Союзники

Секс по прежнему не приносит удовлетворения, но Эрвин мирится с этим, просто продолжая трахать Леви снова и снова, в поиске короткого облегчения. Он обещает Леви — тот получит то, чего так яростно желает. — Спасибо… — стонет Леви, кончая, пачкая все вокруг спермой. Они снова принимают душ, Эрвин меняет постельное белье, одежду, думая о том, что Леви должно быть комфортно, ведь он так любит чистоту. Он укладывает его на свежие простыни и тихо просит: — Поспи немного. Леви окутан его заботой, ему тепло и хорошо в уютном гнездышке и он расслабляется, прикрывает глаза. Все в нем полно спокойствия, несмотря на то, что главное впереди, а период гона еще не подошел к концу. Их козырь в рукаве. Эрвин сидит рядом с ним до тех пор, пока Леви не засыпает. После Эрвин готовит сыворотку: оставляет на тумбочке жгут и шприц, приводит в порядок себя, тщательно умывается, чистит зубы, принимает душ. Он делает это на всякий случай. Может быть, это гордость, и что-то еще… Он возвращается в комнату, распахивает ставни, впуская свежий воздух. И глядя на небо, мирное небо над Марли, он не может удержаться от ностальгии. Это происходит. Эрвин никогда не думал, что сможет связать свою жизнь с омегой. И тем не менее — вот он, в совершенном абсолютном равновесии, точно акробат на туго натянутом тросе: балансирует с изящным мастерством. Он наконец-то находит то, что так отчаянно искал. Так любопытно. Он вспоминает занятия по половому воспитанию, повторяя про себя последовательность действий: он должен оставаться неподвижным во время вязки. Он задается вопросами о том, как это будет, какими будут ощущения, что будет чувствовать Леви, будет ли это удовольствием, или же мукой? Эрвин нервничает точно неопытный юнец, и вспоминает Армина. Откладывать больше нельзя. Пора. Часы бьют полночь. Эрвин закрывает окно, но не задергивает занавески, чтобы насладиться полнолунием. Все просто идеально, исполнено красоты и какого-то особенного торжества, достойного того прекрасного существа, что ожидает его в постели. Когда Эрвин зажигает масляные лампы, свет оседает золотистым сиянием вокруг Леви, уступая его красоте, совершенству обнаженного тела, такого нежного и манящего. Он прекрасен. И он так нужен ему сейчас. Преисполненный решимости сохранить этот баланс, Эрвин опускается на кровать рядом с Леви, стягивая с него пальто и бросая на пол. Леви поворачивается к нему и открывает глаза. Он напуган. Он все понял. — Не бойся, у нас все будет хорошо, — шепчет Эрвин, нежно поглаживая его бровь большим пальцем, — Я обещаю, твой жалкий альфа сможет о тебе позаботиться. Леви горько смеется, но выглядит так же решительно и убежденно, а легкая нервозность только придает ему шарма: — Ты не жалкий. Ты просто альфа. Эрвин тоже смеется. Он очарован Леви. И сердце наполняется новым, незнакомым и теплым чувством. — Приятно это слышать, — шепчет Эрвин прижимаясь лбом к его лбу. Смех оставляет их, они смотрят друг на друга, каждой клеточкой ощущая напряжение, что растет между ними, как твердеют их члены, зажатые между телами, как вновь начинает не хватать воздуха. И эта боль в груди Эрвина — теперь он точно знает ее источник. Потребность защищать своего омегу. Эта мысль так глубоко трогает его, она такая же неописуемая, как и красота Леви, и Эрвин не может поверить в силу эмоций, которые он отрицал так яростно. — Давай, — шепчет он. Леви раздвигает ноги и закрывает глаза, скорее всего, он делает это в ожидании того, что Эрвин снова возьмет его резко и грубо, одним ударом, до самого корня. Но Эрвина толкает совершенно другое чувство, стесняющее грудь, он улыбается этим нежным розовым губам, прежде чем поцеловать их медленно и глубоко. Наконец-то. Он слышит удивленный вздох — Леви открывает глаза и всего мгновение они смотрят друг на друга, прежде чем снова слиться в поцелуе. Большими пальцами Эрвин ласкает его щеки, и Леви притягивает его за шею, чтобы прильнуть еще ближе. Уверенность, покой и волшебство. Все в этом страстном поцелуе, таком необходимом, как свежий ветерок посреди жаркой пустыни. Таком чистом, несмотря на все, что за ним стоит: сопротивление, война, смерть… Революция. Сердце Эрвина переливается через край, обрушиваясь на Леви горячим дождем, и он принимает это, так естественно и так красиво. Так вот каково это! Эмоции переполняют Эрвина, и только сейчас он замечает все детали: он слышит звуки, ощущает пальцы Леви на своем затылке, обволакивающее тепло его губ и нежность языка. Леви идеален. Он был таким с самого первого дня, но теперь Эрвин ощущает это, а не просто видит или думает о нем. Теперь он может это сделать. Теперь он может все на свете. Сосредоточившись на ощущениях, пытаясь унять подступающую дрожь, Эрвин скользит в тело Леви с невероятной нежностью, и когда он наполняет его, Леви скулит ему в рот. Не разрывая поцелуя, они покачиваются в идеальном ритме, Леви обвивает его ногами, но не пытается сменить темп или усилить ощущения. Словно их тела стали еще более чувствительными, несмотря на этот удушающий жар. Эрвин чувствует все: нежность пальцев, упругость плоти, слышит каждый звук: скрип кровати, движение тел, вздохи, всхлипы, он улавливает мельчайшие шорохи. Он даже слышит, как трепещут ресницы Леви, когда он обводит языком его губы с тихим стоном. — Леви… Они открывают глаза одновременно, губы ищут губы, какофония звуков и стонов заполняет пространство. Но нет ничего сильнее тех эмоций, что отражаются в глазах Леви: боль, удовольствие, благодарность. Доверие. Зрачки у Леви огромные, течка выходит на пик, подталкивая их друг к другу все ближе, электрические импульсы ползут вдоль позвонков, и Эрвин готов поклясться, что чувствует все, что чувствует Леви: как член заполняет его, как опаляет нутро жаром, и мир тонет в этой сладкой агонии. — Покрой меня… — умоляет Леви. Эрвин замедляется после этих простых, но таких важных слов. Да, они не стремятся продолжить свой род, да и это было бы невозможно, с учетом того, что Леви все это время принимал противозачаточные. И тем не менее, в этой просьбе есть что-то сладостное, в его тоне голоса, в том, как он отчаянно подается навстречу, с каким обожанием смотрит. Это именно то, о чем Эрвин мечтал — оказаться внутри Леви, прорасти в него, это то куда толкает его и инстинкт, и чувства, и желание. Быть внутри. Пускать корни. Искра из-за которой вспыхивает пожар. Речь не идет о потомстве, нет, они просто хотят слиться в одно целое, стать одним существом, прорасти друг в друга. Сама суть того, что многие называют любовью. — Ты хочешь, чтобы я покрыл тебя, Леви? — спрашивает Эрвин на грани бессознательного, не ускоряясь, лишь проталкиваясь глубже. — Да… — выдыхает Леви, когда Эрвин задевает внутри какую-то чувствительную точку, заставляя его запрокинуть шею и глухо застонать. Пальцы Леви зарываются ему в волосы, притягивают к себе, и Эрвин замечает, как нежные соски потираются о его грудь, слишком чувствительные, — Наполни меня… Пусти в меня корни… Дрожь медленно ползет вдоль позвоночника, но Эрвина пугает то, с какой яростью она охватывает все его тело. Если у него и оставались какие-то сомнения, то сейчас они рассыпаются в прах. Он обожает это существо. Дороги назад больше нет. Правильно. Неправильно. К черту все это. Они сжимают друг друга в объятиях, не отрывая завороженного взгляда, их бедра подаются навстречу друг другу, пот струится по их телам, а глаза стелят слезы. Вот так: щека к щеке, кожа к коже, сердце к сердцу. Они становятся одним целым. — Наполни меня, Эрвин… — Я… я… Это так великолепно — терять себя в этом чувстве: не в инстинкте, не в долге, не в обязательствах перед сопротивлением. В чем-то совершенно ином. Их сердца бьются в унисон. Их тела дрожат. Их обволакивает единственное желание — заполнить друг друга. Расти. Пускать корни. — Эрвин, — хнычет Леви, смаргивая слезы, — Пожалуйста… Перед Эрвином словно сияют две огромные луны — глаза Леви. Он задыхается, когда эта дрожь превращается в огромные волны тепла, которые накатывают на него снова и снова, смывая все напряжение, всю боль. — Покрой меня… — Ле… Эрвин кончает в полубессознательном состоянии, он слишком чувствителен сейчас, и потому просто пытается отдышаться, лежа с широко распахнутыми глазами, одно ощущение догоняет следующее. Узел расширяется, когда он кончает и скользит глубоко внутрь Леви, заполняя его, и когда это происходит, в его глазах отражается страх и недоумение, руки перестают обнимать Эрвина, безвольно падая вдоль тела. — А-а-ах… Эрвин… я… — слезы текут по щекам Леви, — Наполни меня сильнее… Они стонут в унисон, и эти стоны исполнены скорее благоговения, нежели удовольствия, они смотрят друг на друга с бесконечной нежностью, наконец-то избавленные ото всех предрассудков. Леви повторяет это снова и снова, тысячу и тысячу раз: Наполни меня, расти во мне. Леви мотает головой, прогибаясь навстречу и его запах заполняет все кругом. — Пожалуйста… — хнычет он, кончая, и сперма крупными каплями падает на живот. — Спасибо, — шепчет Эрвин, прежде чем обвить руками, притянуть к себе и впиться зубами в шею. И если Эрвину и нужны какие-то доказательства, то они сейчас прямо перед ним, в этом горько-сладком вкусе крови, что наполняет его рот. Он словно падает с огромной высоты. Здесь, в объятиях Леви, он всегда будет ощущать это сладостное поражение. Любовь. Окруженная людьми, которые ничего об этом не знают и несут какую-то чушь. Леви тянется к нему, обнимает, прижимаясь горячей и влажной от слез щекой. Эрвин разжимает зубы, но продолжает прижимать к себе. Они лежат неподвижно, прислушиваясь к чувствам друг друга, наслаждаясь этим новым, таинственным ощущением. Таким сильным. Эрвину хочется что-то сказать, но он ничего не приходит на ум: слов недостаточно, чтобы описать насколько он привязан к Леви, как глубоко он чувствует его, как наслаждается близостью, как он счастлив сейчас держать в руках его тело, расти в нем, наполнять его… поэтому Эрвин покрывает лицо Леви легкими невесомыми поцелуями: лоб, щеки, переносицу, веки. Постепенно Леви перестает реагировать — он без сознания. Эрвин выдыхает, он чувствует, как его узел уменьшается и покидает тело Леви. Смотрит сверху вниз — Леви без чувств: от удовольствия, эмоций, истощения. Эрвин напоминает себе, что это еще не конец, поэтому тянется к тумбочке, пытаясь сфокусироваться на задаче. Все тело болит, он тоже чертовски вымотан, но ему удается взять себя в руки. Он завязывает жгут на левом плече Леви, находит вену и вводит всю сыворотку, необходимую для процесса. Он встает с кровати, оставляя на тумбочке пустой шприц, ноги его едва держат. Ханджи обещала, что это не займет много времени, поэтому он просто садится рядом с Леви и ждет. Внезапно грудь Леви резко поднимается и опадает. Снова. Снова. И снова. Его глаза открываются, и в них тот же странный свет, что появляется в глазах Эрвина, прежде чем он принимает форму Колоссального титана. Эрвину кажется, что тело Леви словно набухает, а мышцы становятся больше, сильнее и крепче. Магия. Это не проклятие Имир, а ее благословение. Леви садится на кровати и выглядит так свежо. Словно родился заново. Они смотрят друг на друга и Леви выглядит ошеломленным. И пока Эрвин думает, что сказать, Леви без труда встает с постели, останавливается перед униформой горничной, что валяется на полу, и смотрит на свои руки. Эрвин тянется к нему: — Что ты чувствуешь? Леви рассматривает свои руки с одержимостью, сглатывает и поднимает глаза на Эрвина: — То, о чем говорила доктор Зое. Я понимаю… Нет. Я знаю, что мне нужно делать. Шокированный, Эрвин делает короткий вздох. — Тогда сделай это, — Эрвин принимает боевую стойку, — Завали меня. Леви реагирует в ту же секунду, двигаясь с нечеловеческой скоростью и почти сверхъестественной ловкостью, он сбивает с ног Эрвина, не дав ни единого шанса на ответную реакцию. Леви пригвоздил его к полу: правая рука под челюстью, сжимает горло, выбивая слезы. Эрвин в ужасе. Эрвин в восхищении. — Демон… Десятый титан… Взгляд Леви меняется: от удивления к волнению, а от волнения к самой острой решимости, что когда-либо Эрвин видел в своей жизни. Рождение элдийского героя. Аккермана. Румянец играет на щеках Леви, когда он забирается на Эрвина, течка продолжается. Он стискивает его член, уже твердый, и Эрвину не хватает воздуха, он умирает от жара, когда Леви седлает его. Эрвин закрывает глаза и стонет в агонии. И прежде чем последние крохи рассудка покинут его, Эрвин думает: «Леви прав, они только что выиграли эту войну». Он улыбается, стонет и наблюдает, как Леви скользит по его члену: вверх и вниз, снова и снова. Золотистое сияние наполняет комнату, окружая их тела, они сплетаются все ближе, все теснее, наполняясь удовольствием и сладким привкусом победы. Свобода перестает быть утопией. Боль отступает. Этот выбор определила страсть, а не ненависть. Теперь сопротивление одержит верх.