Твоя любовь пропахла сигаретным дымом, Я ненавижу наблюдать, как ты Тонуть решил в веселье мнимом, Забыв совсем, что крутишься ты у черты. 03.08.2020//13:19
У Донёна не было больше шансов столкнуться с Джонни лицом к лицу. Это не могло его не радовать, потому что стыд всё ещё расцветал алыми пятнами на щеках, стоило Киму подумать о том, что случилось неделю назад на переднем сидении машины Со. Самому себе Ким напоминал пубертатного подростка, который впервые в жизни узнал о буре эмоций и чувств, которые свойственны первой любви. Маленькими шажками Донён принимал непрошенную гостью, стараясь не думать лишний раз о нагнетавшей его участи стать зависимым. Чувство неопределенности ломало Донёна изнутри на самые мелкие и колючие осколки. А потом работа поглотила Доёна с головой. Неделя размышлений отступила, и вина, которую почему-то испытывал Ким, испарилась, уступая усталости. Тут же ещё одна неделя миновала, оставив в подарок холод наступающей на пяты зимы. И наконец-то судьба нашла пути столкнуть их лбами. В последний понедельник ноября Донён заходит в офис позже полудня, громко хлопает дверью в кабинет начальника архитектурного отдела. Все обходят Кима стороной уже пару дней, понимая простую истину: Ким Донён в гневе страшнее любого человека в этом здании. Поэтому, когда дверь за ним закрылась, все убежали из отдела, ссылаясь на обеденное время. – Какого хуя, Джонни? – Донён кидает портфель на диван, проходит к столу, за которым сидит начальник. – Мы не прошли первую экспертизу, потому что архитектурная часть дала трещину. Главный архитектор Сеула просто вежливый мужчина, раз так мило указал мне на твои ошибки! – Ничего страшного, – начальник Со улыбается. – Я ручаюсь за эту часть, не тебе отчитываться за неё перед директором. – Моя работа тоже пошла коту под хвост! – Донён неосознанно кричит. – Я работал допоздна неделю, я подтирал сопли, чтобы ты поднасрал? Нам просто повезло, что моя часть с водоснабжением была идеальной! Донён стоит посреди кабинета, машет руками, громко кричит, кидает какие-то папки и бумаги. Его сердце громко бьётся, оно готово выскочить из груди. Обида душит, она застряла в горле, мешая проговаривать слова. Широко раскрытые глаза немного покраснели из-за непрерывной работы за компьютером, видно, что руки Доёна трясутся. Ким хватается за голову, валится на диван, сверху своего портфеля. Он продолжает ругаться, крыть Джонни матом. Его глаз дергается, ноги косятся. Он устал, так устал, что ночами ему снятся рушащиеся здания и неподписанные контракты. – Ты закончил? – Начальник встает, застегивает черный пиджак на среднюю пуговицу. Донён почему-то заостряет внимание на том, как идеально белая рубашка сидит в груди. – Нет, Со Ёнхо, я только начал. – Донён облизывает губы. Он вскакивает с дивана, хватает портфель и папки. – Я тебя на куски разорву. И твоего стажёра, который, блять, не тот документ распечатал. В чём была проблема его проверить? – Надрывая горло, кричит Ким и подходит к двери. Но Донён не успевает выйти из кабинета. За дверью он встречается лицом к лицу с директором Чоном. Тот выглядит уставшим, выжатым, как лимон, и его покрасневшие глаза тому доказательство. Донён готовится выслушать тирады о том, какой он бестолковый работник, он в мыслях уже даже подписывает бумаги на увольнение, но вместо этого слышит: – Нам всем надо срочно выпить. Этим же вечером они едут с Джонни в одной машине. Их разделяют лишь два дорогих портфеля на среднем месте заднего сидения. Донён кутается в черное пальто и все еще дуется, а Ёнхо всё ещё настораживающе спокоен и улыбчив. Первая экспертиза пошла крахом по вине его нерадивого стажёра, а он молча сидит, разглядывая что-то в телефоне, пока взволнованный Доён смотрит на сияющий огнями город, поглощенный сумерками. – Надеюсь, ты лишишь этого идиота хотя бы премии, – зло говорит Ким, отворачиваясь. Щеки покалывает, и он осознаёт, что покраснел. Джонни усмехается и, не отрывая глаз от тусклого экрана, с усмешкой произносит: – Какая тебе, чёрт возьми, разница? Это мой подчинённый, которому один безответственный мудак не скинул нужный файл. Стажёр не виноват, он вообще не знал, что должно быть в документах. Перед тобой уже извинились и не раз. Тебе этого мало? Долго будешь лицо кривить, господин Ким? Донён, полный гнева, который противно бурлит где-то в груди, мнёт большим пальцем ладонь и прикусывает губу до отрезвляющей боли. Глаза его бегают, пытаясь уловить хотя бы какую-то опору, чтобы ухватиться за неё и не испытывать гложущее чувство опустошённости и стыда. – Извини, – тихо выдаёт Ким, слыша, как Джонни фыркает. Сегодня был первый день за почти две недели, когда Донён сказал что-то больше, чем «здравствуйте» в сторону Джонни. После случая в машине, когда Ким, как пубертатная язва вылетел из машины Со и умчался, не попрощавшись, стоило ему только увидеть имя другого на экране. Стыд окутывал Донёна, но гордость била через край, и признаться даже самому себе было бы очень трудно для тонкого как ранняя корка льда на лужах эго инженера. Машины останавливаются около ресторана в традиционном японском стиле. Работники в черных хаори подбегают к дверям машин, открывают их и склоняются чуть ли не в три погибели. Секретарь Мун открывает директору дверь лично. Директор, не успев выйти из машины, шепчет что-то Тэилю, а затем Тэиль удаляется в ресторан. Работники стоят около машин, поражая Доёна своей осанкой, однако Джонни и Юно этим явно не удивить. Когда секретарь Мун выходит на передний двор, за ним появляется мужчина с едва заметной щетиной на красивом лице. Он ярко улыбается, кланяется прибывшим, а затем обращается к директору: – Как здорово, что Вы прибыли именно сегодня, директор Чон. Ваша комната уже готова. – Здравствуй, Юта, – уставший голос Чона звучит ниже и глубже обычного. Директор проходит первым, и двое в хаори идут за ним, словно личная охрана. Юта что-то говорит остальным на японском, и облаченные в черное вежливо кланяются гостям. Мужчин ведут в дальнюю комнату, миновав коридорами другие, явно пустые. Они выходят к украшенному заднему двору ресторана. Подготовленная комната была поодаль от других, находясь в отдельном здании, соединённом с основным через недлинный открытый коридор, украшенный фонариками. Донён видит пруд, мостик через него, витиеватые голые ветви вишни, укрытые пленкой кустарники и большие обросшие мхом камни, разбросанные по дворику. Доён останавливается, когда их шествие заканчивается, но взгляд от сада оторвать не может. – В теплое время года тут очень красиво, господин Ким. – Без акцента говорит Юта, обращаясь с Доёну. – Я вижу вас впервые, поэтому позвольте представиться лично. Накамото Юта, хозяин этого ресторана. – Юта склоняется. – Ким Донён, – Донён, соблюдая все правила, склоняется в ответ. – Теперь, когда все действующие лица нам известны, прошу пройти в нашу комнату. Просторная и светлая, освещенная искусственным светом, комната сразу же кажется Киму уютной. Он рассматривает украшения на стенах, подмечая, что все картины нарисованы, а большой веер, висящий на противоположной от входа стены, привлекает взор Донёна. – Этот веер я привёз из своего родного дома. – Поясняет Накамото. – Я родился в Осаке, а этот веер мне достался от моего деда. Прекрасное наследство, согласитесь, господин Ким? – Не могу не согласиться с Вами, господин Накамото. – Доён улыбается. – Прекрасное произведение искусства. Дверь оповестила ещё не севших за стол гостей, что кто-то зашёл. Девичий смех заполнил комнату, и все обернулись. Красивая невысокая черноволосая девушка в черно-белом кимоно стояла в проходе. За ней, столпившись, шептались другие японки, разодетые в более простые, но не менее красивые одеяния. Она вежливо откланялась мужчинам и прошла в комнату. Её осанка поражала, сложенные в рукава кимоно руки были немного отставлены от тела, и даже не думали предаваться дрожи. Глаза японки быстро уловили новое лицо, и тут же она склонила голову перед Кимом, останавливаясь напротив Юты. «Все готово», – по-японски произнесла девушка Мужчинам предлагают сесть за один из низких традиционных столов. Юта лично помогает Юно снять пальто и пиджак. Молодые новоприбывшие девушки помогают другим снять верхнюю одежду. Донён пугается нежного прикосновения красивой японки у него за спиной. Она ему мягко улыбается, нежно оглаживает плечи. Уносит пиджак к вешалке и садится на колени около выхода рядом с другими девушками. Юта сидит на коленях около Юно, он массирует ему плечи, широко улыбается, показывая проколотый язык. Доён видит, что никого в комнате происходящее не удивляет. Джонни спокойно ждёт чего-то, секретарь Мун сидит по правую руку от директора и всматривается в одну из девушек. Та ему улыбается, прикрыв рот маленькой ладонью. – Что будете заказывать, господин Джехён? – Юта смотрит прямо в глаза Чона, не стесняясь никого и ничего. – Нам с Тэилем как обычно, а у остальных узнавай сам, – Джехён улыбается, чувствуя, как шея получает расслабление. – Парни? Кстати, скоро должны подъехать ещё гости... «Я зову его Джехёном», – слова улыбающегося Джонни всплывают в сознании Доёна. – «Но он никому кроме близких ему людей не позволяет звать себя этим именем». Одна из девушек подает два меню на сторону стола, где сидят Джонни и Донён. Яркое меню на трех языках радует голодный взгляд Донёна. Он листает его дважды, заказывая пару излюбленных блюд почти мгновенно, как только глаза цепляются за названия. Джонни немного тянет время, откровенно флиртуя с японкой, ждущей заказ. Девушка отвечает его взаимностью, советуя блюда и тихонько посмеиваясь в толстенький исписанный заказами блокнот. Громкий смех постепенно заполняет комнату. Одна из девушек возвращается обратно с музыкальным инструментом, Юта говорит ей что-то на японском, и она склоняет голову, начиная играть. Японец же продолжает мять в своих руках уставшие руки Чона, кивнув Джонни, который совсем потерял контроль и открыто наблюдал за воркованием перед его глазами. Любопытство берет вверх в мгновение ока, Доён даже не осознает этого. Ему становится неимоверно интересно, кто такой Накамото Юта, и почему мрачный Со Ёнхо так зациклен на том, как нежен Джехён с другим. Но японка спасает Кима, вытаскивая его из размышлений, окутавших уставшую голову. Донён, наслаждаясь смехом и музыкой, не замечает, как на столе появляется первые порции закусок и саке, а затем и сами заказанные блюда. Атмосфера, которая тут возникла внезапно поглощает Доёна, заставляя забыть обо всем на земле. Внутри разливается приятное знакомое чувство, похожее на осознание того, что ты наконец-то на своём законном месте. Доёна захлестнуло с головой. Он не чувствует никакого стеснения, скованность проходит невероятно быстро, наверное этому способствуют благовония, алкоголь и разговорчивая японка. Милая и розовощёкая собеседница привлекает взгляды, но её взгляд прикован только к Киму, и это не может не льстить самому Донёну. Двери открываются внезапно, ударяясь о стены. На пороге стоит всё та же строгая на вид японка и за её спиной стажёр из офиса Джонни. Кажется, это и есть тот самый Ли Минхён, который сотворил весь этот сыр-бор. Японка склоняется, за ней появляются ещё две фигуры, смутно знакомые Киму по офисной жизни. – Ли Тэён! – Чон вскакивает со своего места и мчится к порогу и, не дожидаясь того, что пришедшие снимут обувь, жмет им ладони. – Минхён, верно? – Да, господин Чон. – Опуская глаза, говорит стажёр. – Ох, На Джемин! Рад тебя видеть. – Я вас тоже, господин Чон. – Чёрт, это самое время представить вас этим двоим! – Юно громко смеётся. – Я думаю, что тебе, Джемин-а, будет очень полезно познакомиться с Ким Донёном лично. Ты ведь учился на факультете строительства? – Верно. Доён, услышав своё имя, выпрямился, поглядывая на парня, что ростом лишь немного уступал генеральному директору. Парень, которого окликнули Джемином, мигом уловил на себе заинтересованный взгляд Кима и улыбнулся, почтительно склонив голову и прикрыв глаза. В проёме показался еще один парень, выше других почти на голову. Джонни ему махнул ладонью, и тот поклонился. В комнате началась скоротечная суматоха, которая закончилась, как только две женщины появились на пороге. В одной из дам Донён сразу же признал Кан Сыльги, отвечающую за все дороги в их проекте, а в личности её спутницы Ким уверен не был. Сыльги была как всегда «при параде», отдавая предпочтение высоким каблукам и красной помаде. В ней читались строгость и остроумие, это было заметно по каждой детали её образа, по каждому брошенному невзначай слову и взгляду. И даже усталость не могла сломить баррикаду самоуверенности Кан. – Чёрт, да тут все сливки нашей компании, – отшутилась Кан, одаривая самого высокого стажёра приветственным кивком. – Неужели мы с Сынван опоздали? Наконец-то Донён вспомнил спутницу Сыльги. Сынван была одной из сметчиц из отдела Сыльги, кажется, имя Сон Сынван можно было увидеть и на страницах договора о строительстве объекта, над которым их компания трудилась. – Я бы не начал пить без тебя, нуна, – произнёс Юно, косясь на кого-то из стажёров. Оставив стажёров у порога, старшие прошли к столу, усаживаясь по местам. – Тэён-а, – немного раздражённо начал Юно. – Почему этот тут? – Сончан тоже является одним из пяти стажеров, – как можно тише начал Ли. – Я не мог не… – Мог. – Сончан первый претендент на место в отделе Доёна. Поэтому Тэён привёл его сюда. – Джонни перебил Юно, и поспешно улыбнулся. Доён подавился, услышав что-то про свой отдел. Джонни усмехнулся, понимая, что немного поторопил события и ввёл коллегу в заблуждение. Но внимание всех присутствующих было приковано к этому красивому юноше, в котором угадывались чьи-то слегка знакомые глазу черты. Сончан стоял на месте, чуть позади Минхёна и Джемина, опираясь на дверной косяк, чтобы снять обувь. Он прекрасно слышал, что его обсуждают, но вида не подавал, сохраняя полное спокойствие, хотя тот же Минхён, сжавшись, словно старый башмак, боялся лишний раз дышать не в той тональности. – Представьтесь, ребята. – Ли Тэён хлопнул несколько раз. – Минхён-а, с тебя начнем, ты ведь старший. – Меня зовут Ли Минхён, – неожиданно уверенно произнес стажёр. – Я выпускник Ванкуверского университета «В***» по специальности архитектура. Позаботьтесь обо мне. Все, кто находился в комнате, вежливо похлопали склонившемуся пареньку. – Джемин-а, – Тэён улыбнулся. – Добрый вечер. Меня зовут На Джемин. Я выпускник Сеульского университета «У***», у меня диплом инженера-проектировщика теплогазоснабжения. Позаботьтесь обо мне! Джемин поклонился, и, стоило ему разогнуться, он тут же улыбнулся Доёну. Доён намёк понял и сразу сложил в голове паззл. На Джемин был чьим-то родственником в этой комнате, потому что комфорт, который На ощущал, был слишком непосредственным для новичка-стажёра, ведь в комнате сидели взрослые дяди и тёти, имеющие должности начальников и их помощников и повидавшие работу с разных её фронтов. Кто-то из присутствующих тут уже натаскал Джемина, рассказал, кто такой Ким Донён, что от него стоит ожидать, как далеко можно зайти, если быть к нему доброжелательным. Доён тоже испытывал комфорт в этой компании, прекрасно знал, что от кого можно ожидать, поэтому, улыбнувшись, спросил: – Джемин тоже претендент в мой отдел? – В ваш, господин Ким Донён. – Чон Юно улыбнулся в ответ. – После нового года вы станете начальником главного проектировочного отдела. Насколько я знаю, ваша специализация именно в проектировании теплогазоснабжения, а магистратуру вы окончили по проектированию в области «гражданского строительства». Вы работали в иностранной фирме год, пока учились на магистратуре, отработали сметчиком в нашей дочерней компании. Там же были начальником. Я вижу именно вас главой этого отдела. А вот Джемина я вижу отличным сотрудником этого отдела. – Вы неплохо польстили мне, господин Чон. – Все в комнате засмеялись. – Сончан-а. – Немного нервно окликнул Тэён. – Самый младший среди всех стажёров. – Здравствуйте, – Сончан вяло улыбнулся. – Меня зовут Чон Сончан, я окончил университет «У***». Стажируюсь как инженер-проектировщик теплогазоснабжения. – И вы посмели не привести ни одного для моего отдела? – Отшутилась Сыльги, улыбаясь японке. – Поэтому я ненавижу мужчин. – И в нашем отделе будет праздник, – усмехнулась Сынван. Мужчины за столом безобидно посмеялись и похлопали, мигом приглашая стажёров за стол. Шум становится в просторной комнате необходимым, глуша былое эхо приятным смехом. Блюда приятно бодрят тело и разум, заполняют теплом внутренности, а саке растекается по глотке, оседая туманной пеленой на глазах. Музыка продолжает литься, девушки начинают подливать в керамические рюмочки горячительного. Донён любуется набором для саке, а потом интересуется у девушки, где можно достать такие прекрасные отёко и токкури, а милая японка отвечает, что эти наборы делались специально для господина Накамото его талантливым дядей. Донён в какой-то момент пытается полностью унять любопытство, но голова, полная мыслей и кровь, кишащая высокоградусным напитком, не подается хозяину. Поведение коллег тоже подогревает интерес в Донёне. Чон, которому внимание уделяет лишь один Накамото, сидит радостным и, кажется, наконец-то получает законное расслабление. Джонни не спускает взгляда с японки, но всё-таки смотрит пустыми глазами на директора, аккуратно придерживая маленькую керамическую рюмочку своей большой ладонью. Ким не понимал всей ситуации, скидывая все на то, что друзья могли поссориться. Донён видел в отношениях коллег акт дружеский, пропитанный скорее чистым намерением показать всем вокруг, что старую дружбу новыми статусами не стереть. Но помимо прочего Донён почувствовал себя дураком, когда увидел то, что должно было скрыться от чужих взглядов. Эту личную, весьма интимную сцену Ким прятал и от самого себя, предпочитая сейчас, когда воспоминание ударило в голову яркой картинкой, просто смочить горло новой стопкой алкоголя. Вокруг все вели весьма светские разговоры, предпочитая выпивать и просто забалтываться, вплетая в разговоры работу чаще, чем могли бы сделать это в трезвом состоянии. Донён потерял нить разговора сразу же, как На Джемин вежливо подлил ему пару рюмок подряд, то за знакомство, то за будущего начальника, то за деньги, а потом и вовсе за какую-то чушь, коей Доён более никогда не вспомнит. И всё равно Доёну не удалось откинуть лишние мысли. Любопытство, которое, по мнению самого Кима, сегодня перешагивало все возможные границы, не собиралось сбавлять оборотов, скорее наоборот, наращивало их. Господин Накамото ухаживал за директором так, словно от этого зависело все на земле. Он подливал ему саке и заказывал добавку. Юно расплылся, разнежился, и по розовому от алкоголя лицу было заметно, что он оставил усталость позади, передав себя в руки веселья. Джонни от этого был весь как на иголках. Доён это понимал, и осознавал почему. Он прекрасно всё понимал, сходилось настолько идеально, что никакие стыки не могут сделать получившуюся картинку неточной. Чон Юно действительно целовался с Со Ёнхо в кабинете Со, они действительно были ближе, чем все думали. А Ким Донён был влюблён. Именно эта правда, скрытая в подсознании Кима сейчас была настолько колкой и отвратительной, ведь видеть, как Ёнхо ломается под натиском слишком очевидного флирта директора и хозяина ресторана, было нереально, тем более от осознания, что происходит это безобразие на глазах у других людей. Девушка, что была сегодня вечером личным развлечением Доёна, совсем затихла, предпочитая молча подливать алкоголь Киму, как только Джемин переключился на кого-то другого. Но она была вынуждена нарушить размышления корейца, и робко толкнуть его плечом, когда Доён не услышал, как хозяин ресторана привлёк внимание, встав с насиженного места. – Дамы, – учтиво улыбнулся Юта. – Господа. Если вы хотите покурить, то можем выйти во дворик. – Юта улыбнулся Джехёну, галантно подав директору свою руку. Японки среагировали быстрее, чем гости. Девушки накидывают на плечи мужчин пальто, заботливо выводя выпивших на задний двор, окутанный поздним ноябрьским холодом. Доён еле держится на ногах, но все равно осознает, что задерживает свой взгляд дольше положенного на сером, мрачном Ёнхо, который молча поджигает сигарету и бросает свой гневный взгляд на Джехёна, который с удовольствием принимает ухаживания Накамото, опустив голову на чужое заботливое плечо. – Не угостите меня сигаретой? – робко спросил розовощёкий Джемин, поправляя волосы. – Пожалуйста. Джемин напоминал Донёну самого себя. Худощавый, усталый, натягивающий улыбку. Милый мальчишка, который вынужден вертеться в ногах старших, чтобы пробиться куда-то дальше порога университета. Сыльги, улыбнувшись, похлопала На по плечу, нашептав ему пойти погулять. – Ты не сильно обращай внимание на ненависть Юно к Сончану, – Сыльги грустно улыбнулась. – Просто он ещё совсем зелёный для должности гендиректора, вот и мечется, меняя начальство и нанимая стажёров. Сыльги затянулась, наблюдая, как Сончан улыбался Джонни. – Они ведь братья? – Доён стряхнул пепел. – Да, – Кан выдохнула, пуская дым в сторону. – Но что ещё интереснее для тебя, сегодняшняя попойка сильно скажется на Юно. – Я думаю, что ты права, нуна. – Донён слабо улыбнулся. – Ему стоило бы сказать старикам, что мы сегодня собираемся, иначе его как мальчишку розгами отделают. Чёрт, я не спасу его задницу в этот раз. Ещё и сама схлопочу по первое число. – Можешь и не пытаться спасать его, – Сынван усмехнулась. – Он получит уже в понедельник, стоит совету директоров узнать, что новый отдел снова будет возглавлен молодым и опытным. Это не плохо, но его отец прекрасно понимает, что сынок хочет свободы. – Блять, – Сыльги выкинула остатки сигареты в мусорное ведро, спрятанное за камнем. – А ты крепись, Донён-а. Мы все тут через это проходили. Сыльги спешно достала пачку и вытащила две сигареты, делясь одной с Сынван, которая, выдохнув, приняла тонкую ментоловую сигарету, косясь на Сончана. Юноша стоял поодаль от остальных и вёл тихий разговор с Минхёном, который не знал, куда ему деваться в этой компании. Тэён, что-то сказав Юте и хлопнув его по плечу, подходит к Сыльги. Та, усмехнувшись, произносит: – Донёну можно доверять, не морщи свое прекрасное личико. – Папаша Чон мне всыпет по первое число, – Тэён сплёвывает, а затем затягивается, удерживая дым в лёгких как можно дольше. – Он планирует перестать сосаться с Ютой? Иначе уже этим утром в заголовках газет мы увидим новости об этом безобразии. – Тебя бесит, что они ебутся? – Сынван смеётся. – Меня бесит, что нам с Тэилем снова придется вытаскивать жопу этого идиота из очередных приключений. А ещё и Сончан… – Я разберусь с Сончаном, – Сыльги скривилась, потирая лоб. – Блять, я устала от этой семейки. – Если бы я знал, чего добивается Юно, меняя старые кадры, если совет директоров и основную верхушку он поменять не может. Зачем рыпаться? – Забей, – Сынван хихикнула. – Сделай все чисто, – Кан ткнула пальцем в грудь Ли. – Уволь мудозвона, который подменил документы стажёру, а папе Чону наплетём историю какую-нибудь. Они курили долго, втягивая в легкие сигаретный дым и свежий ночной воздух. А дальше застолье превратилось в кашу после первой же рюмочки саке. Донён вообще не помнил, как оказался в машине, не осознал, что приехал не в свой дом. Туманная пьяная голова не соображала, не могла даже помочь телу шевелиться. Следующим же утром Доён пожалеет, что проснулся.***
Пьяный, слегка разбитый и помятый после большого количества алкоголя Ким проснулся на мягкой темно-серой простыни. Рядом никого не было, но незнакомая обстановка давила новизной на привыкший к однообразию мозг. Из приоткрытой двери тянуло свежим холодным ветерком. Доён привстал, полагаясь на свои сильные руки. Расстегнутая на половину рубашка скользнула холодом по теплой груди, подогревая в хозяине интерес к происходящему. Доён сползает с кровати, ступает босыми ногами на холодный темный ламинат, крадется до двери, практически не дыша. За дверью его ждет коридор в серых тонах, атмосфера пустоты почему-то, кажется, необжитой квартиры и тихий звук бурлящей воды. Ким кое-как добирается до источника звука. Он натыкается на картину, которую никогда бы не хотел увидеть. Он с горем пополам старался не думать о таком, но все равно увидел. Со Ёнхо, который так бесил своим вечным спокойствием и специфичным юмором, стоял у приоткрытого окна. Он был в одних широких домашних брюках, свисающих на бедрах, поэтому резинка трусов, что идеально огибала стройный накаченный торс, была видна. Смугловатая кожа, покрытая мурашками, длинные темные и очень растрепанные волосы до плеч, широкая мускулистая спина, напряженные мышцы рук. Джонни навалился на кухонную тумбу у окна, упираясь локтями в белую столешницу. Сигарета в его большой ладони тлела, источая вонь без дела. Джон не замечал Доёна, настолько глубоко в своих мыслях он был. Чайник очень не вовремя вскипел, издав короткий, но достаточно громкий в тишине серой квартиры звук. Джонни встрепенулся, поправил волосы и замер, смотря на Донёна так, словно впервые видел его. В этом была доля правды: в своей квартире Со видел младшего впервые. Но почему-то образ Кима идеально вписывался в эту приевшуюся серость и холод квартиры. Ёнхо смотрел на Доёна с какой-то надеждой в глазах, с еле уловимой ноткой просьбы остаться еще чуть-чуть. И Доён чувствовал, что должен остаться хотя бы на завтрак. Ким улыбнулся, пожелав хриплым ото сна голосом доброго утра. Старший улыбнулся в ответ, кивнул и подошел к чайнику. Пальцы Доёна потянулись к линии пуговиц, и не размятые после сна руки пытались застегнуть рубашку, но выходило откровенно плохо. Маленькие пуговки отказывались пролезать в петли, и ногти скользили по коже, царапая длинные узловатые пальцы хозяина и оставляя белые полосы на суховатой коже. – У тебя большая квартира, – Доён аккуратно, боясь совершить ошибку, сел на барный стул, складывая руки на столешнице, в которой он мог разглядеть своё размытое чёрное отражение. – В этом и проблема, – Джонни повернулся лицом к собеседнику, одарив его полуулыбкой, в которой читалась горечь. – Я живу тут больше года, но все еще не чувствую уюта. – А, – Доён открыл рот и замер, а потом мгновенно закрыл его, поджав сухие обветренные губы. – На самом деле моя квартира может и не такая большая, но тоже очень одинокая и неуютная. – Я слышал, что ты живешь недалеко отсюда. Донён выглянул в окно, улавливая знакомые очертания крыш и силуэты высоток. Он кивнул, кривя рот от неловкости, повисшей в воздухе. Его язык прошелся по губам, а затем по ровному ряду зубов. Пальцы сжимались в кулак, а ногти впивались в нежную кожу ладони. Донён чувствовал неудобство, потому что вчера он гневался на коллегу, а сегодня он позволяет себе сидеть за столом на его кухне, ведя беседы о личном. – Хён, – промямлил Доён, борясь с колющей болью в затылке. Джон отозвался. – Прости меня за вчерашнее. – Пустяки, – Джонни огладил своё голове плечо. Ладонь скользнула по груди, нашла своё место на кубиках пресса. Взгляд Донёна нагло повторил путь руки по торсу. Ким громко выдохнул, надув щеки и повернув себя всего к окну. Благо стул отлично крутился. Звонок в дверь спас обоих парней из неловкого положения. Джонни схватил халат, который все это время тихонько лежал на тумбе в углу, накинул его и, ловко справляясь с длинным поясом, вышел из кухни. Донён снова выдохнул, хватаясь за голову. Боже правый, ему было стыдно и страшно, он чувствовал себя глупо, неловко, а сердце билось, больно ударяясь о грудную клетку. Донён, положив тяжелую голову на сложенные руки, пару раз ударился о них головой, чувствуя, как веки тяжелели, и лоб пронзало глухой болью. «Дерьмо», – Ким прикусил щёки. Оказывается, Джонни шоркал, пришлепывал тапочками и любил бурчать себе под нос. Шуршание пакетом тоже вошло в громкую программу. Джонни ткнул указательным пальцем в логотип ресторана на пакете и поставил на столик. Гвоздём программы стала глупая добрая улыбка, озарившая лицо коллеги. – Мой сосед работает в этом ресторане шеф-поваром. – Со широко-широко улыбнулся, показывая зубы. Его глаза превратились в полумесяцы. – Ха, надо будет вернуть судочки. – Он сам это приготовил? – Глаза Донёна расширились, когда вкусный запах ударил в нос. Пустой желудок начал ворчать. – О, чёрт, это пахнет и выглядит вкусно. – Ким положил на живот ладонь, чувствуя, как внутренности сжимаются. – Мы хорошо общаемся. Можно сказать, что друзья. К сожалению, сегодня ему надо торопиться на работу, а в следующий раз я вас познакомлю. «В следующий раз», – Донён улыбнулся, издав смешок. Джонни хохотнул, подталкивая к коллеге второй судок. После того, как суп от похмелья и токкпокки заполнили животы, а кофе обволок своим теплом ладони и горло, растекаясь по внутренностям, Донён снова начал наблюдать за Джонни, который сидел с кружкой и смотрел на Донёна. Откровенно говоря, посвежевшие головы обоих все еще позволяли себе мыслить немного распущенней обычного. Они флиртовали взглядами и было дурным тоном отрицать этот факт. Ким откровенно пялился под расстегнутый халат Со, подсчитывая кубики, а сам Со рассматривал ключицы Донёна, не стесняясь, подмигнул, когда младший подловил его. Донён усмехнулся этому, облизнув ложку так, словно она в этом нуждалась. А затем он сложил палочки и ложку в тарелку, подхватил тарелку хозяина квартиры и, облизнувшись, прошел к раковине. – Я вымою посуду, – Доён улыбнулся, стоя спиной к старшему. – У меня есть посудомойка. – Джонни неловко прокашлялся. – Ты будешь мыть два судка, две тарелки и парочку столовых приборов в этой огромной махине? – Ким кивнул на посудомойку, обернулся и хитро улыбнулся. – Я просто хочу отблагодарить тебя, тем более, что вчера я тебя материл по первое число. – Эй, я же не злюсь за это. – Мне стыдно, хён. Джонни кивнул: – Хорошо, хозяюшка. Я приму это за извинения. – А еще, может, пообедаем сегодня? – За спиной Кима Джонни давится. – Точнее, ты же притащил меня сюда, накормил и кофе угостил. Думаю, я должен отблагодарить. – Донён пытается изо всех сил спасти шаткое положение, выстроенное из двусмысленности своих намерений. – Не в то горло попало. – Спокойно произносит Ёнхо. – Я не откажусь от твоего предложения. – Тогда я поеду домой? – Доён выключает воду, убирая палочки на желтое полотенце. – Я могу вызвать такси. – Чувствую себя содержанкой. – А я папочкой. Они оба замолкают мгновенно. Стыд украшает румянцем щеки Доёна, а Джонни награждает колотящимся и сотрясающим болью виски сердцем. Ким Доён впервые осознает минусы быть бисексуалом. Для Донёна, прожившего шесть лет за границей, однополые отношения не были новостью, он не находил их отвратительными. Ким был однажды частью однополых отношений. Его партнером был молодой человек с факультета журналистики. Красивый, до безумия милый, светловолосый голубоглазый высокий парень. Киму он сразу приглянулся, все нутро требовало флиртовать с ним, находиться ближе, чем с другими. Донён британца любил, местами боготворил даже, целуя по-детски мягкие щеки и пухлые от природы губы. До этого знавший только свободные отношения с девушками Донён был поражен рядом процедур перед анальным сексом, но всю, как оказалось, прелесть секса с мужчиной он уловил. Британец был несказанно рад тому, что Донён иногда поддавался, позволял ему вести в постели. Вот только однажды оба молодых человека поняли, что конфетно-букетный период их отношений был полон секса и сквозь розовые очки казался раем на земле. В итоге эти отношения закончились пощечиной, криками и прощальным сексом. А ещё депрессией Доёна и паранойей, что следовала за ними по стопам. Эту пощечину Донён помнил. Щека до сих пор ныла, когда воспоминания всплывали. Вот и сейчас, стоя около двери своей квартиры, Донён ощущал, как щека горит. В полдень телефон Донёна получает уведомление. «Наш совместный обед в силе?» – Джонни прислал ещё и стикер милого медвежонка. «Естественно», – Донён громко рассмеялся, печатая сообщения. – «Ты же знаешь, я ответственный, пунктуальный и надежный». «Тогда когда мы встретимся, мистер совершенство?» Донён скидывает адрес, назначает время и собирается, улыбаясь своей наглой смелости. Через сорок минут он готов к труду и обороне, стоит при полном параде у входной двери, любуясь отражением в зеркале и тем, как идеально пальто сидит на широких плечах. Если Джонни хочет видеть его, как «мистера совершенства», то Ким покажет ему этот образ, ни капельки не переигрывая. Ким донен равно мистер совершенство, это не обсуждается, потому что все, кто знает его, с этим согласны. Джонни не был исключением из правила. Американец свою бисексуальную привилегию понимал. Будучи идеальной клишированной версией парня-мечты, он знал, что носил на плечах ответственный образ приличного холостяка. Но девушкам из компании было не обязательно знать, что видели рабочий стол Со Ёнхо и последняя кабинка туалета около архитектурного отдела. В особенности не стоило упоминать причину, по которой недавно стажер был принят. Но стажер, нашедший себя парня, быстро перестал интересовать начальника, как тот, кто быстро расскажет о том, что его непосредственный начальник спит с генеральным директором. С самого первого дня Джон не мог выкинуть из головы утонченный вкус Ким Донёна, его лицо, его фигуру. Ким был абсолютно во вкусе Со, соответствуя требованиям придирчивого архитектора как в характере, так и во внешности. А вот Донён о своем идеальном типаже не задумывался. Но когда увидел Джонни, понял, что никакие типажи уже не помогут. Американская мечта Джонни Со, он же Со Ёнхо, он же господин идеальная выдержка, манил и привлекал, заставлял распадаться на кусочки. Коллеги встретились в назначенном месте, в назначенное время, но отречено смотрели друг другу в глаза, каждый думая о своем. Ветер обдувал молодых людей, оседая холодком на открытой коже. Доён кутался в шарф, вдыхая свой неизменный парфюм, запечатанный на крупной вязке до следующей стирки. А Ёнхо сжимал руку в кармане в кулак, чтобы не начать закидывать коллегу комплиментами. В ресторане они заказали блюда, а потом молча уткнулись в телефоны, неловко урывками поглядывая друг на друга. Каждый боялся заговорить, чтобы не выглядеть дураком. Разговор все-таки завязался, но совершенно случайно. Благодарить за это надо было одного из проектировщиков, который в общей беседе скинул прайсы, подписав файл незатейливым «Я нашел их случайно, спасибо интернету». Донён ответил, что прайсы по металлоконструкциям замечательные. Следом в беседу включилась Сынван. Она прикрепила файл с прайсами труб для воды и газа, указывая на относительную дешевизну товара, высокую прочность материала и удобство доставки, так как компания, производящая эти трубы уже сотрудничала с их компанией. Ким записывает голосовое сообщение, быстро благодаря подчиненных. Джонни следом записывает еще одно голосовое, не сводя глаз с Доёна. Ёнхо говорит, что пару прайсов завалялось у него на ноутбуке, поэтому, как только он окажется дома, вышлет их. – Прайсы по отделочным материалам? – Доён подхватывает палочками кусок сырого мяса и отправляет его на жарку. – Не только, – Джонни кладет на еще пару кусков на гриль, двигая палочками другие куски. – Я нашел прайсы на строительные материалы. Там несколько поставщиков. Но, думаю, можно еще раз поискать, так как прайсы, может, устарели из-за повышения цен на сырье. – Джонни оглядел задумчивое, но очень красивое лицо Доёна, подмечая мелькающую увлеченность в глазах. Джонни знал, что Донён бесконечно с головой в работе, что он преданно отдал себе всего работе, чтобы никогда не сталкиваться с чем-то гложущем его. Он понимал это, так как сам утонул в работе, лишь бы не думать о том, сколько боли ему приносит внешний мир, а не проект его мечты, зелёный и уютный мирок, где он мог бы укрыться ото всех. – Я устану осмечивать этот проект. – Ким почти взвыл, вскинув голову у потолку. – На одни фермы материала уйдет в десятки тонн на этаж. Да ещё и архитектурная часть, которую требует партнеры директора Чона, – Доён громко выдохнул, кидая палочки на стол, – Чёрт, металлоконструкция, требуемая ими, в сочетании со стеклопакетами слишком тяжелая. Эти упертые старые бараны отказываются признать этот факт! Я устал объяснять им, что вариант, спроектированный нами, надежнее. – Ты прав, – Джонни отводит взгляд на почти готовый бекон, сворачивающийся на гриле. – Вспомни, что они хотели сэкономить на фундаменте и сваях. Им все равно, главное дешевле построить и дороже продать. Разговор о работе затянулся до тех пор, пока молодые люди не набили себе животы вкусной едой. Заказанный алкоголь немного ударил в голову обоим, развязав языки. Лёгкость оцепила Доёна, одарив спокойствием рядом с коллегой. Джонни же выглядел более напряжённым, чем до этого. Донён уловил это, постарался помолчать с минуту, но старший сам продолжил разговор, отмечая устойчивости конструкций, выгоду возведения зданий в выбранном районе. Говорил ещё что-то про грунты, фундаменты, окна, небо, погоду, Доёна… Ким потерял нить повествования, а Джонни потерял себя, любуясь тем, как уставший после сытного обеда и выпитого алкоголя Ким отречено смотрел на симпатичное лицо напротив, облизывая губы. Как долго они сидели во внезапной тишине между ними, считать коллеги не стали, стыдясь своих развязавшихся языков. Неловкое положение, в которое они были загнаны как в клетку, начало становиться колючей проволокой на нежной коже. Лёгкость во всём теле давала Доёну понять, что он свободен в эту самую секунду. Но он был охвачен каким-то слишком тяготящим чувством, связывающим по рукам. Джонни больше не мог терпеть молчанку между ними и попросил счёт, наконец-то сведя глаза с бледного лица Доёна. Счёт они разделили пополам. Доён перевел нужную сумму на карту Джонни, откладывая телефон и чувства в карман пальто. Ёнхо же отложить чувства не мог, да и обменять их на что-то другое, например, на секс без обязательств, он не мог. На архитектора давили чувства к другому человеку, но ничего со своим чувственным интересом к Ким Донёну он поделать не мог. Чувства не листовка, которую тебе всунут в руки на улице, и ты в следующем же мусорном ведре утопишь её. Чувства для взрослого человека – бремя, повисшее на плечах камнем. Особенно, когда этот самый взрослый состоит в отношениях, тем более выгодных для обоих сторон. Джонни был в безвыходном положении. Он вроде как состоял в отношениях, пусть и слегка свободных, но все же они обременяли его внезапные чувства к главному инженеру. Донен же был своими слабыми, пока не разгоревшимися чувствами окрылен. Ему казалось, что эта симпатия, пусть и имела возможность не взаимности, была некими красками в однообразно-серую взрослую жизнь. Ким был уверен в себе, понимал, что Джонни откровенно флиртует последние недели. На курилке, стреляя сигареты, принося кофе в отдел, помогая закончить сметы. Эта неделя была полна открытий и новшеств. Но пятница была преисполнена гневом, агрессией и алкоголем, пока суббота, наполненная неловкостью приносила Доёну удовольствие. Находиться рядом с Джонни наедине было неким подарком свыше, не иначе. Ким думал, что не может ему так везти. последние полгода удача была на стороне Доёна, это уж точно. И разорванные на неделю отношения стали точкой, в которой оба осознали нужду друг в друге. – Хочешь прогуляться? – Со натягивает пальто. – Был бы не против. Надо размять свои косточки. – Улыбается Донён. – Тогда сначала покурим? – Давай. На улице поднялся ветер. Хмурое ноябрьское небо грозилось залить всё дождем, но прогнозы твердили от обратном. Доён надеялся, что прогноз на сегодня был верным, потому что зонта у них не было. – Я стрельну у тебя? – Джонни шмыгнул носом, кивая на пачку в руках Кима. – Бери. В проулке между зданиями не было надоедливого ветра, но был шум оживленной дороги, большой и подванивающий мусорный бак, а ещё старый сломанный стул из ресторана, в котором они были. На этом стуле спал рыжий кот, спрятав нос в пушистом хвосте. Донён коту улыбнулся, пряча свой нос за ладонью, пока поджигал помятую в одеревенелых от холода руках сигарету. Джонни разглядывал непривычно белый фильтр сигареты, дожидаясь, пока изжившая себя зажигалка чиркнет пламенем, а не выдаст очередную подающую пустую надежду искру. Доён с нажимом проводил по колесику, но старушка-зажигалка отказывалась работать так как надо. Со протянул свою руку к Доёну, и тот передал зажигалку в большую ладонь коллеги. Джонни подошел вплотную к Киму, поднял зажигалку на уровень зажатой меж губ сигареты и провел по колесику большим пальцем. Зажигалка поддалась с первого раза, подарив огонек, отразившийся в почти черных глазах доена. Джонни как-то странно улыбнулся. Отходить он явно не хотел, все также до непозволительного близко стоял, прикуривая уже свою сигарету. Доён стоял, навалившись спиной на стену из старого кирпича. Младший разглядел в лице Джонни что-то неуловимо прекрасное, что-то, что дарило эйфорию и чувство невероятного наслаждения. Сколько бы Донён не вглядывался в это прекрасное лицо, никак не мог насмотреться вдоволь. Сигареты тлели, словно играя наперегонки. Сигарета в руках Доёна была растянута им в удовольствие, он смаковал горьковатый привкус табака на языке, перемешанный с слабеющим с каждой новой затяжкой привкусом приторно-сладкого фильтра. В голове Доёна этот вкус был схож со вкусом малины. Джонни же, курящий глубокими затяжками, расценил вкус фильтра бесполезным дополнением. Обычно сигареты Доёна не были с привкусами или капсулами, но последние две пачки, оставшиеся в памяти Джонни, были необычными для корейского табачного рынка. Но Со не приходилось выбирать. Он мог стрельнуть сигареты у кого угодно, в конце концов дотерпеть до дома или купить новую пачку в магазине на обеденном перерыве. Душа же жаждала общения и присутствия Ким Донена, ставшего для архитектора не просто коллегой по работе и оппонентом в дискуссиях. Джонни умолял себя не думать о том, как бы выглядела их с Доёном любовь. Но мысль о том, что это была бы любовь с приятным послевкусием, закралась глубоко в подсознание. Сейчас, докуривая сигарету, Джонни мог лишь думать о том, что ни о каком послевкусии не могло и речи идти, ведь американец не знал вкуса, который бы соответствовал Доёну. Джонни докурил первым. Он выкинул остаток сигареты на треснувший и порастающий мхом бетон, расплющив его ботинком. Сигарета все еще продолжала источать тонкую струйку дыма. Доён почувствовал себя этой самой сигаретой. Он был растоптан грузом ответственности, усталостью и легкомысленной влюбленностью, повисшей на глазах розовой дымкой. Осунувшееся и серое, но все еще неописуемо красивое лицо, потерянная за ворохом бумаг осанка и почти стеклянные безжизненные глаза, уставшие от экрана компьютера и телефона, совершенно не были составляющими того Доёна, который ворвался совсем недавно в осточертевшую Джонни жизнь. Доён был в тот день сияющим, источал радость и уверенность, пусть и был весь как на иголках. Ким, знакомый Джонни сейчас, совершенно врос в серость будней, слился со стенами и приедался взгляду. Наверное, это была конечная стадия отчаяния, последняя остановка Ким Донёна. Дальше Донён совершенно не представлял свое будущее, не имел на него планов. Джонни не должен был узнать, что планирует Доён. А планировал он броситься в течение, предав свою пунктуальность и исполнительность. Он желал отказаться от ежедневника, заполненного записями и визитками, от которых листы мялись, сворачиваясь где-то внутри. Инженеру хотелось забыться хотя бы на день, провести его в полной тишине, чтобы никто, совершенно никто не смог до него достучаться. Ёнхо, по правде говоря, планы Доёна, будь они оглашены вслух, разделил бы с удовольствием, но пожелал бы ввести в них свои веские коррективы. Например, он бы добавил в эти планы свою персону, а полную тишину сменил бы на шум океана и крики чаек. Ему не хотелось закрываться в коробке из надоевших на работе металлоконструкций и бетона, ему хотелось не чувствовать границ, очертаний и линий. Со хотел бесконечного горизонта, неровность песчаного берега под ногами. Чертежи снились ему в кошмарах, дедлайны душили, встревая в горле противными комами, не дающими иногда и поговорить. Джонни забыл, когда в последний раз он не был чернеющей громовой тучей посреди цветастого офиса. Он был темно-серым, почти черным пятном, меня один тон серого костюма на другой идентичный предыдущему, пока другие сотрудники пестрили нарядами, меняя расцветки своих одежд чуть ли не ежедневно. От этих комбинаций Ёнхо становилось дурно и тошно, у него рябило в глазах каждый раз, как кто-то проходил мимо или объявлялся в его кабинете с осточертевшими важными бумажками. Обида вдруг охватила архитектора. Он знал не одну версию Доёна, мог сложить своё впечатление о знакомых коллеге эмоциях, о той колоритной гамме, которую Ким мог выразить на своем лице за раз. Джонни знал Доёна с блестящими глазами, он знал его грустным, даже видел почти рыдающим. А вот доен в свою очередь видел Джонни лишь одной серой консистенции. Ким знал коллегу, источающего приторную лесть и сладкую ложь. Со Ёнхо пестрил фальшивым оптимизмом, присыпанным вечными улыбками и ложью о хорошем настроении. Отчаяние блестело в глазах обоих. Только вот у Джонни оно проросло до самого сердца и расцвело, сжимая сердце колючей проволокой. Они стояли молча. Рассматривали что-то в друг друге. Ёнхо не знал, что ему сказать, а Доён просто не хотел говорить. Джонни позвонили. На экране светился контакт директора Чона. Сердце Донёна пропустило удар, а затем так больно ударилось о рёбра, что Ким забыл, что нужно дышать. Им было необходимо уйти по домам. В спешке оба совершенно не поняли, как ускользнули от звенящей тишины и съедающей неловкости. Джонни перешагивает порог своей квартиры и ощущает запах знакомого одеколона. Пара дорогих ботинок, неаккуратно кинутое на обувной шкаф драповое пальто кремового цвета, красный шарф и пиджак. Джехён никогда не соответствовал своему статусу на все сто процентов, которые от него ожидали другие. Он предпочитал сохранять за маской серьёзного молодого бизнесмена ранимого маленького мальчика с содранными об асфальт коленками. Джонни любил эту черту в Чоне больше, чем любую другую. Со любил, что серьёзный директор, находящийся на своей должности меньше полутора лет, может быть понимающим и непередаваемо нежным мальчишкой в руках разбитого о скалистый берег жизни Джонни. Джонни не мог понять, почему в свои тридцать два он так был зависим от улыбки парня помладше, почему он так жаждал оказаться в его объятиях, но все равно продолжал сторониться серьезных разговоров, предпочитая заглушить рвущуюся наружу правду о себе дорогим красным вином. Юно все понимал, прикрывая свои глаза и укладывая голову на крепкие бёдра архитектора. Чем дальше, тем больше. Чем больше, тем сильнее ощущается слабость, плывущая раздражением по коже. Ёнхо зависим от Юно, он не может без него, но всё-таки интерес в Доёну выше, сильнее, он пронизывающий чувства насквозь. А Джехён, появившийся в коридоре именно сейчас вызывает лишь бурю непонятный эмоций, основанную на недоступности Доёна. Это аксиома, похожая на геометрическую, она понятна и внятна и разъяснена внутренним, потаенным Со Ёнхо. Джехён подходит близко, приветственно целует. Чувства разгораются, заставляют поддаться, но потом Джонни чувствует подвох. Джехён давно не принадлежит ему. Вернее, свободолюбивая натура Юно никогда не будет принадлежать кому-то, если сам Чон не позволит. Со и не было когда-нибудь позволено быть большим, чем просто увлечением, просто любовником на полставки. Джонни не понимает, как теряет бдительность и оказывается в постели. Этот секс был отвратительным. Самым отвратительным. Впервые Со представлял, как трахает кого-то другого, впервые пришлось кончить, зажмурив глаза не от удовольствия, а от стыда и обиды. Его наглым образом трахнули, использовали, как дешевый член, а потом куда-то смылись, оставляя мерзкое ощущение дискомфорта и поглощающей пустоты. Джехён как обычно исчезает, как только отходит от оргазма. Ему звонит Юта раз пятый за всю глупую процессию, продлившуюся полчаса только из-за любви Джехёна к прелюдиям. Джонни во время прелюдий на этот раз просто позволил играть со своим телом, стонал просто рефлекторно, чтобы не оскорбить человека, от которого он зависел на работе. Именно поэтому американец и почувствовал себя наивной дешёвкой. Директор Чон убежал к Юте, сверкнув пятками и даже не попрощавшись. Джонни остался в постели, стыдливо прикрываясь одеялом и взвывая от ноющей боли. Он впервые за эти годы плачет, ломая все стены вокруг себя. Джонни засыпает, свернувшись и прижав колени к груди.***
Доён не спит всю ночь, встречая воскресенье усталым телом на кровати. Он пытался уснуть, но суммарно его сон составил только три часа. Он часто просыпался, ворочался, кутаясь в одеяло, словно маленький ребенок, бил подушку, бился головой о матрас, разговаривал с собой, а потом снова засыпал. В одиннадцать утра жизнь Донёна сотрясает звонок от Джонни. Они снова встречаются, но теперь в квартире Кима. Доён, укутанный в огромный темно-синий кардиган, встречает помятого Джонни. Они растерянно смотрят друг на друга, а потом старший показывает два пакета еды. – Ты снова меня кормишь, – хрипло говорит Ким, шмыгает носом и пропускает Со в квартиру. – Ты не соврал, когда сказал, что твоя квартира одинокая. – Джонни слабо улыбается, демонстрируя мешки под глазами, очерченные чернотой недосыпа. Разговор совсем не вяжется. Неловкое молчание не спасает ситуацию. Еда стынет, даже будучи погретой с десяток минут назад в микроволновке. Доён предлагает покурить. Коллеги накидывают верхнюю одежду, выходят на балкон и прикуривают. Ветерок, проникающий через приоткрытое окно, оседает мурашками на коже. – Застекленные балконы удобные. – Джонни смотрит на Доёна, стараясь хоть как-то нарушить унылую атмосферу между ними. – Да? А в чем их плюсы? – Доён прогибается в спине, опираясь на низкий для его роста узкий подоконник локтями. Язык скользит меж губ, огибая их силуэт. – Зимой можно покурить и развесить белье. Это безопаснее, в конце концов. Понимаешь? – Как думаешь, нас видно отсюда? – Доён затягивается, почти полностью всасывая щеки. Он понимает только одно – он утонул в океане своих чувств к Джонни Со, и никак иначе быть не может. Его рвёт на части, хочется закричать от подступающего к горлу сухого кома, который заставляет хрипеть от боли и стонать от безысходности. Доён всегда знал, что когда дело касается любви, ему не везет. – Это двадцать пятый этаж. Вряд ли. – Джонни смотрит вдаль, втягивает в легкие убийственный табачный дым, а затем, выдыхает, опуская глаза на свою трясущуюся руку. – Как дела? – Голос Доёна становится тверже и игривее, усмешка трогает его губы. – Неужели ты не знаешь? – Со закатывает глаза. – По твоей морде никогда не видно ничего, кроме тупой дежурной улыбки. – А сегодня припёрся ко мне, помятый так, словно по тебе автобусом проехали пару раз. С грустным лицом, и плакать аж хочется от этой кислой, блять, мины. Джонни набирается смелости, точно так же, как и дым в легкие, перед тем, как сказать то, что режет душу двоих без ножа. – Я сплю с Джехёном. я думал, все в офисе это знают. – Джонни выкидывает окурок в большую сколотую черную кружку, которая верно служит Донёну пепельницей. Признание повисает в воздухе, словно сигаретный дым. Сигарета Доёна падает в ту же пепельницу, а чувства Доёна в мусорное ведро. Удар ниже пояса. Сердце быстро бьется в груди, желая совершить ошибку. Джонни по лицу инженера понятно, что он действительно ничего не знал. Хотя явно предполагал после увиденного. Но что-то все равно гложет Кима так сильно, что органы сворачиваются внутри живота тугим узлом непринятия, а сердце забивается в угол и отказывается биться в нужном ритме. – Я, блять, не все в офисе, хён. – Доён чувствует то ли облегчение от признания, то ли наоборот камень, повисший на шее. – У нас свободные отношения. – Зачем-то оправдывается Джонни. – Я прекрасно знаю имена тех, с кем он ещё спит. Только вот я сплю только с ним. Пару месяцев назад я переспал с одним парнишкой, и это стало причиной, по которой я получил по щеке. А потом еще и в живот. Доён хмурится. Ему вдруг до странного спокойно от услышанного, но все равно толика разочарования, смешавшись с отчаянием и азартом, играет свою симфонию во всем теле. Доёна сотрясет, когда Джонни подкрадывается ближе, аккуратно переступая с ноги на ногу. – Он сейчас с тем японцем. Уверен, что ему, блять, весело. – Джонни вздыхает. – Ты же нихуя к нему не чувствуешь? – Доён аккуратно стряхивает с подоконника пепел, поднимая на Джонни глаза и смотря так, словно пытается схватиться за спасательный круг. Джонни чувствовал что-то к Чону. но это чувство безысходно слабело. Оно всё ещё было в качестве привычки, остатка или осадка от пока еще невыцветшего прошлого. Доён об этом не должен был знать. Джонни ведь тоже что-то чувствовал к Донёну. И тот знал это и взаимно чувствовал почему-то нескончаемую симпатию, что разливалась по крови возбуждением и больно колотилась сжимающимся в груди сердцем. Доёну хотелось сбежать, но в то же время хотелось схватить Джонни и наконец-то сказать, как сильно было это вязкое, противное чувство симпатии. Ким понимал, что глубоко внутри зарождалась не просто симпатия; она обрастала цветами, готовыми вылезти через глотку шипами и лепестками красивых кровавых бутонов. Доён был, как мальчишка, по уши влюблен. Глаза его бегают по подоконнику, он наблюдает за трепещущим под натиском ветерка пеплом, слетающим куда-то под ноги. – Он меня заебал. Я трахаюсь с ним только потому, что он повысил мне зарплату в прошлом месяце. – Джонни улыбается. Коллеги смеются. Ким поднимает свой взгляд, ловит на себе интерес во взгляде Джонни. Внутри Доёна что-то бурлит, зажимая в тиски бессчётное количество раз и без того сжимающееся сердце, а внизу живота завязывается узел. Доён скучал по этому чувству, ему не хватало этого острого, колющего ощущения по всему телу, этого щекочущего нервы предвкушения. Ёнхо выглядит прекрасно вблизи, даже если огромные черные круги покоятся под его глазами. Тормоза отказывают именно у Со. Наплевав на свои отношения, на Джехёна, который сам сейчас целуется где-нибудь с Ютой, Джонни приближается к Киму. Доён чувствует дыхание на своей щеке, слышит и своё дыхание в гремящей тишине. Он прикрывает глаза, льнёт к старшему, касаясь припухлых губ. Аккуратные губы Доёна на вкус похожи на десерт. Они мягкие, слегка обветренные. Для Джонни они идеальные, он их поцеловал уже сотни раз в своем воображении. Ёнхо чувствует, как Доён расслабляется, поэтому кладет свои большие теплые ладони на талию Кима. Напряжение младшего уходит глубоко в живот, расползаясь приятным теплом по всему торсу. Давно забытые чувства вспыхивают в обоих с невероятной всепоглощающей силой, которая дарует им свободу от внешнего мира. Доен смело кладёт свои ладони на грудь Джонни, а затем ползет ими до плеч, всем телом вжимаясь в теплое крепкое тело. Он тянется руками куда-то за голову Со, а затем всем собой толкает старшего к свободной стене, сгибая свои руки так, чтобы защитить затылок Джона. Острые локти доена упираются в плечи Джонни, создавая небольшой дискомфорт, но пальцы Ёна, перебирающие сухие от перекрашиваний волосы, тормозят сознание, прямо как и влажные от поцелуя губы, скользящие по линии челюсти. – Тебе пора побриться, – Доён сглатывает, пытается отдышаться. Его лицо с розовым румянцем самое прекрасное, что мог увидеть Со. Младший опускает свои глаза на губы коллеги, вдыхает так глубоко, как может, а затем снова целует, прижимая Джонни к стене. Ладони Джонни сползают ниже, обводя тонкую талию, сжимая мягкие бока. Доён стонет в поцелуй, разрывает его и Джонни тянется за ним, но Доён не позволяет, сжимая длинные волосы в кулак. – Пойдем на диван. – Как пожелаешь, начальник Ким. На застекленных балконах в холодный период года удобно целоваться, но еще удобнее целоваться на мягком диване в гостиной. Доёна кладут, на секунду разорвав поцелуй, но он требовательно стонет, тянет руки к шее Джонни, валит его на себя, закидывает ногу на задницу Со, вынуждая того почувствовать пахом возбуждение, причиной которой архитектор и является. Время становится для них песком в ладонях. Оно быстро сыпется, огибая пальцы. Коллеги целуются бессчетное количество раз, прежде чем одежда начинает падать на пол. Кожа об кожу, губы к губам, тело к телу. Они остаются в одном нижнем белье, распаленные и не чувствующие, как холодный ветерок проникает через приоткрытую дверь балкона. Сердце Донёна было петардой с торчащим из груди промокшим фитилём, а любовь Джонни была сломанной зажигалкой, из которой не прекращал светить маленький умирающий огонёк. Фитиль почти высох, когда зажигалка готова была навсегда загаснуть. И что-то продолжало подсказывать им обоим, что все у них получится, если они будут чуточку ближе. Ближе было бы опасно для них, но любовный пожар охватил их внезапно, заставляя фитиль вспыхнуть внезапно, в тот же момент, когда зажигалка потухла. Сердце Донёна разрывалось, охватив пламенем оставшиеся на асфальте сжиженные капли, ещё не высохшие навсегда. В груди Кима бушевал невиданный до этого обоим пожар из чувств и ощущений, колющих тысячами игл всё уставшее тело. Джонни, прозябший от холода прошлых отношений, от безразличия того, кого он продолжал любить так, словно от этого зависела его жизнь. Чувства Джона висели на волоске от гибели, а любовь Доёна к нему светила самыми яркими огоньками, которые освещали для Со путь, который он бы хотел пройти. Это был путь к любви, которая была чиста и ещё совсем юна. Доён не просил помощи, хотя все нутро его кричало и изнывало. Ему казалось, что день-другой, и он распадётся на миллиарды осколков. Джонни понимал, что день-два и его любовь расцветёт самыми редкими и яркими кустами колючих роз, пока любовь Доёна давно цвела кустами прекрасных пионов, что разбрасывали свои нежные лепестки на серый угрюмый асфальт. Джонни был как необузданный колючий кустарник, а Доён был изысканным букетом, который почти иссох. Они нужны были друг другу. И это было какой-то горькой правдой для двух весьма одиноких до этого момента людей. Свет в конце туннеля гас, они оба набирали скорость, ожидая, что не успеют запрыгнуть в последний вагон. Любовь была прекрасна в их глазах, но жизнь была гораздо более коварна, чем они могли себе представить, хоть и прожили на земле тридцать лет. – Может в душ? – Пытаясь вдохнуть глубже, произносит Джонни. Губы на шее совсем не помогают собраться с мыслями. Доён уже сидит на коленях Джона, жмется, ластится, словно дикий зверь, которому не хватает ласки. Для него время вдруг потеряло смысл, а жизнь приобрела новые краски и ощущения. Руки Ёнхо бродят по телу, дарят наслаждение, помогают забыть, кажется, все, но, ко всему прочему, дарят осознание, что Джонни принадлежит другому мужчине. Ким винит в глубине души себя за то, что рушит чужие отношения, а потом вдруг понимает, что это Со рушит свои же отношения, развлекаясь на стороне. Донёну не хочется быть третьей ногой. – Стой, – он пытается выпутаться из объятий Джонни. – Погоди, хён. – хватка старшего настолько сильная, что Донёну кажется, что он задыхается. – Пусти, я хочу поговорить. – М? – архитектор прекращает терзать укусами плечи младшего. – Что-то не так? – Я чувствую себя ужасно, осознавая, что ты с ним. – Доён гладит мягкими ладонями красивое лицо Со, оглаживая скулы большими пальцами. – Я не хочу рушить ваши отношения. Джонни глубоко вдыхает, утыкается носом с острую ключицу Доёна и целует туда, куда ложатся губы. Он глухо смеется, сжимая тонкую талию Кима, заставляя того вдохнуть до боли в грудной клетке. В этом жесте Доён хочет видеть и слышать только свои собственные желания: Доён хочет думать, что Джонни не хочет его отпускать. – Наши отношения висят на волоске, – успокаивающе шепчет Ёнхо, аккуратным носом очерчивая линию чужой ключицы. – А ты нравишься мне. Очень сильно нравишься. Доён выдыхает, обнимает старшего в ответ, вдавливая пальцы в мягкую бархатистую кожу. Верно или не совсем решение Кима, пока даже ему самому не было ясно, но желание поцеловать Со перевешивало здравый смысл и совесть. Слегка напряженное, липкое чувство ответственности улетучивалось, стоило губам соприкоснуться и слиться воедино. Что-то в этом нежном, трепетном жесте было то ли неправильным, то ли щекочущим нервы. И приятно разливающаяся по телу нега удовольствия была звонкой пощечиной, адресованной адекватности и в то же время подтверждением зарождающимся чувствам в груди коллег. Телефонный звонок обрывает нежащиеся в тепле друг друга уже обнаженные в порыве страсти тела. Ким слезает с колен Джонни, позволяя тому подобраться к телефону, лежащему на стеклянном кофейном столике. Инженер внимательно оглядывает нагое тело своего, пока что ещё, «просто коллеги», как бы глупо это не звучало в голове того, кто, будучи таким же нагим, сидел на бедрах у выше указанного и тёрся, стараясь словно врасти в тело под собой. Тело Джонни было подтянутым, мышцы под золотистой кожей перекатывались, плавно очерчивая контур в меру накаченных рук. Торс же представлял собой шесть различимых кубиков пресса и мощную подкаченную грудь с тонкой ниточкой татуировки, которая всякий раз норовила покинуть свое законное место, стоило Джонни подвигать рукой. Отлично сложенный, эстетичный и в абсолютном вкусе Ким Донёна, Со Ёнхо был прекраснейшим подарком свыше, никак иначе Донён свою мысль формировать не мог и не желал. Он желал лишь снова оказаться во власти сильных рук и нежных губ, прекращая самоистязание мыслями о том, что «Ким Донён – разлучник». Джонни договорил по телефону и, почесывая затылок, вернулся в объятия вальяжно лежащего Доёна. Уложив потяжелевшую от мыслей голову на грудь любоыника и обняв его за узкую талию, Ёнхо принялся потираться щекой о кожу Кима. Младший сильно сдавил торс Джона сильным ногами, возмущенно фыркнул и заговорил, сдерживая подступающий к горлу смешок: – Прекрати, твоя щетина колется. Джонни проигнорировал просьбу возлюбленного и оставил дразнящий поцелуй где-то около соска, но ближе к тому месту, где сердце Ёна в невероятном темпе билось об грудную клетку. Доён, на удивление, словно и забыл, что возбужденный и ноющий еще пару минут назад член зажат между телами. Ким проиграл тому внезапному и мимолетному уюту, подаренному Джонни этими объятиями. Возбуждение не нарастало, но и не собиралось пропадать, мучая нуждающиеся в ласке тела. Им обоим казалось, что они подростки, впервые познающие свои тела таким интимным и завораживающим способом. Между ними не было стеснения, не было недопонимания, молодые люди действовали именно так, как им велел язык тела и неугомонные сердца, бьющиеся на одной волне. Голая кожа, разогретая трением, была чувствительной везде, куда губы или пальцы смогли дотянуться. Как же им было хорошо, тут в некогда серой одинокой квартире, на диване, нагим и таким свободным в этот и только этот момент близости тел и единении душ.