Мелькают дни

      «Игривый пони» — таверна в самом сердце Кретея. Обычная эльфийская таверна, ничем не отличающаяся от других таверн. Они с Калленом, Балдхилд и Адонисом случайно забрели в неё, и честно говоря, Флориану было всё равно.       Он целый вечер был подавлен и задумчив. Отстранён, словно был не рядом с товарищами и зятем, а где-то далеко-далеко. Отчасти так оно и было, и мысли эльфа то и дело ускользали. Тоска сжимала сердце, и Флориан почти до крови закусил губу. — Спокойной ночи, — он встал со своего места, едва сев за стол; не притронулся к еде, которую перед ним поставила ловкая официантка.       Каллен пожал плечами и кивнул, Балдхилд ответила тем же, а Адонис мазнул сдержанным взглядом с лёгким беспокойством. Флориан проигнорировал их троих, спешно поднявшись на второй этаж к комнатам. Боль сдавила сердце, и он закрыл рукой рот, рваным движением бросившись к двери в свою комнату и открывая её. Скрываясь за ней и практически сползая по гладкому дереву, до белых пятен жмуря глаза и чувствуя, как в рыдании без слёз трясутся плечи.       Движения резкие, рваные — он почти срывает с себя одежду, теряя её на ходу, бросая комом на полу на пути в ванную, где в душ так предусмотрительно нагрели воду. Пытается сбежать, в первую очередь от самого себя, и в голове гуляет ветер, превращающийся в хаотичный шквал путанных мыслей.       Грязь. Так много грязи. Он пропитан ею. Он должен её смыть. Иначе его стошнит. Иначе все вокруг увидят, как омерзительно он выглядит.       Мысль цепляется за мысль, и тело Фло бьёт как в лихорадке. Блестят глаза и дрожат холодные пальцы. Бездумный взгляд впивается в одну точку, и из нагретого душа его обдаёт практически кипятком. Но он не чувствует этого. Лишь грязь — она покрывает его всего, и жёсткая шершавая мочалка, кусаясь, касается покрасневшей чувствительной кожи.       Он нажимает на неё что есть мочи, проводит по руке, а потом по боку и животу. Жёсткий ворс оставляет глубокие болезненные борозды, но Фло не обращает внимания. Лишь сильнее вжимает мочалку в кожу, и алые капли окрашивают розоватым оттенком стекающую воду.       Грязь въелась слишком глубоко. Она наполняет его изнутри. Ему никогда не отмыться от неё — только снять вместе с кожей. И в бездумности глаз мелькают проблески отчаянного безумия. Тело бьётся словно в припадке, и ледяные дрожащие пальцы впиваются в полувлажные волосы, оттягивая их в стороны. Рёбра ладоней касаются щёк, и крик, полный боли и отчаяния, разбивает тишину, заглушая мерный отстук капель воды.       Отчаяние мешается с ужасом и болью, и слёзы обжигают даже сильнее, чем горячая вода. Постепенно крик переходит во всхлипы, и Фло горько громко плачет, низко опустив голову, стоя под косыми струями душа.       Он такой грязный. Дешёвка, которой воспользовались от скуки. И ему так больно и обидно ощущать себя использованной вещью. Разве не таким он был всю свою жизнь?       Вещь.       Красивая оболочка.       Дорогая цацка и не менее дорогая шлюха.       Запомни уже ты об этом раз и навсегда.       Он сворачивается в клубок, съёживаясь и становясь максимально маленьким и незаметным. Бездумно выходит из душа, не вытираясь и не одеваясь. Вода и тонкие струйки крови из растёртой кожи на боках стекают потоками вниз, оставляя чуть розоватые влажные следы. Мягкая постель с благодарностью впитывает живительную влагу, драгоценный дар, но Флориан не обращает на это никакого внимания.       Ему так больно, мерзко и одиноко. И ему так хочется, чтобы кто-нибудь утешил его. Прижал к себе, убаюкал и успокоил. И мысли сами по себе вытаскивают из вороха воспоминаний одно-единственное лицо. Фантомные прикосновения горячих мозолистых рук, покалывающие жёсткими волосами поцелуи, грубоватый низкий голос — Фло закрывает глаза, судорожно выдыхая, и солёный ком спазмами сдавливает горло. — Хравни... — тихо и жалобно он зовёт пустоту, слабыми пальцами сжимая простынь. — Хравни...       Это бесполезно. Это глупо. Звать того, кто ушёл безвозвратно. И горячие слёзы текут из-за закрытых век по переносице, впитываясь в подушку. Флориану так больно и горько. Он так сильно скучает. И чувствует себя одиноким как никогда.       Использованной сломанной вещью, которую никто не подберёт. Зачем? — и вопрос определяет всё его существование. Зачем? Он так устал...       Он сворачивается в ещё более тугой клубок, и откровенно говоря, ему не хочется просыпаться от сна, в который его погружает очередная обязательная медитация. Сон дарует забвение и мимолётное облегчение, и Фло хочется остаться в этом забвении навечно. Где нет ни боли, ни одиночества... ни обмана, ни смерти. И в нём он вместе с Хравном как и раньше, и ничто не способно разлучить их друг с другом. Хороший сон, который заканчивается слишком быстро.