Мелькают дни

      Страха не было. Никогда не было, на самом-то деле. В первую встречу в её душе царил раздрай и незнание, что делать дальше, и для страха просто не оставалось места. Было лишь равнодушие и готовность к смерти — что ещё могло случиться с ней, восемнадцатилетней девчонкой, в одночасье лишившейся всего и оставшейся на пепелище дома холодной осенней ночью?       Тирис не было страшно. Первоначальный слепой ужас оказался похоронен под незнанием и бессилием. У неё нет ничего и никого, она ничего толком не умеет, а всё, что у неё теперь осталось — лишь ночная рубашка, в которой она выскочила из окна горящего дома. Куда она такая должна была идти и кому она была нужна?..       Ей было страшно лишь в первые мгновения, когда она бежала, спасаясь от продажных стражников, что обвинили её в поджоге собственного дома. Инстинкт вёл её первее разума, пусть Тирис и не знала, зачем и куда бежит. Что она будет делать, голая и босая, холодной ноябрьской ночью одна?!       В отчаянии она взывала хоть к кому-нибудь. Ей было так страшно, что хотелось кричать. А потом страх ушёл, и на его место пришло усталое смирение. Она не знала, что ей делать, и если ей суждено умереть — что ж, пусть так и будет.       Поэтому когда она стоит пред ликом слуги Смерти, ей не страшно. Есть лишь принятие своей судьбы — рано или поздно все встретятся с ним. Но когда оказывается, что он пришёл не по её душу, а чтобы помочь, Тирис не может сдержать удивления. А после — искреннюю благодарность.       Мастер становится для неё путеводной звездой. Дарит надежду, когда казалось, что её больше нет. Тирис снова поднимается на ноги и идёт вперёд, получив силы и мотивацию двигаться дальше. Теперь она не одна, и она не может подвести мастера, который поверил в неё. Даже если ей самой казалось, что она не заслуживает этого.       Страха не было, но теперь была благодарность. И Тирис старалась оправдать чужое внимание и благосклонность. Она не могла подвести мастера, а это значит, что не могла подвести и саму себя. И страха по-прежнему не было.