О том, почему же у майар болят головы

В огне, искрах и ярком свете изготовлены были две чёрных короны. Одна более плавных форм и линий, но с острейшими, будто ножи, зубцами, другая — простая и грубоватая, с прямыми гранями. Метеоритное железо, редкое и дорогое, было нарочно зачернено, чтобы эффектнее сияли вытравленные и дополненные серебром тончайшие узоры, на обоих венцах тоже под стать им: то все из изгибов и путаницы острых росчерков, то из ровных чётких полос. И в середине каждой из корон переливался бесконечно прекрасным сиянием Сильмарилл. Формы и узоры ещё делал Аулэ. Но окончательно завершал символы владык Гортхаур, на время тогда оставивший свои заботы о крепости. Рабы и слуги, как и вышестоящие лица, вздохнули чуть спокойнее, стоило наместнику со всеми его придирками и притязаниями уйти в кузницы, откуда, разумеется, всех выдворили. Единственным, кто там остался с учеником, был как раз Махал. Все слышали низкий тон мелодии огненного вала, густой и похожий на сладкий тянущийся мёд сначала, а потом забивавший уши раскалённым свинцом, жёсткий и неподатливый подобно камню и изменчивый, как танец сполохов кострища. После присоединился к этой песне сотворения другой голос, очевидно, наместника. Этот был как свет и как огонь, негромкий, но звенящий и искривший напряжением, почему-то сразу наводивший на мысль о том, что так звучит чистота и упорядоченность, как бы ни было странно подобное. Он не успокаивал, однако, этим, он покорял и заставлял желать послушаться себя и подчиниться себе. Какое-то время пламя и свет были едины и, сливаясь, дополняли, будто сберегали и усиливали друг друга. Потом огонь стал замолкать, а голос света стал резче, злее, требовательней. Появилась в нём нахальная, но уверенная претензия, зазвучало больше силы, открылась властность. И на какой-то особенно высокой ноте, когда, казалось, слышно певца стало уже в каждом уголочке Ангамандо, песня оборвалась всего за миг, будто лопнул мыльный пузырь. Настала тишина. Позже Готмог подал валар эти короны и наблюдали за торжеством власти все, кто был в крепости, все, кто вообще мог смотреть. Благодаря тому, что были Сильмариллы окружены металлом и не касались хроа Мелькора и Аулэ, они не жгли их и не причиняли боли. Третий камень всё тот же Гортхаур немногим позже закрепил в навершии двойного трона хозяев нынешней тьмы Эа. В свете камней было болезненное торжество. Наместник же дерзко обещал владыкам через этот свет погибель — и удачно скрылся за дверьми зала раньше, чем хоть один из королей решил оставить от него мокрое место за такие слова. Состояние старшего из валар не больно-то улучшалось. Не помогали ни все ухищрения Лангона, ни других похожих на него майар. В крепости, верно, нашлось ещё двое бывших служителей Эстэ, но оба были много слабее герольда, да и знали примерно то же, что он. Не дали пользы ни травы, ни мелодии, пронизанные силой, ни какие-то многомудрые перевязи, ни бальзамы, ни мази и ни отвары. Тогда вала-кузнец решил пойти путём более простым. — Скажи, Мелькор… — он шепнул это совсем негромко на исходе очередной ночи вместе, когда супруг его уже больше спал и казался таким беззащитно-спокойным, обнимая Аулэ. — Ты над лекарями издеваешься или действительно не помогают? Так давай их выставим к раукар, кому такие нужны… — Ага, а учить делать снадобья для армии будешь ты, мастер. — устало фыркнул творец искажения. — Не могут они помочь. Бесполезно. Я слишком много сил потратил… — Так что же не вернёшь? — Неоткуда. — А… — Замолчи. Дай поспать. — проворчал Мелькор, сонно приподнял голову, ткнулся лицом в плечо мужа и так замер. Действительно уснул. Аулэ несколько торжествующе улыбнулся в тёмный полог. Потом закрыл глаза, но не для отдыха, а чтобы проще было уйти в глубину сознания. И найти где-то там их с Мелькором связь. Ему не пришлось блуждать долго — как, скажем, когда-то очень-очень давно много времени плутал в этом духовном пространстве Оссэ, желавший вернуть Майрона. Слияние двух сущностей вала легко отыскал. Союз тьмы и огня, прекрасный, мощный и впечатляющий… Но сейчас темнота казалась клочками тени, висевшими на пламенном урагане. Аулэ приметил это с грустным удивлением: мрак змеился слабой и невнушительной ленточкой, прилипая всеми силами к огню. Огонь эту темноту прикрывал, сберегая, но не поглощал. Вала ещё чуть-чуть посмотрел на найденное бесплотными глазами души и решил, как поступить. Огонь отделился тончайшей ниточкой от общего потока и приблизился по его велению к темноте. Коснулся её, и вдруг, как на то вала и надеялся, изменил полностью сущность свою, став кусочком тьмы же. Он не нарушал её, не менял, а покорялся и превращался сам, но только лишь вот такими крошками, не весь сразу. И тьма крепла, поглощая силы, что огонь добровольно отдавал. Аулэ провёл много времени, забирая от себя мелкие искры и добавляя их силу в ту, что принадлежала Мелькору. Это было монотонным занятием, но не скучным: разве может навевать скуку помощь тому, кто бесконечно и навсегда часть души твоей и предназначение твоё? Тьма всё крепла, крепла — как слабел пламенный шторм. И когда стали по величине они одинаковы, Махал удовлетворённо кивнул сам себе. Коснулся снова сильного мрака и от того прошла приятная вибрация по всему бесплотному, что их окружало. Темнота с огнём на равных сплетались теперь, прекрасные и единообразно могущественные. Вала улыбнулся и покинул духовное пространство. Снова открыл глаза в их с Мелькором спальне. Старший из детей Илуватара всё так же обнимал его во сне, только лежал уже чуть иначе. Окна в этой комнате их обширных покоев не было, да из-за тьмы за стенами и не было бы никаких милых лучиков на лице или солнечных зайчиков, но дело шло к утру. Аулэ чуть-чуть подвинулся, чтобы удобнее посмотреть, и с великой радостью заметил, как буквально на глазах кошмарная и пугающая чернота ожогов на руке супруга проходит. Жуткие трещины пропадали, стягивались раны. Потом появлялись плоть и кожа. И вот уже полностью здоровая ладонь покоится на его груди, а не искалеченная, внушающая жалость и сострадание к Мелькору. А тот, кажется, тоже что-то заметил. Или почувствовал, вернее. Руки сдвинул, приподнялся на локтях и только тогда открыл глаза. И в глазах переливался и мерцал знакомый уже мастеру и совершенно здоровый теперь, не тускнеющий свет. — Опять будишь. Ты хоть раз дашь мне отдохнуть, м? Я только с тобой во сне не чувствую эту бо… Вала замолчал. И почему-то серьёзно помедлил, прежде чем опустить взгляд на свои руки, больше не мучившие его вечным ощущением страдания. Потом опять уставился на Аулэ. Тот улыбнулся. Мелькор помолчал, соображая, а потом со всей дури залепил мужу по лицу. — Идиот! — его взгляд полыхнул таким яростным светом, что далеко было бы и Элентари в пылу боевого ража. — Ты… Дурак! Сумасшедший! — Успокойся. — Аулэ попытался перехватить его руку. Мелькор её возмущённо из чужой хватки вытянул, отодвинулся, сел, перетянув на себя почти полностью всё одеяло. — А если бы ты не досмотрел и я бы полностью поглотил твоё фэа? Ты грёбаный тупой баран, Аулэ! Я ведь правда мог! Ты бы… Блять, да ты бы пропал вообще как таковой! Пропал, ты понимаешь, нет? Бля-яяааать… Аулэ, я ненавижу тебя и твою манеру не спрашивать, прежде чем сделать что-то такое! — Кто бы говорил. — мастер ничуть не обиделся на весь поток ругани, что услышал. И даже с места не сдвинулся. Мелькор оскорблённо сверкал глазами в полумраке и Аулэ, посмотрев на это с минуту, внезапно рассмеялся. — Ему ещё весело! — весьма патетически воскликнул Мелько. — Ты… Нет, у меня слов никаких нет, чтобы передать всю степень того, насколько рискованной, глупой и… Насколько херня был план твой! Ты вообще обо мне подумал?! — А о ком ещё? Ведь я только на твоей стороне. — Аулэ белозубо улыбался и Мелькор не без смущения (скрытого, перед самим собой исключительно) понял, что как-то очень легко весь его гнев начал испаряться от лицезрения этой улыбки. — Если бы ты исчез? Не делай такого больше. Я благодарен, мне теперь не больно, я теперь намного менее бесполезен и слаб, но не смей больше делать так без договора заранее, понял? — Понял, понял. — мастер приподнял руки, мол, сдаюсь. Успокоившийся Мелькор подумал и лёг обратно. Выставил вперёд ладонь, разглядывая её. — Спасибо. Нет, серьёзно. Даже чисто с точки зрения красоты… — Разве я мог иначе поступить? Видеть тебя таким, как ты был, просто убивало. — крайне серьёзно выдохнул Аулэ и, поймав руку мужа, коснулся костяшек пальцев губами. Взгляд Мелькора засветился совсем иначе. Он лёг так, чтобы опираться рукой на грудь кузнеца, весьма коварно улыбнулся. — То есть сейчас тебе больше нравится и… — О, ну в каких же мыслях Илуватара ты был такой? — Аулэ улыбнулся. Потом чуть-чуть сдвинулся вниз по подушкам, не разрывая зрительного контакта с супругом. — Я са-ам себя таким создал, мастер. — игриво протянул ответ старший вала. А потом его взгляд, ничуть не утратив любовной горячности, стал мягче и теплее. — Мне бесконечно хочется быть благодарным тебе за сделанную тобой дурость. — Я тебе мешаю в этом? — огненный всецело поддержал игру мужа, потом чуть-чуть приподнялся всё-таки на локтях и коротко коснулся чужих губ своими. Позволял этим много. И обещал ещё больше. В который раз тьма и огонь соединились. — Признаёшь ли ты, что шпионил тут для аратар Валинора? Свистнул зачарованный кнут, рассекая воздух и после плоть. Прикованный цепями майа дёрнулся и слабо вскрикнул. Полос от ударов на его спине виднелось самое меньшее уже с десяток. — Теперь не скрываю. Сидевший Лангон подавил зевок. Было откровенно скучно. Гортхаур стоял прямо перед допрашиваемым и почти закрывал ему зрелище. — Кому конкретно ты доносил то, что тут было? Кнут опустился три раза подряд очень быстро, удары почти без перерыва легли на спину майа, вырвав болезненный стон. Гортхаур поднял руку и брезгливо вытер с лица случайно попавшую на кожу каплю крови. — Я не доносил… Никому… — Ещё бейте. — повелительно кивнул Жестокий. Снова посыпались на несчастного пленника удары. Наместник отошёл, сел недалеко от наблюдавшего герольда. Тот чуть-чуть повернул голову. — А я сразу сказал, какой ты. — и ухмыльнулся. — Жесто-окий. — Это во имя порядка. Всё неизменно. — мгновенно ответил Гортхаур. И он верил в то, что говорил. Или убеждал себя в том, что верит… Он покачал головой и, повысив тон, обратился к едва дышавшему пленнику. — Так кому ты доносил? — Я из майар Ульмо… Был… — с трудом выговорил тот. Что-то в лице Жестокого дрогнуло и он скорее подошёл снова к измученному майа, лишь бы Лангон не увидел этого изменения. Подцепил пальцами чужой подбородок. — Ульмо? Хорошо, рыбка. — выдохнул он. — Часто болтал со своим вала? Что говорил? — Не с ним. Я передавал всё леди Уинен или Оссэ, мужу её и помощнику господина Ульмо. — майа смог перевести дух и говорил более-менее связно и внятно. Наместник тёмных владык вконец растерял ледяное спокойствие. И пленник заметил это, хотя и не понял причины. — Повторюсь. Что именно? — Я говорил о численности армии. О том, как можно уменьшить её… Гортхаур жестом подозвал к себе одного орка. — Проверить все колодцы. Очистить. Подозрение на яд или что-то такое — сообщить мне, закрыть, брать воду в другом. Источники природные не трогать вообще, разберусь позже. Подчинённый кивнул и спешно ушёл передавать приказ. Лангон глянул ему вслед и равнодушно вернулся к наблюдению сцены с пленником. — Ещё что? — Всё, что видел необычного… — Ясно. Убогий и неподготовленный нарушитель моих порядков… — процедил Гортхаур. — Мне, право, даже обидно: посылают таких олухов. — Развоплоти меня. Я покину эту цитадель и не вернусь. — прямо глянул на него измученный незадачливый шпион. — Как ты жалок. — Жестокий поджал губы. — Надеялся разрушить то, ради чего я работаю бесконечно, и теперь молишь о снисхождении, о том, чтобы я уменьшил твои муки? — Ты дашь мне избавление. Я вижу это. — и служитель Ульмо даже улыбнулся. Дух порядка склонился к нему близко, шепнул: — Ради единственного имени, что ты назвал, я на твоей стороне, предатель. Да, я избавлю Ангбанд от тебя. В его руке глухо блеснул длинный нож. Он вонзил его в горло пленника, а потом парой резких движений отсёк ему голову вовсе. Будто бы даже с любопытством поднял, держа за светлые волосы, потом придвинул лицо развоплощённого к себе и слизнул с ещё тепловатых губ кровь, которой те были залиты. Смотревший герольд скривился в омерзении и отвернулся. Гортхаур попробовал вкус ещё раз, плотнее касаясь губ мёртвой головы и неотрывно глядя в лишённые сознания глаза, — поцеловал будто, но не то вроде, — а потом, словно вмиг это всё ему наскучило, откинул голову в сторону. — Фу, блять. Фу. Я не могу передать степень своего отвращения. Извращенец конченный. — Лангон весьма талантливо изобразил позыв к тошноте. Гортхаур закатил глаза. — Я тебя не просил наблюдать допрос. — Я по делу пришёл, просто не мешал твоему. И блять, я тебя умоляю, лизаться взасос с трупом на допрос не похоже! — Переживёшь. И что там за дело? — Тхури вернулась с побережья. Сказала, в Лосгаре нолдор. Их привёл Феанаро. — Почему мне? Герольд пожал плечами. — Сам реши. Либо один хер мне разницы, всё равно что-то делать поручат тебе, либо не хочу прерывать весьма однозначное уединение владык. Или всё сразу. — Ладно. Да, дрянь… — Гортхаур потёр пальцем губы, смазав по ним чужую кровь. — Мерзость. Саурон… Нравится тебе? Ещё прозвание. Наместник покосился на довольного своей шуткой глашатая. — Безгранично. У тебя талант подбирать самые дурацкие и неподходящие имена. Прям под стать тому, какой ты сам ленивый кретин. Ты когда научился на квенья говорить? — Да не столь давно. Решил, что раз уж ждать валарских питомцев в гости… — А синдарин откуда? — Так от первых эрухини. Их притащили раньше твоего прихода в Утумно. — Лангон улыбнулся. — Весьма познавательно. Я всё же дождусь возможности доложить правителям. Тогда и решится вопрос. Хотя проще было бы вырезать всех нолдор сразу… — Но ты подумай, как я угадал, назвав тебя! — глашатай рассмеялся, а потом, хлопнув напоследок Гортхаура по плечу, ушёл куда-то. Наместник остался. Странно… Где виделась в его действиях жестокость сверх необходимой? Он не понимал. Он лишь добивался порядка. Он был для того создан. Всё сделать и достичь его. Разве же дурно наказывать тех, кто мешал? Мешал покинувший тело майа Ульмо, пришли мешать и портить достигнутое великим трудом нолдор… Мешал и Мелькор. И Аулэ тоже, признаться. С этой их помешанной любовью друг к другу и, главное, идиотскими притащенными на какой-то хрен камнями Феанора! Лжецы, предатели, лентяи, нахалы, недоумки… Впрочем, благодаря новости от Тхурингветиль появились вопросы куда более животрепещущие, нежели желание избавиться от всех идиотов в пределах Эа и самому наводить порядок. Надо было решать что-то о войне. Все срочно мобилизованные войска шли на запад. Явившихся нолдор надо было уничтожить, такое решение с одобрения тёмных валар озвучил на долгом военном совете наместник. Ни Мелькор, ни Аулэ появиться там так и не соизволили, так что Жестокий почитался за первое лицо будущей кампании. План его был невероятно точен и выверенно-жесток. Ни пленных, ни ненужных промедлений. Был прописан точно, едва ли не по секундам, крах не столь и огромной армии короля Феанаро. Вырезать всех, так было велено воинам Ангбанда. Ни о чём ином не шло и речи. Нолдор некогда ушли в Валинор? Оставались бы там. Здесь же их ждала смерть. Он запретил во время битвы — вернее, бойни, как планировалось — задерживаться и забирать трофеи. Сказал: остынут, тогда и возьмёте всё, что пожелаете. И подвела чёткость эта. И основного плана, и столь же детальных запасных. Гортхаур вовремя понял, что дело дрянь, это и спасло войско, которое не в силах стало своевременно ориентироваться в приказах. Глашатаи — вороны и исполинские мыши, сновавшие между отрядами, полками и легионами, — не успевали передавать приказы из ставки майар. Лангон сочувственно гладил перья выбившихся из сил питомцев, отправлял новых, чтобы у прежних было время отдохнуть. Тхурингветиль вообще демонстративно оставила их и ушла спать. Мол, мышей сам и направляй, мне надоело, ты идиот, твои планы рушатся на глазах, а мне смотреть на это нет охоты. Пришлось командовать отступление, потому что появления ещё одного воинства, непонятно как не вымерзшего насмерть целиком в Великих Льдах, никто не ждал. И неожиданность уничтожила слишком жёсткие рамки, в которые идеалист-полководец себя загнал. Впрочем, потери эрухини были столь же тяжелы. Они лишились очень многих простых воинов, но главным был тот факт, что они лишились короля. Гортхаур с интересом наблюдал, как крошечный по сравнению с валараукар эльда каким-то образом дрался с ними. Да не с одним. Только почему-то не было среди балрогов Готмога… Жестокий заглянул обратно в главный из шатров ставки. Тхурингветиль действительно спала, свесившись с поперечной опоры с краю в обличье нетопыря. Вороны сидели, где бросил их хозяин, а вот самого Лангона почему-то не наблюдалось. — Если я прав, я их обоих убью сам. — процедил наместник. И пошёл в соседний шатёр. Лангон сидел у огненного демона на коленях. Уже полуголый. И что-то сбивчиво шептал, пока горячие руки Готмога шарили по его телу. — Вы идиоты?! — Гортхаур совершенно беззастенчиво откинул полог. — Готмог, полудурок! Ты можешь быть полезен? На кой хер ты иначе притащился?! — Ты вообще думаешь, с кем ты говоришь? — у балрога загорелся злостью взгляд. — Да наплевать мне, кто там тебя сотворил и с кем вместе! Ты что творишь? Ты… О-оо, Эру… — усилием воли Жестокий подавил агрессию и желание ещё наорать на нарушителей порядка. — Выйди к своим и помоги им добить этого придурка Феанора, чтобы это деморализовало эльдар и позволило нам спокойнее отвести армию. — Нахера привели только… — демон ссадил Лангона в сторону. Тот видимо обиделся, но не на возлюбленного, а на Саурона. — Могли бы потом порешать. — Иди уже и сделай что должен. Нашли время тут… Любви. Кретины. — Гортхаур нарочно пропустил мгновенно поменявшего за шатром форму балрога вперёд, сам вышел следом. Лангон процедил наместнику вслед нечто подозрительно похожее на проклятье, страдальчески откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Ну хоть раз могли они с Готмогом спокойно побыть наедине? Хоть один раз? Потери армии тьмы были велики, но, однако, выше была уверенность её в своей силе, чем у эльдар. Шпионы без устали сновали туда-сюда и доносили: эльфы в ужасе, им страшно, они подавлены и не знают, что делать. Кроме того, в войске раскол. Пришедшие за Феанаро и его сыновьями не желают даже жить на одном берегу озера с преданными Финголфину, переведшему нолдор через Хэлкараксэ. Этот разлад серьёзно мешает эльфам собраться для единого удара по Ангбанду. Гортхаур явился в тронный зал, когда его позвали. Его военный неуспех — а стоило учитывать, что он вообще впервые командовал подобным лично — всё же не вверг его в немилость. И снова его мнение спросили. Хотя наместник не беспочвенно подозревал, что как минимум Мелькор делает это просто из нежелания думать над планом самому и надежды в случае неудачи не быть виноватым. Свалить вину на подчинённых и проще, и приятней. — Я бы лишил их и нового короля. Маэдрос едва только получил венец, это крохотный лучик надежды и оставить нолдор без… — Не хотел бы я им вреда. — задумчиво произнёс Аулэ. Мелькор хмыкнул. — А нам хочешь? Крепости? — Нет, но… Можно было бы договориться с нолдор, я полагаю. Я знаю этот народ. — Блестящий план! — слишком уж быстро и просто закивал Гортхаур. — Чудесно, мастер! Пригласим их на переговоры! Нового нолдорана и его свиту! Пойду всё устрою! — Мне это не нравится. — несколько недоверчиво произнёс огненный, глядя вслед ученику. — Будешь за ним бегать и вести нравоучительные беседы? — Мелькор улыбнулся, но равнодушно. Он понимал их общее самоопределение «родителями» Готмога, а вот отношение Аулэ к наместнику его не трогало никак. — И буду. — вздохнул мастер. — Я не могу видеть вот это его поведение. И всё ещё виню в изменениях твои… Методы. — Ой, он и сам таких не гнушается! — тёмный хохотнул, глядя на супруга с открытым и чуть-чуть вызывающим весельем. — В том и проблема. Майрон бы никогда… Ладно. Действительно схожу за ним. — Удачи? — старший владыка приподнял бокал с тёмным, почти чёрным вином, будто бы тост произносил. Аулэ кивнул и вышел из зала. Саурона ему не пришлось даже искать. Он о чём-то говорил с одним из старших майар, причём на несколько повышенных тонах. До вала донеслось: — …что значит «нет»? Мои указания пустое место? — Простите, господин. Наместник раздражённо цокнул языком. — Я через пару дней уезжаю и желаю оставить за собой способную проработать без пригляда хотя бы неделю систему! Это так сложно? — Простите. Я всё исправлю и прослежу. — Конечно ты исправишь, Лон. Иначе объясняться будешь дольше. Лон вздрогнул, а потом заметил направлявшегося к ним Аулэ и сжался ещё больше. И ещё ниже поклонился. Мастер мастеров махнул ему рукой, мол, иди и Гортхаур недовольно поджал губы, когда его прямой подчинённый не ослушался этого, прервав их разговор. Но ничего не мог, к сожалению, противопоставить воле одного из королей… Хотя хотел бы, ох как хотел! — Куда это ты собрался уезжать? — начал сразу же вала. — В лагерь нолдор. Нужен несколько более толковый и удобный шпион. Другим майар я не вполне могу доверить подобное. Хочу побывать на обоих берегах и узнать столь много, сколько получится. Да и мои глаза… Всегда надёжнее. — Надёжнее нет. — отозвался вала. Разговор пошёл не так, как он планировал. — Я могу идти, владыка? — сухо поинтересовался Жестокий. — Нет. Пройдёмся и поговорим, Майрон. — Гортхаур. Ещё теперь и Саурон. — Я не одобряю того, что иногда делаешь ты, но не считаю тебя ни жестоким, ни, того хуже, мерзким, Майрон. — с какой-то отеческой строгостью произнёс Махал. — Идём. Расскажи мне о своих глазах? Не припоминаю, чтобы спрашивал. Наместник раздражённо вздохнул: идиотизм. Вот он прекрасно помнил, что объяснял учителю своё всевиденье! Давно, сотни и тысячи лет назад, когда над Эа был свет и смех айнур раздавался на празднике на острове Альмарен. — Воля ваша. Это просто. Волею Эру я — порядок мира и я контроль за порядком этим. Есть другие, подобные мне, но они слабей. Мне доступно куда больше знания и оно полнее, я бы даже сказал, что оно цельно. Оно шире. Чётче. Глаза… Глаза мне помогают. Я — взор Эру, всепроникающий, беспристрастный… Что мне распинаться! Вы, мастер, слушали об этом! — и Гортхаур мгновенно ощерился злым зверёнышем на некогда обожаемого учителя. — К чему это? Глупые беседы отнимают время, которое я мог бы потратить с пользой. Они остановились в открытом переходе. Ветер тут был такой, что тяжёлый меховой плащ Гортхаура трепало, будто он был тонкой шёлковой накидкой. Аулэ заговорил. Тихо, но майа слышал каждое слово. — Я за тебя беспокоюсь. С тех пор, как я не успел предотвратить… Пытку, ты стал меняться. Быстро и не к лучшему. Это вселяет волнение. — О, у вас есть кому поверять переживания! И есть кому вас исцелять. — едко процедил младший айну. — Я не буду злиться за твою непомерную дерзость, но стоит следить за собой. — Махал вздохнул. — Прошу прощения. Майа поправил пояс. Вала посмотрел на его почему-то слегка дрожащие руки и предпринял попытку спросить, наконец, в лоб: — Ты в порядке, Майрон? — Я сам порядок, я сказал. Разумеется, я в порядке. — Ты мне лжёшь. Идём. Аулэ повёл его с открытого всем ветрам места дальше по коридорам. — Расскажи мне всё, что ты переживал с того дня, как Мелько велел тебя так неправильно усмирять. Но Майрон! Правду. Иначе я буду просто вынужден использовать осанвэ. — Как хотите. Он заговорил. О том, как его спас Оссэ. Как он же поверг его в темноту низменных желаний и как вынудил — да, обвинил он водяного — добиваться желаемого силой. И как предал. Потом о ранах от того кнута на фэа, которые, сознался наместник, всё ещё трещинами расползались в его душе, зачерняя и извращая её. Только он не сказал о тьме, он выразился иначе: раны мои — сказал — были глубоки и по временам шрамы болят. Но это глупая мелочь. Я в совершенно нормальном состоянии. И куда дольше, поняв, что действительно может высказать всё, он говорил о том, как предал его Аулэ. Ведь он думал, что единственный предмет интереса учителя к Мелькору — помощь с гномами! А потом оказалось, что валар использовали его как… Прослойку какую-то. Это было мерзко, словно он третий элемент их ему противной связи, и это было подло, даже не сказать ему, но продолжать врать, что ты-де, Майрон, мой любимый ученик, ничего я от тебя не скрываю, не скрывал и не стану никогда! Майа и сам не понимал, что звучат его речи точно как слова обиженного ребёнка. Зато понял Аулэ. — Прости меня, Майрон. — Что? — Гортхаур перевёл на него лихорадочно заблестевшие глаза. Почему-то выговаривать мучительно терзавшее его много веков было так приятно! — Прости меня. Я не мог сказать, но, быть может, стоило. — Аулэ взглянул на подопечного мягко и виновато. — Но ты всё ещё мой лучший ученик и самый важный из моих майар. — Зачем такая ложь, мастер? — вдруг очень потерянно почти шепнул наместник. — Снова ложь. Ещё одна. — Я не вру тебе. И меня очень печалит то, что с тобой случилось. Печалит и злит, что я допустил превратить тебя в… В это. Будто каменная маска упала с лица Гортхаура. У него задрожали губы и уже иначе, влагой, блеснули жёлтые глаза. — Мастер, я… — Не говори. Всё хорошо и… Я почерпнул это слово и такое поведение у эльдар и своего народа, не пугайся, пожалуйста. Он вздохнул, наклонился — сильно пришлось, он, воплощённый во всём могуществе, был ученика выше чуть не вдвое — и обнял майа. — Я всегда на твоей стороне и рядом… Сын мой. Саурон испуганно застыл, а потом вдруг ткнулся лицом в грудь учителя. — Я… Я кругом запутался и кругом ошибся, мастер, я не знаю, кто я теперь. Мне омерзительно то, что я делаю. То, как я это делаю. Я каждый раз говорю себе: ты приближаешь понимание и поддержку всеми порядка, ты создан для этого, ты нужен миру и нужен Эру, он положился на тебя в таком деле! Я заставляю себя верить в это, когда приказываю убивать и когда убиваю. Когда на моих руках кровь. Я бы… Отнимать жизни не мой долг и не моё право, это в корне не суть моя! Но я твержу: порядок. Всё это для него. И я делаю такие вещи. Мне противен Мелькор! — он вдруг всхлипнул, сжался весь и сквозь горькие слёзы продолжал. — Я знаю! Знаю, вы связаны, у вас судьба и чувство, простите! Но мне противен он, противно то, что он и вас исказил, что я служу ему, зову господином, надеюсь, что приведу в порядок хоть эту глупую страну под завесой темноты! Но какой порядок там, где короновали Хаос во плоти?! А Оссэ… Мне вечно снится, как он смотрел и… Раукар побери, так ведь виноват не он, а я, я знаю, но продолжаю злиться! Я глуп, я слаб, я не выполнил то, что Эру пожелал, сотворив меня. Я каждый день молю, чтобы он стёр мои дух и тело. Я не в порядке, мастер. Я не в порядке. Аулэ молча гладил чёрные прямые волосы ученика и со смешанным чувством сострадания и вины думал, как проглядел такое в Майроне. Но объяснение само собой пришло в голову: он давно почти ничем, кроме мужа, серьёзно не заставлял себя озаботиться. Сам стал центром души Мелькора и сделал его центром своей. Поддержка и опора ему, Аулэ забыл, что кое-кто ещё мог очень и очень серьёзно нуждаться в поддержке. — Прости меня снова. Мне жаль, Майрон. Наместник сипло вдохнул холодный ангбандский воздух и вдруг рассмеялся. Смех его был хриплым, полным стыда и раскаяния. Он поднял на Аулэ глаза и улыбнулся. — Это было чудесным опытом, но я убил столько времени. Мне стоит подготовить план для моих действий среди нолдор. Простите, мастер. Я не сумел себя проконтролировать. — Не нужно снова закрываться от меня, Майрон. — негромко попросил Аулэ. Гортхаур вытер глаза рукавом, нахмурился, но жалобная мольба так и застыла в его взгляде. — Я… Я очень благодарен и… «Сын»? — Не нравится? — огненный не выпускал ученика из объятий. — Такая дурость. — майа снова спрятал лицо. — Такая… Нелепица… Я, так судя, должен вас отцом звать, ведь бред какой-то… Как Готмог! — Несколько иначе, хотя слово одно. — Хорошо, мас… Отец. — майа хмыкнул. — Нет, звучит как ерунда. — А мне нравится. Говори так. И Майрон. — он чуть-чуть отодвинул от себя ученика, держа за плечи и глядя ему в глаза решительно и с ободрением. — Вообще говори мне больше. О том, что тебя тревожит. Я действительно всегда найду тебе время. И я готов помогать тебе. Наместник поморщился. — Голова разболелась. — Это нормально. Это всё то, что ты наконец сказал. Мне жаль, что долго оно грызло тебя… — Мне жаль, что я вообще есть такой, какой я теперь. — Безнадёжно отозвался майа. — Но я всё же пойду теперь, учитель. Мне действительно нужно подготовиться. — Хорошо. Поделишься после задумкой о переговорах, о которой упомянул? — вала проницательно улыбнулся и Гортхаур вдруг дёрнулся, словно бы его ударили. — Я… Ее стоило бы обдумать ещё не раз. Потом. Прости… Отец. — он медленно улыбнулся. — А со второго раза мне даже немного нравится. — Иди. — Аулэ наклонился и поцеловал ученика в лоб, как действительно, бывает, целует родитель дитя. — Иди, сын мой. Майа кивнул и, бесконечно смущённый своей слабостью, что казалась ему глупой и гадкой, ушёл. Но забавное «отец» так теперь и крутилось на языке.