Самоубийца
Он лежал в темноте и слышал, как тикает крошечная стрелка на циферблате наручных часов. Прошла вечность, с момента, как он лёг, а сна всё не было. У него в голове без конца звенело отчаянное: «Ино, прекрати!». Сакура выкрикнула «Ино», но на самом деле «прекрати» относилось и к нему. Он стал соучастником, потому что она его задела. Сейчас, окруженный тишиной, Сасори не понимал своих собственных слов и действий. Он не хотел её обидеть. Он готов был водить её по Токио круглые сутки. Почему было просто не сказать об этом? Почему было так страшно об этом сказать? Он сел. Нечеткие предметы комнаты, к которой он успел привыкнуть, казались спасительными маяками. Он всё ещё был здесь, в Киото. Он ещё не уехал. Он различал дешевый икеевский стол, торшер, уныло свисающую штору, половина которой не уместилась на короткий карниз. Белым пятном отсвечивало окно балконной двери. Удивительно. Ему совсем не хотелось в свою идеальную квартиру. Сасори хорошо представлял, как проворачивается в скважине ключ и его встречает пустота. Огромное пустое пространство. И вот он, в костюме, прикрывает за собой дверь, становится темно, он кладёт ключи на полочку для ключей, снимает ботинки. Остаётся один. Сасори пропустил сквозь пальцы чуть растрепавшиеся волосы. Посмотрел на часы: почти полночь. Все, наверное, уже спят. Придётся уехать не попрощавшись. И не извинившись. Сакура никогда не приедет в Токио. А если приедет, ни за что ему не позвонит. — Да что со мной такое?! — прошипел он. Сасори взбесили собственные ничтожные мысли. Он поднялся. Прошёл к полке, на которой вместо книг стоял стакан с водой и бутылка. Сделал несколько глотков, глядя при этом на запертую изнутри дверь. Он просто сейчас пойдёт и постучит к ней. Извинится, без спроса перешагнёт порог и, нравится ей это или нет, они снова поговорят. Он отставил стакан, подошёл к двери, и вдруг его пронзила догадка. Раньше он бы не усомнился в себе, но теперь…. Ведь Сакура просто-напросто может ему не открыть. После этого он окажется в ситуации ещё хуже, чем сейчас, ему придётся объясняться перед Дейдарой. Тот наверняка спросит, что происходит. Нет. На это он пойти не может — слишком унизительно. Может зайти к ней утром? Написать извинительный мэил? Снова пропустить поезд? Сасори шатался по комнате от шторы к стене, от стены к шторе. Потом он вдруг остановился. Дверь балкона была приоткрыта, оттуда веяло прохладой. Он долго, не мигая смотрел на дверь. Потом вдруг резко пронзительно расхохотался и закрыл ладонью собственный рот. Ладонь страдальчески стекла по лицу. Сасори прислушивался к своему стучащему сердцу. — Нет, ты не станешь этого делать, — сказал он. Сердце стучало. Он смотрел на дверь. Его пробрало необъяснимое веселье. Так часто бывало во время работы, когда он придумывал нечто удачное. А то, что он придумал сейчас, удачным можно было назвать с натяжкой. И всё-таки Сасори хмыкнул и не торопясь, словно усыпляя собственную бдительность, вышел на балкон. Загадка этого здания, так занимавшая его в день приезда, осталась неразрешенной. Оно не могло быть отнесено к архитектуре функционализма — слишком сложный фасад, бессмысленно широкая лестница, замысловатая планировка. С метаболизмом это здание тоже не имело ничего общего. Не наблюдалось здесь и элементов традиционной японской архитектуры. Было что-то инфантильное, идеалистическое, торжественное в этой широкой лестнице, выходящей прямо к дверям общей кухни. Такое мог спроектировать замечтавшийся неопытный студент, а вот возвели это, без сомнения, профессионалы. В конце концов, Сасори определил так: это здание — невероятно трусливая, скудная, но добротно построенная пародия на авангард. И главный вывод, какой он сейчас мог сделать из собственной экспертизы: решётки, разделяющие (но и соединяющие, тем самым) балконы — чрезвычайно прочные. По ним вполне можно перебраться на соседний балкон. Какая глупость. Какая глупость! Она уж точно не будет смотреться так жалко, как извинительный мэил. Эта глупость была вполне достойна воплощения в жизнь. Она имела лишь один недостаток. Если он сорвётся, вдруг кто-то догадается? Догадается, почему он туда полез? Нет-нет. Нужно подстраховать свою честь. Сасори вернулся в комнату, взял лист бумаги. Написал записку очень быстро, небрежно, как будто составлял список покупок в продуктовый магазин. Снова оказался на балконе. Глянул вниз. Третий этаж — не так уж высоко. Он взялся за решетку, перекинул ногу через перила, перенёс на неё вес. Решётка скрипнула. Сасори улыбнулся себе под нос. Одежда затрепыхалась на ветру, пощекотала кожу. — Ты всё-таки дурак, — сказал он. Слова потонули в порыве ветра. В этот момент Сакура плеснула водой в заплаканное лицо и посмотрела на себя в зеркало. Почему после слёз глаза кажутся такими зелёными? Она плакала почти час, потом смотрела по телеку программу о китах, потом ещё час плакала. В передаче сказано, что киты потребляют до восьми миллионов калорий в сутки. Сакура планировала следовать их примеру в ближайшие полгода. Она понимала: после того, что Ино ляпнула в разговоре с Сасори, он окончательно потеряет к ней интерес. Всё кончено. Её жизнь вместо романтики должен будет заполнить апельсиновый щербет. Сакура надела старую растянутую майку, пижамные шорты, скрутила волосы в кривой пучок и выплыла из ванной, представляя себя огромным грустным китом. Ей хотелось прямо сейчас сходить на кухню и взять оттуда банку с мороженым, но она очень боялась пересечься с Дейдарой. Тот наверняка спросит, почему она убежала. Объясняться с ним — последнее, что ей сейчас нужно. В комнате бормотал телевизор. Сакура опустилась на футон, глянула на свои ладони, почувствовала, что сейчас снова расплачется. Слёзы сдавили горло, она приложила холодные ладони к лицу, и тут что-то грохнуло. Сакура вскочила на ноги. Она обшарила взглядом всю свою крошечную комнатушку — ничего. Что это было?! Такой звук могли бы издать литавры, если бить ими о другие музыкальные инструменты. Не успела она опомниться, как звук повторился. Теперь уже ясно было, он доносится со стороны балкона. Сакура повернула голову и вскрикнула: на её балконе стоял человек! Она попятилась. Схватила со столика щётку для волос. Балкон был не заперт, дверь сама по себе достаточно плотно закрывалась. Человек надавил на ручку, дверь захрустела старой изоляцией. «Помогите!» — хотела заорать Сакура во всё горло, но тут свет лампы упал на знакомое лицо. — Помогите, — прошептала Сакура одними губами и выронила щётку. Сасори шагнул в комнату так, словно буднично переступил порог входной двери, а вовсе не появился здесь через балкон. Лишенная дара речи Сакура наблюдала за тем, как он прикрыл за собой дверь, осмотрелся (придирчиво и без капли стеснения). Его рука на автомате потянулась, чтобы поправить галстук, но тут он вспомнил, что на нём не костюм, а дурацкая футболка с надписью «Coca-Cola», и вместо этого пригладил и без того идеально лежащие волосы. — Я решил, что нам нужно поговорить, — сказал он. Сакура смотрела на него, приоткрыв рот. К выражению шока на её лице примешался лёгкий оттенок протеста. Сасори помолчал, на случай, если она захочет что-нибудь сказать, потом он цокнул языком. — Ну, раз вы молчите, начну я. Я всё обдумал. — Он взял с тумбочки тот же журнал, который утром, не глядя, пролистывала Ино. — Допустим, я был с вами слишком настойчив. Понимаю, это может настораживать, но не кажется вам это опасение надуманным? Я довольно постоянный. У меня стабильная работа. Да, квартиру я сменил, но в прошлой квартире я жил почти семь лет. Постоянный. Понимаете? — Вы влезли ко мне через балкон, — проговорила Сакура. — Так вот, я клоню к тому, что ваше сердце мне разбивать ни к чему. Я к этому не склонен. Вот подумайте сами… — Вы влезли ко мне через балкон! — вскричала Сакура. Её сердце словно вышло из спячки и заколотилось в груди, как сумасшедшее. Господи, что произошло только что?! Сасори очень аккуратно перелистнул страницу журнала и расправил загнутый уголок. — Влез, — сказал он. — Не могу отрицать. Рот Сакуры распахнулся ещё шире, она ощутила, как свирепеет, как по телу прокатываются электрические волны. Сасори оторвал взгляд от журнала как раз в тот момент, когда Сакура сорвалась с места. Он думал, она сейчас кинется на него с кулаками, но она пролетела мимо. Распахнула балконную дверь, выскочила туда, полуголая, в пижамных коротких шортах (её наготу он, к слову, только заметил) и свесилась через перила. — О господи! — воскликнула она. Третий этаж. Переступать по решетке метров пять. По ржавой столетней решетке! — Господи-господи! Сасори заглянул на балкон. — Не пойму. Что вы тут делаете? — Вы чокнутый! — вскричала Сакура. — Зачем вы это сделали?! — Сказал же: чтобы поговорить. — Вы могли убиться! — Маловероятно. — Маловероятно?! — Я, конечно, учёл этот вариант. Поэтому оставил предсмертную записку. Тут Сакура не выдержала и толкнула его изо всех сил в грудь. — Какая к черту записка?! Это не смешно! — Но я не шучу. На Сасори уставились её пылающие негодованием глаза. Он сухо сглотнул. Многое он предусмотрел, когда перебирался сюда, но совсем не предусмотрел, что на ней может быть тоненькая футболка, под которой может не оказаться белья. Чувствуя, как кровь прилила к щекам, Сасори спешно уткнул взгляд в журнал. Взбешённая Сакура выхватила журнал и отшвырнула в сторону. Руки Сасори беспомощно опустились. Сакура сразу пожалела, что отняла у него журнал. Теперь он смотрел на неё, а она одета в тряпьё, и волосы заплетены в дурацкий пучок. — Не смотрите так… — Я не мог уехать, с вами не поговорив, — произнёс он. Искренне. Слова будто звякнули своей чистотой. Казалось, всё сказанное им до этого подвергалось проверке, тщательно корректировалось, а это «я не мог уехать» вылетело само. Сакура физически ощутила, как отчаянно сжалось сердце. Она не знала, что ответить. Сасори же выглядел так, словно каждая секунда её молчания давалась ему с трудом. — Простите, что обидел вас, — сказал он. — Я не хотел. — Нет! Что вы, — Сакура взмахнула руками, — я совсем не расстроилась. Ино наговорила вам полную ерунду. Про поездку и прочее… Я просто устала, вот и расплакалась. Вы тут не при чём… — Ясно. Я понял. — Может…. Хотите чай? Сасори молча покачал головой. Он будто в очередной раз врезался в невидимую преграду. Сакура обхватила себя за плечи. Замёрзла? В любом случае, он мог только стоять и смотреть на неё: опьяняюще зелёные глаза, щёки нежно тронутые румянцем, блестящий вздёрнутый кончик носа — смотреть, но больше ничего. Он не имел права поцеловать её, вломившись без спроса к ней в дом. Это было бы совсем неуместно. И сказать ему теперь тоже было особо нечего. Сасори опустил взгляд, пытаясь отвлечься от её красоты, взгляд упал на соски, просвечивающие сквозь тонкую ткань футболки. Дыхание перехватило. — Сасори-сан, вы в порядке?.. — Что? Да. В полном. — Простите за беспорядок, я не думала… Мне очень неловко. — Не стоит. Повисла тягостная пауза. Рука Сасори снова потянулась к несуществующему галстуку, он нервно убрал её за спину. — Обязательно позвоните мне. Если будете в Токио. Я пойду. — Но… я думала… — Поезд ранний, нужно выспаться. И, потом, вы, наверное, тоже устали. Здравые аргументы сбили Сакуру с толку. Она готова была уступить. Кивнула, соглашаясь с внезапной острой необходимостью выспаться. Ночью люди спят. Сейчас ночь. Логика казалась железной. Но тут Сасори, вместо того чтобы развернуться к входной двери, шагнул мимо неё обратно на балкон. И флёр здравомыслия стремительно развеялся. — Стойте! Вы что?! — Собираюсь перелезть назад. Спокойной ночи. — Что?! Нет! Даже не думайте! — Почему? Он поставил ногу на нижнюю перекладину перил, поднялся на неё, как на ступеньку. В первую секунду Сакура замешкалась, но быстро пришла в себя. Она обеими руками вцепилась ему в предплечье. — Немедленно слезайте! — Сакура, вы волнуетесь напрасно. Они очень крепкие — эти решетки… — Никаких решеток! Идите, как человек! Через коридор! — Через коридор — нельзя. — Почему?! — Как я объясню Дейдаре, как оказался в коридоре, не выходя при этом из квартиры? — А как я объясню Дейдаре, что вы разбились насмерть, выпрыгнув из моего окна?! Ветер протяжно взвыл, и Сасори показалось, что тот встал на её сторону. Он цокнул, посмотрел на Сакуру через плечо. — Отпустите. — Нет. — Отпустите. — Нет! Вместо того, чтобы отпустить, Сакура плотнее упёрлась босыми ногами в пол, приготовившись держать его силой. Она, в самом деле, верила, что Сасори может начать с ней бороться, но он только недоумённо моргнул. Он никогда не видел, чтобы женщина с такой естественностью готовилась вступить в схватку. Ему стало смешно. Он попробовал сдержать смех, но тот вдруг вырвался и разлетелся по пустой улице. — Что смешного?! — Простите… — выдавил Сасори, продолжая при этом смеяться. От смеха он согнулся, придерживаясь рукой за перила. Сакура с беспокойством наблюдала за этим, ведь при ней он ни разу так открыто не смеялся. Она не понимала, всё ли в порядке. Она никогда не слышала ничего более мелодичного и завораживающего. — Сасори-сан? — Не знаю, что со мной… честное слово… — он хохотал, хотя к веселью уже примешалось какое-то болезненное чувство. Оно заставило его поморщиться. Вытравило из смеха звонкие искренние ноты. Испуганная этой переменой, Сакура подалась вперёд. Она не знала, что сделать. Просто повинуясь интуиции, она сделала то, что сделала бы, если бы так рассмеялся Дей-кун. Она его обняла. И Сасори сразу перестал смеяться. Он умолк. Замер под обхватившими его тонкими руками. Сакура зажмурилась. Она боялась, что он сейчас скажет ей, что они едва знакомы, и она не имеет права так фамильярно себя вести. Какое счастье, он, кажется, был так растерян, что ничего не мог ей сказать. Волнение скукожилось в желудке, оно стягивало тугие нервы в одну точку. Сасори молчал. И на Сакуру обрушилось: обнять его — это не как обнять Дейдару. Это совсем не одно и то же. Она вдруг разом ощутила жар его тела: руками, животом, щекой, прижатой к его плечу. Её окатило жаром от макушки, до кончиков пальцев. Сакура распахнула глаза. Увидела огни соседнего дома, увидела, что его шея усыпана бледными веснушками. Внутри неё затрепетало какое-то удивительное чувство: словно любая крошечная деталь обрела вдруг бесконечный смысл. Звуки стали звонче, огни ярче. Рёбра Сасори шевельнулись под её ладонями, и Сакура поняла, он всё это время не дышал. Этот вдох был первым. Воздух, медленно вливаясь в его лёгкие, словно спотыкался, разделился на крошечные порции, а затем рёбра замерли и снова шевельнулись, когда Сасори так же прерывисто выдохнул. Он выдохнул. И крепче сжал пальцами перила. Сасори осознал в одно мгновение страх, который был ему неведом. Страх, что тебе разобьют сердце. Он представил, что она обняла его просто так. Что её руки размыкаются, она делает шаг назад и говорит ему: «Хорошо вам добраться до Токио». Улыбается, точно ничего не произошло. А он стоит и смотрит на неё. Просто смотрит, пока рвутся внутри тончайшие струны. И ничего не сделать. От одной мысли об этом, он готов был сам всё оборвать. Как поздно он понял! Спасение в том, чтобы никому и никогда не открываться! Вот о чём поют в глупых песнях по радио, вот о чём пишут стихи, вот что за печаль оживляет застывшие холсты, писанные маслом. О нелепость, мир был полон предупреждений, а он, жалкий глупец, не внял им! Он весь похолодел, и Сакура показалась ему нестерпимо горячей. Дыхание, тёплое и влажное, словно тропический чад, разливалось по его шее. Он чувствовал сквозь ткань мягкость её груди. Чувствовал руки, обвившие его кольцом, пальцы, которые в один момент шевельнулись, смяли футболку. Когда Сакура заговорила, вибрация её голоса прошла по нему, словно ток. — Вам лучше?.. — спросила она. Простой, не поддающийся расшифровке, вопрос. Лучше, чем кому? Лучше, чем что? Он сглотнул. Приготовился, что сейчас она отпрянет. Приготовился онеметь. Но она, так странно, продолжала обнимать его. Хрупкая, горячая, полураздетая. Желание подхлёстывало: пользуйся. Пользуйся моментом. Стащи с неё эти прозрачные тряпки и через пять минут ты уже будешь в ней. Он почти видел это. Почти ощущал. Мучительные несбыточные фантазии. Сасори знал, что сдержится и уйдёт, чего бы ему это ни стоило. Иначе он окончательно всё испортит. Он ждал, пока Сакура сама отстранится, и готов был взвыть оттого, как она теснее прижалась к нему животом. — Сасори-сан… — прошептала она. Он не смог ответить. Сакура чувствовала, как он напрягся. Дыхание рвано вырывалось из его рта, а он вёл себя так, словно она могла не замечать этого. Сакура ловила жадно эти звуки. Вслушивалась, как тяжело он дышит, млея у него на плече. И пока Сасори пытался себя сдержать, чтобы не совершить очередную ошибку, Сакура облизнула губы, прижалась плотнее щекой к его плечу, вытянула шею и коснулась чуть влажными губами кожи, сразу за границей ворота футболки. Невесомое касание взорвало под кожей каждый нерв. Оно прошло через всё его тело. Сасори резко втянул ртом воздух. Он не успел опомниться. Второй поцелуй лег на изгиб между шеей и ключицей, обжёг больнее, чем первый. А потом они посыпались вдруг, порхающие, лёгкие, словно мотыльки. Они сыпались, сыпались, сыпались, пока не достучались, наконец, до него. Пока он не поверил, не смял её обеими руками. Сасори прижал её спиной к решетке. Наклонил голову, нашел ртом её губы, раздвинул их языком, проник им в жар. Язык скользнул по языку, вдоль нёба, ранил себя об острые зубы, толкнулся глубже. Сквозь гул пульса в голове у Сасори грохнуло: «Остановись!». И он почти остановился. Он остановился бы, если бы она не пыталась так отчаянно к нему прижаться. Если бы она не всхлипнула, не издала этот волнительный уже знакомый ему звук. Снова взвилось изнутри чувство, что он сам себе неподвластен. Он вжался сильнее в её губы, сделал глоток, раскалённый глоток поцелуя, неспособного утолить, а только разжечь, только сделать хуже. Хуже, хуже, хуже. Ещё хуже. Ему хотелось измучить себя до крайности. Он всё ещё верил, что этому вот-вот придёт конец, хотя сам уже не способен был его инициировать. Его ладони бегло поднялись вдоль рёбер, задрали майку, оголив живот. Обнажили пылающую белизну, темную впадинку пупка. Сасори утопил в ней подушечку большого пальца. Сакура запрокинула подбородок, прогнулась сильнее, поцелуй распался, образовав нестерпимую пустоту, губы мазнули по губам. Пальцы Сасори сдавили её бока, натянули кожу, поползли было вверх, потом спустились по спине под неплотную резинку шорт, смяли ягодицы. Сначала несмело, словно по ошибке, и почти сразу с силой. У Сакуры потемнело перед глазами. Она беззвучно распахнула рот, почувствовала, как Сасори облизал его, одним непрерывным скользящим движением. Они снова схлестнулись в поцелуе, хаотичном, обрывистом. Сакура согнула ногу в колене, потёрлась ею о его бедро, обхватила, словно в грубом, полном сбивчивого нетерпения танго. Сасори подхватил её под колено, навалился на неё. Ей в живот сквозь одежду вжался его напряженный член. Она распахнула глаза. Ей нестерпимо захотелось увидеть его лицо. Прямо сейчас. Они уставились друг на друга. Полупьяные, заведённые, раскрытые. Между ними оставалась одежда, но больше между ними не было ничего, ни единой недомолвки. Руки Сакуры подрагивали, когда, глядя ему в глаза, она осторожно потянула вверх его футболку. Он перехватил, снял её, бросил в сторону. Они оба застыли, притормаживая, впитывая собственные ощущения. Сакура положила кончики пальцев на его обнаженные плечи, робко, почти не дыша. Повела ими вниз, едва касаясь распалённой кожи. Сасори сжимал перила, по обе стороны от бледных плеч. Он ничего не соображал, хотя мысли назойливо пытались пробиться к нему сквозь хрупкую поверхность момента. Он хотел в неё. Прямо сейчас. Хотел под собой её растекающееся нежное тело. Сакура сама потянулась к его лицу. И уже плавно, податливо их рты смешались, словно нечто однородное, текучее, не имеющее формы. Их качнуло в сторону от перил. Сакура лишилась опоры, Сасори подхватил её, развернул спиной к двери. — Погоди…. — прошептала она, — погоди, погоди… Она толкнула дверь. Потянула Сасори за собой, потянула его в комнату. Не глядя, куда ступают, на ощупь, они ввалились через порог, параллельно стягивая остатки одежды. Сакура первая опустилась на размётанную постель, холод простыни облизал оголённую поясницу. Она была полностью обнажена, доведена до изнеможения. Ей необходимо было ощутить на себе вес его тела. И когда Сасори опустился меж её раскинутых ног, когда впервые кожа обожгла кожу, ей показалось, что всё её тело погрузилось в горячие воды онсена. Он лёг на неё, ноги потёрлись о ноги, плечи, горячая спина, поцелуи — они сплелись, притёрлись друг к другу. Сакура снова увидела веснушки на его шее, прижалась к ним губами, зажмурилась. Сасори тяжело дышал у неё над ухом. Он нравился ей так сильно, что от одной мысли, что это он с ней рядом, в голову ударяла бешеная блажь. Она странно себя чувствовала. Словно эмоции перевешивали, перетягивали на себя одеяло, мешались. От них в груди было тесно. — Вы… — её голос пощекотал Сасори шею. Он не знал, что она собирается сказать. Его это почти не волновало. Оставались мгновения. Он её получит. Точно получит. Пальцы спустились вдоль живота, влажно погрузились в неё. Сакура изогнулась, распахнула рот. Он больше не мог. Не мог ждать. Сакура согнула колени, она беспомощно проскребла его по спине. Услышала шорох уже сквозь пелену. А потом почувствовала, как его горячий член медленно входит, наполняя неутолимую жаждущую пустоту. Он вошел в неё, толкнувшись под конец глубже, отчего в голове разорвалась первая ослепительная вспышка удовольствия. Сакура застонала, громко, совершенно не мелодично. Этот стон вырвался из самой глубины. Она задыхалась в ожидании второго толчка, запрокинула голову. Сасори приподнялся над ней, хотел рассмотреть её лицо, но не выдержал, двинулся в неё снова, потом ещё раз, резче, бедра Сакуры задрожали. Она прижала ладони к его спине, потом спустила на поясницу, чувствуя, как пружинисто, волнообразно таз поднимается над ней, чтобы затем конвульсивно толкнуться в её жадно распахнутое тело. Раз за разом, куда-то в самую глубь неё. Они оба взмокли, двигаясь навстречу друг другу. Соединяясь, дрожа, приближая нечто блещущее в глубине, тянущее, подчиняющее. Грань, за которой застыло удовольствие, рассыпалась под этими толчками. Почти подпуская их, обещая, подхлёстывая. Сакура не замечала, как хныкала на каждом обороте, хныкала, постанывала ему на ухо. Она потянулась слепо за поцелуем и сама же прервала его. Чувствуя как влажное, блаженное скольжение наполняет всё её тело. Сасори двигался в ней медленно, не ускоряя темпа. Этого становилось мало. Совершенно недостаточно. Её бедра толкались ему навстречу раньше времени, подрагивали, раскрывались в поиске чего-то необъятного, необходимого. Сасори чувствовал, как она пляшет под ним, как умоляет его перетолкнуть их обоих через мучительную грань. Ему нравилось видеть это измождённое умоляющее лицо. Он опустился к её губам. Она не хотела целовать его, жалась к нему, металась, ведь он почти остановился, но он добился своего. Она обратила к нему затуманенные, почти обиженные глаза. Они не успели сфокусироваться, расширились, распахнулись от следующего толчка. Сакура вскрикнула, неосознанно впилась пальцами в его плечи. Снова вскрикнула и замычала под ударами, быстрыми, непрекращающимися, переполняющими. Тело сотряслось от оргазма. Волны удовольствия расползались одна за другой, не отпускали её, заставляли сокращаться, освобождали. Она словно стала невесомой, легкой, как пёрышко, бешено невменяемо счастливой. Сасори в последний раз сдавленно заскулил ей в плечо и опустился на дрожащих руках. Они оба замерли, оглушенные полным эмоциональным штилем. Всё утихло в груди. Растворилась каждая эмоция. Внутри них воцарилась мертвенная, космическая тишина. Сасори лежал, уткнувшись переносицей ей в плечо, Сакура смотрела в потолок. Она провела ладонями по его горячей спине, обняла его. На потолке переливались голубоватые тени: телевизор продолжал бормотать, где-то очень далеко, в соседней вселенной.Самый преданный друг
Когда-то, в пылу бурной юности, Ино Яманака представляла, как накинет плащ поверх одной только шелковой сорочки, сядет в такси, будет ехать по ночному городу, а затем ей откроет дверь какой-нибудь импозантный мужчина, с бокалом вина в одной руке и мохнатыми розовыми наручниками в другой. Ино никак не ожидала, что её фантазия решит материализоваться спустя столько лет и в таком извращённом ключе. Во-первых, открыл ей никакой не импозантный мужчина, а Дейдара с носовым платком в одной руке и бутылочкой нашатыря в другой. Во-вторых, в фантазии нигде не значилось, что она, будучи в плаще, поверх сорочки, поспит перед этим два часа, будет растрёпанная, злая и не выспавшаяся, что она не заметит, что надела разные кроссовки, будет бежать вдоль проезжей части, взывая на всю улицу: «такси-такси!», и что таксист всю дорогу будет сально коситься на неё в зеркало заднего вида. Если честно, она вообще не ожидала, что внезапный звонок Дейдары и его дрожащий голос способны вызывать в ней такие эмоции. По телефону она почти ничего не поняла. Дейдара сказал, что, скорее всего, умер его друг. Он несколько раз повторил это ужасным сдавленным шепотом, а потом стал извиняться за поздний звонок, и Ино бросила трубку, потому что к собственному ужасу, чуть не разрыдалась. Она не поняла, что за друг, почему он умер, дома ли Дейдара в принципе, просто обнаружила себя уже нервно трясущейся на заднем сидении такси. Когда Дейдара открыл дверь, в первую очередь её кольнуло, что Тен-Тен приехала первой. Она ближе жила. Но, возможно, дело было в том, что Дейдара сначала позвонил ей, а потом уже Ино. В глазах Тен-Тен наоборот мелькнуло облегчение, и Ино мысленно обозвала себя ревнивой дурой. Они прошли в комнату. Пока Дейдара прикрывал входную дверь, Тен-Тен быстро склонилась к уху Ино и зашептала: — Рыжий написал предсмертную записку и исчез, Дей думает, он покончил с собой. Слушать ничего не хочет. — Тупо из-за записки?! — Да. Помягче с ним, Ино. — Без тебя знаю, — прошипела Ино. Потом, спохватившись, добавила. — Извини. Нервничаю. Ино в очередной раз подивилась толстокожести подруги. Та совершенно не обиделась, словно пропустила грубость мимо ушей. Она погладила Ино по плечу. — Вижу. Не нервничай, всё будет хорошо. Только вот с Сакурой проблема. С Сакурой. О господи. — Блять, — пискнула Ино. — Блять, блять! Я не подумала! Вот блять! — Тише ты! Дейдара закрыл дверь, проплыл привидением через комнату в сторону двух кресел мешков. Там, на полу, зажав голову между ладоней, сидел Хидан. Он был скорее сосредоточен и хмур, нежели убит горем. Когда все подошли и расселись, кто в кресло, кто на пол, Хидан сказал: — Я, блять, одного не понимаю. Почему такая небрежная записка? — А ты бы стал каждую буковку выводить? — спросил Дейдара. — Я нет. Но Сасори стал бы. Обнаружив на лицах собравшихся зародившееся сомнение, Хидан осторожно перешёл ко второй части своих предположений. — Вы только не ржите, — сказал он. — Но я думаю, что его похитили. — Что ты, нахрен, несёшь?! — вскричал Дейдара. — Это смешно, по-твоему?! — Конечно, нет! Я серьёзно! Сами посудите!.. — Тихо, тихо! Успокоились! — скомандовала Ино, когда и Дейдара, и Хидан повскакивали на ноги. — Значит так. Для вновь прибывших. Где записка? Дай сюда, — она выхватила у Хидана листок, нахмурила брови. Взгляд Ино стал быстро перепрыгивать со строчки на строчку, потом вернулся к началу. Она зачитала вслух: — «Дорогой друг, я принял решение, которое ты, возможно, не сразу поймёшь. Я достиг в жизни всего, к чему стремился. Мне больше нечего желать. Каждый день я ощущаю всё сильней: в этом мире меня давно ничего не держит. Ты был удивлён, что я согласился приехать в Киото, потому что я отказывался каждый год, семь лет подряд. Теперь ты знаешь, я приехал, чтобы с тобой попрощаться. Вижу, ты стал гармоничней. Ты спокоен душой, и теперь я тоже за тебя спокоен. Только было бы неплохо, если бы ты всё-таки сменил агента, эта реклама — абсолютный провал. И перестань, пожалуйста, поглощать тоннами сладости. Раньше ты следил за фигурой. В твоем возрасте такое недопустимо…». Да он охренел! — воскликнула, вдруг, Ино. — Кто пишет это в предсмертной записке?! — её аккуратные ноздри раздулись от злости. Она несколько раз стиснула зубы, пока не почувствовала, что может дальше читать. — Ладно. Простите. — «…Такое недопустимо, — повторила она. — Передай Сакуре, что…» Ого! Нихера себе! — Какой я идиот, — взвыл Дейдара и закрыл лицо руками. — Я должен был заметить… Какой я друг, после этого?! — Э! Дочитывай до конца! — возмутился Хидан. — До конца читай! И под всхлипывания, теперь, Дейдары, Ино мрачно вернула взгляд в письмо. — «Передай Сакуре, что я бы никогда не разбил ей сердце. Привет Хидану». Записка оборвалась. Хидан расплылся в не слишком уместной, но неудержимой улыбке. Листок из рук Ино забрала Тен-Тен и тоже быстро пробежалась по тексту глазами. — Записка, правда, идиотская, — сказала она. — Как будто он издевается. Может это розыгрыш? Дейдара и Хидан одновременно, не сговариваясь, произнесли: «Нет». — Сасори не стал бы… — Дейдара утер платком покрасневший нос и вдохнул нашатыря. — Мы должны начать его искать. Возможно, позвонить в… полицию… не могу… Ино присела рядом с ним и приобняла его за плечи. Она так и была в сорочке, плаще и разных кроссовках. — Тише, тише… Мы найдём его. Не думай сразу о самом худшем. Дейдара кивнул, хотя плечи его продолжали вздрагивать. Ино никогда не видела, чтобы он плакал и это, необъяснимо, разрывало ей сердце. В какой-то момент Дейдара чуть приподнялся, нашел руку Ино и сжал её. Все молчали. Хидан тихонько барабанил пальцами по колену. В руках Тен-Тен шелестела записка, которую она, с плохо скрываемым раздражением, перечитала уже раз двадцать. В конце концов, Тен-Тен сунула записку Хидану, даже не глянув в его сторону, тот спешно схватил листок. Она сказала: — Мне не кажется, что он покончил с собой. — Он не мог так пошутить… — А поиздеваться — мог? — Мог, вообще-то, — сказал Хидан. — Поиздеваться он мог, как угодно. Дейдара поднял голову от платка. — За что вы его так невзлюбили?.. Тен-Тен уже открыла, было, рот, но вмешалась Ино. — Ну, знаешь… Это не так. Я почти… волнуюсь за него. Правда! — в этом моменте она сощурилась в сторону друзей. — Мы все волнуемся. Волновались все, конечно, за Дейдару. Тот был похож на заплаканное привидение. Никто, кроме него, не верил, что это настоящая предсмертная записка. Однако, шло время, Сасори не появлялся, и даже скептицизм Тен-Тен стал потрескивать по швам. Они позвонили в полицию, в несколько больниц, в службу такси — где выяснилось, что такси Сасори не брал. Разделившись, они почти два часа обходили близлежащие кварталы, так ничего и не обнаружив. В начале пятого утра все собрались под домом уже совсем в другом настроении. Голубоватые предрассветные сумерки дали первые размытые очертания улице. В воздухе висел неплотный туман. Они стояли молча у входа в подъезд, измотанные и опустошенные. Всё казалось немного ненастоящим, неестественным. Ощущение неестественности бледнеющих сумерек, холода, того, что возможно произошло, липко оседало на коже. Дейдара рассеянно провел по собственному лицу рукой, сглотнул горький привкус. Его взгляд остановился на дребезжащей от ветра тканной вывеске. — Мы должны сказать Сакуре, — сказал он.Только кофе
Розовое, мягкое, с запахом цветочного мыла — это пробуждение было самым прекрасным. Сакура никогда прежде так сладко не спала. Она ещё не помнила вчерашнего вечера, не помнила причины этой сладости, только чувствовала, как приятно холодят кожу простыни, как приглушенный свет просачивается сквозь сомкнутые веки. Сакура слегка потянулась, улыбка тронула её губы, она открыла глаза и обнаружила, что смотрит в раскрытую книгу. Это было странно. Сакура дёрнулась от удивления и тут же услышала. — Вы читаете всякую ерунду. Книга захлопнулась. На обложке было витиевато выведено «Поющие в терновнике». Сакура растерянно приоткрыла рот. Тут воспоминания о прошлой ночи вспыхнули румянцем у неё на щеках. Она легонько отпихнула от себя книгу вместе с его рукой. — Это вы читаете всякую ерунду, — сказала Сакура. — Я её даже не открывала… — Странно. Тут закладка. — Не может такого быть, — протянула она, сквозь зевок. — И вообще, это классика… Окончательно очнувшись ото сна, Сакура отняла голову от не слишком мягкого плеча. Сасори лежал поверх одеяла, из одежды на нём были только штаны, а на ней, кажется, вообще ничего не было. Как он умудрился встать, одеться, найти, что почитать, подтащить её к себе, так чтобы она при этом не проснулась? И поезд! Во сколько у него поезд?! Мысль о поезде тяжело прокатилась по всем остальным. Сакура горестно прижалась щекой обратно к его плечу. Расценив, должно быть, что она собирается спать дальше, Сасори снова раскрыл книгу. На улице монотонно голосили птицы. Наверное, уже было около пяти утра. — Сасори-сан? — Мм? — Вы уедете?.. — Наверное. В какой-то момент. — Ясно, — прошептала Сакура. Дневной свет постепенно просачивался в окна и, смешиваясь со светом электрическим, оттенял предметы, так что видно было каждую щербинку. Свет сделал книжные страницы сизыми и шероховатыми, подчеркнул измятость простыней. Только его руки, излишне выразительно, почти манерно придерживающие книгу, в этом освещении не утратили своей безукоризненной красоты. Знай Сакура, что он всё равно уедет, она бы ничего не изменила. Она бы ни на что не променяла эту ночь. Ей хотелось откинуть одеяло и снова прижаться к нему всем телом. Хотелось целовать его, как вчера, ни о чём не думая. Страница книги хрустнула. Вопреки желаниям, Сакура молча выползла из-под одеяла, и ничем не прикрываясь, голая, прошла в ванную и закрыла дверь. Сасори проследил за ней взглядом. Он хорошо мог представить, что там происходит. Её, под струями воды: гладкий живот, упругие икры, скользкая, словно вскрытая лаком, кожа. Рот, чувственно приоткрытый, собирающий случайные брызги. Повисшая в воздухе влажность. Он хорошо мог представить, и всё-таки, жаль, что Сакура закрыла дверь. Он не хотел представлять. Он хотел видеть. Разве не имел он права на неё посмотреть? Донёсся приглушенный шум воды. Щелкнул тюбик геля для душа. Сасори с усилием заставил себя вчитаться в предложение. Его мысли, пусть и насильно, вернулись к сложной судьбе Мэгенн Клири. Спустя полчаса Сакура, обвёрнутая полотенцем, с мокрыми, рассыпавшимися на тоненькие прядки, волосами, вышла из ванной. Полотенце она скинула и отправила его прямо в гору вещей, сваленных рядом с телевизором. Потом из стопки вещей, сложенной чуть более аккуратно, она извлекла джинсы и ещё какую-то тряпку. Сасори испытывал досаду, граничащую с раздражением. Зачем она одевалась? Зачем вылезла из постели? Она что, намекает, что ему пора? Он попытался произнести максимально отстранённо: — Собираетесь куда-то? — Сегодня моя смена в кафе… На ней уже были трусики и светло-зелёная блуза. Сакура стояла к нему спиной, и потому можно было не изображать, будто он погружен в чтение. Он мог рассматривать её аккуратные ягодицы, разделённые тёмной полоской белья, плечи, ещё влажные вьющиеся пряди волос. Сакура застёгивала пуговицы на блузе. Она делала это сосредоточенно и решительно, как человек, который сорок минут в ванной уговаривал себя не умолять Сасори на коленях взять её с собой в Токио. У неё в груди словно проворачивали железный прут. Застегнув последнюю пуговицу, Сакура попыталась придать себе беззаботный вид и обернулась. Как и ожидалось, Сасори спокойно читал. Она подошла к нему, остановилась рядом с футоном, чувствуя, как мёрзнут босые ступни, как всё внутри дрожит. — Приготовлю прощальный завтрак, — сказала она. — Чего вам хочется? Сасори поднял на неё глаза. — Чтобы вы вернулись в постель. Сакура так пронзительно засмеялась, что сама вздрогнула от этого звука. — Что ж, сделаю вам омлет!.. Сасори схватил её за руку и потащил на себя. Она испугалась, попыталась упасть в сторону, чтобы его не придавить, но всё равно падение получилось жёстким. Сакура свалилась на него, кажется, заехав ему локтем по рёбрам. Ей в живот вонзился угол книжки. Она поморщилась, зашипела от боли, приподняла голову, увидела его профиль. Сасори не смотрел на неё, он смотрел в потолок. Сакура попыталась упереться руками, чтобы подняться, но почувствовала, как Сасори с силой прижал её к себе. Ладонь легла ей на затылок и буквально заставила уткнуться носом ему в шею. Теперь поздно было вырываться, он застал её врасплох. Тепло его тела неотвратимо просачивалось сквозь тонкую блузку, впитывалось в кожу. Ино, наверное, посоветовала бы немедленно вырваться или даже залепить ему пощёчину. «Какое счастье, что Ино здесь нет», — подумала Сакура и вдохнула запах его волос, ни на что не похожий, отдалённо напоминающий запах типографской краски. «Хуже не будет», — подумала Сакура. — «Всё равно я уже пропала». Она подвинулась, руки Сасори напряглись, потом он понял, что она только хочет устроиться поудобнее. Сакура оттолкнула мешавшую книжку, сползла чуть вбок и прижалась к нему сама. Комнату исполосовали длинные тени. Слышно было, как тикают часы у Сасори на запястье. В ванной очень редко капля воды разбивалась о решетчатый сток. И звуки, и тени становились неразделимы с чувствами, всё вплеталось в единое тончайшее полотно момента. — Я бы позвал вас в Токио, — сказал Сасори очень тихо. Сакура задумчиво водила указательным пальцем вдоль его выпирающих рёбер. Птицы перекрикивались на улице. — Но не позовёте… — сказала она. — Не могу. Она спокойно улыбнулась. — Я всё понимаю, вам ничего не нужно объяснять. Сасори резко перевернулся на бок, подпер скулу кулаком. — Вы уверены, что понимаете? — Наверное, у вас есть кто-то и… — Да, примерно, — перебил он. — Только наоборот. У меня там никого нет. Совершенно никого. Вам будет сложно это представить, но в Токио я абсолютно один, — он нахмурился, словно пытаясь с наскока решить сложную задачу. — Нет. Вам там не понравится, я в этом уверен. И вообще, что вы обо мне думаете? — внезапно добавил он. — Что я сплю с вами, пока у меня кто-то есть в Токио? Дейдара точно рассказывал обо мне только хорошее? В любом случае, из Токио вы от меня сбежите. — Сбегу? Вы очень странный, — прошептала Сакура. — Будет лучше, если я перееду сюда. Палец Сакуры, скользивший теперь по его руке, замер. Она чётко услышала его слова, но мысленно продолжала их переставлять между собой, точно они, словно мозаика, могли сложиться во что-то другое, более реальное. Ей стало страшно, так же как тогда на кухне, когда он пригласил её на свидание. Она отказалась. И сейчас первым порывом тоже было бегство. Она подняла глаза. Она думала, что Сасори успел рассердиться на её молчание, ожидала увидеть его рассерженное лицо. Он лежал на боку, подперев ладонью висок. У него на запястье сверкали золотом часы. И его волосы в этом освещении тоже казались золотистыми. Он пошевелился, волосы вспыхнули ярко-ярко, а затем покрылись матовой тенью: Сасори лёг обратно на подушки, раскрыл «Поющих в терновнике». — Рад, что вы не возражаете, — произнёс он, как ни в чём не бывало. — Думаю, это займёт около месяца. Мне нужно будет закончить в Токио кое-какие дела… Тут Сакура опомнилась. Её тряхнуло изнутри на восемь баллов по шкале Рихтера. — Погодите, — встрепенулась она. — Я правильно поняла, что… — Правильно. — Что вы переедете… — Перееду. — И останетесь… — Останусь здесь жить. Всё верно. — Прекратите говорить об этом так спокойно! — воскликнула Сакура. — И… читать прекратите! Боже мой… — она схватилась за голову. — Мне нужно… Неужели?! Нет, я не… Я не… Да прекратите же вы читать! Посмотрите на меня! — Если вас это успокоит. — Так намного лучше, — выдохнула Сакура, хотя стоило ему на неё посмотреть, и её снова охватил ступор. — Ещё раз. Вы переедете в Киото, — сказала она. — Да. — И будете жить здесь?! Со мной? — Нет. Я буду жить с вами в каком-то более пригодном для жизни месте. — Со мной?! — Не радуйтесь особо, — произнёс Сасори. — Придётся сказать о нас Дейдаре и не факт, что он оставит меня в живых. — Что за глупости? — фыркнула Сакура. — Он будет рад. Сасори резко и коротко рассмеялся, а затем добавил совершенно серьёзным тоном: — Не думаю. Только в этот момент Сакура ощутила, как безумно колотится сердце. Она сама чуть не рассмеялась. «Ты действительно рано радуешься», — одёрнула она саму себя, — «у него ужасный характер». Радость была неодолима. Сакура осторожно, словно кошка, подползла к Сасори. Она перекинула через него ногу, забралась сверху. Ему это понравилось. По крайней мере, «Поющие в терновнике» снова были отброшены в сторону. — Так что вы… Будете на завтрак? — Кофе. — А из еды?.. Сакура склонилась к его приоткрытым губам, языки несмело толкнулись один навстречу другому. Соприкоснулись, сплелись. Сасори притянул её к себе, они перевернулись. Его руки забрались под блузу и лифчик. — Знаете, Сакура, вы с этим не перегибайте, — прошептал он, изучая губами её шею. — Я не хочу через пару лет выглядеть, как Дейдара. — А что не так с Дейдарой?! — Он после ваших эклеров — ходячее произведение Фернандо Ботеро. — Это ещё кто? Сасори вздохнул. — Кофе. Только кофе. «Прочитаю потом, кто это», — сердито подумала Сакура, но зловредная фамилия тут же выветрилась из головы. Она блаженно прикрыла глаза. И тут в дверь постучали. Сасори продолжал её целовать, будто ничего не слышал. Сакура попыталась выползти из-под него, но он не уступил. В дверь снова постучали. — Сасори-сан?.. Надо… открыть… — Вы тут больше не живёте, — сказал он. Сжал её сосок, между большим и указательным пальцами. Сдавил его, потянул вверх. Опустился ко второму ртом, прикусил его зубами. Ладони Сакуры сами собой прижались к его затылку. Она простонала «м-м-м». Тело изогнулось. — Сакура, это Ино! Открой! — Ино?! Да подождите вы! Сасори совсем не ожидал, что она с такой легкостью спихнёт его с себя. Он сердито тряхнул головой. Сакура уже судорожно застёгивала блузку. Голос Ино мигом выбил из головы Сакуры все остальные мысли, кроме одной: «что-то случилось». Она подхватила с пола джинсы, натянула одну штанину, потом поняла, что если за дверью только Ино, то её можно встретить в нижнем белье. Снова раздался стук. — Сакура! Это мы! Дейдара. Дьявол! Штанину придётся натянуть! — Минуту! Открываю! Глядя на то, как Сакура скачет на одной ноге, пытаясь влезть в штанину джинсов, Сасори нехотя подцепил сложенную рядом с подушкой футболку и натянул её на себя. Впрочем, с постели он не встал. Сакура справилась, наконец, с джинсами. Она щёлкнула замком. Сердце ухнуло в груди, когда она увидела за порогом сразу четырёх друзей. Она едва их узнала. Дейдара был бледен, с огромными синяками под глазами, он словно похудел за ночь на десять килограмм. Ино и Тен-Тен выглядели не лучше. А Хидан без конца хлюпал носом и утирал его платком. Что-то ужасное случилось. Сакура боялась пошевелиться, она застыла, ожидая пока на неё обрушится нечто чудовищное. «Дейдара здесь, Ино здесь», — пронеслось на автомате. С кем? С кем тогда? — Сакура… — выдавил из себя Дейдара. — Сасори… скорее всего погиб. Дейдара так страшно это произнёс, что, несмотря на то, что Сакура видела Сасори живым пять секунд назад, она всё равно резко повернула голову. Он сидел на её расстеленном футоне. Сердце всё равно необъяснимо заколотилось. Она выпала на секунду из реальности, не понимала, как реагировать. Ино, которая стояла ближе всех, протянула руки, чтобы её обнять. — Он оставил записку, — сказала она, притянув шокированную Сакуру к себе. — Оставил предсмертную записку, и мы думаем, что он где-то… Она повторила несколько раз про записку. Что Сасори, наверное, прыгнул с моста. Бред, который говорила Ино, никак не желал проясняться. И вдруг Сакура вспомнила, как вчера Сасори пошутил, что оставил записку… — Болван, — выдохнула Сакура. — Что?.. Тут Ино осеклась, и никто кроме Сакуры не понимал почему. Но Сакура понимала. Ино смотрела ей через плечо. Смотрела на Сасори, который сидит в её постели. Сакура почувствовала, как руки подруги напряглись. Как та медленно отодвигает её в сторону. — Держите меня, — тихо проговорила Ино. — Ты падаешь в обморок? — Дейдара подхватил её под руку. — Дать нашатыря?! — ДЕРЖИТЕ МЕНЯ ИЛИ Я ЕГО НАХЕР ВЫБРОШУ С ОКНА!!! — заорала Ино. Ино рванула в квартиру. Следом за ней все остальные. Они чуть не сбили Сакуру с ног. Ввалились, увидели Сасори, и на какое-то время все четверо застыли, каждый со своим неповторимым выражением лица. Сакура боялась пошевелиться, потому что ей казалось, что они сейчас разорвут Сасори на части. — Рыжий, ёб тебя за ногу! — изрёк, наконец, Хидан и высморкался. Сасори заносчиво вздёрнул подбородок, обвёл их взглядом. — А в чём, собственно, дело? — поинтересовался он. — В чём дело?! — взвизгнула Яманака. — В чём дело?! В твоей долбаной предсмертной записке дело! Грёбаный придурок! Мы думали, ты убился! Искали тебя три часа! В полицию подали заявление! Звонили в сраные больницы! Но это хорошо, потому что там ты сегодня точно окажешься!!! Проорав всё это на одном дыхании, Ино сжала кулаки и издала бешеный яростный рык. Её обняла Тен-Тен. Сасори поднялся, развёл руками. — Не моя вина, что кто-то из вас впёрся в мою комнату посреди ночи. — Ну, нахер, извините! Мы впёрлись! — вскричал Хидан. — За то, что мы искали тебя полночи, может, тоже извиниться?! — Может. Я не возражаю. — Господи, какой же он мудила, — пробормотала Тен-Тен, так что только Ино и Сакура услышали. Сакуре очень захотелось это оспорить, но в её арсенале не нашлось ни единого контраргумента. Все как-то выдохлись. Хидан плюхнулся на единственный стул. Ино тряслась от злости, Тен-Тен гладила её по спине. И тут, в воцарившейся тишине, все услышали тихий сухой всхлип и вспомнили, что в разговоре не хватает ещё одного человека. Дейдара сидел на полу, возле распахнутой двери. Его взгляд был приклеен к щербинке на плинтусе. Он уже сто раз её видел, когда бывал у Сакуры в гостях, и каждый раз думал, что надо бы её замазать. Теперь же она какое-то время служила ему единственным ориентиром в пространстве. Он смотрел на неё, пока все спорили, но спор утих. Дейдара вытер в последний раз со щеки уже просохшие слёзы, поднялся на ноги. С тяжестью, словно немощный старец. Ино и Тен-Тен пропустили его, отошли в сторону. Дейдара остановился напротив Сасори, и тот впервые увидел заплаканное осунувшееся лицо. Сасори показалось, что его тело действительно вмазалось в асфальт и душа, холодной струйкой пара, выскользнула наружу. Он испугался. — Дейдара… — Думаешь, это смешно? — Я не шутил. Прости. Кто знал?.. — Это ты прости, — сказал Дейдара. Кулак сжался. Он уже лет десять никого не бил, с тех пор, как получил третий дан. Сасори даже не успел вздрогнуть. Только что он стоял ровно, и в следующую секунду сложился вдвое, закрывая руками лицо. Потом он резко разогнулся и, запрокинув голову, выпалил: — Ты охренел?! Это уж слишком! Дейдара ничего не ответил. К ним подбежала Сакура, она схватила Сасори за руку. — Нет-нет, запрокидывать нельзя! Пусть течёт! — Отцепитесь от меня! — Ничего, ругайтесь дальше, — проговорила Сакура спокойно, — я вам вашу ругань прощу. Не запрокидывайте голову. Сасори опустил подбородок и позволил усадить себя на футон. Дейдара нависал над ним, Сакура присела рядом и дала ему какую-то тряпку. Она суетилась, вытирала ему руки, лицо, проверила аккуратно, цел ли нос — тот, магическим образом, оказался цел. — Очень жаль, — фыркнула на это Ино. — Следующие семь лет — я с тобой, козлом, разговаривать не буду, — сказал Дейдара. — Интересно почему! Потому что ты впёрся ко мне без спроса?! — Ты оставил предсмертную записку! Я думал, тебя выловят через неделю в Тамагаве или ещё хер знает, где! А ты всё это время был здесь! Как ты вообще попал сюда?! — Я перелез через балкон. — Больной, я сразу поняла, — прошипела Тен-Тен. — Нахрена?! — Мне нужно было с Сакурой поговорить. — Поговорил, я смотрю! — Да, поговорил! А что мне было делать?! Ты сказал мне её не трахать! А я тебе должен был сказать: «Извини, я всё-таки пойду, схожу к ней в гости в два часа ночи!»?! — Он сказал — что?! — возопила Сакура. — Что?! — одновременно повторили Тен-Тен и Ино. — Я не так сказал! Я сказал вежливо! — Так и сказал! — Нет! — Дейдара поднял руки. — Нет, не так! Совсем не так! Хидан?! — Ну, вообще… Ты примерно так и сказал, — сказал Хидан. — Ты на чьей стороне?! Дейдара обернулся к Хидану в поисках поддержки, но обнаружил, что тот, вопреки обыкновению, вовсе не улыбается. Хидан поднялся со стула и указал пальцем то ли на него, то ли на Сасори. — Да пошли вы оба в задницу! — заявил он. — Ни на чьей! Я чтобы сдержать перед тобой слово сказал Тен-Тен, что она мне не нравится! И не пошёл с ней гулять! — Я про Тен-Тен ничего вообще не говорил! — Меня, значит, трахать можно было? Чудненько, — сказала Тен-Тен. — Прекратите это повторять! Я так не говорил! — А меня можно? — задорно добавила Ино. — А то я все никак принципа не пойму. — О господи, — Дейдара закрыл лицо руками. Все замолчали. Сакуре удалось, наконец, остановить кровь, она убрала от лица Сасори платок. Сасори ей подмигнул, хотя и до и после этого, казался непробиваемо серьезным и раздраженным. — Что это за бред про «трахать»? — прошептала Сакура. — Ничего фатального, — сказал он. — Потом поясню. — Я домой, — сказал Дейдара. Хидан, Тен-Тен и Ино сразу двинулись к двери. Осадок после разговора остался хуже некуда. Сакура пыталась придумать, как задержать всех хоть на десять минуток и спокойно ещё раз поговорить. — Ребята… — проговорила она. Никто не откликнулся. Они бы так и ушли, но тут Сасори несколько раз громко хлопнул и заставил всех обернуться. — У нас вообще-то есть новости, — сказал он. — Мы с Сакурой переезжаем в Токио.***
— Зачем вы это сказали?! — Не злитесь. — Вы понимаете, как это ужасно прозвучало после всего?! — Ничего ужасного. — Ужасно! Дейдара никогда не простит меня! А вас тем более! — И плевать. — Говорите за себя, Сасори-сан! — Сакура поджала губы и отвернулась. Зелёное. Сегодня на ней было зелёное платье. Сасори оно нравилось больше остальных. Он защёлкнул последний чемодан, отнёс к двум другим. Сакура так и стояла спиной к балконной двери с отвёрнутым в сторону лицом. Ему, почему-то, показалось, что эта картинка отложится в памяти прочнее других. Он словно увидел её, сохранившуюся, всплывшую внезапно, спустя десять или двадцать лет: Сакура стоит в зелёном платье, сложив руки на груди, и злится на него. Старая фотография. Но пока что это не было прошлым, это было настоящим. Фотография ожила. Сакура посмотрела на него, когда он подошёл, подняла глаза. В них сегодня ощущалась свежесть весенней листвы. — Всё наладится, — сказал Сасори. — Я обещаю.Семь лет спустя
Юмэко капризно надула губы, и всё-таки старалась при этом держать спину ровно. Длинные волосы были для неё сплошным мучением. Когда пряди закладывались, одна за другую, непременно какой-то волосок выбивался и тянул, больно было до слёз. Так говорят: «до слёз». Сама она никогда не плакала. Почти. Косы обычно заплетались от макушки, а потом мама сворачивала их в какую-нибудь причёску. Она всегда делала это сосредоточенно и молча. Юмэко тоже молчала, отчасти, потому что боялась пискнуть от боли, отчасти, подражая этому молчанию. Это был их совместный очень важный ритуал. Когда на столе завибрировал телефон, Юмэко поборола желание вытянуть шею и посмотреть, кто это. Мама тоже игнорировала звонок очень долго. — Это твой! — крикнула она в коридор. — Я не могу! — голос отца, в отличие от маминого, всегда был немного взволнованным. — Я не могу завязать дурацкий галстук! Мама без спешки заколола закрученную косу булавками, потом протянула красивую руку и взяла телефон со стола. Юмэко успела увидеть на дисплее неприличное слово и быстро заморгала, испытав необъяснимый восторг. Отец примчался: перекошенный галстук был не единственной проблемой, судя по измятой рубашке и непричёсанным волосам. — Кто? — Я тебя просила его переименовать. — Блин! Прости, Тен. Ничего не успеваю… — Я отвечу. Собирайся. Тен-Тен похлопала Юмэко по плечу и та, получив сигнал свободы, соскочила с табуретки и убежала вслед за отцом в коридор. Дисплей телефона погас и снова загорелся. Тен-Тен приняла вызов. — Вы далеко? — И тебе привет. — О! Это ты. Привет. Вы далеко? — Минут сорок. — Вы опаздываете, — с недовольством фыркнула трубка. — Я внёс вас в список гостей. Так что вас пропустят, но если возникнут проблемы — наберите меня. — Постараемся этого избежать. — Уж я надеюсь! Ну, давай. Увидимся. Тен-Тен отключилась. — Она всё-таки меня ненавидит, — весело объявил Сасори и сунул телефон в карман. — Все скоро приедут! Не психуй. Тело Дейдары наполовину свешивалось с обитой бархатом театральной лавочки, его голову полностью скрывала подушка. Сасори стоял рядом, с бокалом шампанского и с перекинутым через руку белым шарфом, словно метрдотель. — Не психуй, — повторил он и сделал крошечный, символический глоток. Он салютовал бокалом, если мимо проплывало более-менее знакомое лицо. А если кто-то взглядом интересовался, можно ли поздороваться с Дейдарой, скорбно качал головой. Он мог предположить, что Дейдара будет напряжен, но чтобы он совсем перестал функционировать! Сасори посмотрел на часы. Глянул по сторонам: коридор был пуст. Присел на корточки рядом с Дейдарой. — Ты её получишь, — сказал он. — А если нет, будет другая. Ясно? — Как ты можешь быть в этом уверен? Я не понимаю… Сасори мрачно вздохнул. Было бы куда лучше, если бы Дейдара наклюкался шампанским. Почему тот всегда был трезв? Нельзя же на камерах выглядеть таким напряженным? Выбора, похоже, не оставалось. Пришло время извлечь козырь из рукава, хотя Сасори хотелось как можно дольше насладиться победой в одиночестве. Пока никто не знал, это была только его радость. Он сказал: — Есть одно предложение, о котором ты ещё не знаешь. — Что?! — подушка подпрыгнула, и из-под неё появилось удивлённое, по-детски светящееся любопытством лицо. — Какое?! — Хорошее. — Насколько хорошее?.. — Очень хорошее. — Очень?! Не тяни! Говори скорее! Крошечный глоток шампанского, который сделал Сасори, превратил секундную паузу в десятисекундную, что для Дейдары оказалось совершенно невыносимо. — Ну, какого чёрта?! Я и так весь на нервах! — Я скажу. Когда получишь чёртову премию, — сказал Сасори. — А если не сегодня, то получишь в следующий раз. Он поднялся, поставил бокал на маленький столик. Аккуратно перекинул шарф с левой руки на правую. — Идём. Уже пора. Сасори пошел вперёд. Дейдара сердито щурился ему в спину, потом подскочил с лавочки. Только нагнав Сасори, Дейдара обнаружил, что идёт с подушкой в руках. — Ты лучший менеджер, — сказал он. — Но ужасный человек. — Господи, Ино. Сакура почувствовала, что стоит с приоткрытым ртом, и тут же сомкнула губы. По телефону Ино сказала, что оденется скромно: на ней будет брючный костюм. Она не уточнила, что тот будет красным. Наверное, даже если бы она сказала, то слово «красный» ни капли бы не описало действительность. Потому что «брючный костюм» — звучит весьма прилично. И «красный» это просто цвет. Пришлось бы дополнительно уточнять, что красный способен был выжечь глаза, а блуза приличного брючного костюма (красная), была абсолютно прозрачной. Абсолютно. Грудь Ино скрывали только великодушно запахнутые полы пиджака (красного). У Сакуры мурашки побежали по плечам, когда она представила, что случится с Дейдарой, когда он это увидит. — Нечего так смотреть, — сказала Ино, максимально сблизив красивое лицо с зеркалом. Она припудрила подбородок. Это был финальный штрих — Ино выглядела лучше, чем любая сверкающая кинозвезда. И, наверное, в том и состояла задумка. Сакура надеялась, что подруга, по крайней мере, не станет снимать пиджак, до тех пор, пока церемония не закончится. — Идём скорее, уже почти шесть. — Идём. Они молча шли по длинному, нескончаемо длинному коридору. Сакура мысленно гадала на ромашке: «спросить-не спросить-спросить-не спросить», пока, наконец, не произнесла вслух: — Ты думаешь снова?.. — Не знаю. С чего ты взяла? — Не знаю, — тихо сказала Сакура. Они повернули за угол. На Ино был кричащий наряд, она уверенно шла на высоких каблуках, подбородок её был гордо приподнят, но в этой сияющей броне дерзости, то и дело, словно бы мелькала тёмная брешь. Сегодня Сакура ощущала в Ино уязвимость. Кто-то другой едва ли мог это уловить. Есть люди, которым привычно спотыкаться по жизни, они легко падают и легко поднимаются на ноги. Сакура часто думала над тем, что Ино не привыкла спотыкаться. Сакуру, вообще говоря, всю жизнь влекло к таким людям. Колючим, лишенным гибкости. К людям, которым лучше никогда не падать. «Может, мне нравится видеть их слабости?» — думала она. — «Может, я плохой человек?» Ино переложила клатч из правой руки в левую. Сакура заметила краем глаза её белоснежную ладонь, которая теперь изящным маятником покачивалась в такт походке. Ладонь оказалась холодной, почти ледяной. Ино бросила короткий удивленный взгляд на свои пальцы, сцепленные теперь с пальцами Сакуры, и невольно улыбнулась. На руках Сакуры были длинные кружевные перчатки, поэтому сцепленные пальцы чем-то напоминали инь и янь. Взявшись за руки, они шли по длинному пустому коридору. Ино, в своём ярко-красном костюме, Сакура в платье чуть ниже колена из плотной зелёной ткани. — Это будет катастрофа, да? Если мы снова сойдёмся. — В последний раз вам обоим было тяжело… — Но все ведь выжили? — весело бросила Ино. — Жертв нет? — Жертв нет, — хмыкнула Сакура. — Напрасно ты за него волнуешься. Он взрослый мальчик. — Я волнуюсь за тебя. Руку Ино не отпустила, но походка её замедлилась. Она будто вовсе передумала идти в зал. Они шли всё медленней и медленней, пока совсем не остановились и не посмотрели друг на друга. Ино сказала: — Потому что ты думаешь, что только я его люблю. Сакуру обезоружила эта искренность. Она и представить себе не могла, насколько пронзительны чувства Ино. Как она могла не замечать? Сакура опустила глаза. Она почувствовала пустоту в груди. Ей было невероятно сложно справляться с этим каждый раз. Ино усмехнулась, от неё снова повеяло непробиваемой дерзостью. — Ладно, пойдём. — Я думаю… он тоже тебя любит, — Сакура заставила подругу остановиться. — Я правда так думаю. Яманака грустно улыбнулась. — Вот и посмотрим, — сказала она. У Сакуры зазвонил телефон, она не хотела так резко обрывать разговор с Ино, поэтому даже не доставала его из сумки. Телефон настойчиво звонил. — Давай отвечай! Нечего так смотреть, а то я разревусь. — Алло? — Вы долго будете там стоять? — прозвучало из трубки. — Я вас вижу. Сакура обернулась. Сасори стоял в конце коридора, подпирая стену плечом. — Почему, каждый раз, даже если вы приезжаете вовремя, вы всё равно опаздываете? Как это возможно?! — Ты плохой организатор, — сказала Ино. Сасори ответил ей враждебно-скептической улыбкой. В фойе было людно. То и дело мелькали лица знаменитостей. Если бы Тен-Тен не держала Юмэко за руку, та уже непременно бросилась бы знакомиться со всеми подряд. Хидан беззастенчиво крутил головой. Ино, напротив, собирала на себе чужие взгляды. Никто не мог вспомнить, где видел эту красотку. Сакура стояла чуть в стороне и баюкала в руках бокал с шампанским. Её не покидало ощущение, будто нечто важное завершается. Казалось, воздух звенит, возвещая о переходе на новую ступень жизни. За последние годы всё и так сильно изменилось. «Может, — думала Сакура, — дело не в грядущих изменениях? Просто пришло время примириться с тем, что уже никогда не станет прежним?» Хотя Ино всё так же кокетливо щурила глаза, когда улыбалась, Тен-Тен смотрела на всех немного свысока, а она… она всё так же представляла себя, сидящей над пропастью, далеко-далеко от реальной жизни — они уже не были до боли честными беспечными подругами. Они уже целую вечность не заправляли кремом эклеры, стоя за прилавком светлой, словно прозрачной, кафетерии. Вкус шампанского, запах старого театрального здания, обрывки фраз, которыми друзья обменивались, а Сакура никак не могла услышать ни одну целиком — вот что окружало её сейчас. Всё теперь было иначе. Наконец, из толпы вынырнул улыбающийся Дейдара, и друзья принялись по очереди с ним обниматься. Сакура оказалась последней в этой очереди. Она встала на цыпочки, чмокнула воздух рядом с его щекой, чтобы не выпачкать помадой. — Ты как? — шепнула она. — Лучше всех, — Дейдара улыбнулся ей ещё шире. Потом он взглядом кивнул в сторону Ино и сделал смешные огромные глаза. — Я в беде. — Давно, — шепнула Сакура, сквозь улыбку. Она посмотрела на Ино: теперь даже ей было не разглядеть в Яманака слабости. Все собрались в более тесный круг. Дейдара деликатно кашлянул. — Спасибо всем, что пришли, — сказал он. С короткой стрижкой в его лице ещё сильнее проступали мальчишеские, мягкие черты. Он волновался. Несколько раз он глянул на Сакуру в поисках поддержки и та без слов, одними глазами, старалась внушить ему спокойствие. — Спасибо… всем, — повторил Дейдара, голос натянулся струной. Все смотрели на него, никто не торопил. Дейдара перехватил вдруг из рук Сакуры бокал и поднял его вверх. — И спасибо большое моему самому близкому другу, который семь лет назад… — Не начинай, — сказал Сасори. — Я это не люблю. — …семь лет назад шокировал меня своим звонком, — сказал Дейдара. — Я, говорит, бросил работу. Я буду твоим менеджером. — Я при этом был! — воскликнул Хидан. — Я со стула грохнулся! — Прямо грохнулся… Кто в это поверит? — пробурчала Тен-Тен. — Твоим менеджером… — продолжал Дейдара, его голос стал тише, все остальные умолкли. — Он сказал, что переедет в Киото. Сказал, чтобы я готовился впахивать, а не таскаться параллельно с кастингами по подработкам. И ещё он сказал, что я должен перестать жрать тоннами эклеры, хотя за полгода до этого и так лишил меня этой возможности! — Дейдара повернулся к Сасори. — Если честно, мне хотелось послать тебя, Сасори-сан. Я думал, могу я хоть раз в жизни послать тебя, а не наоборот? Потому что ты это заслужил и… — Хорошо, что ты говоришь это сейчас, а не со сцены, с премией в руках, — сказал Сасори. Все рассмеялись. Дейдара снова поднял бокал повыше, он улыбался, улыбка перекосилась от смущения. — Спасибо тебе за всё, — сказал он, глядя Сасори в глаза. Раздались жидкие дружеские аплодисменты. Сасори выглядел так, словно его поставили на табурет и вынудили читать детские стихи. Он весь ощетинился. Повел плечами, пытаясь сбросить с себя некомфортное чувство. — Прекрасно. Очень трогательно. Нам уже действительно пора на места, — сказал он. Гости постепенно стягивались к выходам в зал, фойе стремительно пустело. Повисло лёгкое напряжение и тут же рассыпалось, потому что Хидан всплеснул руками, перетягивая всеобщее внимание на себя. — И что? — громко объявил он. — Дейдара это хорошо, но где главное блюдо? Дейдара театрально удивился: — Разве вы все здесь не ради меня? — Мы здесь потому, что папочку Хидана съедят, если он не добудет автограф Майто Гая. Спасите мне жизнь. — А! — воскликнул Дейдара и залез обеими руками сначала в передние карманы пиджака, потом в карманы брюк, а потом, расстегнув пиджак, забрался под полу и извлёк оттуда аккуратно сложенную вдвое обложку CD-диска. Юмэко, нетерпеливо выхватила сокровище у него из рук. Она развернула обложку и её округлое личико засияло. — «Прелестная Юмэко, да прибудет с тобой сила юности! Искренне твой Майто Гай», — суровым тоном зачитала Тен-Тен. — Какая юность? Ребёнку пять лет. Хидан расхохотался, потом благодарно хлопнул Дейдару по плечу. — Спасибо, друг. Сложно было достать? — Ещё бы! Я потом еле от него отвязался, — сказал Дейдара. — Ну, всё-всё, — скомандовал Сасори. — Теперь точно пора в зал. Все неспешно двинулись к выходу номер три. Ино и Хидан подбадривали Дейдару. Тен-Тен улыбалась, наблюдая за ними, и крайне бдительно вела за руку Юмэко. Они скрылись по очереди за отвёрнутой тяжелой занавесью, ушли в темноту. Сасори тоже шагнул туда, но задержался на пороге, потому что его поймали. Он только в этот момент почувствовал, как плечи напряжены. Сакура ухватила его за рукав и легонько тянула в сторону. Он долго не двигался с места, но она не сдавалась, пока Сасори не позволил увлечь себя в тень, за массивную створку двери. Они спрятались там, словно школьники, которые хотят улизнуть с принудительного просмотра «Повести о Гэндзи». — Ну, что ещё? Сасори бросил это до того, как на неё посмотрел. Если бы он сначала посмотрел, он бы не смог вложить в свои слова столько раздражения. В любом случае, Сакура никогда не воспринимала его раздражение всерьёз. Ей вечно чудилось, что это шутка. Она так свято верила в его несерьёзность, что Сасори сам себе, порой, начинал казаться выдающимся шутником. Кончики пальцев, ощутимо холодные, даже сквозь кружево, скользнули по шее, опустились ниже, к каменно-неподвижным плечам. Её лицо приблизилось. Сасори успел рассмотреть веер тёмных изогнутых ресниц. Губы Сакуры прижались к его губам. В них не ощущалось настойчивости, они только коснулись и замерли. Сакура не ждала, что он её поцелует. Лёгкое касание и было тем, чего она хотела. — Не волнуйся так, — прошептала она. — Я не волнуюсь, — сказал Сасори. — Идём. Он сделал полшага назад, но её руки, словно самозатягивающаяся петля: они обвились крепче вокруг его шеи. Сасори коротко выдохнул. Он непрерывно думал о церемонии, а теперь кружево, шепот, ресницы, всё это просачивалось в него. Что за беспомощность? В груди всколыхнулась злость. Нет, что-то лишь похожее на злость. Что-то такое же удушающе горячее. — Сакура, нам… — Не волнуйся, — повторила она. Её губы шевельнулись прямо поверх его губ. — Расслабься немного. Она погладила волосы, проскребла ноготками по затылку, словно пытаясь убаюкать его здесь, в темноте. Сасори встрепенулся. Он стряхнул её руки, перехватил их. Сакура попятилась назад: один шаг, и лопатки влипли в холодную стену. Сасори бросил взгляд в фойе: никого. Церемония уже начиналась. Он рывком притянул Сакуру к себе, прижался губами к мягкому рту, совершенно неготовому к подобному натиску. Сакура зажмурилась на мгновение, потому что это было больно, лишено нежности. Но вспышка боли угасла, плечи Сасори расслабились, и дикость, вспыхнувшая в его глазах, теперь дотлевала где-то, в самой глубине зрачка. Он смотрел ей в глаза, пытаясь прочитать хоть что-нибудь, хоть одну чёртову строчку. Руки снова смыкались вокруг его шеи. Сакура обняла его, провела кончиками пальцев по обескровленной щеке. Он был её. Этот неумолимый, напористый человек, не умеющий падать и подниматься. Сакура в любой момент готова была упасть вместо него. Он поцеловал её снова. Медленно. Привычно медленно, как он делал уже тысячу раз. Сакура любила его. Любила эти поцелуи. Любила и то, что он был так сильно взволнован, что даже не услышал, как она попросила обратно свой шарф. Когда поцелуй разомкнулся, их лица не отстранились, Сасори прижался лбом к её лбу, Сакура потёрлась кончиком носа о его нос, хотя возможно это было слишком. Она понадеялась, что он не станет разрушать момент из-за такой мелочи. Сасори глубоко расслабленно вздохнул. — Он её не возьмёт, — прошептал он. — Он, можно сказать, новое лицо. Соперники слишком серьёзные. — Она так важна? — Это «лучшая роль». Конечно, важна. — Нет, я другое имею в виду… Сасори отстранился, чтобы лучше видеть её лицо. Он вдруг обнаружил шарф у себя в руке и аккуратно обернул его вокруг шеи Сакуры, а затем распределил ткань по плечам. — Я боюсь, он расклеится, — сказал Сасори, разглаживая шелковые складки. — Как можно быть таким эмоциональным? Сакура улыбнулась. — Ты тоже эмоциональный. — Ерунда. — Так смешно, что ты думаешь, будто Дейдаре важна эта дурацкая премия… Он просто боится тебя разочаровать. Ты всё бросил ради него… — Смешно, что ты думаешь, будто это — ради него. Сакура выдохнула неудержимым беззвучным смехом. Ей снова показалось, что он шутит. Он не шутил. Её глаза в полумраке сверкали бездонной непроницаемой глубиной. Слышно было, как в зале прокатилась гулкая волна аплодисментов. Сакура разглядывала его, он ощущал, как её взгляд ощупывает застывшее лицо. Может, она ищет что-то новое? А он всё тот же. — Тебе очень идёт костюм, — прошептала она. Сасори словно услышал фразу на незнакомом языке. Заострённые линии скул стали менее четкими, он приоткрыл рот, выдохнул беззвучно. Сасори не догадывался, каким красивым его делает эта лёгкая растерянность — у Сакуры перехватило дыхание. — Идём, — сказал он. Сасори взял её за руку и повел за собой в зал. В темноте, ступая по красным ступенькам, Сакура смотрела на его чёрные натёртые ботинки. Сердце стучало от необъяснимого волнения. Сасори повернул, Сакура увидела два пустующих кресла. Пройти к ним оказалось легко. На сцене что-то произошло и под гул аплодисментов, они сели на свои места. Волнение продолжало дрожать внутри. Сакура не могла понять, что это. Она так остро чувствовала себя здесь и сейчас, словно с жизни сорвали, вдруг, защитную плёнку. Эмоции жалили изнутри тысячей электрических разрядов. На сцене ведущие объявляли номинантов «Лучшего музыкального сопровождения». Аплодисменты затухали и взрывались снова. Руки Сакуры напряглись, она стала вдруг стаскивать с правой руки перчатку, неаккуратно, поспешно, будто та жгла кожу. Ей нужно было разделить, срочно разделить эмоции на два, иначе они её разорвут. Перчатка упала под переднее кресло. Сасори заметил это, он собирался поднять, но почувствовал, как хрупкие пальцы нашарили в темноте его руку. Почувствовал, как его вырвало из капкана собственного кипящего разума. Пальцы сплелись. Они не посмотрели друг на друга. Жизнь мчалась вперёд.