О том, почему же у майар болят головы

Лангон увлечённо застонал сквозь прижимавшую рот чужую ладонь и прижался к драгоценному тёплому телу поближе, насколько получилось. Повелитель балрогов был властен, — черта, унаследованная от обоих сотворителей-отцов, — и требователен, но с ним герольд готов был и покоряться, и исполнять даже больше, чем с вала Мелькором (где бы там этого владыку ни шатало третью тысячу лет). Потому что с огненным демоном это приобретало многозначность. Готмог с любопытством провёл пальцами вдоль одного из живых крыльев на голове Лангона и тот задрожал, прикрывая глаза: эти несчастные отростки были столь же чувствительны, сколько забавно-пафосны и бесполезны. Всего жестом ему указано было снимать одежду и глашатай уже начал исполнять что велели, но… Раздался крик. Не в крепости. И даже не сильно близко к ней. Готмог мгновенно вскинулся, вспыхнул (совершенно буквально) высоким живым факелом, больно обжигая пернатого возлюбленного и, даже не взглянув на того больше и не намекнув на извинения за травмы, направился к выходу из палат балрогов, где сейчас, кроме него, никого из валараукар не было. Только на входе оглянулся, махнул рукой и, на ходу вырастая и принимая обличье своё истинное, выдал с какой-то издёвкой в голосе: — Не сейчас, леблядь! Ага? — Лебедь. — процедил Лангон, уже успевший потушить затлевшие серые волосы и снова привести их в красивый вид. — Правильно — лебедь. Сам ты… А я вообще ворон! — обиженно выкрикнул он, хотя балрог уже ушёл. Эхо погасло в сводах. Герольд шикнул что-то досадливое и от расстройства пару раз попытался с силой стукнуться лбом в стенку. Легче ему не сделалось, только голова заболела. Ну почему! Он уже добрых три тысячи лет раз от разу почти получал от огненного любимого желаемое, но обязательно что-то шло не так и всё! Что на этот-то раз хоть? С чего вообще Готмог на какие-то там крики кинулся? Он ещё постоял, а потом вдруг пришла к нему в больную голову гениальная мысль! Точно! Ведь где-то в срединных ярусах крепости нынче ошивался с досмотрами отчётности последнего полугода Гортхаур! Упомянутый майа действительно по уши зарылся в документы ещё пятеро суток назад. И стопки, если быть честными, не уменьшались пока. Он только сортировал прочитанное по разным, но уносить не велел. На подоконнике, кое-как уместившись между ярусами папок и томов, сидела Тхурингветиль с крошечным волчонком на руках, который забавно урчал, без особой злости жевал пальцы майэ и подставлял под почесушки угольно-чёрное пузико. Один огромный волколак лежал в ногах своего господина, ещё трое спали у потушенного очага. Дверь открылась тихо и с крайне скорбным видом в помещение почти вплыл Лангон. Гортхаур даже не поднял головы. — Дверь закрой. — Закрыл. — похоронным тоном сообщил герольд. — Тебе стоило и самому остаться снаружи. — откомментировал наместник Ангамандо. — Так, это в ту, а это… Драуглуин, будь добр, переднюю лапу сдвинь. Да, так. Это сюда. Молодец, хороший мальчик. С диким скрипом Лангон протащил массивный дубовый стул по отполированному полу и уместился на него напротив Жестокого. Тот опять занялся вычиткой какой-то бумаги, попутно помечая важное на пустых краях или над строками, и глашатая мастерски игнорировал. — Что-то случилось? — Тхури чуть-чуть подалась вперёд, с интересом глядя на Лангона. Тот скорбно вздохнул и возвёл к потолку ясные очи. — Готмог опять куда-то сбежал! Вы слышали этот странный крик? Унёсся, как на пожар. — Слышали. Сорок четыре. — Гортхаур черкнул что-то на листе, потом взялся за следующий. — Нет, сорок… Сорок. Нет. Это Мелькор. — Со́рок соро́к у тебя та… Что?! — Мелькор орал дурниной. Где-то в Ламмоте, полагаю. Напугал Кархарота до полусмерти, теперь с рук вон не слезает. — Наместник кивнул в сторону Тхурингветиль с волчонком. — Семьдесят три. Передай отчёт от казначейства за предыдущую неделю, пожалуйста. — Ты мне? — Лангон оглядел море бумаг и вздохнул. — Э-ээ… — Я не тебе, ты туповат для таких поручений. — Горхаур забрал из зубов волколака перевязанную лентой небольшую книжечку. — Я с Драуглуином говорил. — Да сговорились меня оскорблять! Я вообще… С целью… — Показаться идиотом? Успех. Можешь свалить. Шесть… Почему шесть? Было пять. — Горхаур нахмурился, потом потёр глаза и болезненно прищурился. — Нахера они потребовали брони на шесть легионов, если я говорил о пяти? Идиоты-ыы, пошли мне сил, Эру… Тхури, пригляди за волками! Я сейчас. Он схватил книжечку и ещё несколько бумаг и вышел, резко хлопнув дверью. Лангон взял один документ и начал им обмахиваться, как веером. — Вот же душный, а? Тхури, давай выпьем! Я так больше не могу, Готмог вообще думает обо мне, нет? Это же как пытка! — Ну не везёт в желании с кем-то переспать, повезёт в вине. — заулыбалась майэ, потом слезла с подоконника, держа чёрного щенка так же на руках. — Я тут такое достала! У эльфов с границы этого… Как его… Дары… Дориата, вот. Где Мелиан торчит. — Эльфийское? О, неплохо. Хотя оно простовато чуть-чуть… Да и вообще коньяк лучше. — Зато какое сладенькое! — счастливо наморщила носик Тхури. — Почти как кровушка! Ты же знаешь, как я кровушку люблю! Она такая… М-мм!.. — Всё, всё. — глашатай закивал. — Кровуш… Вино так вино! Давай уже сюда! Аулэ относительно недавно в очередной раз покинул Аман, в который ему путь не закрыли и где он бывал время от времени. Ведь мастер мастеров вполне удачно объяснил, как оказался в кузницах Утумно: о гномах аратар уже давно узнали, а когда услышали историю о якобы долге Аулэ, то разгневаны были более поведением Мелькора, а не кузнеца. Где это видано, чтобы заставлять равного прислуживать, ещё и против воли, ещё и.! Понимавший больше всех Намо тонко улыбался и молчал. Как всегда. И что-то скорбно-завистливое виделось во взгляде Манвэ, стоявшего справа и чуть-чуть сзади от пресветлой его супруги, украшенной звёздами и белоснежным сиянием. В Валиноре Махал и Мелькор почти не виделись. Тёмный кое-как выговорил право приходить в палаты мастеров, где Аулэ вновь хозяйничал, хотя прочие валар и не понимали этого поначалу. Остальным мастер после сказал: падший помогает с работой. Это — часть его очищения. Хотя, говоря честно, такое сотворение Мелько не сильно занимало и он просто пытался потереться где-то поближе к мужу. Тем слаще были редкие минуты наедине, чем реже они их себе позволяли… Но от скуки и он что-то иногда делал. А потом жаловался на головную боль от стука инструментов и жара горнов. Мастер даже преподнёс Манвэ несколько изделий его мятежного брата. Король, казавшийся отчего-то безгранично усталым, выглянул через плечо собрата за распахнутые двери своего тронного зала. Оглянулся и Аулэ. Там смиренно улыбалась Элберет, желавшая после аудиенции побеседовать с кузнецом наедине… Манвэ сглотнул, его заблестевший было надеждой взгляд мигом потух. — Очень красиво. — сказал он тогда и плавным жестом подозвал верного Эонвэ, который казался таким же тусклым, как его господин. — Передай это… Кому-нибудь. — Можно отдать майэ Ильмарэ? — робко спросил крылатый помощник короля. Аулэ невольно сравнил его с Лангоном и при всей доставучей болтливости и ненадёжности последнего сравнение было в его пользу. — Отдай хоть ей. — владыка ветров слабо улыбнулся, ласково погладил подчинённого по голове, слегка ероша медово-русые волнистые волосы. Эонвэ счастливо прижал шкатулку с драгоценностями к груди. — Спасибо, ваше величество! Надеюсь, королева Элберет позволит… — майа едва ли не бегом кинулся из залы. Аулэ проводил его взглядом и увидел, как глашатая и знаменосца остановила Варда. После нескольких слов шкатулка оказалась уже у неё. — Мне кажется… — Ах нет, друг мой, это не то, о чём ты подумал. — словно самого себя убеждая, произнёс Сулимо. — Просто жена моя не вполне уверена в искренности чувств Эонвэ к её помощнице и в том, что Ильмарэ может на него положиться… Однако они всё равно видятся. Только ты лучше об этом не упоминай при ней. — Мелькор, говорят, боится твоей жены больше любого из нас?.. — Говорят. — неохотно кивнул король. — Так. Знаешь, мы не об этом беседовали! Осадочек какой-то остался. Но не о том речь. Аулэ в Амане узнал эрухини получше. Кое-кто из них приходил учиться к нему и его майар. Они были из народа, что называться стал нолдор. Хорошо мастер мастеров запомнил всего нескольких, искусных достаточно, чтобы стать учениками ему лично, а не кому-то из майар, пускай даже и старших, вроде Курумо. Первым был Махтан: рыжий, весь в ярких веснушках. Он потом на диво всем эльдар стал отпускать бороду. Аулэ, заметив это, начал шутить, что ты, остроухий, мол, больше гном. Остроухий не обижался. Потом появился зять Махтана, принц Феанаро. Почему-то из-за его жажды записать всё, что учил он, от его неизменно идеальных рабочих чертежей и его аккуратной выверенности Аулэ вспоминал Майрона. Пару раз оговорился, назвав юношу этим именем, но каждый раз сводил вопросы на нет. По лучшему из учеников своих он скучал, но все его прибытия в Средиземье и тайные визиты в Ангбанд в итоге превращались в одно: видел он кого угодно, кроме Гортхаура. Дивное умение пропадать! Феанор однажды притащил с собой сына. Причём, как оказалось, уже не первого, а аж пятого — звали его тоже Куруфинвэ, сам мальчик представился как Курво. С завидным упорством носил инструменты и подавал материалы, а потом, когда подрос достаточно и смог держать тяжёлый молот, тоже пошёл в ученики. Правда, к Аулэ попал больше не потому, что всё доступное от майар узнал. Нет. У юного Атаринкэ был на редкость дрянной характер и вывести его из себя было так же легко, как взять в руки кусочек угля для черчения и младшие духи от него устали. В особенности сильно остроухий обижался на намёки о несовершенствах своей работы, если кто-то замечал их раньше него и был достаточно неосторожен, чтобы сказать это вслух. Курво мгновенно краснел до корней волос, выставлял всех прочь и мучал механизм или изделие до той поры, пока уверенно не заявлял, что теперь всё идеально. Было поразительно, что столь въедливый тип умудрился влюбиться, жениться и даже завести дитя. Кажется, кстати, даже стал чуть-чуть более покладистым после этого… Не иначе как жена попалась хорошая, строгая и авторитетная… К тонкому, ещё по-детски нескладному подростку Тьелпэринкваро огненный вала присматривался бы сильнее, узнай он о том, что ждало этого мальчишку в будущем, но он не знал и просто согласился учить мелкоту. Ну, справедливости ради, тот был в деле получения знаний не хуже отца и деда и схватывал всё буквально на лету. А вёл себя не в пример приятнее обоих и был куда более спокоен и вежлив. Чуть-чуть после Махал узнал, что Курво, оказывается, в пух и прах разругался с отцом ради свадьбы с матерью этого детёныша, которая не принадлежала к народу нолдор, а была из тэлери, живших в Алквалондэ. И после ещё больше двух лет не говорил с Феанором вообще. У того уже даже внук успел родиться, когда он наконец с сыном помирился. Объяснилась и бесконечная, почти фанатичная какая-то любовь Атаринкэ к семье и особенно к наследнику, и забота, которой тот его ограждал: очевидно, дед был довольно строг при всей безусловной любви к юному полукровке. А тому хоть немного спокойствия да смирения, видно, от матери и досталось, хотя юнец был горд под стать предкам-нолдор и это едва ли пряталось в глубине. Эльфы Аулэ нравились, хотя свой собственный народ, затерянный в Средиземье, он любил больше. Иногда, бывало, он приходил к гномам, смиряя блеск своих силы и величия, и маленький народ преклонялся перед ним и восхищался им. И это мастеру нравилось тоже, хотя даров от своих творений он не брал, напротив, дарил им сам и вещи, и знания, и силы. За всеми этими мелочами проходило время. И раз Мелькор явился к супругу в некотором ажиотаже. Взгляд у него был уверенный и сияющий, он сдерживал торжество, которое так и сквозило в его облике. — Скоро мы освободимся от этого! — радостно заявил он, когда они наконец остались одни. Махал как раз проверял сегодня какие-то заготовки у Тьелпэринквара. Тот, стоило ему увидеть тёмного вала, поскорее засобирался и сбежал. И Эру с ним, подумал Аулэ, хоть мешаться не решил демонстративно. Вот с его деда сталось бы… — О чём речь? — Как о чём? О Валиноре! — Мелькор радостно заулыбался. Потом схватил мужа за руку и положил ладонью себе на грудь, где сердце было. И обеими своими накрыл сверху, несильно прижимая. — Скоро я нас вытащу. И не надо будет больше тебе терпеть их. — Ты о других аратар? — мастер улыбнулся. — О, меня они не угнетали. Я о тебе жалею. — Пф. Глупость. Я тебе говорил, Манвэ быстро решил, что я уже светел, как их древа. Так вот, о древах! С ними мой план и связан. Скоро весь свет в Амане пропал… Однако Аулэ этого не видел. Как договорились они с Мелько, он ушёл в Средиземье раньше, чтобы готовить крепость и слуг их. Когда Мелькор появился в Ангбанде, Аулэ едва ли узнал своего возлюбленного. Тот был бледен, глаза почти потухли. Он видел, как вот так затухал взгляд брата его, Манвэ, но в текущей ситуации ему зрелище не нравилось намного больше… И хуже всего были руки Падшего. Почерневшие, словно он измазался в саже, но было сразу ясно: это не грязь, это его тело в таком состоянии. — Твою же! Мелько, ты как это… — огненный немедленно заставил мужа сесть. Тот вздохнул и разжал ладони. — Взгляни, какие они, Аулэ… Прекрасны, разве нет? — почти влюблённо промямлил он. Мастер выразительно глянул на этот бред и протянул руку к камням. Мелькор дрогнул. — Стой! Стой, они ведь… Но кузнец уже и сам почувствовал. Дивные самоцветы упали из его руки на пол, оставив после себя несколько глубоких ожогов. — Были бы прекрасны вдали отсюда! Что на тебя нашло? — недовольно спросил он. — Я же помню их. Это самоцветы Феанаро! На кой хрен они нам тут? — Верно. Были его. Но теперь мои. Наши. — Мелькор тихо рассмеялся, потом опять, точно повторяя не столь давнее, взял Аулэ за руку и заставил задержать ладонь на своей груди. Только теперь его руки поверх были черны, как и его одежды. Так он просидел несколько минут, а потом поднял на супруга едва мерцающий взор. — Ты же сохранил кольца? — Да. Отдал тогда Майрону. — Зови, пускай вернёт. — Его позовёшь… — вздохнул огненный. Обратился в мыслях не к ученику, упорно скрывавшему осанвэ от учителя, а к Готмогу. Когда тот ответил, Аулэ послышалось в его… Мысленном голосе нетерпеливое раздражение. «Что такое?» «Отыщите Гортхаура. Или Лангона пошли. Пускай принесёт кольца наши.» «Ага. Всё, пташка убежала.» — с небольшой задержкой ответил балрог. Вала подумал, что, очевидно, отвлёк сына от чего-то безумно важного. И связанного с глашатаем, раз тот был рядом. Минут через пятнадцать явился Гортхаур. В кои-то веки Аулэ его наконец увидел! Ученик его всё оставался в хроа, что носил в Утумно, только вид у него сделался куда как более уставший и спокойный, а несколько запавшие глаза теперь светились нехорошим жёлтым ещё больше и это свет делали только ярче серые круги под глазами. — Владыки. — майа-наместник поклонился. — Как вы и велели. — Ну сюда подойди, властелин колец, или дважды звать? — тёмный вала даже не смотрел на прислужника. — Нет, господин. — Гортхаур неслышно оказался перед валар, поклонился, протягивая каменный резной ларец. — Извольте. — Молодец. Всё, топай. А нет! Стой. Забери камни. — Тёмный махнул обожжённой рукой и Аулэ слабо поморщился, представив, как, верно, ему это мнимо небрежный жест больно дался. Майа опустил взгляд на сияющие самоцветы, словно только теперь их увидел. Равнодушие на его лице осталось неизменно. — Как прикажете. — Мель… — Тшш. Пускай унесёт пока. — Падший так уставился на наместника, опускавшегося на колени за Сильмариллами, что было ясно: он просто хочет посмотреть и на его ожоги. Однако произошло странное. Гортхаур взял в руки сначала один камень, потом второй, третий, не удержавшись, погладил сияющую грань одного из них, а потом вновь поднялся на ноги. Руки его эти дивные вещи не жгли. — Мне оставить их при себе пока? — спросил он. — Оставь. — несколько разочарованно протянул старший вала. — Всё. Теперь точно пошёл отсюда. Гортхаур кивнул и направился к дверям, бережно держа в руках светящиеся камни. — Майрон. — окликнул его Аулэ. — Зайдёшь в кузницы после. И Сильмариллы возьми. — Простите, владыка, но с таким именем мне никто не знаком. — весьма дерзко, хотя спокойно ответил наместник. — Я Гортхаур. Жестокий. — Мне всё равно. Ты понял, что я велел. — мастер прищурил красные глаза. Ученик его кивнул и ушёл прочь даже быстрее, чем до того двигался, хотя и неизменно без единого звука. — И что ты с ним возишься? — напряжно процедил Мелькор. Открыть ларец больными руками у него не получалось. — С тобой я сейчас почему буду возиться? — Махал хмыкнул, наклонился, коротко коснулся губ любимого. — Не припоминаю третьего кольца… — протянул старший сын Эру негромко. — Издеваешься? — Аулэ усмехнулся. — Жить, значит, будешь. Успокаивает. А кольца подождут. Тебе сейчас ничего такого носить не нужно. Мелькор поднял руку, коснулся его лица и вдруг удивлённо отодвинул ладонь. Взгляд его сделался менее туманным и более осознанным. — Ты оброс. Как тот твой рыжий. Ты когда успел? — Пока тебя ждал. Не нравится? — Аулэ улыбнулся. На его лице действительно была уже достаточной длины каштановая щетина. То, что Падший сразу её не приметил, было… Жутковато. Что могло так смешать мысли и притупить взор сильнейшего из валар? Неужели унесённые камни? Аулэ знал, те названы были судьбами Арды и освящены самой Элберет, сказавшей, что руки алчные и осквернённые тьмой без боли камней не тронут… Хорошо, ожоги Мелькора и его собственные объяснялись. Но почему тогда не ранили самоцветы Майрона? — Колется. А вообще-то не так гадко, как я думал. Оставь пока. — Мелькор тихо хмыкнул и уложил голову на плечо возлюбленного. — Я так устал, Аулэ. Я почему-то так устал… — Сладим и с этим. — уверенно ответил мастер. — Только вылечим тебя и тогда. Пока, ты прав, тебе следует отдохнуть.