Christmas sex

С самого начала ноября Аллена мучило предвкушение Рождества, до которого, однако, к его ужасу, оставалось ещё целых два месяца. По мере того, как текло время, квартира BAE всё больше обрастала различными сверкающими украшениями, напоминая резиденцию самого Санты, не иначе. С того момента, как начался декабрь, всё стало ещё хуже: Аллен в огромных количествах поглощал кофе из рождественского меню в каждой кофейне, мимо которой ему везло проходить, и постоянно трескал имбирное печенье, оставляя после себя крошки на любой поверхности в доме. Анн и Хаджун, к их собственному удивлению, даже поспособствовали этому безумию, подарив Аллену огромный красный свитер с белыми оленями — счастливее лица они у него никогда не видели. Однажды он даже перебросился парой слов с Рео, который должен был перехватить Анна после занятий, утащив на очередной шопинг, на этот раз, правда, особенный — праздничный, и именно этот мальчик с персиковыми волосами, похожий на какого-то крошечного грызуна, открыл для него кучу конфет, выпущенных специально к Рождеству. Аллен попробовал те, что Рео принёс с собой и понял, что, похоже, обанкротится на них он очень скоро. Где-то за пять дней до Рождества, когда дома украшать уже было нечего, а то, что осталось от украшений по команде Анна было отправлено далеко в шкаф, Аллена по голове стукнула настолько идиотская мысль, что он пришёл от неё в полный восторг, как обычно и бывает. Что, если наведаться в гости к Канате? Губы Сугасано растягиваются в придурошной улыбке. Каната выставлял его из дома не раз и даже не два, но Аллена всё равно почему-то как магнитом туда тянет, и он ничего не может с собой поделать. И каждый раз, как в первый, он обнаруживает себя на пороге их жилища, громко зовущим Канату по имени. Каната чертыхается, но всегда откликается, заволакивая идиота в помещение — их взаимоотношения в последнее время стали гораздо лучше. Но даже с учётом этого, Ятоноками чуть не отвесил Аллену хорошего пинка, как только он начал радостно ломиться в дверь с огромным рюкзаком наперевес — Каната даже знать не хочет, чем ещё помимо спального мешка придурок может его удивить, и что вообще может там находиться. Мысленно сосчитав до десяти, Каната открывает дверь, в доме непривычно тихо, но, если бы Аллен зашёл немного раньше, он бы мог услышать звук кипения воды в чайнике и бубнёж Канаты о том, что у Наюты сейчас в разгаре очередная прогулка с Шики. Одна из тех, после которых он приходит с порозовевшими щеками и робким мерцанием как будто изнутри, Наюта светится, и его старший брат не может не понимать, в чём дело. Каната слишком некстати знает, от чего так краснеют щёки, стоит ему только вспомнить цвет собственного лица при близком контакте с Алленом, даже при банальных объятиях, которые он просто ненавидит от этого огромного и тупого до крайности парня, и как же это всё раздражает. — Ты меня так бесишь. — Но я ещё даже не вошёл? — Аллен издаёт весёлый смешок, абсолютно привыкший к тому, чтобы получать слово «бесишь» вместо приветствия. — Я разве уже разрешил тебе? — Брось, мы же друзья, ну, это.. даже больше немного, — Сугасано получает звонкую затрещину, едва успев договорить фразу. — Боже, да зайди ты уже, шумный идиот, — Каната впускает его и закрывает дверь, выдыхая. — Ну и чего ты припёрся? — Не припёрся, а пришёл дарить рождественское настроение, между прочим, — Аллен гордо демонстрирует чёрный рюкзак: — Оцени, сколько красоты притащил. Аллен расстёгивает молнию на рюкзаке, показывая обилие всевозможных красно-золотых и зелёных блестяшек, веточек, колокольчиков и прочей чепухи, и у Канаты так загораются глаза, словно перед ним свершилось настоящее чудо. На самом деле, он совершенно не рад этому. — Приступим? — Аллен, не дожидаясь ответа, выгребает украшения, раскладывая их на столе, и уже автоматически прикидывает, куда и что можно повесить. Когда он поворачивается в сторону Канаты, он ловит такой взгляд, что возникает ощущение, что повесят сейчас его. На его лице застыла целая гамма эмоций: всё, от какой-то искренней детской радости, до попытки скрыть её за очередным приступом гнева на Аллена, от которого можно ожидать всё, что угодно, и на его дурацкие идеи, которые всегда застают врасплох. Каната думает, что не заслужил всего этого. Ни кучи рождественских украшений, ни радостного Аллена в своём доме, который принёс с собой атмосферу праздника, ни нежного поцелуя, в который он затягивает его на куче блестящих пластиковых снежинок, которые рассыпаются на пол со стола от одного неловкого движения. Красиво. Аллен кружит его по квартире, которую он одним своим появлением превратил в сосредоточение настоящей рождественской суеты, прижимает Канату к себе за талию, смеётся и напевает «Santa tell me», периодически приближаясь к нему настолько, что у Канаты перехватывает дыхание, и хочется, чтобы этот момент длился как можно дольше. Переведя дух, Аллен, наконец, останавливается, ненадолго угомонившись. — Пойдём, повесим куда-нибудь гирлянду? Она немного странная, но выглядит нереально и даже мерцает разными цветами, а не одним, — Аллен достаёт из рюкзака свёрнутую нить гирлянды с маленькими цветными лампочками-стекляшками, протягивая её Канате. — Можешь себе представить, Анн сказал, что она не вписывается в интерьер! Он совсем свихнулся на этих золотых блестяшках, даже гирлянду повесил с тёплым жёлтым свечением, ну, правда, всё в одном цвете, это мрак какой-то, но главное, что украшали мы все вместе всё-таки! И даже Хаджун, хотя он, на самом деле, не фанат такого. — Подожди, не болтай под руку, а то я свалюсь, — Каната забирается на подлокотник дивана с целью повесить гирлянду повыше, когда на оголенный участок кожи под приподнятой кроп-толстовкой ложатся тёплые руки Аллена. — А если хоть на миллиметр сдвинешь руки, я слезу и сломаю их тебе. — Понял, руки держу при себе, — Сугасано придвигается ближе и осторожно целует Канату вдоль линии позвоночника, сразу же почувствовав взгляд, полный готовности воплотить в жизнь все угрозы тотчас же. Закрепив кончик гирлянды, Каната медленно спускается, чтобы ненароком не упасть, хотя прекрасно понимает, что Аллен крепко держит его. И стоит ему на секунду задуматься, как бесстыжий наглец перехватывает его поудобнее и целует, запуская руки всё дальше под толстовку. Каната было собрался возмутиться, но все слова застревают в горле — Аллен усаживает его к себе на колени, расширяя площадь поглаживаний. Он хочет отпихнуть его — это их с Наютой диван, нельзя позволить этому кретину вытворять здесь что-то подобное! Но Аллен уже распалился и вряд ли сейчас послушает, даже если он оторвёт ему голову, его член вполне ясно упирается Канате в бедро. Ему было достаточно просто ощутить под пальцами тело Канаты, чтобы возбудиться, а когда он плюхнулся к нему на колени, мир и вовсе безумно завертелся, однако не то чтобы Аллен чувствовал себя виноватым от того, чем обернулся его искренний порыв устроить в квартире cozmez праздничные посиделки, в конце концов, разве они уже не встречаются? Вырывающийся из его объятий Каната, кажется, так не считает. Аллен делает грустную мордашку, останавливаясь. — Неужели я тебе совсем не нравлюсь? — он шепчет ему в ухо и Каната вздрагивает, отклоняясь и практически сваливаясь с его колен. Аллен подхватывает его, осторожно склоняя к поверхности дивана, и нависает сверху со смесью вины и желания во взгляде, нежно убирая с лица Канаты прядь волос. Смотря на него, Ятоноками не может поверить в то, что происходящее способно вызвать в нём какой-либо отклик. И всё же, какая-то ненавистная ему самому частица, запрятанная под весом вечно проявляющейся агрессии, будто возымела над ним наибольший контроль, призывая его узнать дальнейшие действия Аллена. Как бы он ни ненавидел признавать — Аллен Сугасано порождает в нём необъяснимое влечение, которому дико трудно сопротивляться всерьёз. Хотя и не исключено, что всё закончится, если заехать ему между ног так, как это возможно с его позиции. Аллен наклоняется ещё немного и аккуратно целует Канату, пробуя и медля с тем, чтобы выпустить наружу всё пламя, что он держал в себе так долго. Он вклинивается коленом между его бёдер и прижимается к нему почти вплотную. Каната сдвигает брови и нехотя отвечает на поцелуй, зажмуриваясь от неожиданности. У Аллена тёплые и мягкие губы, он внимателен и пытается контролировать себя, хотя Канате и не надо видеть, чтобы знать, как трясутся у него ноги. Что за придурок, кажется, что ещё немного, и он рухнет на него. Поэтому Каната не ждёт, пока это произойдёт, и тянет его на себя, намеренно роняя. И тут же из горла вырывается мелкий, едва уловимый для человеческого слуха звук, когда колено Аллена невзначай надавливает на его член, доводя до непоправимых — по крайней мере, в ближайшее время — обстоятельств. В отместку Ятоноками совсем не мило смыкает зубы на его шее, и у Аллена чуть ли искры из глаз не сыпятся от жгучего ощущения, но он, как никто другой, близок к тому, чтобы привыкнуть к кусачим выходкам Канаты; возможно, ему даже нравится. Он воспринимает это исключительно как согласие на то, чтобы продолжить и, рискнув, выразительно стонет Канате в ухо, снова запуская руки ему под одежду, на этот раз более требовательно, прочерчивая дорожки по его торсу и коротко задевая соски, стараясь вывести его на ещё большую реакцию. Аллен получает её в виде резких вдохов носом и выдохов уже изо рта, неизменно тихих, но приукрашенных дрожью в особенно чувствительных местах, и этого в полной мере достаточно, чтоб чокнуться и вновь начать нашёптывать в покрасневшее ухо: — Тебе приятно? Обычно ты не даёшь мне много возможностей находиться так близко, Каната. Недаром или зря — Каната не отвечает и жаждет заткнуть его: яростным поцелуем либо безжалостным вырыванием языка. Он беспорядочно кусается, совершенно не зная, куда деться от этого шёпота, который, кажется, неизбежно будет преследовать его ещё очень и очень долго. Каната грубо хватает Аллена за ворот идиотского и до жути стрёмного свитера с оленями и почти шипит фразу, от которой у того наступает едва ли не предобморочное состояние и кровь в организме начинает циркулировать, приливая только к двум местам — к щекам и члену. — Мне будет приятнее, если ты займёшь свой болтливый рот чем-нибудь, кроме пустых разговоров. Сердце Аллена пропускает удар. Выражение лица Канаты абсолютно мрачное, но Сугасано ярко ему улыбается, рассыпаясь осколками всепоглощающего счастья и наблюдая, как розоватые оттенки расползаются по всей коже, доступной его взору. Ятоноками собирается высказать, что улыбки не включены в его просьбу, но вынужденно давится своим же стоном, как только Аллен наваливается на него, двинув бёдрами так, чтобы их члены соприкоснулись, томно выдохнув куда-то ему в щеку. Держа рот на замке, Аллен без спроса расстёгивает белый чокер, бережно, в отличие от Канаты, припадает губами к его шее и перекатывается набок, крепко прижимаясь к его телу, чувствуя каждое подрагивание от размашистых движений его языка. Он приобнимает Канату, бесцеремонно закидывая его ногу на себя, и получает доступ к почти оголившейся красивой заднице благодаря задравшимся домашним шортам. Ему непременно хочется выразить всю свою огромную любовь посредством своего тела, но оно совершенно не слушается, руки дрожат от волнения, а в джинсах уже давно предательски тесно и, честно, всё, чего ему сейчас хочется, это увидеть Канату без одежды, растянув прелюдии настолько, чтобы успеть налюбоваться. Аллену никогда не надоест видеть, каким нежным Каната становится под многочисленными ласками, и лотерею, заключающуюся в том, когда он получит очередной грубый укус, он тоже обожает. В конце концов он сдаётся и скользящим движением стягивает чужие шорты вместе с бельём — лёгкая ткань моментально поддаётся и Аллен удовлетворённо стонет, не спеша оглаживая бледную кожу. — Можно я прикоснусь к тебе? — у него слетает крыша от того, как Каната абсолютно честно пытается не стонать, и хочется вытащить из него эти стоны, довести до дрожи и бесконечного повторения только его, Аллена, имени. Первоначальная причина прихода сюда окончательно вылетает из его ранее забитой рождественскими украшениями головы. — Ты и так это делаешь, придур- ах! Каната прогибается в спине от пальца между ягодицами, движущемуся вверх и вдоль копчика, от обхватившей головку члена большой ладони, и кусает щеку изнутри, жалея, что не имеет возможности укусить Аллена за лицо. Сугасано самодовольно ухмыляется. — Ты знаешь, что я ничего не делаю без твоего разрешения. Слово «лгун» теряется в очередном беспомощном стоне, и Каната тянет руки к всё больше и больше раздражающему его свитеру. В конечном итоге он отправляется куда-то на пол, и Каната наконец может ощупывать Аллена так же бессовестно, как делает это он, выводя круги по широкой грудной клетке, намеренно прихватывая соски посильнее. И, совсем осмелев, он слегка прикусывает тонкую кожу возле ключицы, не удержавшись, — ему слишком нравится оставлять метки. Однако укус получается сильнее, чем он рассчитывал, потому что Аллен, вернув внимание к себе, начинает ритмично двигать рукой по его члену, заставляя Канату вздрогнуть всем телом и прижаться дрожащими губами куда-то ему в шею, одарив неконтролируемым влажным поцелуем. Свободной рукой Аллен стаскивает с Канаты толстовку, оставляя его полностью обнажённым, но Каната от этого не теряется, а наоборот — вжикает молнией на его джинсах и стягивает с Сугасано ненужные тряпки, которые только мешают. Каната смотрит на его член потемневшими от возбуждения глазами, и Аллен готов поклясться, что в жизни ничего более волнующего не видел. Боже, если бы Каната посмотрел на него так, сказав, что хочет трахнуть, Аллен подставил бы зад, ни секунды не думая. Но Ятоноками не скажет, поэтому Аллен перегибается через него и тянется к рюкзаку, намереваясь вытащить из него так кстати прихваченные с собой презервативы и чёрный тюбик с неприметным названием и шаблонной надписью, лежащие на самом дне под горой забытых праздничных украшений. Каната старательно игнорирует то, что этот балбес заявился донельзя подготовленным и очень самоуверенным, даже не учитывая, что его брат мог быть дома сейчас. Как факт, это то, что частично возвращает его раздражение. И дискомфорт от пальцев внутри нисколько не смягчает — увеличивает вдвое. Чтобы не взорваться вспышкой злости и ненароком не закатить скандал, Каната цапает Аллена за затылок, зарываясь рукой в спутанные красные волосы и отвлекает его настойчивым поцелуем, больше кусая, нежели принимая адекватное участие в процессе. Сугасано срывает тормоза, когда грызущий его нижнюю губу Каната стонет ему в рот, ногтями проводя по горлу. Останутся до безобразия подозрительные следы на самом видном месте, но Аллену нет дела до будущих расспросов от всех любопытных небезызвестных персон, — он хлопотливо разворачивает Канату спиной к себе и с невероятной лёгкостью поднимает его ногу вверх, потираясь своим членом об мягкую задницу и рвано выдыхая от малейшей, долгожданной стимуляции; целует Ятоноками в плечо, шею, не жалуясь на служащие крохотным препятствием растрёпанные волосы, в щеку и дотягивается губами до лба. Опираясь локтем на диван, Каната сильнее раздвигает ноги, свешивая одну и касаясь холодного пола кончиками пальцев, и Аллен с радостью отдал бы богу душу, если это понадобится, — такая вседозволенность не могла достаться ему бесплатно. Он продолжает дразнить его, достаточно подготовив, но никак не может наконец перейти непосредственно к самому главному, только трётся, целуя вытянутое рядом с ним бедро, оставляя красноречивый засос прямо над коленной чашечкой, который расцветает на светлой коже пятном практически багрового оттенка. Аллен вспоминает о том, что достал небольшую полоску квадратиков из фольги только тогда, когда Каната недвусмысленно пихает его, самостоятельно двигаясь вдоль члена Аллена, пытаясь заставить придурка уже взять инициативу в свои непутёвые руки. Сугасано разочарованно вздыхает, не желая отрываться даже на секунду, но всё-таки разгрызает зубами тонкий слой фольги и раскатывает презерватив по члену, после чего выдавливает на ладонь немного прозрачного геля, щедро смазывая и себя, и Канату, не забывая покрасоваться, замечая, что Каната поворачивает голову для поцелуя, за что неизменно получает ещё один нетерпеливый укус. Он снова погружает в Канату влажные пальцы, пока они не начинают скользить всё легче, и в момент, когда Ятоноками, самолично подаваясь на них, всматривается в него с вызовом во взгляде, Аллен рывком заменяет их на собственный член, больше не в силах довольствоваться меньшим. В голове разом пустеет, правда, не то чтобы там раньше было что-то, кроме хип-хопа, но сейчас остаётся только звенящая тишина, доверху заполненная жаром нахлынувшего удовольствия. Каната сдерживает дрожь и прихоть убить Аллена за резкость, но в результате сам не менее внезапно дёргает бёдрами назад — у Сугасано будто белой пеленой глаза заволакивает, и он приникает припухшими губами к губам Канаты в самом страстном поцелуе, на который он вообще способен. — Каната, — он толкается и шепчет одновременно, и Ятоноками матерится сквозь зубы, проглатывая стон, — ты чертовски гибкий. — Т-ты.. ублюдок... Аллен усмехается и прижимается устами к ушной раковине вплотную. — Я восхищён тобой. С макушки до пят. Каната фактически срывается на крик, зажимая рот рукой. Проклятье. Аллен никогда не перестанет действовать ему на нервы. То, с какой активностью он двигается исключительно для Канаты и его голоса, отрезая всякую возможность упорно играть в молчанку и не показывать в открытую, что его состояние далеко от неприятного; как сжимает его бедро до потенциальных отметин, заботливо не давая ноге безвольно упасть; все поцелуи, сыплющиеся на лопатки и все фразы, которые Аллен просто не может оставить невысказанными мыслями. В самом деле выводит из себя. Выводит, но Каната так невыносимо возбуждён. Он чуть было не слетает со столь тщательно охраняемого им дивана, когда Аллен параллельно размеренным толчкам обхватывает его член и принимается медленно скользить рукой вверх-вниз, обводя большим пальцем чувствительную головку. Каната выгибается всем телом, отчаянно насаживаясь ещё глубже, и вслепую расцарапывает торс Аллена до кровавых полос — подстроив ритм под бурные движения Канаты, он с каждым разом попадает точно по простате, выбивая из него злобные вскрики, молчать при этом становится постыдно невыносимо. — Вау, Каната, ты кончишь для меня? — Аллен произносит это хриплым полушёпотом, мазнув губами по уху Канаты, когда его неадекватно пылающий взгляд улавливает лёгкую дрожь во всём его теле, а длинные пальцы — пульсацию. Каната сжимается вокруг члена Аллена, и кретин тут же теряет желание болтать, мгновенно наращивая темп до совершенно безумного, ускорившись и постанывая в заднюю сторону шеи. Они кончают практически одновременно, и Каната, открывая глаза и обмякая в руках Аллена, бросает на него взгляд полный то ли невыразимого восторга, то ли подлинного шока, — Сугасано с видом преданного пса облизывает собственные пальцы от его спермы, между делом уже выскользнув из Канаты и стянув с себя презерватив, который сразу после одиноко падает на пол, как будто ему там самое место. — Я счастлив, Каната, — Аллен улыбается невероятно солнечно и в приступе нежности прижимается к обессиленному Канате, опутывая конечностями и не придавая значения неопрятности внешнего вида обоих. Проследив слипающимися глазами за использованным эластичным изделием, Ятоноками обречённо вздыхает. — Эй... Смотрю, у тебя ещё достаточно энергии? — А? Аллен сияет, обдавая кожу тяжёлым дыханием, — и от одного его вида Каната устаёт до предела. И не хочется ни вставать, ни принимать душ, ни переодеваться в более закрытую одежду по вине одного ублюдка, походящего на обнимающую ствол дерева коалу. Его дражайший младший брат служит ему единственной мотивацией шевелиться. — Приберись здесь, извращенец. Свечение, исходящее от Аллена, померкло в этот же миг. Каната пинком отправляет его на пол, мысленно уже оказываясь у телефона и судорожно набирая Наюте сообщение с вопросом, как скоро тот собирается вернуться и не застать Аллена Сугасано в их доме. Украшенная квартира станет милым сюрпризом, и Каната постарается не бледнеть каждый раз, когда Наюта будет взаимодействовать с треклятым диваном. Аллен никогда больше тут не появится. Никаких поблажек его сверкающим глазкам. Ни единой.