнажённые мышцы его хроа никак не зарастали кожей, водяной не знал, что с этим делать и его происходящее пугало… А ведь шёл уже десятый день по здешним меркам. Поначалу он догадался только промыть все жуткие раны друга прохладной и несолёной водой. Слуга Аулэ шептал что-то сорванным голосом тогда, но Оссэ не удалось разобрать ни слова. После же он вовсе потерял сознание и с тех пор ни разу не пошевелился. Узкая постель в комнате, где до появления тут Майрона владыка штормов ни разу не спал, предпочитая найти уютное место в подземных водах, пропиталась кровью, думалось ему, насквозь. И крови же запах — тяжёлый, страшный — стоял в комнате. Окна здесь не было, открывать дверь толку было мало, потому что в коридорах Утумно воздух тоже был застоявшийся и душный. Легче бы от него не стало. Бывшему майа Ульмо оставалось немногое: он, не зная совершенно, что делать, принял плохое, но казавшееся ему честным решение — не отходил от Майрона вовсе и с определённой периодичностью промывал его тело от засыхающей коркой крови. В общем-то, ровно за этим его застал герольд Мелькора. Он зашёл, не стучась и не спрашивая позволения, как входил почти ко всем младшим майар или слугам в крепости и остановился, увидев происходящее. Оссэ обернулся и его взгляд потемнел в предвестии скорой бури. — Уйди. — он встал и направился к Лангону, закрывая собой от того Майрона. Но глашатай просто-напросто был выше и заглянул через плечо водяного. Гамма эмоций на его лице сделалась не передаваемой никакими словами. — Нет, я-то уйду, пожалуйста. — насмотревшись, Лангон почти примирительно поднял руки. Сегодня настроение у него было на удивление мирное. — Но ты мне перед этим скажи: ты совсем дурак? Или притворяешься хорошо очень? — Что? — Оссэ нахмурился ещё больше. — Убирайся, я сказал. И довольно забавляться над Майроном, в его положении и твоя вина есть так же, как моя! — Поясни-ка, рыбка. — мгновенно собравшись, мурлыкнул глашатай. — А ты тут каким боком? Наш чистоплюй тебя не упоминал. Не будь водяной в превышающей допустимое для обитателя чёрной крепости степени наивен, он бы подумал, почему Майрон скрывал его причастность. Однако при всей бурности нрава наивности и ему было не занимать. — Это я попросил его выпустить эрухини. Если бы не я, он бы… — штормовой дух оглянулся и на лице его вместо гнева проявились боль, вина и жалость. — Он был бы здоров и не нуждался в лечении… Хотя я и в этом ничего не смыслю, ему совсем плохо и я виноват, но ты! — он снова повернулся и толкнул Лангона в коридор из дверного проёма так сильно, что тот едва устоял. Оссэ выскочил за ним и продолжил наступать до того момента, пока герольд не упёрся спиной в стену. — Ты виноват тоже и не меньше! Я не знаю, кто обучил тебя такой жестокости, но… Да как ты мог такое придумать с этой водой! Я думал, она нужна для мытья чего-то или вроде, а ты! Ещё и веселился, когда мне рассказывал! — Рыбка, не ори, умоляю. — Лангон совершенно спокойно посмотрел на Оссэ сверху вниз и тот почему-то отступил на шаг. — Слушай, повтори-ка. Он, говоришь, из-за твоих наущений открыл камеры?.. — Верно. К чему тебе это? — водяной выглядел всё ещё злым, но непонимание начало преобладать. — Что такое? Глашатай воли Мелькора подумал с минуту, собирая какие-то осколки целого мысленно обратно в одно. Вспомнил, что видел, как везде эти двое появлялись всегда почти вместе. Вспомнил, как ему донесли, что после докладов владыке Гортхаур сразу ищет Оссэ, даже если у него по обыкновению куча дел. Кусочки ещё чуть-чуть полежали отдельно и наконец сошлись в полную картинку. Лангон помолчал, а потом внезапно рассмеялся и, не удержавшись, сполз по стене вниз и сел прямо на каменный пол, даже всхлипывая от приступа неожиданного веселья. — Я… Ух, силы великие… Ты… — он вытер слёзы, но не удержался и рассмеялся снова. Служитель Ульмо смотрел на это и не знал, что с подобным делать. Приложить о стену, чтобы перестал? Водой окатить? Игнорировать и уйти, да ещё дверь закрыть? В конце концов он решил, что последнее будет вариантом наилучшим. — Ты выглядишь настолько не в своём уме, что даже жалок. — припечатал он, усилием воли усмиряя гнев. Этот майа явно был не в порядке и злиться на него Оссэ счёл глупым. Он отвернулся, пошёл обратно в комнату, намеревался было закрыть за собой дверь, но глашатай её удержал. — Ты серьёзно думаешь, что он чудом каким-то оклемается? — Лангон опять пролез в комнату, но уже дальше порога. — А я ещё гадаю, что так вяло в крепости стало. Решил было, что Гортхаур в какие-то свои бумаги зарылся, а это ты его тут добиваешь. — За-мол-чи. — медленно, по слогам выговорил Оссэ. — Проваливай. — Да не глупи и тут, рыбка! Я могу помочь! — опять развеселился сероволосый. — Ты уже достаточно помог. — водяной вернулся на место возле Майрона и, вздохнув, обратился уже к нему: — Я не дам тебе умереть, слышишь? — Вот же драма. — фыркнул Лангон. — Если ты продолжишь вздыхать над ним, твой любовничек в лучшем случае развоплотится, а в худшем исчезнет нахрен вообще как часть бытия. Ты вообще чувствуешь, что с его фэа? — Ему плохо, я это и без тебя понял. — Да ему не просто плохо, рыбья ты голова! — герольд уже даже смеяться устал. — Ты же не думаешь, что владыка велел бить его простыми плетьми? — А он сказал иное?.. — испуганно выдохнул Оссэ. — Естественно. Они нарочно для усмирения майар. И я ими огребал… Но не так сильно, конечно. Просто для профилактики. — Лангон прервался, чуть-чуть собрался с мыслью и закончил. — В общем, они поражают душу так же, как тело. А ты видишь, в каком у него состоянии хроа. — Ты вообще с чего вдруг помогаешь ему? — внезапно будто очнулся владыка бурь. — Ведь это ты его Мелькору приволок! И ты с водой придумал! — Ну допустим не я, а тоже повелитель. — отозвался, игнорируя часть вопроса, глашатай и, уже не ожидая позволений, придвинул один из пустых стульев и сел рядом с кроватью. Повёл пустой ладонью над безжизненным сейчас телом огненного майа, прикрыв глаза и медленно, потому что приходилось вспоминать простейшие слова, что-то наговаривая на валарине. Он, выучив тёмное наречие Утумно, уже давно почти забыл прежний язык и вспоминать приходилось в ситуациях столь же редких, какой была нынешняя. У него ушло около получаса на то, чтобы закончить. Оссэ всё это время пристально следил за каждым движением глашатая, ожидая подвоха в любую секунду. Однако его не случилось. Лангон открыл глаза, несколько секунд попялился в стену, а потом кратко подвёл результат своего действа: — Ну что я сказать могу. Это финал. — Что? — Короче, он сдохнет, а как минимум мне Мелькор оторвёт за это голову, потому что твой любовничек до истории с темницами пользу приносил и это факт. — Да почему ты так его зовёшь?! — наконец не выдержал водяной. Лангон посмотрел на него как на дурачка, выразительно подняв красивые брови. — Ты типа не в курсе, что он по уши в тебя влюблён? — Что? — Жопу в решето, рыбёшка, да раукар тебя дери. — огрызнулся некогда ученик Эсте. — Ты другие слова знаешь? — Хватит. — Оссэ гневно сложил руки на груди и отвернулся к Майрону. Взгляд его сделался печальным и смущённым почти мгновенно. — Так ты действительно не знал. Вот даёт… Нет, это ты вот даёшь. — хмыкнул Лангон. — У него ж на лице написано было, что он за тобой в воду, огонь и на дыбу. — Мы друзья почти с Айнулиндалэ. Я бы тоже пошёл с ним куда угодно, Майрон… — Ага. Как же. — герольд встал, чуть-чуть прошёлся по комнате. Потянулся лениво и грациозно. — Ты-то может и друг, а вот этот… Полутруп. Ой, поверь мне, такое дружбой не называют. Любит он тебя, дурачок. — Но Уинен… Майрон знал всегда, он не стал бы… Вот так! — А то он нарочно именно тебя выбрал. — Лангон поморщился и махнул рукой. — Всё, нахрен твою душераздирающую полемику, мне уже тошно. Я скоро вернусь. Найду необходимое и позову Тхурингветиль помочь. — Кого? — Работаем вместе. Не скучай, рыбка, мы скоро. — сероволосый озорно подмигнул и скрылся за дверью. Оссэ посмотрел, как она закрывается, а потом снова уставился на друга. — Ох, Майрон, очнись пожалуйста и… И скажи, что все его слова — злой бред. Водяной боялся правоты Лангона. Не оттого, что друг был бы ему противен, просто не отвергнуть его Оссэ не смог бы: майэ Уинен жила в его сердце действительно по его выбору и любил он её сильно… А отказывать лучшему другу значило обидеть и ранить его и разрушить их нынешние отношения. Разве мог бы он такое сделать? Глашатай Мелькора действительно вернулся достаточно быстро — примерно в течении часа. С ним вместе пришла красивая черноволосая майэ в слишком, казалось, изящном и роскошном для пустых полуотёсанных коридоров Утумно платье. — Слыхал? — Лангон свалил на невысокий стол несколько длинных перевязочных полотен, плотно скрученных в рулоны, рядом уместил несколько коробочек, от которых сильно пахло травами и железную банку с какой-то мазью, внешне напоминавшей воск. — Вала Аулэ объявился у нас прямо. Говорят, что без военных намерений. — Не знал. — Оссэ сжался в кресле. — Откуда ты взял, что это поможет? — Я служил Эсте. Служил плохо, но что-то помню. Не обольщайся, это всё поможет его телу. А фэа… Тут нужен кто-то очень близкий. — совершенно спокойно говорил Лангон, разматывая первое полотнище и распределяя по нему горько и неприяно пахнущую мазь вытянутой из-за пояса лопаточкой. — Совсем близкий. Скажем, друг, любовник, супруг. Учитель. — Так это чудесно! — воскликнул Оссэ. — Я могу ему помочь? Или господин Аулэ? — О, — герольд криво улыбнулся. — что-то мне подсказывает, что он другим займётся. А вот ты сможешь, да. Но потом. Сначала тело. Он начал накладывать перевязки. Водяной наблюдал за этим и не знал, как вести себя теперь с сероволосым майа. Тот был странным, жутким и вряд ли в рассудке. Он был виноват в том, что Майрон сейчас нуждался в его же помощи, но он эту помощь оказывал. Он был жесток с ними обоими совсем недавно, но отчего-то сейчас вёл себя вполне мило и болтал с Оссэ, будто бы они были приятелями. — Объяснишь всё же, почему ты помогаешь? — спросил он, когда Лангон перевязывал левую руку Майрона с помощью поддерживавшей её на весу Тхурингветиль. Майэ внезапно начала наклоняться к красному окровавленному запястью тела ученика Аулэ и глашатай, не отпустив перевязочную ткань, одну ладонь положил ей на лицо и отпихнул подальше. — Тхури, если ты сейчас его сожрёшь, кого мы потом снова будем пытать? Имей совесть или хотя бы терпение. — он чуть-чуть скосил глаза на водяного и рассмеялся, увидев ужас и раздражение на чужом лице. — Забудь, что я сейчас сказал, ха. Просто интересно дальше посмотреть за вашей с ним драмой! Оссэ кивнул, но не был так уж уверен. Когда Майрон больше походил на белую тряпичную куклу, Лангон сказал Тхури, что она свободна. Майэ что-то ему шепнула напоследок и сначала сероволосый слегка покраснел, а потом тихонько рассмеялся, но без обычной издёвки. — Очаровательно. Передай, что непременно приду. — О чём это вы? — Оссэ спросил это, когда Тхурингветиль уже ушла. Лангон хмыкнул, растирая в руках какие-то травы. — Любопытный? Это дело сугубо моё, рыбка, тебя не касается. Дверь распахнулась с громким ударом о стену. Оссэ вздрогнул и дёрнулся из кресла, Лангон и вовсе едва ли не подскочил на месте, как испуганный пёс, каких водяной видел в свите Оромэ. Он ненароком задел стол и травяная пыль взлетела в воздух и рассыпалась по полу. Глашатай владыки Ангбанда хотел уже гневно высказать пришедшему что-то о почтении к чужим занятиям, но замолчал и даже, подумав, склонил голову. Оссэ поклонился куда глубже. На пороге, на них даже не глядя, застыл мрачной скалой Аулэ.