Black Currant

      Какая древность — черкать записку: тайком, на коленке под партой. На вырванном из блокнотика листочке, с милашечной птичкой на разлинованной тонко-розовым бумаге, тонированной светло-голубым, пастельным. И всё такое в этом дурацком блокноте нежно-пастельное — что сонбэ о ней подумает? Что она совсем ребёнок — поцелуя испугалась, блокнотик этот дурацкий милашечный. Лишнего же подумает сонбэ, вот честное слово. Но учитель Чхве строга: никаких на её уроках ноутов, планшетов, смартфонов, даже тетрадей — сидите, память тренируйте, ну никак сообщение не отослать на заднюю парту. Даже поворачиваться опасно. А Сокджин за спиной тихими выдохами тревожит шею, жжёт спину Кири взглядом меж лопаток. Это не его курс, не его класс, он вообще с другого факультета! И Кири пишет старательно, выводит на коленке простой вопрос «Что Вы тут делаете?» Вминает острый стержень в кожу, боязливо кося взглядом в сторону преподавателя, а потом тихо старается скатать бумажный шарик. И едва учитель Чхве глаза уводит к доске — кидает через плечо.       За спиной пуговицы манжет царапают дерево парты, слышно шуршание и странный то ли смешок, то ли хмыканье.       И улыбка. Её слышать бы Кири не должна, но она ну очень отчётливо шуршит на пухлых губах, неудержимо царапает усмешкой щёки. Очередным тёплым выдохом прилетает в алые от смущения уши девушки:       — Любуюсь.       Кири уже не розовеет от смущения — горит как перец чили, поспешно прикладывая к скулам ладони. Если заметит учитель, то начнёт спрашивать, уж не плохо ли ей, опозорит перед всем классом. А хуже — заметит и Сокджина, что на дальних партах прячется за спинами. Его-то здесь вообще не должно быть.       — У меня окно, а мы на балконе не договорили, — вплетаются слова в лекцию о социологии, и Кири уже не знает, как ей в уме разделить общественное и частное, балкон этот на перемене или урок сейчас.       Он, кажется, над ней издевается. Ну где взять спокойствия?       — Мы же в столовой на перемене встретиться договорились? — еле слышно шепчет она, едва голову к нему повернув, как только трое заучек спереди отвлекают вопросами строгого преподавателя. — Вы, сонбэ, объяснить обещали своё поведение!       Тихий смех снова впивается в кожу под волосами, морозит позвоночник. Льётся по нему вниз, томить начинает между бёдрами, заставляя коленки сдвинуть, сжаться поспешно от непристойных несвоевременных видений.       — Договорились. Объясню…       Кончики пальцев гладят спину, нежно чертя на ней параллели, и Кири уносит с лекции куда-то в стратосферу. В ушах гудит, сминая слова лекции в невнятный шуршащий ком, но всё равно слышно сквозь гул:       — А сейчас — просто любуюсь…       Он тут, пробрался в класс, говорит такое — ей?       Да невозможно же, ну.