Мелькают дни

      «Чаррадаш падёт» — чужие слова болью пульсируют в висках, и Луве кусает губу, до боли жмуря глаза. Она изо всех сил пытается гнать их прочь, но тёмные мысли, словно шакалы, набрасываются на её сознание, разрывая его на части. Чаррадаш падёт. А вместе с ним падёт и его защитник, и дэва не обманывается насчёт того, какая участь будет его ждать.       Эльфы безжалостны. Высокомерные заносчивые гордецы, пытающиеся доказать всему миру и самим себе, что они чего-то стоят.       Люди жестоки. Одержимы идеей искоренить всё то зло, которое Зардушту называет злом. Некроманты и некромантия среди этого зла — первейшее зло, и Луве может только догадываться, какая участь ждёт захваченных в плен. Дэва ведь не понаслышке знает, как суров и безжалостен Зардушту. Особенно к своим врагам.       Она беззвучно всхлипывает. Для тёмного нечистого духа она всегда была неправильной, и её связь с Атратином это лишь подтверждала. Она была могучим созданием тонкого мира, но она боялась, словно ребёнок. Не за себя и даже не того ада, что творился вокруг. Просто она знала, что консул Чаррадаша был как всегда прав.       Город падёт.       Я буду убит. — Хюгеред! — отчаянный крик рёвом проносится по полю боя. Луве не может принять жестокую данность.       Однако вокруг неё творится сущий ад. Ни пустыня, ни могучая магия не могут в конце концов удержать чужое стремление. Люди и эльфы, так редко доходящие до согласия, сейчас действуют как единое целое, и твердыня немёртвых снова и снова сдерживает разбивающиеся волны. Однако сопротивление не вечно, и оно доходит до своего логического завершения. И пятый из шести городов падает к чужим ногам.       Камни осыпаются с грохотом. Чаррадаш превращается в разграбленный осквернённый могильник. Вражеское колдовство сметает его подчистую, и даже если немёртвые когда-нибудь вернутся сюда, им придётся на песках начинать всё сначала так же, как и полтысячелетия назад. Но это мелочи — главное, чтобы было кому это делать.       Тела нежити и немёртвых мешаются с телами живых. Луве нервно обходит поле битвы, не видимая глазам смертных. Сопротивление сломлено, и жизнь становится триумфатором на костях смерти. Луве, впрочем, не много до того дела. Она сражалась на этом поле боя за другую цель, но всё равно провалилась, не справившись с такой простой задачей. Их разлучили, и она не смогла уберечь своего возлюбленного, вынужденная сражаться с ненавистным ашуром, прибывшим сюда со своим человеком. А теперь…       Конечно, она убила его — с отчаянной яростью и болью она убила его. Но это заняло слишком много времени, и оборачиваясь назад, она увидела, что уже слишком поздно. Не раздумывая, метнулась в самое сердце ада — пусть она провалилась, но поглумиться и осквернить душу Хюгереда она не позволит даже светлому ублюдку Зардушту. Уж если она — тёмная нечестивая тварь, то будет ею до самого конца.       Хюгеред — великий консул Чаррадаша Публий Сервилий Атратин — стоит на коленях, опутанный магическими путами. Кровь, своя и чужая, стекает по его рукам и лицу, всё такому же прекрасному, благородному и спокойному. Без страха, но устало он смотрит на боевых жрецов Света напротив себя и знает, какую мучительную смерть они приготовили для него. Но он сделал всё правильно; он стоял до самого конца. Он защищал свой дом, свою родину и своих последователей, пошедших за ним и доверивших ему самих себя. Он не мог поступить иначе и бросить их. И теперь он ни о чём не жалел. — Свет выжжет и очистит твою прогнившую душу, еретик, — в голосе жреца слышится презрение, и консул устало усмехается, прикрыв глаза.       Вспышка света резонирует с низким яростным криком разъярённого дэва. Атефек являет себя во всей своей красе, и жалких людишек не спасёт тот свет, за которым они пытаются скрыться. Крик боли смешивается с криком ужаса и яростным воем — хватает вспышки мгновения, чтобы всё произошло. Оглушённые и ошеломлённые солдаты едва ли успевают что-то понять, прежде чем разорванные, растерзанные тела жрецов, выкрученные в неестественные позы, падают на пропитавшийся кровью песок, а тело схваченного некроманта исчезает в чёрной вспышке, и на пустыню опускается тишина.       Атефек бежит, отдавая все свои силы, а потому не может принять привычный вид. Полуплотный дух из теней и тьмы практически бесформен, но угасающий взгляд может различить размытые очертания не то мужского, не то женского лица. Когтистые тонкие руки бережно сжимают истлевающее тело, и Атратин негромко посмеивается, закрывая глаза. Магия Света не успела коснуться его души, но тело всё же ей упокоить удалось — он больше не сможет в него вернуться. — Пришла пора прощаться, — его голос совсем тих и слаб — даже время немёртвого способно догореть до своего конца. — Твой господин, очевидно, заждался меня… — Нет… — голос дэва звучит не то шёпотом, не то свистом ветра, и когтистая ладонь аккуратно гладит окровавленную щёку. — Ты не можешь уйти так просто…       Хюгеред ничего не отвечает — его погасший взгляд смотрит куда-то в темнеющее небо. Сожжённое светом тело тлеет прямо на руках дэва, и он всхлипывает, прижимая его к себе, прежде чем оно обращается в прах. А после тянет руки к небу, словно взывая в мольбе, и тьму его рук озаряет тусклый серебристый свет. Пульсирующая маленькая сфера зависает между ними, и Атефек прижимает её к своему сердцу, бережно скрывая от всего мира. — Мой господин тебя не ждёт, — он сворачивается в комок, обессиленный и уставший. — И ты знаешь, что твоё время ещё не пришло. Я эгоист и собственник, и я не отпущу тебя так просто.