Майя

Утренний осмотр образцов привёл Анатолия Дмитриевича в уныние. Единственный кусок застывшего гипса был темнее, чем нужно, и напоминал кожу самого Анатолия Дмитриевича, но не атласную кожу Майи. Ближайший к нему более светлый образец сильно смахивал на качественную древесину. «Хотел стать Пигмалионом, – подумал Анатолий Дмитриевич, – а, вероятно, стану папой Карло…» Эта мысль его рассмешила, и уныние прошло, сменившись жаждой деятельности. Он некоторое время переставлял банки с пигментами по столу, соображая, что ещё можно придумать, а потом прошептал: – Не фламин, а, скорее, понтифик. Следующие два часа он, вооружившись надфилями, отвёртками и крючками, отковыривал «серебрянку» и мультяшную штукатурку от Пионерки. Работа спорилась, правда, из-за плохого состояния поверхности и родная краска местами рассыпалась в прах. Скульптура стала напоминать девочку с витилиго, одетую в юбку из брезента и дырявую блузку. Хотя именно блузка, возможно, из-за состава покрытия, сохранилась лучше всего. Зато эта самая блузка придавала пионерке вид малолетней извращенки. Покрытие отвалилось на самых выступающих местах, то есть на груди и там, где были пуговицы. Анатолию Дмитриевичу это сильно не понравилось, и он прикрыл скульптуру видавшим виды бушлатом. Коротая время до вечера, он принялся искать в своей богатой библиотеке книги по теории искусства. Это был достаточно трудоёмкий процесс – полки, занимавшие две трети поверхности стен в его спальне, были заставлены в три ряда. Он собирал эту библиотеку десять лет. Сначала по одному экземпляру, иногда покупая, но чаще просто находя старые потрёпанные книги на свалках. Его это очень расстраивало – то, что люди так легко избавляются от книг. От хороших книг. Как будто становиться глупее – это верный путь в будущее. Сам он книги боготворил. Это не была слепая любовь библиофила, занимающегося чтением любую свободную минуту. Бездумное проглатывание букв свойственно скорее неврастеникам, пытающимся отвлечься от гнетущей реальности. Анатолий Дмитриевич неврастеником точно не был. Наверно, его можно было бы причислить к когорте коллекционеров, только манили его не физические объекты в виде бумажных накопителей пыли, а мысли, идеи, которые удавалось иногда выловить в бесконечном океане кем-то написанных строчек. К вечеру на его рабочем столе скопилась целая стопка обшарпанных кодексов абсолютно разных по тематике – от "Справочника ремонтника" до "Истории Древнего Востока" и "По городам Италии". Анатолий Дмитриевич решил, что не стоит кидаться в новые эксперименты с составами сразу, а нужно дать мыслям перебродить, утрястись в новую систему. Он вышел в вечернюю темноту и отправился кружным путём по знакомым с детства улицам к тому дому, где жила Света. Если она не соврала ему, называя адрес, то наблюдать за её подъездом должно быть удобно. Двухэтажные дома из шлакоблока, возведённые в конце сороковых годов, стояли в один ряд вдоль центральной улицы микрорайона. Их подпирали куцыми территориями нелепые новостройки, огороженные железными заборами. Первые этажи "сталинок" сейчас почти полностью были заняты мелкими магазинчиками и пивнушками, на вторых – ютились небогатые семьи. Анатолий Дмитриевич занял место у окна в дешёвой забегаловке, где плохой кофе и пакетиковый чай странно сочетались со вкусной выпечкой. Тусклая люминесцентная лампа оставляла хорошую возможность наблюдать за случайным образом подсвеченной улицей. На подъезд Светы падали блики от гирлянды, украшавшей продуктовый магазин, который сорок лет назад именовался у местных "Пятачком". Анатолий Дмитриевич ждал. За долгую жизнь он научился не торопиться. Нужно просто сидеть и перебирать в памяти что-то давно прошедшее, то, что не требует уже спешки. Сначала всплыли воспоминания из голодного детства: холодный декабрь, двухчасовая очередь за сливочным маслом, которую Толя отстоял на морозе, дожидаясь родителей. Двести граммов масла "в одни руки". Шестьсот граммов тогда были роскошью. Анатолий Дмитриевич потёр виски и переключился на более светлые моменты жизни. Три года назад, когда уже окончательно были разорваны отношения с родственниками, он неожиданно получил в наследство целую библиотеку. "Получил в наследство" – конечно, в кавычках. Стоя в очереди в конторе, занимающейся приёмом лома металлов, он разговорился со старым знакомым – грузным бывшим боцманом, который вкалывал за троих, пытаясь удовлетворить непомерные запросы своей молодой жены. Погода была не по сезону жаркая – больше тридцати в середине августа, река сильно обмелела, выставив на обозрение скелеты затонувших судов и прочий металлический мусор, который в невероятных количествах мужики стаскивали в пункты приёма. Собственно из-за этого и образовалась очередь. – Сердце прихватывает в последнее время, – жаловался боцман. "Ещё бы, в шестьдесят работать без выходных," – молча посочувствовал Анатолий Дмитриевич. – А тут ещё зря с тяжестями таскался... В санатории на восточном обходе библиотеку вычищают. Там этот, цех по розливу пива открыли... Так я думал жену порадовать, какие-то красивые прихватил, эти, тома... А она выбросить велела... – боцман тяжело задышал, неодобрительно косясь на курящих мужиков. Анатолий Дмитриевич в тот же день договорился забрать книги себе. Это был физически тяжёлый процесс – транспортировка книг, – но приносивший настоящее удовлетворение. Пять километров до санатория с пустой тележкой, пять – обратно с наполненной. Даже для молодого спортивного человека нагрузка эта показалась бы приличной, но Анатолий Дмитриевич, человек старой закалки, справлялся с ней. Жара, правда, изматывала. Зато через две недели его библиотека в убежище насчитывала почти пять тысяч экземпляров, среди которых были и настоящие раритеты, типа "Горе от ума" девятнадцатого века с ятями и фетами. Из подъезда напротив вышла Света. Анатолий Дмитриевич встал, наглухо застегнул бушлат, надвинул на лоб шапку и вышел на улицу. Девочка, ссутулившись, семенила в сторону новостроек. Анатолий Дмитриевич следовал за ней на расстоянии. Они миновали местный ДК – памятник перестроечной недоархитектуры, ведомственную поликлинику и через проход между двумя враждующими ТСЖ, вышли к заброшенном детскому садику. Света нырнула в дверной проём, за которым светились огоньки сигарет. – Ну чо, шкура, – раздался из темноты хриплый голос. – Действительно, ну чо? – сказал Анатолий Дмитриевич, входя вслед за Светой. Из темноты с матом на него тут же выбежал один из давешних подростков. Не особо напрягаясь, Анатолий Дмитриевич отошёл в сторону и двинул подростка основанием ладони в подбородок. Тот рухнул на замусоренный пол. Сбоку появился силуэт второго подростка, его рука летела по дуге снизу, как будто он замахивался ножом, хотя ножа Анатолий Дмитриевич не видел. Поставив небрежный блок, он ощутил резкую боль в предплечье. Нож всё-таки был. Анатолий Дмитриевич перехватил запястье подростка левой рукой и повалил того на пол рядом с первым. Света присела в углу и пищала от страха. – Домой иди, – велел ей Анатолий Дмитриевич и осмотрел правое предплечье. Из него торчала рукоятка швейцарского ножа. – Плохо. Окровавленный бушлат – улика... – пробормотал он. – Придётся избавиться, – и пнул в голову первого подростка, который начал подниматься.