Навреди себе и ближнему своему

Зайдя в свою комнату и закрыв дверь на два замка, Виктор опирается на неё и обессиленно сползает на пол. Хочется бесстыдно разрыдаться, но почему-то не выходит — из груди вырываются лишь громкие рваные выдохи. Сердце, кажется, вот-вот пробьёт грудную клетку и сбежит подальше отсюда — туда, где его никто не потревожит. Виктор зарывается в волосы трясущимися руками и утыкается носом в колени. Каждый отсчёт секунды на настенных часах звучит как смертельный набат, и Виктор считает каждую из них. На тысяча пятисотой он ложится в постель и закрывает глаза. Слабая дрожь бьёт его всю оставшуюся ночь — у Виктора так и не получается сомкнуть глаза дольше, чем на несколько минут. Каждый раз, только стоит ему погрузиться в сон, как перед взором возникает лицо Джейса, на теле ощущаются его прикосновения, а на губах — металлическая влага. Всё это мгновенно вырывает его из полудрёмы. Виктор не может разобрать весь спектр эмоций, который у него вызывает сложившаяся ситуация. Непонимание. Отрицание. Гнев. Обида. Но в первую очередь — страх. Страшно вспоминать, страшно думать о следующем дне. Страшно ощущать неприязнь к человеку, к которому донедавна был небезразличен. Страшно понимать, что это был именно Джейс. И страшно находить в сознании зарождающиеся попытки оправдать его действия. Он ведь был пьян, слишком пьян, чтобы управлять собой, ведь так?.. У Виктора никогда и в мыслях не было, что Талис может опуститься до изнасилования. И кого? Своего напарника, еле стоящего на ногах? Мужчины, в конце концов. Он чувствует себя униженным и разбитым. Пусть у Джейса ничего и не вышло, но неприятное щекочущее чувство всё равно засело глубоко под кожей. Джейс просто хотел им воспользоваться, просто… «Но он ведь назвал тебя красивым. Ты уверен, что это точно была ложь? Может, он скрывает истинные чувства к тебе? Может, он даже любит тебя?», — копошится мысль в голове у молодого человека. Виктор морщится и покрепче укутывается в одеяло, чтобы ни один миллиметр его тела не было видно. Глаза сухи до боли — будто в них насыпали песка. «Любимым признаются в чувствах, если они действительно таковы. Когда любят… не хотят изнасиловать», — вторит внутреннему голосу учёный. Признавать факт насилия даже себе почти что физически больно. Сердце в груди то и дело обрывается, и Виктор неиронично боится, как бы это ни были последние его мысли в этой жизни. «Тогда почему ты сам не сказал ему о своих чувствах? Может, этого и не случилось бы». Но Виктор знает ответ на этот вопрос. И причин, на самом деле, очень много. Но главная из них всё же не Мэл Медарда, а его близкая смерть. Он уже одной ногой в могиле, и с каждым днём становится всё хуже и хуже, так какой был бы смысл начинать хоть что-то, что оборвётся через месяц другой, если он всё же не успеет спасти себя при помощи хекстека? Чтобы причинить боль от утраты? Нет уж, бремя своей кончины Виктор возьмёт только на себя. «Но ведь в итоге боль причинили тебе самому». Молодой человек рвано вздыхает и прикрывает болящие глаза. Спорить с самим собой слишком утомительно. Тем более, когда не знаешь, где же всё-таки истина. Он подтягивает ноги к животу, и в очередной раз больную ногу пронзает болью. Со всем этим забылась поломка конструкции. Но сейчас совсем нет сил что-то с ней делать. На сером небе начинает пробиваться рассвет, понемногу освещая мрачную комнату. Нужно отдохнуть. Попытаться снова заснуть. Виктор обнимает себя за плечи и пытается расслабиться. Через несколько минут его дыхание выравнивается, и он всё же забывается беспокойным сном.

***

Из дрёмы Виктора выдёргивает негромкий стук в дверь, но этого достаточно, чтобы он подорвался, тяжело дыша. Он смотрит на часы — немного за девять утра, — и чувствует себя ещё хуже, чем ночью: сонливости только прибавилось, а нога теперь болит нещадно. Очередной стук. С сомнением смотрит на входную дверь своей спальни, за которой стоит кто-то чересчур настойчивый, — вдруг это Джейс? В голову снова закрадывается страх, сковывая движения и разум. Нет, этот человек — последний, кого Виктор хочет видеть сейчас. А даже если это кто-то другой — неважно. Его нет. Он ушёл. Вернётся в другой раз и всё объяснит. А сейчас… ему хочется побыть одному. Снова закутавшись в одеяло, молодой человек плотно смыкает глаза — до разноцветных бликов, лишь бы не видеть картины прошлой ночи. Через несколько долгих минут стук всё же смолкает — Виктор выдыхает облегчённо. Но, к сожалению, заснуть снова ему не позволяет нога. Наверняка протез согнулся и вжался в чересчур чувствительные ткани. Полежав ещё немного, Виктор приподнимается на локтях и хмурит брови. Он не из тех людей, кто загоняет себя в бездну прокручиванием одного и того же несчастного случая в голове. Он из тех, кто хотя бы предпринимает попытки справиться с болью, возможно, даже решить её причину, и жить дальше. Вот и сейчас у него есть насущная проблема — сломанная конструкция на ноге. Откидывает одеяло в сторону и не спеша принимает сидячее положение. На первый взгляд с ней всё хорошо, но ощущается она всё равно не так, как обычно. Виктор бегло пробегается взглядом по столу рядом с кроватью и к превеликому счастью замечает небольшую коробку с инструментами с другого края. Не без труда подтягивает её к себе и берёт необходимое. Раскручивает, аккуратно снимает конструкцию с ноги и сразу же замечает, что с тыльной стороны действительно согнулись две пластины. А рядом почти стёрлось крепление. Да и с другой стороны болт слишком свободный, нужно затянуть. Оглядев придирчивым взглядом то, что он когда-то сделал для себя сам, Виктор приходит к выводу, что пора его немного подлатать. В лабораторию идти не хочется совсем (всё равно работы из него не вышло бы, тем более в присутствии Джейса), поэтому можно не торопиться. В коробке как раз найдётся необходимый минимум. К удивлению учёного, работа над конструкцией отнимает у него чуть ли не полдня, а также отгоняет всю кипу неприятных мыслей, которая роилась у него в голове. Помогает абстрагироваться и даже этого не замечать. Остаток дня Виктор решает безвылазно провести в своей обители. Снова закрепляет весь металл на ноге и слегка её разминает - отлично, так намного лучше. Боль, конечно же, никуда не уходит, но становится на порядок слабее. Краем глаза замечает, что во время работы испачкал края рукавов своей рубашки; неудовлетворительно морщится - грязь и бардак он не любил с самого детства. Медленными шагами, опираясь о стол и стену, он подходит к небольшому шкафу в самом углу. Сбрасывает жилет и расстёгивает верхние пуговицы рубашки. Краем глаза цепляется за зеркало, висящее на внутренней стороне дверцы. Виктор на какой-то миг замирает, а потом медленно подносит снова начинающие подрагивать пальцы к шее. На бледной коже ярким клеймом алеют несколько укусов. Точнее, уже кровоподтёков в неровных багровых кругах. Ими испещрена вся тонкая шея, не оставляя чистого места. Кадык вздрагивает, и Виктор отворачивается - ему не хочется на это смотреть. Он чувствует себя помеченным. Присвоенным. К горлу опять подкатывает душащее отчаянье. В дверь снова стучат, но на этот раз настойчивее. Молодой человек даже не смотрит в её сторону. В этот раз стук не затихает слишком долго.

***

На следующий день Виктор просыпается очень рано и с тягостной мыслью о том, что сегодня неизбежно встретит Джейса (конечно, если тот придёт в мастерскую). С нервным смешком признаёт: он будет очень рад, если Талис снова проигнорирует начало рабочего дня, или вовсе не придёт. Благодаря предыдущему дню размышлений и попыток себя отвлечь у Виктора хоть немного получается успокоиться и унять дрожь в теле. Но это абсолютно не значит, что он готов встретиться с Джейсом, и уж тем более разговаривать с ним. Но Виктор, к своему большому сожалению, не имеет в своём распоряжении столько времени, чтобы избегать его, не приходя на работу. Во что бы то ни стало он должен закончить, и наличие рядом Джейса не станет у него на пути. По крайней мере, он попробует. По привычке Виктор проводит рукой по тому месту, где обычно стоит его костыль, и к секундному удивлению натыкается лишь на воздух. А потом вспоминает, что оставил его где-то на полу в злополучной лаборатории. Плюс одна причина туда наведаться. Чуть позже, собравшись с духом, учёный вооружается своей старой, менее удобной тростью, и всё же заглядывает в мастерскую — и облегчённо выдыхает, найдя её абсолютно безлюдной. На его рабочем месте всё остаётся, как и прежде: Хекскор тихо и безразлично висит над столом; стопка бумаги, которая ещё недавно была напитанной аркейном армией, такая же неровная; окно открыто нараспашку. Единственным изменением оказывается его костыль, одиноко стоящий возле его стула, а не валяющийся на полу. Без Виктора рядом с ней он выглядит неестественно и отторгающе. «Надо же». Виктор хмыкает и подходит к рабочему месту. Прикасается к костылю лишь кончиками пальцев и садится за стол. Время продолжать. И только он берёт в руки ручку, как позади слышится звук открывающихся дверей. «Твою мать», — Виктор начинает сквернословить слишком часто, но угрызения совести тонут где-то глубоко в нахлынувшем цунами отчаяния. Он не знает, что должен делать и что говорить. Напряжённо замирает, стекленеющим взглядом всматриваясь в Хекскор. Время растягивается, словно горячий клей. Звук шагов не раздаётся, будто бы человек застывает на пороге, но Виктор уверен — это Джейс. Скай в такое раннее время всегда занята своими исследованиями, и иногда приходит только вечерами. Учёный с замиранием сердца всё так же боится сделать хоть вдох, но отчаянно ждёт хоть чего-то. Хоть какого-нибудь звука. И тишину всё же взрезает неторопливый стук каблуков сапог Талиса. Он смотрит на ссутуленную и напряжённую фигуру своего напарника и не знает, имеет ли право говорить хоть что-то. Быть здесь. Дышать. Он пытался сделать то, что сам вряд ли бы простил кому-то. То, за что просить прощения бессмысленно. Перед взором предстаёт лицо Виктора, лежащего под ним той ночью. До ужасающего напуганное, неверящее и умоляющее. На душе становится мерзко и противно от самого себя. Тогда это его завело. Тогда ему казалось, что всё так и должно было быть. Сейчас… Сейчас ему хочется вырвать собственные внутренности, а для начала — мозг, который предположил, что утопить свои чувства в алкоголе — идея многим лучше самоубийства. Сейчас он так не думает. Сейчас он знает, что Виктор его боится и ненавидит. Он сейчас здесь только потому, что тяга к науке сильнее его страха смерти и страха перед Джейсом. Если бы не она, Виктора бы сейчас здесь не было. Возможно, даже в Пилтовере. Виктор, превозмогая оцепенение, всё же решает обернуться и сдвинуть первым замершую, словно в воске, картину их молчания. Не без удивления видит, что Талис смотрит куда-то в сторону, и явно не собирается что-то говорить. — Ты собираешься работать? — безжизненный и равнодушный голос Виктора вырывает Талиса из акта самобичевания, и он встречается с холодным янтарём чужих глаз. — Если нет — убирайся. Я уже привык работать один за эти недели. Учёный отворачивается, слишком резким движением отодвигает со стола всё лишнее. Надевает защитные очки и берётся за операторы рун. Даёт понять, что сейчас он не намерен тратить время на что-то, что не связано с хекстеком. «Спасибо, что не бросил в меня нож с порога», — мрачно думает Талис и садится за стол. Нехотя отрывает взгляд от напарника, который полностью сосредоточился на работе. В голове проскальзывает мысль, что он, наверное, не имеет права даже смотреть в его сторону. Учёный возводит глаза к потолку и пытается найти в узоре трещин ответ на два вопроса: что ему делать, и почему он такая мразь? Но потолок молчит, ровно, как и всё вокруг. Слышится только слабый треск со стороны стола Виктора. Джейс выдыхает — день будет длинным.        Остаток дня проходит в напряжённом молчании, которое Виктор не считает нужным нарушать. Своим решением проблемы он выбрал игнорирование, которое, к сожалению, или даже счастью, вряд ли продлится долго. Возможно, до самой смерти. А она совсем недалеко. К величайшему раздражению Виктора, успех позапрошлого утра обрывается на нём же, и дальше никаких продвижений у него не получается достичь. Даже перепроверенные несколько раз расчёты не производят ожидаемого результата. Резко вырывает руки из операторов и в порыве гнева переворачивает стопку бумаги, стоящую на краю. Его это достало. Хочется кричать, хочется разбить к чертям этот проклятый Хекскор, который сначала дал надежду, а после безжалостно её отобрал. Ни черта у него не получается, и получиться уже не успеет — всё глубже и глубже пускала корни эта мысль. Хочется бросить всё и себя самого. Джейс с опаской смотрит на Виктора — такого же отчаявшегося, как и… — Можно охладить, — внезапно отзывается Джейс, прогоняя снова всплывающие воспоминания, — до минус семидесяти восьми хотя бы. Большинство энергии поглотится сухим льдом или азотом в эфире, и тогда ты сможешь взять особо энергетически нестабильные дуплеты, которые я вычислил на той неделе. Талис копошится в стопках записей на своём столе и выуживает парочку исписанных листов с изображениями рун. Подхватывается и привычно быстро подходит к Виктору, но тот рвано отшатывается назад, и Джейс успевает заметить промелькнувший в чужих глазах страх. Но он быстро сменяется на решительность: учёный делает шаг вперёд, вырывает листы из чужих рук и возвращается за своё рабочее место. Изучив первую страницу, молодой человек снова просовывает руки в операторы, зло и резко раскручивая матрицу рун до необходимой конфигурации. — Стой, что ты делаешь?! Их нельзя просто так воспроизводить! Джейс в панике хватает Виктора за руку, но тот слишком резко сбрасывает её и пронзает Талиса таким ледяным взглядом, что у последнего замирает сердце. — Я сказал тебе не прикасаться ко мне, — Виктор срывается на шипение злой загнанной рыси. — Виктор, я… — Заткнись. Ты был не в себе, — рывок. — Ты был ужасно пьян, — ещё один. — Это был не ты. И ничего не было, — совсем близко. — Просто… заткнись. Со мной всё в порядке. А тебе стоило бы разобраться в том, что, блять, с тобой происходит! Виктор срывается на крик и делает последний поворот, собирая комбинацию. Мастерскую заливает ярким голубым светом. Талис успевает заметить, как кривятся чужие губы. Взрыв.