Навреди себе и ближнему своему

Учёным разрешают вернуться в лабораторию через два дня, когда убеждаются, что они в порядке и способны продолжить. Перед этим, правда, Виктору пришлось выслушать очень длинную тираду от Хеймердингера по поводу опасности их исследований и его «возмутительного ребяческого побега из лазарета посреди ночи. О чём ты думал, Виктор?». В том и было дело: Виктор в тот момент думал очень поверхностно и чересчур депрессивно. Он думал, что разнёс всё к чертям, но оказалось, что навёл лишь изощрённый бардак. Который им предстоит убрать. — Ну, привет, паршивец, — первое, что говорит Виктор, как только заходит в лабораторию. Хекстек одиноко висит на прежнем месте и молча смотрит на него в ответ. — Вы с ним теперь друзья? — иронично спрашивает заходящий следом Джейс и обводит тяжёлым взглядом погром — делов до вечера. Виктор не отвечает, только хмыкает и подходит к столу, на котором разошёлся узор в виде тоненьких серых молний. Проводит по шершавым следам, задумчиво их изучая. Кажется, способность совершать идиотские поступки заразна. Он обходит лабораторию по периметру, выискивая самое важное на данный момент, и, наконец-то, натыкается взглядом на то, что давно хотел показать Джейсу — ручку, которую не так давно держал во рту и которой кружил вокруг бумагу. — Тебе помочь? — Талис, будь он неладен, ходит до страшного тихо. Возникает внезапно и говорит слишком громко, от чего Виктор вздрагивает и оборачивается. Демонстративно приподнимает бровь, а потом всё происходит очень быстро: переносит центр тяжести на костыль, носком ботинка здоровой ноги резко наступает на кончик ручки; та невысоко подскакивает, и учёный ловко подбивает её каблуком вверх, словно мяч, и ловит на лету. — Вау. Хекстек пробудил в тебе дремлющего заунита? — смеётся Джейс, но в голосе явно слышится лёгкое удивление и восторг. — Я всё ещё не такой ржавый, как ты думаешь, и до встречи с тобой как-то справлялся сам, — Виктор пожимает плечами. — Я хотел показать тебе кое-что. Смотри. Молодой человек подносит ручку выше, чтобы Джейс мог её разглядеть, и тот замечает выгравированные резаком маленькие копии рун. Он поднимает вопрошающий взгляд на Виктора и приподнимает брови. — Я немного экспериментировал с комбинациями, и одна дала весьма забавный результат. Вещи вокруг хекстека в тот момент зависли в воздухе, — начинает издалека Виктор и кивает в сторону Хекскора. Талис, заинтригованный началом, идёт к нему вместе с коллегой. — Точнее, те заметки, на которых были нарисованы определённые руны. Я их высчитал и решил нанести на неё. Виктор садится за стол, кладёт ручку перед собой и берётся за операторы рун. Джейс наблюдает за его уверенными движениями и вмиг ставшим серьёзным лицом. На нём скачут отблески голубого, делая его кожу будто бы прозрачной и тонкой. Талис засматривается на родимое маленькое пятнышко под правым глазом и острую скулу. К ней хочется прикоснуться, провести тонкую линию по абрису челюсти, до подбородка, коснуться сомкнутых губ, чтобы… — Ты меня слушаешь вообще? Полёт фантазии Джейса обрывается раздражённым голосом Виктора, заметившего буквально съедающие взгляды Талиса на себе. Мужчина, встрепенувшись, обращает взор на прищуренные глаза напротив. — Прости, ты слишком соблазнительный, — бросает Джейс первое, что приходит на ум, и не успевает вовремя прикусить язык. Виктор вздыхает и качает головой. Как так вышло вообще, что они с Джейсом испытывают взаимные чувства друг к другу? Они же, чёрт побери, такие разные. Он — батарейка с бесконечной энергией и рвением, прямолинейный и общительный на любую тему и с каждым. С той ночи на часовне всё это направилось точечной атакой на Виктора. И тот пришёл к выводу: Талис чересчур экстравертный и любвеобильный. И хреново флиртует. До той степени, что хочется закрыть его в подсобке на пару часов, чтобы отдышаться, ведь Виктор совсем не такой. Не привыкший к избытку тактильного контакта, постоянным поддержанием разговора о чём попало и постоянным попыткам помочь, о которых даже не просили. И это раздражает его не на шутку. Будто по щелчку пальцев, он вдруг стал безруким и безногим, которому в край было необходимо подать что-то, что лежало на расстоянии вытянутой руки; открыть дверь, сделать кофе и даже выхватить из рук несколько безбожно тонких книг. Виктор считает, что над ним издеваются, Джейс — что пытается извиниться. И в конце концов, что бы Виктор ни сказал тогда, у него всё ещё не получается смотреть на Джейса без страха и обиды за то, что тот сделал. То, что Виктор сказал ему на часовой башне, теперь кажется лишь отчасти правдой. Он всё так же не может выбросить случившееся из головы, принимать прикосновения без дрожи. В конце концов, делать вид, что всё как раньше или даже лучше. Но была одна проблема: Виктор уже сказал, что всё хорошо, и заставил Джейса в это поверить. Забрать назад такие слова уже вряд ли получится. Да и нужно ли? Может, он просто боится открыться? Молодой человек вдруг осознаёт, что они смотрят друг на друга слишком долго, и тут же отводит взгляд обратно на Хекскор, нервно сглатывает и выдыхает. Нужно успокоиться, сейчас не время. — Так вот. Если сложить такую комбинацию, — Виктор делает последний разворот, и из Хекскора выливается поток слабого света, растекается по столу, словно шёлковая ткань — плавно и без резких флуктуаций. И в следующий момент ручка приподнимается над столом на пару сантиметров. Зависает, медленно покачиваясь. — Получаем это. Дальше — больше. Голос у Виктора становится очевидно довольным, из него исчезает всё раздражение и нервозность, стоит ему увидеть неподдельное удивление в глазах Джейса. Виктор берёт ручку в руки. — Теперь это — портативный маленький Хекстек. Не навсегда, конечно. Я пока не разбирался, что к чему, но руны поглощают некоторое количество аркейна, как аккумулятор, и можно сделать так. Он встаёт, подходит к куче бумаги недалеко от стола и проводит ручкой в воздухе. По велению его руки с пола поднимается несколько листов, не примятых книгами и прочим тяжёлым мусором — видимо, только на этих были необходимые руны. Виктор направляет ручку на Джейса и очерчивает круг. Бумага повторяет то же движение вокруг озирающегося по сторонам Талиса. — Я назвал это бумажной армией, — неловко признаётся Виктор и тут же добавляет: — Рабочее название, я потом придумаю новое. К сожалению, ничего тяжелее поднять у меня не вышло, и я пока не понял, как это решить. Вдоволь покрутив вокруг Талиса немногочисленной «армией», Виктор переводит кончик ручки на стол и резковатым движением опускает бумагу ниц. Снова возвращает взгляд на Талиса, и в груди будто взрывается маленький фейерверк: глаза напротив буквально блестят от восторга. — Это… Это невероятно! — наконец-то выдаёт Джейс. — С этим можно работать. Надо для начала понять, как увеличить поднимаемый вес, и тогда это может очень пригодится шахтёрам. Возможно, мы сможем поднять человека, и тогда транспортировка тяжелораненых будет намного безопаснее. Видеть, как вот так просто загорается чем-то Джейс, для Виктора вовсе не в новинку, но каждый раз это до безумия прекрасное зрелище. Талис в такие моменты смешно хмурит брови, стучит по подбородку пальцем и ходит из стороны в сторону. А иногда даже щёлкает пальцами, когда особенно увлечён. Так происходит и сейчас. Но Виктор не особо вслушивается в бормотание коллеги. У него есть кое-что ещё. Пока Джейс отворачивается, он медленно разматывает бинты на своих руках, под которые, на самом деле, посмотрел ещё вчера. И сейчас хотел, чтобы Джейс тоже это увидел. — Эй, кажется, взрыв пошёл на пользу, — Виктор окликает Джейса, чтобы тот обратил на него внимание, и протягивает одну руку. — Ты, не побоюсь этого слова, совершил самый настоящий прогресс. Он позволяет Талису взять свою ладонь, и усмехается, в очередной раз видя, как у того отвисает челюсть. Джейс неверяще поднимает на Виктора взгляд. — Я даже не знаю, меня это пугает, восторгает, удивляет или радует, — Джейс рассматривает его ладонь, без следа повреждений, проводит пальцами по абсолютно гладкой коже, без единой царапины, сухости или даже мозолей на пальцах, но с едва уловимым свечением из-под кожи. Будто сама кровь стала светло-голубой, впитав в себя избыток аркейна. — Я… Без понятия, что на это сказать, нет слов, мы же… — Да, мы нашли нужную комбинацию. Когда Виктор произносит вслух то, что вертится на языке у Джейса, он наконец-то осознаёт реальность этих слов. Шанс — один на миллион. То, что могло их убить, теперь может стать спасением для одного очень родного человека. Они не улыбаются и не меняют серьёзного выражения лиц, потому что оба понимают одно, и Виктор снова это озвучивает: — Это риск. Огромный риск. Посмотри, что здесь случилось ценой заживления мелких царапин на небольшом участке кожи. Это была случайность, абсолютно не изученная. Нестабильная, и пока не ясно, как направить эту энергию на человека так, чтобы она не размазала его по потолку. И также стоит брать во внимание, что, — Виктор ненадолго запинается, дёргает уголком губ, но продолжает: — Будет очень сложно рассчитать необходимый уровень мощности для меня. Не думаю, что мне нужно объяснять, почему. Из побочных эффектов пока только вот это странное свечение, но кто знает, может, они проявятся позже. Нужно провести много тестов, прежде чем что-то утверждать, что… Возможно, стоит подумать над тем, чтобы облучать донорскую кровь и делать переливание тяжело больным, но тогда нам понадобится помощь медицинской кафедры и возможно… Виктор обрывается на полуслове, когда Джейс кладёт свою тёплую ладонь ему на щеку и мягко проводит подушечкой большого пальца по коже. Лихорадочно мечется взглядом по смуглому лицу с теплотой смотрящего на него Талиса. И внутри обрывается абсолютно всё, что только может, когда Джейс мягко касается его губ своими. Из груди Виктора вырывается рваный выдох, ноги в миг становятся ватными, и от падения спасает только костыль и вовремя появившаяся на пояснице рука Джейса. Виктору в этот момент хочется кричать от того взрывного количества эмоций, которые накатывают на него, словно цунами. Ему страшно, приятно, его трясёт, ему хочется отпрянуть и в то же время податься вперёд. Он совершенно не умеет целоваться и совершенно не умеет держать себя в руках. Но… ведь на башне он пообещал себе, что больше не будет бояться получать то, что хочет. То, что заслуживает. Не так много осталось, чтобы попытаться быть счастливым. И Виктор отвечает. Прикрывает дрожащие веки, и робко, дрожа всем телом, подаётся навстречу Джейсу, ощутившему инициативу. Талису буквально срывает крышу от того, что ему наконец-то ответили, и он прижимает Виктора к себе горячее, напористее, ведёт его в неумелых попытках. А Виктор позволяет себя вести, неуверенно касается ладонью чужой щеки. Их поцелуй не длится долго, ведь Джейс понимает: на Виктора давить ни в коем случае нельзя. Талис отстраняется, напоследок ещё раз невесомо касается влажных губ, и заглядывает в яркий янтарь. Виктор выглядит растерянно, неловко убирает руки и отводит взгляд. Его лицо заливается краской, и от этой картины Джейсу снова до ужаса сильно хочется его поцеловать. Но он лишь улыбается с едва уловимой насмешкой над таким, казалось бы, серьёзным и умным, но настолько неопытным и смущающимся Виктором. Джейс отходит на пару шагов и внезапно бросается к разбросанным вещам. Ловко начинает раскладывать их по местам, почти что бегом носясь из одного края лаборатории в другой. Виктор смотрит на того в недоумении. — Нужно поскорее всё убрать, чтобы приступить к тестам, — решительно произносит Джейс, не отвлекаясь от уборки. — Ты зря списал нас со счетов, Виктор. Мы не проиграли. И мы обязательно тебя вытащим.

***

После «Великого открытия», как назвал это Талис, проходит почти две недели, и за это время Джейс понимает одно: с Виктором стало работать сложно. Совсем не так, как раньше. То и дело Джейс ловит себя на том, что бесстыдно — но теперь уже законно — пялится на Виктора, разглядывая его со всех сторон и подмечая всё новые и новые детали. Как, например, наличие трёх маленьких родимых пятен на затылке, над самым воротником, забавно выстроившихся в ровный треугольник. Или что он часто накручивает волосы на палец, когда усердно думает. И морщит нос, если мысли заходят в неправильное русло. Самое забавное во всём этом то, что проснувшийся на часовой башне дерзкий и смелый заунит заснул почти сразу же, и на его место вернулся привычный неловкий пилтоверский Виктор. Который тушуется каждый раз, чувствуя лопатками пристальный взгляд, и собраться с мыслями снова не может ещё долго. Злится. Становится ещё более невнимательным. И так по кругу. Спустя столько времени Виктор всё ещё слишком неуверенно отвечает на горячие и напористые поцелуи Джейса. Боится проявлять инициативу и оплошать: они стукнулись зубами, когда Виктор в один из вечеров решил сам сделать первый шаг. Ему сразу стало до того стыдно за свою неопытность и неуклюжесть, что его лицо в мгновение ока покрылось нервным милым румянцем, и он в спешке покинул лабораторию, пожелав спокойной ночи разве что себе под нос. Проходит почти две недели, но Виктор по-прежнему вздрагивает, когда Джейс кладёт ему ладонь на спину. Всё так же отказывается от любой помощи и всё так же остаётся робким и нерешительным. Джейс не то что бы не рад (ведь застенчивый Виктор — его любимый Виктор), но и чувствует какую-то стену, которую он не может преодолеть, пока с другой стороны не откроются двери. Талис решил, что не будет давить, а даст Виктору шанс попытаться снова, когда тот будет готов. Проходит почти две недели, и Виктор начинает кашлять кровью чаще. Выглядит совсем плохо, пусть и Джейс насильно заставляет его уходить из лаборатории намного раньше обычного, беря всю ответственность за исследования на себя. Виктор уже даже не спорит — всё понимает. Джейс задумчиво потирает подбородок и делает пометки в своём журнале. Время близится к двум ночи, ему ужасно хочется спать, но осталось совсем немного. Мыши не проявляют никаких признаков отклонений (сквозь их толстую шерсть даже не видно свечения), разве что становятся более игривыми и весёлыми. Может, потому что Хекстек излечивает не только те травмы, которые были нанесены ради эксперимента, но и те, что были изначально их собственными, и подопытные просто очень радуются отличному состоянию. Чтобы Хеймердингер не прознал первым об их сомнительных опытах, дабы избежать гипотетических нотаций об опасности их работы, им пришлось ловить объекты для опытов в заунитских подворотнях, где было счастьем найти что-то на всех четырёх лапах. Сам опыт они решили провести, поместив Хекскор в охладительный резервуар. И даже поставили отражающий экран, чтобы снизить мощность до минимума и узнать, какой же она будет. Но как оказалось, охлаждение вместе с экраном позволяло повлиять только на небольшие растения, ускоряя их рост в несколько раз. Для мышей же пришлось даже немного поднять температуру, ибо луч аркейна лишь слабо лизал края клетки, повисшей над баней. — Мы наблюдаем за ними две недели, всё нормально, — Джейс трёт руками лицо в попытках взбодриться, и отпивает уже холодный кофе. Сегодня у них по плану последний контроль перед финальным опытом — над Виктором, — поэтому Джейс позволил ему остаться до последнего этой ночью Молодой человек, сидя на соседнем стуле, лениво и почти что спя с открытыми глазами всматривается в подопытных. Мыши играют друг с другом и совсем не обращают внимания на изучающие взгляды учёных. Он отворачивается и опускает тяжёлую голову на стол. Вот и… всё? Остаётся только провести относительные расчёты массы мышей к массе тела Виктора, рассчитать приблизительную аналогию травм мышей и его собственных, чтобы выбрать оптимальную мощность. Делов ещё на день-два, но на этом всё и закончится? Виктор опускает взгляд и поджимает губы: радости он почему-то совсем не чувствует. — Я не знаю, готов ли я на это, — вдруг признаётся он. — Мне не страшно, если я вдруг умру. Я лучше попытаюсь и умру в процессе, чем дам заднюю. Но… Это как закончить очень длинную книгу: ты устал её писать, не спать ночами, думать о сюжете; но тем не менее, это книга, длинною в жизнь, и закачивать её — будто умирать вместе с последним словом. Я чувствую примерно то же самое. Эта боль… Она стала частью меня, и я не знаю, как буду жить без неё. Звучит так, будто я мазохист, да? — Виктор усмехается и поднимает глаза, полные сомнения, на внимательно слушающего его Джейса. — А если ничего не получится? Если мы рассчитаем необходимую мощность, а она будет слишком сильной, чтобы я её выдержал? Даже если рассчитывать отдельные части тела, поэтому… не знаю. Переливание облучённой крови ведь не дало результатов… В общем, на это сложно решиться, пусть и конец совсем близко — только руку протяни, — Виктор качает головой, не зная, правильно ли у него вышло изложить свои мысли, и на всякий случай добавляет: — Надеюсь, ты понимаешь, о чём я. Джейс не отвечает, и молчит долго, всё так же смотрит на играющих мышей. В какой-то мере он понимает противоречия Виктора и соглашается с ними, но совершенно уверен, что это всё лишь из-за страха неизвестного. Он врёт, когда говорит, что не боится умирать. Он боится — и именно поэтому его терзают такие мысли. Не дождавшись ответа, Виктор поднимается со своего места и тихо желает спокойной ночи. День был тяжёлым, и с него уже не выйдет много продуктивной работы. Хочется пойти прилечь хоть на пару часов. В тишине лаборатории, разбавляемой лишь редким писком мышей, металлические удары костыля о пол звучат слишком громко, и Джейс отсчитывает по ним секунды. Чётко на седьмой он, наконец, произносит: — Я хочу пригласить тебя на свидание. Виктор ожидаемо останавливается ровно в дверном проёме и замирает. Ему кажется, что он ослышался. Точно ослышался. Это просто его уставший мозг над ним издевается. Но вдруг… — Что? — Я хочу сходить с тобой на свидание, — терпеливо повторяет Джейс, рассматривая ссутуленную спину. — Ты говоришь, что не боишься умереть, но забываешь обо мне. Я боюсь, что ты умрёшь. И я не могу отрицать, что такой вероятности не существует. Поэтому… я хочу провести день с тобой. Надеюсь, не последний, а только первый, — он отводит взгляд от Виктора и опускает его куда-то в пол, добавляет уже тише: — Для меня это важно. Надеюсь, что для тебя тоже. Виктор давно со страхом ждал этого предложения, но до последнего не знал, что бы он ответил. А тем более сейчас, когда решается буквально вопрос жизни и смерти. Сердце заходится в бешеном ритме, а здравый смысл в одно мгновение покидает его. Действительно, важно ли ему это сейчас? Виктор улыбается в пустоту коридора, где луной отбивается очередной удар костыля. — Я согласен.