Навреди себе и ближнему своему

Когда Виктор снова теряет сознание, Джейсу кажется, что он теряет его вместе с ним. Единственное, что связывает Талиса с реальностью, — покрасневшая рука Виктора, которую он так боится отпускать. Которая, как пазл, идеально подходит. Джейс не может разобрать, но ему кажется, что где-то из глубины тонких, словно от лезвия, ран сочится призрачный холодный отблеск хекстекового света. Он приходит в себя, когда Виктора уносят, и рука выскальзывает из ослабевших пальцев. Собранный кусочек картинки их прикосновений рассыпается и разбивается на осколки где-то там, внутри, и обрывает что-то живое острыми как бритва краями. Второй врач кладёт ему руки на плечи и уверяет — всё будет хорошо, а сейчас нужно осмотреть самого Джейса. Но Талис не разделяет его оптимизма: где же хорошо, если Виктора уносят, а он всё ещё здесь. Учёный хочет подорваться и броситься следом, дабы не упускать из виду, видеть всё, что происходит. Ему кажется, что если Виктор исчезнет из его поля зрения хоть на мгновение — он исчезнет навсегда. Но тяжёлая ладонь врача и серьёзное: «Сначала позвольте себя осмотреть, а после я позволю Вам пройти за ним», — останавливают Джейса. Тревога так и не покидает его сердца, разрывая на части уставшую плоть. У него рассечён висок, и вскоре там появляется широкая полоса пластыря поверх медицинского клея. Быстрые махинации лекаря проходят мимо него, и он позволяет делать всё, что нужно, только, пожалуйста, отпустите скорее. Когда его осмотр заканчивают, он оглядывается по сторонам, тяжёлым взглядом обводя беспорядок. Натыкается на блеск тонкого металла костыля Виктора в самом углу, под завалом упавших с полки книг. Бережно достаёт его, проводит рукой по месту, где Виктор не так давно держался своей, и ему мерещится оставшееся тепло на стёртой рукоятке. Ему предлагают таблетку от головной боли, но Талис отказывается: болит у него совсем иная часть тела. Это ведь он виноват. Это всё произошло по его вине: начиная от причин, почему Виктор так поступил, и заканчивая последствиями — бессознательным телом на носилках. Может, он этого и добивался? Может, он хотел их убить? Оборвать разом страдания двух искалеченных душ и одного — искалеченного тела. Виктор ненавидит Джейса после случившегося (пусть даже, к счастью, ничего и не было) — он в этом уверен. Как и Джейс сам ненавидит себя же — за слабость, соблазн и херовый способ их задушить. Он убил всё, что могло быть между ними, своими собственными руками одним единственным оружием — бутылкой эля каждым вечером после заката, а иногда и двумя. Тремя. Сколько его хватало, прежде чем он отключался. До этого он алкоголь не пил вовсе и всячески его отвергал, в основном потому, что на удивление был ему слишком податлив — уже после одного стакана мысли становились не такими тяжёлыми, разглаживался клубок запутанных невысказанных слов. И в этом Джейс нашёл своё спасение. Ему казалось, что он может не выдержать. Что его просто разорвёт на части от того, как сильно его тянуло к Виктору. Это странное чувство появилось давно, но Джейс уловил его только тогда, когда уже по глотку зашёл в зыбучие пески чужих глаз, движений и голоса. Но тем не менее признаться Джейс не мог: было страшно (перед собой, перед Виктором и в конце концов перед Мэл), и у него не получалось уловить ни малейшего ответного интереса Виктора к нему. Даже на прикосновения он реагировал ровным счётом никак, разве что дёргался резко, будто совсем неприятно. Да, они ведь коллеги. А у Виктора было слишком много других забот, чтобы отвечать на нелепые чувства Талиса. Так зачем его отвлекать? Джейсу до одури нравилось абсолютно всё в нём: россыпь едва заметных веснушек на впалых щеках, забавные вихры неумело уложенных волос. Голос. Невероятных масштабов упрямство и интерес ко всему вокруг. И даже очевидная физическая слабость, на которую Виктор злился до дрожи, и в этом был до ужаса милым. Джейсу хочется врезать себе по лицу. Так бы сделал и Виктор, узнай, что тот такого о нём мнения — умирающий калека, которого всем очень-очень жаль. Виктор не беспомощный, не слабый и уж точно не требует жалости. В душе Виктора — самый настоящий стальной Заун, который не искоренить годами мягкого Пилтовера. То, что он предпочитает не показывать эту часть себя, — совсем другой разговор, но Виктор не перестаёт восхищать. Так почему же всё случилось именно так? Как так вышло, что сталь пошла ржавчиной? Задушить внезапно возникшую и никому не нужную влюблённость у Джейса не получалось никак: он пытался вести дневник, говорить с самим собой, отвлекаться на работу и на Мэл, но всё как-то нелепо валилось из рук, вылетало из головы. Отрешённость Джейса Медарда уловила сразу и была обеспокоена, но Талис всегда отвечал: «Извини, завал на работе, я устал, давай завтра». Мэл ободряюще его обнимала и желала спокойной ночи, и Джейс с каждым разом понимал всё отчётливее: то, что он чувствовал к ней, не шло ни в какое сравнение с тем тягостным и болезненным влечением к Виктору. Каждый вечер он засыпал и каждое утро просыпался только с мыслью об одном — ему ужасно хочется, чтобы Виктор был с ним, в этой постели, чтобы Талис смог его обнимать и целовать в затылок. И когда понял, что ни одна из попыток отвлечь себя от мыслей о коллеге ни йоту не приближает его к разрешению вставшей ребром проблемы, бросил обречённый взгляд на бутылку. И он подсел. Понял это почти сразу, ещё до того, как Мэл ему об этом сказала, в очередной раз ловя его, еле стоящего на ногах, у себя на пороге. Джейс не отрицал. Джейсу было херово, и только алкоголь дарил ему кратковременную свободу от терзающих душу чувств. Той ночью он выпил слишком много, упал в ностальгию по их первой встрече, и позволил выйти наружу той тени, которая росла позади яркого света по имени «Виктор». Он позволил себе впустить в голову ядовитый этаноловый туман, который с ехидством утверждал — всё нормально, Виктору нравится, просто он так… отвечает тебе. Продолжай… Талис отчётливо помнил всё, и решительно не мог понять — какого чёрта. Какого чёрта желание взять стало превыше совести, чести и самое главное — Виктора. Удар костылём его отрезвил. Настолько, что на место опьянения резко пришло оцепенение. Он не видел лица Виктора, но знал, что тот смотрел на него с презрением и ненавистью. Никак не с любовью, которую так ревно шептал ему пьяный голос в голове. В тот вечер он с пустотой в душе выливал в раковину всё, что попадалось под руку, и понимал, что как раньше уже не будет. И так, как в его мечтах, — тоже. На следующий день Виктор не пришёл. Ни утром, ни к обеду, ни даже ближе к ночи. Джейс пришёл к нему утром, стучал, и в стук вкладывал отчаянное «прости», которое отлетало от глухой двери ядовитым «подавись». Он боялся, его трясло, но за дверью не раздавалось ни звука. Талис хотел верить, что Виктора там просто нет, что он просто вышел, что он скоро вернётся, и Джейс сможет с ним поговорить. Но шли минуты. Часы. Джейс сидел под дверью, словно брошенный на морозе пёс, и пробивал взглядом потолок. Комната Виктора расположилась в крыле преподавателей, которые предпочли стены академии уютным квартирам, и редко кто ходил по коридорам: обычно жильцы этих комнат проводили всё время в аудиториях и лабораториях. Единственным человеком, который прошёл мимо него, и которого Джейс не заметил бы, не окликни она его сама, была Скай. Она робко подошла к Джейсу и поинтересовалась, что Талис здесь делает. Тем более на полу. Тем более с таким потерянным выражением лица, будто он кого-то убил (как неудачно пошутила Янг). Но после девушка нахмурилась и с подозрением посмотрела на дверь. — Мистер Виктор в порядке? — её голос был обеспокоенным. — Да, — и добавить хотелось: «я надеюсь», — я так… присел отдохнуть. Скай посмотрела на него со всем уважением, но во взгляде читалось: «Вы идиот, мистер Талис?». Джейс слабо ей улыбнулся. — Ты, наверное, куда-то очень спешила, — всё с той же натянутой улыбкой Джейс вежливо попросил её очистить горизонт, и она, к счастью, не заставила повторять дважды. Ближе к вечеру он без особой веры в успех постучал снова. И снова. И так до тех пор, пока костяшки руки не покраснели и не начали болеть. Ответом всё так же было лишь эхо пустынного коридора. Джейс посидел ещё немного, и когда понял, что скоро здесь могут появиться преподаватели, решил, что пора уходить — лишних вопросов ему хотелось меньше всего. — Мистер Талис? — вырывает мужчину из раздумий голос врача, и Джейс вздрагивает. Он не заметил, как его уже привели в лазарет. Лекарь указал ему на дверь, возле которой они остановились: — Здесь палата вашего коллеги, я сообщу, когда можно будет к нему наведаться. Всё будет хорошо, — снова повторяет эту заевшую фразу врач, напоследок добродушно улыбается и скрывается за названной дверью сам. Краем глаза Джейс выхватывает фигуру Виктора на постели и стоящую над ним медсестру. Когда с обработкой ран Виктора заканчивают, и его наконец-то впускают, Джейс сидит у его постели и неотрывно смотрит на расслабленное лицо с противными пластырями, которые скрывают светлую кожу. Не решается прикасаться к нему вновь — он всё ещё не прощён. Через некоторое время приходит Мэл. Она сдержанно сочувствует и кладёт руку на плечо Талиса, но тот не реагирует. Будто Медарды здесь и вовсе нет. Её он хочет видеть здесь в последнюю очередь, и вскоре она с тем же непроницаемым выражением лица уходит. Ещё позже приходят Скай с Хеймердингером. Первая почти сразу начинает плакать, не выдержав вида бессознательного объекта воздыхания, и медсестра вежливо предлагает ей воды и успокоительное. Хеймердингер же с грустью смотрит на своего подопечного долгую минуту, а потом меняется в лице и переводит суровый взгляд на Джейса, но он был к этому готов. — Ошибка расчётов, моя вина. Несомненно, его. Ошибка расчётов их с Виктором чувств. Когда часы пробивают семь вечера, в палату заходит медсестра и предлагает ему пройти в комнату ожидания — скоро отбой, и посторонних в палатах быть не должно. Но Джейс может остаться не так далеко, через четыре двери от палаты, а утром ему обязательно разрешат вернуться. Талис понимает, что спорить бесполезно, и смиренно соглашается. В последний раз бросает взгляд на Виктора и невесомо касается перебинтованных пальцев. Как только они выходят и закрывают за собой дверь, медсестра отводит его в сторону, оглядывается и поджимает губы. — А… У него на руках, это… синяки. И на шее. Вы видели? Кто с ним так? — медсестра говорит опасливо, но с догадкой в мечущихся по его лицу глазах. — Не видел. Без понятия, — Джейс изображает самое убедительное удивление, на которое только способен, и, кажется, медсестра ведётся на его обаятельность, — но спасибо, что сказали. Девушка кивает и провожает его в комнату ожидания. Там оказываются очень удобные кресла, и мужчина нехотя признаёт, что день был тяжёлым. Нужно немного отдохнуть, чтобы завтра, как можно раньше, вернуться в палату Виктора. Увидеть его взгляд, пусть и холодный, как Баренцево море. Пусть, главное, что он наконец-то откроет глаза. Джейс позволяет себе ненадолго заснуть. Но сон его не длится долго. — Он исчез. Я не знаю, как это случилось, он!.. Джейс просыпается, будто по щелчку пальцев. На осознание слов девушки уходит всего несколько секунд. Он вскакивает и бежит в палату Виктора, чуть не сбивая испуганную медсестру с ног. Сердце пропускает удар, стоит ему распахнуть дверь и увидеть пустую палату. Единственным признаком того, что здесь кто-то был, остаётся слегка примятая постель. Он заходит внутрь, и с каждым шагом в нём закипает злость. С криком срывает покрывало и бросает его в другой угол. Как так вышло, чёрт побери? Что с этими людьми не так?! На дворе глухая ночь, как мог человек, с трудом стоящий на ногах!.. Джейс запинается на полуслове и переводит взгляд туда, где оставлял принесённый им костыль. И там его не оказывается — Виктор ушёл сам. Но зачем? Куда? — Его нет нигде, мы проверили все уборные и другие палаты. Талис падает на кровать и устало закрывает руками лицо. Стоило отойти на несколько шагов и доверить Виктора «профессионалам», как эти самые «профессионалы» просто теряют его. Вот так просто позволяют ему уйти. Его начинает трясти (который уже раз за день), и ладони покрываются ледяным потом. Думай, Джейс, думай, куда мог пойти человек, в душе которого творится полнейший беспредел? Лаборатория опечатана почти наверняка. Может, в свою комнату? Стоит проверить. Но что… И тут его озаряет — Талис вспоминает о том, как Виктор рассказывал ему о детстве в Зауне, и что есть самое прекрасное место на окраине Пилтовера — старая часовая башня с видом на нижний город из задней арки. Тогда Джейс даже пообещал, что как только они вылечат Виктора, то обязательно туда сходят. Вдвоём и совсем без костыля. Виктор пошутил тогда очень глупо: «Я бы, наверное, там и умер, слишком красиво», — и получил заслуженный слабый тычок кулаком в плечо и осуждающее: «хреновая шутка, думай новую». В ушах стучит кровь, но взгляд остаётся решительным — он должен быть там. Глупая шутка теперь звучит приговором. «Я бы умер там…» Нет, нет, только не это, он же не собирается и правда?.. Ноги сами несут его прочь, туда, где самый лучший вид на два города-близнеца. Вблизи всех входов в Заун есть только одна часовая башня, и она совсем близко. Джейс бежит так, будто за ним гонится тысяча головорезов, спотыкается, заносится на поворотах, но в мыслях только одна-единственная цель. Входные двери часовни оказываются открыты. Талис останавливается ненадолго, чтобы отдышаться, голова снова начинает пульсировать болью. Вдохнув последний раз, Джейс спешно заходит и поднимается по невысокой винтовой лестнице на самый верх. Поднимает взгляд, и в слабом свете звёзд на фоне тёмного неба выхватывает знакомую фигуру. Он останавливался на мгновение, и выдыхает тихое: — Я не помешаю? Виктор вздрагивает и отшатывается назад, оборачивается и ошарашенно смотрит Талису прямо в глаза. Он ведь только что… остановил его от самоубийства? Между ними зависает короткое молчание. Талису так много хочется сказать, так много объяснить, но слова застревают где-то в глотке. Он делает шаг вперёд, потом второй — и в следующий миг заключает Виктора в объятия. Он обнимает его так бережно, словно Виктор весь целиком — хрупкий фарфор, но горячо и отчаянно. — Я так рад, что нашёл тебя, — шепчет Талис замершему Виктору куда-то в висок. И замирает сам, когда тонкие руки робко касаются его поясницы. В месте прикосновения будто взрывается сноп искр, разливаясь по телу тёплым электрическим импульсом. — Не думал… что ты вспомнишь об этом месте, — голос Виктора предательски надламывается. К горлу подкатывает ком, Виктор дрожит и больно кусает губы, только бы позорно не разрыдаться. Ещё мгновение назад он ощущал лишь стойкое желание покончить со всем раз и навсегда, но стоило только услышать знакомый голос, как его вырвало из ледяных объятий удушающих мыслей и бросило в эти — живые и тёплые. Он трётся носом о чужое плечо, зажмуривается и произносит короткое: — Прости. Джейс отстраняется так же внезапно, как и прикасается. Шокировано смотрит в глаза напротив. — Нет, что ты, за что ты извиняешься, Виктор? Единственный, кто должен это делать — это я. И я… — Если бы я сказал сразу, ничего бы не было. Ни этого, — касается пальцами шеи, — ни этого, — ведёт к пластырям, — ни даже… этого, — и кладёт ладонь на неожиданно влажную от тонкой дорожки слёз щеку Джейса. — Сказал что? Джейс успевает только кончиками пальцев коснуться ладони на своём лице, как Виктор аккуратно её убирает и отстраняется. Сейчас или никогда. Никакой робости. Он улыбается кончиком губ и садится на край арки, жестом предлагая Джейсу сделать то же самое. Он покорно садится. — Здесь красиво, я говорил? — Виктор кивает куда-то вдаль. — Да, — соглашается Талис, рассматривая тёмные улицы, освещённые лишь редкими фонарями. Он нервничает ощутимо и трёт ледяные ладони. Виктор же кажется чересчур спокойным. — Классная могила, правда? — внезапно весело спрашивает он, но в голосе отчётливо слышится такая же нервозность. Джейс удивлённо переводит взгляд на него. Слишком быстро тот переменятся в теме и настроении разговора. Как всегда делает, когда ужасно волнуется. Но Талис не может сдержать короткого смешка, вспоминая ту идиотскую недошутку про смерть. Ему хочется верить, что Виктор просто пытается разрядить обстановку. — Опять ты… — Но ты меня прервал, и я всё ещё не уверен, рад я или огорчён, — учёный вздыхает и хмыкает, замечая краем глаза, как Талис тут же напрягается. — Я думал, что возненавижу тебя. Сначала так и было. Сначала я думал, что так и было. Виктор переводит улыбающийся взгляд на Талиса, который от такого несоответствия мимики и сказанных слов напрягается ещё сильнее. Виктор сейчас похож на бомбу замедленного действия, сделанную новичком, — взорвётся или нет? И если да, то когда? — Но, как бы абсурдно ни звучало, я понял, что это не так. Я не ненавижу тебя, Джейс. Его прерывает приступ кашля, и молодой человек прикрывает глаза, сжимает крепче костыль в своих руках. Джейс наблюдает за малейшим его движением в попытках уловить весь максимум, ничего не упустить. Позволяет Виктору перевести дыхание и сказать всё то, что он хочет. — Ты хотел сделать то, что хотел. — Я очень сожалею, Виктор, я!.. — после очередного болезненного напоминания о его фатальной ошибке, Талис не сдерживается и всё же перебивает его. Джейс прячет лицо в ладонях и качает головой. — Я не заслуживаю прощения, и понимаю это. Ты имеешь полное право гнать меня в шею последними словами, но… — Зачем мне гнать в шею того, кого я люблю? — внезапно спрашивает Виктор всё тем же пугающе спокойным голосом. На удивление, он пугает даже самого Виктора. В какой-то миг все страхи действительно исчезли. Робость, неловкость и даже страх смерти — ушло всё, оставив лишь горячее желание сказать всё несказанное. Они вновь замирают в молчаливом свете далёких звёзд, но им обоим кажется, что неистовый стук их сердец слышен даже в самых отдалённых уголках Зауна. — Я удивляю этим заявлением даже себя, но я слишком сильно боялся всего на свете всю жизнь, и мне не хочется умирать с этим страхом на руках. Не пытайся меня утешить: я разрушил лабораторию, и вместе с этим разрушилось моё желание пытаться снова. Я умру совсем скоро, Джейс. Пора остановиться и признать: мы проиграли. Я проиграл. Всё. Финиш. Баста. Виктор останавливается на мгновение, чтобы перевести дыхание и снова соединить взглядом звёзды в малую Медведицу. — Я вряд ли когда-нибудь забуду то, что ты хотел со мной сделать. Я простил тебя, но обида осталась. Я люблю тебя и одновременно боюсь. Мне хочется жить ради тебя и умирать из-за тебя. Ты удивительный человек, Джейс Талис. Пусть и последний мудак. Закончив говорить, Виктор улыбается, но теперь — совершенно искренне. Он наконец-то, спустя вечность, сказал то, что должен был сказать давно, и тягостный эфемерный камень, лежащий на сердце, наконец-то крошится в пыль. Вся правда далась так легко и на одном дыхании, будто давно была осознана и проговорена про себя сотни раз, в ожидании быть сказанной. Джейс молча поднимается с холодного камня, чтобы так же молча упасть на колени и ткнуться головой в бедро Виктору. Глубокий вздох холодного воздуха пронзает лёгкие маленькими иглами, и Талис вдыхает ещё — до тех пор, пока руки не перестают дрожать. — Я… Мне так много хотелось тебе сказать за эти два дня. Извиниться, объяснить, сказать, как сильно ты мне дорог и как сильно я хочу держать тебя за руку. Я никогда не был таким сентиментальным, но ты… ты заставляешь меня чувствовать слишком много, чтобы я мог справиться с этим в одиночку. И всё то, что я хочу сказать тебе, я говорил паршивой выпивке. — Ох, мне бы хотелось одну бутылку разбить о твою голову, чтобы больше не возникало мыслей себя гробить. Можем подобрать другой способ усыхания по мне, ладно? Хватит нам и одного умирающего тела. Это самое сказанное вскользь «нам» отбивается на подкорке сознания призрачной надеждой, что всё получится. — Ты специально сбиваешь меня с и так шатких мыслей? Я всё ещё пытаюсь объясниться, — Талис всё же не может сдержать лёгкого раздражения в голосе, но Виктора это, кажется, только забавляет. Джейс поднимает голову и встречается со смеющимся над ним янтарём. Он действительно… не такой как раньше. Взгляд. Слова. Весь Виктор. Что же случилось в его голове за эти дни, что он стал таким дерзким? — Да. — В таком случае, я могу попытаться выразить то, что хочу сказать, иначе? — Например? — Хочу проводить тебя обратно в лазарет. — Нет. — Нет? — Нет. — А до комнаты? — Туда можно. — Я могу сделать тебе кофе с утра? — Не перегибай. Они замолкают на секунду и чувствуют, как плотная мрачная атмосфера между ними становится чуточку прозрачнее. Прохладный воздух наполняется счастливой улыбкой. Это даёт Джейсу надежду, что он в силах всё исправить. Это даёт Виктору чувство, что он всё же пока что не хочет умирать.