Навреди себе и ближнему своему

Синий луч яркого света взрывается всплеском аркейна в затянутый металлом потолок. Он наносит основной урон ему, но ударная волна всё же отбрасывает их к противоположной стене. В ушах стоит невообразимый звон, пыль и оседающая бумага застилают обзор. Джейс теряется и не может понять, что происходит. Сильно кружится голова. Он закашливается и прикасается к виску, который пронзает тупой болью, стоит ему пошевелиться. На ладони остаётся кровавый след. Кажется, Джейс приложился о стену. Пыль постепенно садится, взгляд медленно становится чётче, и Джейс наконец-то натыкается на Виктора, неподвижно лежащего в паре метров от него. Сердце пропускает удар. Второй. Он не дышит? — Виктор! — хрипло кричит Талис и вновь заходится кашлем, но отчаянно и быстро рвётся к нему, словно к последней спасательной шлюпке. Виктор был ближе к эпицентру взрыва, и Джейс в страхе осознаёт, что получил он, скорее всего, больше. Бегло осматривает его на наличие критических травм, но к счастью, не находит на его теле видимых следов крови или серьёзных ран. Тщедушная грудь слабо вздымается. Джейс рвано, но облегчённо выдыхает — кажется, просто потерял сознание. Повезло, слава богам. Но в то же время Талис трезво осознает, что он не врач, и смертельно опасные травмы могут быть попросту не видны. Его прошибает холодным потом только от одной мысли, что он может его потерять. Талис тут же злится на себя за такие мысли. Никто не умрёт, что за бред? А тем более Виктор. Не сегодня. Не завтра. Не в ближайшем будущем. Он будет жить, и будет жить долго. Джейс срывает с лица Виктора треснувшие защитные очки — в очередной раз чувствует, как куски горы падают с плеч — его глаза не пострадали. Прекрасный янтарь прячется под тонкими уставшими веками. Только на щеке под глазом алеет глубокий порез. Талис дрожащими руками берёт чужую худую ладонь в свои. Она сильно покраснела, будто ужасно замёрзла, а в нескольких маленьких ранах ему мерещется что-то светло-голубое. Взгляд непроизвольно скользит по проступившим синякам на запястье. Оставленным им самим. Из лёгких разом выбивает весь воздух, и глаза становятся предательски мокрыми. Джейс почти невесомо касается губами синеватых следов. — О Боги, как бы я хотел иметь хотя бы право извиниться перед тобой… — шепчет Талис и сжимает руку Виктора чуть крепче. В здании явно услышали взрыв, и с минуты на минуту явится помощь. Они точно помогут Виктору. Джейс нехотя отрывает от него взгляд и переводит его на рабочий стол. Благодарит всех богов за то, что почти всё здесь — из металла, и ничего не загорелось. Да и в принципе не должно было. Фактически, это был выброс энергии, и очага возгорания в нём, к счастью, не было. Всё, как и в прошлые разы (но тогда всплески энергии были намного слабее): весь квантовый поток только по одному вектору — вверх. Правда, в этот раз флуктуация была настолько мощной, что часть энергии всё же ушла и по другим направлениям, задев учёных. Хекстековое ядро всё так же висит над столом, будто и не сделало ничего плохого несколько минут назад. Явно насмехается. Толстый слой металла выдержал взрыв, лишь немного согнувшись, впрочем, все вещи, которые были на столе, теперь валяются по разным углам. Раздаются крики на коридоре, и в этот момент Виктор закашливается пылью, осевшей в его лёгких, и открывает глаза. Тут же морщится и хватается за гудящую голову. — Что за?.. — только и может произнести он. Перед глазами всё двоится, в груди неприятно давит, будто сверху положили булыжник. Крики становятся громче, и в этот момент дверь в лабораторию распахивается. Несколько человек вбегают внутрь, врач заходит последним, но первым бросается к учёным. Он присаживается возле Виктора и что-то кричит своему коллеге, зашедшему следом. Джейс взволнованно смотрит, как Виктор медленно поворачивает голову в их сторону. Но взгляд внезапно мутнеет, зрачки закатываются, и его рука, сжимавшая ладонь только заметившего это Джейса, ослабевает и тяжелеет. — Нет, Виктор, не отключайся, Виктор!.. Слова тонут в тёмном тумане покидающего его разум сознания. Перед глазами снова темнеет, и голова Виктора безвольно падает обратно на грязный пол.

***

Виктору снится детство. Яркое солнце гладит его по волосам и щекочет ладони. Не часто его лучи достигают Зауна, пусть даже и верхних уровней. На часовой башне, за механизмом, где тихо расположилась одинокая арка, солнце касается ног и ласково греет колени. Виктор нашёл это место совсем недавно, но полюбилось оно ему сразу. Под аркой журчит маленький искусственный водопад, и к нему часто прилетают птицы. Отсюда открывается вид на Пилтовер, и совсем чуть-чуть — на Заун — нужно только слегка приглядеться. Почему у домов Зауна чёрная крыша, а в Пилтовере — красная черепица? Виктор жмурится на солнце и свешивает ноги с проёма — ему здесь очень нравится. Тишину разбавляет смех где-то очень далеко, а совсем близко — чужие громкие разговоры. Виктор оборачивается, но не видит никого, и думает, что ему просто кажется. Солнце катится за горизонт, целуя щёки рыжим, и помада её — россыпь веснушек на светлой коже. Виктор смеётся и закрывает на секунду глаза, а когда открывает — на улице стоит непроглядная ночь. Улыбка пропадает с его лица, мальчик хмурится и снова закрывает их, а открыв снова, не видит даже своих ног. Испуганно проводит рукой по голому холодному камню в поисках трости, но она давно упала с обрыва, и Виктор теперь падает вместе с ней. Крик растворяется во мгле, и исчезает на границе небосвода. Виктор вздрагивает и приходит в себя. Сердце в груди стучит как бешеное, а голову, кажется, вот-вот разорвёт на части. В лазарете темно и тихо, а во рту слишком сухо. Из него вырывается тихий стон, стоит Виктору слегка подняться и сесть. Повернув голову, он замечает очертания чего-то, похожего на стакан, и без разбору хватает его. Прохладная вода отрезвляет и прогоняет острую головную боль, оставляя за собой лишь тупую пульсацию где-то в затылке. Воспоминания о случившемся приходят медленно и обрывками, вызывая яркие вспышки перед глазами. Хекстек. Парящая бумажная армия. Виноватое лицо Джейса. Всплеск энергии. Испуганное лицо Джейса. Виктор жмурится и проводит по лицу ладонью — пальцы тут же проходятся по шершавой поверхности пластырей, — взъерошивает волосы на затылке. Он лежал на застеленной кровати, в своей одежде, и рядом, аккуратно и виновато прислонившись к стене, стоит его костыль. Головная боль понемногу отступает, и Виктор встаёт. За дверью и в коридоре нет никого, и он тихо спускается к чёрному выходу. Он знает, куда нужно идти.

***

Воспоминания прошлого захлёстывают его с головой, когда он поднимает взгляд на ночное небо, усеянное мириадами звёзд. Сегодня небосвод на удивление ясный, а нижний город непривычно тихий. Или же Виктор просто отвык вслушиваться в его шум за те долгие месяцы, что он сюда не приходил. Тем не менее, сейчас он здесь. Арка кажется намного уже и ниже, чем тогда, и от неё отлетает штукатурка, а журчащий водопад давно забился грязью. Холодный ветер подбивает под руку и приглашает остаться. Голова не перестаёт идти кругом, и звёзд на небе кажется вдвое больше. Виктор садится на неприветливый теперь узкий изгиб арки и всматривается в далёкий пейзаж, который кажется ему сегодня совсем чужим. Чувствует себя виноватым, что своим присутствием нарушает идиллию, выстроившуюся здесь и без него. Ветви поникшего дерева, казавшиеся недоступно высокими в детстве, сухими обломками касаются воздуха на уровне глаз. Виктор тянет к ним руку, но ветер проворно уносит когтистые пальцы в другую сторону, играясь. Он так и замирает, с полусогнутой рукой, и касается пальцами неба. Жить стало как-то слишком тяжело за последние несколько месяцев. И в пропасть всё начало падать, когда Джейс стал прикасаться к нему слишком часто. Казалось, для него это не было чем-то особенным — общие цель и мечта сблизили их, сдружили, а к друзьям прикасаться можно чаще, чем к другим. И заботиться о них — тоже. Так думал Виктор, но позволял себе тонуть в тёмно-зелёных радужках смеющихся глаз. Позволял касаться себя и чувствовать больше, чем было на самом деле. Больше, чем он мог рассчитывать получить. Позволял себе влюбиться и безвозвратно любить. Но не позволял сломать нелепым признанием те доверительные и такие дорогие ему отношения, которые выстроились между ними за то короткое время, что они знали друг друга. В отместку он ломал себя. И даже не знает теперь, что сгубило его больше — болезнь или самый лучший не-совсем-друг. Сейчас это звучит до абсурдного смешно. Убей, или будешь убитым, только тут без убийств. Хотя. С какой стороны посмотреть. Ладони Виктора перебинтованы — они пострадали больше всего почему-то. Он не знает, что под повязками, но они совсем не болят. Виктор опускает руки и касается своих запястий, где под слоем противно воняющей медицинской ткани скрываются следы, которыми Джейс его наградил. Медсестра явно их видела. Как и следы на шее. Интересно, смотрела ли она с недоверием и опаской на Талиса? Может, она осуждала его? А смотрела ли она с жалостью — на Виктора? Кто бы ещё мог его так оклеймить — он не общается больше ни с кем, и за пределы лаборатории выходит слишком редко — это знает каждая живая душа в их академии. — Что же она почувствовала, когда сложила дважды два? Его голос неестественно взрезает тишину глубокой ночи и растворяется где-то очень высоко, так и не получив ответа. Виктор не чувствует, кажется, совсем ничего: ни стыда, ни гнева, ни даже усталости. В голову закрадывается мысль, что взрыв хекстека убил в нём что-то, что заставляло его быть человеком. Что-то, что соединяло эмоции с сердцем. Остались лишь пепел и голая умирающая плоть. Сердце не сбивается с ритма. Сердце, кажется, умерло слишком давно и уже успело засохнуть. В голове снова всплывают отрывки той ночи, но не вызывают уже той бури эмоций. Виктор чувствует себя слишком маленьким и пустым. И больше не чувствует злости — ни к себе, ни к Джейсу. Корить себя за отсутствие ненависти у него не хватит сил — как моральных, так и физических. Ему кажется, что сейчас у него нет сил даже дышать. И особого желания — тоже. Не сдержав эмоций, разнёс лабораторию. Наверняка уничтожил плоды последних месяцев работы. В какой-то мере, возможно, даже отомстил Джейсу: если ему в лицо швырнуло какой-то увесистой книгой — хорошо, но на этом, пожалуй, хватит. Виктор пусто растягивает сухие губы в подобии улыбки. Ему, на самом деле, совсем не смешно. Продолжать лелеять надежду на то, что Хекскор ему поможет, уже попросту глупо. Руки опустились давно, но он боялся в этом признаться. В первую очередь — себе самому. Он знал давно, что не успеет, но гнался за ускользающей мечтой. В момент взрыва Виктор понял: это — самая настоящая пощёчина той самой мечты, и вежливая просьба перестать пытаться. Время вышло. Это конец. Близкая смерть ли, эмоциональное потрясение или осознание стольких вещей за такое короткое время — непонятно, но что-то его явно изменило. Каким бы он ни был равнодушным ко всему мирскому, оставлять это страшно, закрывать глаза навсегда — ещё больше. На смертном одре, пожалуй, каждый задумывается о своём смысле жизни, о прожитых днях; о том, на что не решился, и том, что сделал зря. Жизнь Виктора оказывается не такой уж и длинной — ему всего лишь тридцать два. Вспомнить получается только науку, которой он и посвятил те немногочисленные годы, которые ему отведены. А ещё на ум приходит Джейс. Снова и снова его лицо возникает яркой фантазией в уставшем разуме. Он не хочет думать о том, чего всё же не случилось, но думает о том, что побоялся сделать сам. Он побоялся быть счастливым. Побоялся рискнуть. И что теперь? Виктор задумывается на долгие минуты, но так и не может дать ответ на этот вопрос. Что чувствует сейчас Джейс — загадка, которую он, возможно, уже не узнает. Что чувствует он сам? То, что уже простил его. За всё и даже больше. Ему не хочется умирать с ненавистью к тому, кого он любит так сильно. Что бы он ни сделал. Что бы ни сказал. Виктор чувствует колючую влагу на щеках и всё же смеётся: он так глупо влюбился и так глупо заткнул рот своей влюблённости, пока та не укусила его за пальцы. Джейс удивительный, и Джейс просто справлялся со своими чувствами по-другому. У Виктора, не взирая на все обиды и страхи, не получается его корить. Кто знает, поменяйся они местами, не поступил бы он так же? Звезда его жизни вот-вот скроется за тёмным небосводом, оставив лишь тусклые воспоминания. Забытым быть страшно, и Виктору отчаянно хочется верить, что о нём будут помнить. Он цепляется взглядом за созвездие малой Медведицы, так прекрасно мерцающее этой ночью. Звёзды улыбаются Виктору и зовут за собой, приглашают к себе, и ему кажется, что это очень красиво. Виктор встаёт и подходит ближе к краю. Бездонная пропасть пугающе темна, но звёзды так приветливо зовут его домой. Пора возвращаться. Он делает шаг, и позади раздаётся тихое: — Я не помешаю?