2:23 pm
Извини, не могу. Учебы много, обещал ребятам отметить с ними.3:01 pm
Мэттью: Уже второй год наш день рождения, День Благодарения, Рождество — без тебя. Из-за папы не хочешь приезжать?3:02 pm
Альфред поморщился и несколько раз моргнул, обдумывая, что ответить. Он ведь и вправду не хотел возвращаться домой, чтобы не столкнуться с отцом. Мы с ним не в лучших отношениях, сам знаешь. Не хочу ссорами портить всем праздники. Я позвоню по видео-связи.3:05 pm
— Я в конце занятия уже пегестал стгемиться́ понять эти́х двоих. Они на своей волнэ, — мило надувшись, жаловался Франциск. — Нэ «стрэмиться», а «пытаться», — буркнул Артур. — За собой лучше слэди, — прищурившись, возразил Франциск. Альфред мельком глянул на стоящих за столиком Кёркленда и Бонфуа. Франциск, зябко съежившись, грел руки о стаканчик с горячим чаем: в университете отопление включали поздно, а Бонфуа, как тепличная роза, не выносил даже малейшего холода и всё время мерз. Артур исподлобья наблюдал за французом, смущенно кусая губы. Лицо у Кёркленда было мрачно-разочарованным, он как будто хотел что-то сказать, что-то, вероятно, очень ядовитое и обидное, но сдерживался, боясь окончательно поссориться. Франциск показательно отвернулся от Кёркленда и делал вид, будто крайне увлечен общим разговором и будто Артур для него — пустое место. Впрочем, Бонфуа с такой изящностью заправлял за ухо длинные прядки пшеничных волос, с такой выверенной грацией откусывал маленькие кусочки шоколадного печенья и с таким усердием трудился над приданием своему лицу независимого и беспечно-равнодушного выражения, что иногда совершенно терял нить разговора. Артур не отрываясь, слегка побледнев, следил за Франциском. Он догадывался, для кого всё это актерство, однако враждебное, даже немного болезненное сверкание в глазах Кёркленда выдавало сомнение — не ошибается ли, точно ли для него и точно ли все мысли Франциска заняты одним им, Артуром, — сомнение это кислотой разъедало его изнутри. Ни есть, ни пить Кёркленд не мог, пока не определится его судьба. Альфред мысленно почесал у себя в затылке, наблюдая за Франциском и Артуром: их отношения были для него тем еще ребусом. Вроде, любят друг друга, со стороны понятно, что обожают просто, души не чают, а, между тем, друг перед другом изображают гордость, соревнуются, кто кого перещеголяет по части колкостей и язвительности. Франциск характером помягче, часто первый идет на примирение, но если уж и он заупрямится, то подобные противостояния между ним и Артуром могут затянуться на недели. Да, странные они какие-то. Вот он, Альфред, никогда не станет вести себя подобным образом с любимым человеком, — конечно, когда у него появится этот самый любимый человек. Мэттью: Я думаю, что папа уже простил тебя. Приезжай, сходим вместе к маме. Бабушка сделает твой любимый тыквенный пирог.3:06 pm
Я ни в чем не виноват перед отцом. За что он должен был меня простить? За то, что я сам выбрал свою дорогу в жизни?3:06 pm
Мэттью: Ты выбрал то, что он больше всего ненавидит. И ты это знал. Чего ты ожидал?3:07 pm
Горькая обида мгновенно поднялась в душе Джонса. Он начал было набирать гневное сообщение, в котором обвинял Мэттью в непонимании и черствости, в котором оскорблял отца, называя его тираном и злобным идиотом, но вовремя одумался и стер написанное. Раздраженно и грустно вздохнул. Ты должен меня понять, Мэтт. Я не мог пожертвовать своим счастьем ради таинственных загонов отца. То, что он ненавидит, — я люблю. Его ненависть я не понимаю, свою любовь я пытался объяснить, но он только кричал на меня. Он сразу же начал орать на меня, не слушал мои доводы, говорил, что после такого я ему больше не сын. Как будто я, как минимум, предал его. Разве это реакция вменяемого человека? Не разубеждай меня, он ненормальный. Ему давно пора записаться на прием к психотерапевту.3:15 pm
Мэттью долго набирал сообщение, иногда прерывался, снова набирал, бесконечно, бесконечно долго. Альфред напряженно ждал, следя за экраном смартфона. Он держал в руке недоеденный сэндвич с лососем, потеряв всякий аппетит и не слушая, что говорят его товарищи. Мэттью: Ты как всегда, Ал, живешь в розовых очках. Бабушка, дедушка и отец всю жизнь пытались защитить тебя от правды, потому что ты у нас бедненький, чувствительный, потерял маму. Как будто это только твоя мама. Загоны папы настолько НЕ таинственны, что я не понимаю, как ты до сих пор не догадался об их причине.3:17 pm
Альфред сам с собой презрительно усмехнулся. Конечно, Мэтт. Ты-то всё знаешь.3:17 pm
Мэттью: Именно, я-то всё знаю. Про нашу любимую мамочку. Рассказать?3:17 pm
Альфред внутренне содрогнулся в негодовании, отчаянии и страхе, быстро заблокировал телефон и убрал его в карман. Нездоровый румянец мелкими пятнами покрыл его лицо и шею. Чтобы скрыть смущение, Альфред оперся на стол в раскованной, вальяжной позе, прикрылся рукой и принялся, не ощущая вкуса, заталкивать в себя остатки сэндвича. — Он толко два номэра задал? Эти?.. — Антонио поднес учебник к Вану, который, пока Джонс был отвлечен на переписку с братом, объявился среди одногруппников в буфете. — Задания пятое и шэсэтое, — важно поджав губы, отозвался Яо. — Нет, на слэдующей сэтэранице. Альфред, расстроенный, в разладе со своими мыслями и чувствами, посмотрел на Франциска и Артура и, как не было сейчас ему плохо, не сумел удержаться от слабой улыбки. Кёркленд незаметно стянул с себя пиджак, некоторое время держал его в руках, явно не решаясь что-либо предпринять, а потом вдруг, как бы между делом, накинул его мерзнувшему Франциску на плечи. Бонфуа до того изумился, что даже не смог воспротивиться. Упустив шанс с надменным видом отказаться от любезности Артура и тем самым смутить и раздавить его, Франциск сам оказался в позиции смущенного и побежденного. Он покраснел, отвернулся, отпил чай из бумажного стаканчика, пощупал край теплого пиджака. Кёркленд даже не пытался скрывать своего удовольствия, расплылся в ехидно-радостной улыбке и с победоносным видом, теперь уже совершенно уверенный в себе и своих силах, придвинулся к Франциску, обыденно и по-хозяйски поправляя пряди волнистых волос Бонфуа, рассыпавшихся по его, Артура, пидажку. Словно и не бывало никакой ссоры. Франциск покраснел еще сильнее и, глянув на Артура, по-видимому, что-то такое прочел в его взгляде, — что-то, заставившее Франциска примирительно улыбнуться и дотронуться до руки Кёркленда, перебиравшего его волосы. — Амур-р-ры лэтают! Я их вижу! — воскликнул Антонио, заливаясь веселым смехом. — Постэснялысь бы! Ван строго нахмурился, однако уголки его сжатых губ задрожали и поползли наверх, когда он покосился на влюбленную парочку. — Нэ нэси хэрню, Антонио. А то я набью тэбэ рожу! — глухо прорычал Артур. — Ого! Нэ ты ли год назад объяснял русскым эстудэнтам, что угроза насылия — такое же насылие?! — возразил Карьедо. — За год я пэрэсмотрэл свои воззрэния! — решительно отозвался Кёркленд. Франциск испуганно выпучил глаза на взбешенного и раскрасневшегося Артура, и в этот момент — момент отчаянный и опасный — в легкомысленной, блондинистой головушке Бонфуа возникла прелестнейшая идея, от которой он так и просиял. — Амугы летаю́т, летаю́т! Это точно́! Особэнно́ их много́ во-о-он там! — и Франциск выразительно кивнул на Альфреда, который с опаской, не обращая внимания на ополчившихся внезапно против него одногруппников, заглядывал в уведомления на телефоне, боясь увидеть там ответ от Мэттью. Антонио мгновенно уловил мысль Франциска и тут же переключил свое внимание на новую цель. Альфред поднял глаза: Карьедо чуть ли руки не потирал от предвкушения. Сам эту тему Антонио поднимать не хотел, но раз уж и Франциск поддерживает, — грех не поиздеваться над товарищем. «Вот подлый француз! Подгадил все-таки!» — подумал Джонс. — Алфрэд, пэрвая лубовь — это прэкрасное чувство! Но почему ты всэгда всо дэржишь в сэбэ?! — восторженно заговорил Антонио. — Ты обязан был подэлиться своей радостью с друзьями! — Это любовь с пегвого взгляда́! — поддакнул Франциск, воодушевленный тем, что смог отвести от себя и Артура удар. — Скорээ, с пэрвого сэминара, — с готовностью съязвил Артур; Кёркленд вообще был очень легок на подъем, когда дело касалось какой-нибудь пакости, особенно в отношении Альфреда. — Да! Вэдь ты влублен в Ивана Алэксандровича! — громогласно заключил Антонио. Альфред думал, что легко отобьет все глупые нападки своих товарищей, которые, по его мнению, еще не вышли из пубертатного возраста, но, когда Карьедо объявил об этом вот так, без обиняков, во всеуслышание, Джонс совершенно растерялся. Он, конечно, не был влюблен в Ивана Александровича — что за глупости! Иван Александрович оказался хорошим преподавателем, впрочем, с не самым сахарным характером, но влюбиться — какой бред! С какого перепугу?! — С ч-чего вы вообще взялы?.. — начал было защищаться Джонс. — Нэ возгажай, Алфрэд! Мэждю́ вами двумя искры́ лэтаю́т! — воскликнул Франциск, мечтательно закатывая глаза. — Amour! — Amor! — с ослепительной улыбкой подхватил Антонио, обнимая Альфреда за плечи. — Ты обязан брать быка за рога! Нэчего мэдлить! — Иван Алэксанэдэрович какэ будто никого, кэроме тебя, Алэфэрэд, не замечал, — сказал Ван, важно приподняв брови. — Вэзэгляд не отэводил. «Боже, и он с ними!» — в отчаянии подумал Джонс. — Да! Ты тоже на нэго смотгел всё врэмя́ и вэсь покраснел! Устгой с ним чудесны́й rendez-vous! — захлопал в ладоши Бонфуа. — Агтю́г! Пгавда, они бюдут хогошей парой? Кёркленд, усмехнулся, глядя на красного от смущения Альфреда: — Еслы нэ заташышь его в постэль, то хотя бы автомат выбьешь. — Всо, хватыт! — горячо возмутился Джонс. — Вы ошибаетес! Я нэ влублон в нэго! И нэ оритэ вы так — всэ на нас смотрят! — Вр-р-рошь! — засмеялся Антонио, схватив одной рукой Альфреда за шею, другой взъерошивая ему волосы. — Но надо́ быть аккугатнее́, — посоветовал Франциск. — Он, навегное, никогда нэ имэл такие отношения́ ранше. — Я нэ влублон в нэго! — отталкивая развеселившегося сверх всякой меры Антонио, возразил Альфред. — Иван Алэксандрович… — Джонс вдруг снова залился краской до корней волос. — Он нэплохой прэподаватель, но заносчивый и придырчивый. И вообще — я нэ по парням. — Ах, Алфрэд! Тэбэ нюжно врэмя, чтобы пгинять свои чувства́, — как заботливая мамочка, прощебетал Франциск. — И чтобы сдэлать это, поскогее пгигласи его на романтический rendez-vous! Свыдание́! — Иван Алэксандрович мнэ нэ нравится! — воскликнул в отчаянии Альфред. — Что за идэотская мысль?.. — Он! — ахнул Ван, и все резко замолчали, так что в зале стало в три раза тише. Альфред осторожно скосил глаза на витрину буфета, возле которой в задумчивости переминался Брагинский. Франциск с Антонио хитро переглянулись и заулыбались. Артур скептически потягивал из трубочки апельсиновый сок, а Ван уже листал учебник, готовясь к предстоящему семинару. — Подойди к нэму, — шепнул Бонфуа и легонько подтолкнул Джонса локтем. — Я нэ собыраюсь ни к кому подходыть! Еще раз повторяю: вы ошибаетэс, — нахмурился Альфред, наскоро поправляя золотистую челку и растегивая верхнюю пуговицу на воротнике рубашки. — Ладно, я за кофе, бывайтэ! Антонио и Франциск дружно прыснули. Джонс раздраженно махнул на них рукой и подошел к очереди, окружившей витрину, за стеклом которой пестрели бутерброды, пирожные и ломтики фруктов. Альфред остановился за спиной Ивана, в волнении смотря ему в спину. Он и желал и не желал заговорить, боясь неприветливости и строгости Брагинского, но и предвкушая вновь услышать его голос, почувствовать на себе его взгляд. Все эти ощущения были для Альфреда в новинку: он смутно догадывался, что и вправду влюблен, хотя знал, что до последнего будет сопротивляться этому чувству, до последнего станет уверять себя в обратном. Но размышлять об этом серьезно теперь казалось непосильной задачей, особенно когда сердце так громко билось и чуть-чуть дрожали ноги. Сзади, на бледной шее Ивана забавно и мило взялись кучерявинками пепельные волосы. Альфред открыл было рот, чтобы заговорить с преподавателем, но продавщица за витриной опередила его: — Иван Александрович, вы будете что-то брать? Джонс слегка наклонился, чтобы заглянуть в лицо Брагинскому. Иван стоял, судорожно бледный, с тупым испугом смотря на сладости и бутерброды. — Я… я не могу выбрать… — сдавленно пробормотал он. — Что?.. Чай или кофе? — нетерпеливо переспросила продавщица. — Я бы хотел пирожное. Но не знаю, какое лучше, — совсем тихо произнес Иван, прикладывая ко рту пальцы, как будто собираясь начать грызть ногти, но тут же отдернул ладонь. — Я не могу за вас выбрать, — сердито возразила продавщица. — Иван Александрович, не задерживайте других людей. — Тогда, возможно, чай?.. — Какой именно: черный или зеленый? С сахаром, лимоном? У Брагинского побелели даже губы, а глаза сделались до того несчастными, что у Альфреда сжалось сердце; странно ему было наблюдать за всей этой сценой. Она вызвала в нем какое-то болезненное, нехорошее предчувствие. — Ч-черный… без всего… — прошептал Иван и взял высокий бумажный стаканчик с готовым напитком, но еще долго не решался отойти, точно хотел сказать нечто очень важное; наконец он, грустно посмотрев на витрину, вздохнул и побрел к свободному столику. Альфреда Иван так и не заметил, поглощенный своими тревогами. Джонс остался один, потерянный и ошеломленный. Его одногруппники с любопытством поглядывали на Джонса из отдаления, но Альфреду не было до них никакого дела. «Что с ним?.. — думал Альфред. — Он как будто… как будто… больной. Нет, нет! Может, Иван Александрович просто стесняется разговаривать с людьми? Но ведь он так свободно и легко проводит занятия…» И вдруг Альфред вспомнил, как на первом уроке замечал за Брагинским легкое смущение и замешательство, когда имел наглость дерзить ему. У Альфреда словно гора с плеч свалилась. Конечно, Иван всего лишь очень стеснительный! Но профессионализм позволяет ему не выдавать своих чувств во время работы с учениками. Это так просто, так понятно! Джонс с яркой, белозубой улыбкой обратился к продавщице за витриной, доставая из кармана бумажник. Брагинский стоял возле столика, подперев кулаком бледную щеку и уныло перелистывая страницы тетради с конспектами. Чай остывал, Иван к нему даже не притронулся. — Иван Алэксандрович, простыте за бэспокойство. Иван удивленно поднял глаза и посмотрел на подошедшего к нему Альфреда. Джонс поставил на столик перед Брагинским чашку кофе и тарелку с тремя пирожными разных видов, которые аппетитно блестели в разноцветной глазури. — Вы что, Альфред?.. — пробормотал Иван; легкая судорога мгновенно пробежалась по чертам его лица, а в широко раскрытых глазах вновь возник тупой, надрывный испуг. От этого Джонсу стало не по себе. Он сам вдруг чего-то испугался. Бледное до синевы лицо Ивана со слегка приоткрытыми губами, с чуть приподнятыми от изумленного ужаса серебристыми бровями показалось Альфреду очень красивым, но и каким-то полубезумным одновременно. Взгляд Брагинского, внезапно углубившийся, пронзительный и онемелый, напомнил Джонсу что-то давно-давно позабытое. — Мнэ срочно надо идти! Ешьтэ на здоровье! — выпалил Альфред, развернулся и, не дожидаясь новых возражений Ивана, пулей выскочил из буфета. Он именно бежал, прочь, быстрее, чтобы Брагинский как-нибудь не догнал его, хотя он бы и не стал догонять, и только взлетев по лестнице на седьмой или восьмой этаж, передохнул и стал успокаиваться.