Мелькают дни

      Проходит лишь десять дней с рождения дочери капитана, а всем кажется, что девочка живёт в гарнизоне по меньшей мере несколько месяцев — так легко и быстро она вливается в привычный уклад жизни и становится его частью. И Тревиль искренне молится за то, чтобы так оно и было. — Констанция? — д'Артаньян удивлённо вскидывает бровь, когда видит на пороге гарнизона возлюбленную женщину. Она несмело улыбается, подходя к мушкетёру, и тот сам приближается к ней. — Что ты здесь делаешь? — Меня позвал капитан Тревиль, — отозвалась она, и д'Артаньян переглянулся с подошедшим к нему Портосом.       Втроём они вошли в кабинет капитана, заставая там Атоса, Арамиса и, разумеется, самого хозяина помещения. — Констанция? Спасибо, что вы пришли, — Тревиль скупо кивнул, а после по очереди посмотрел на замерших мушкетёров. — Моей дочери уже десять дней от роду, — он вздохнул, прикрывая глаза и опускаясь на стул. — Пришло время её крестить. — Вы решили, кто будут крёстными? — поинтересовался Атос, на что капитан кивнул, прямо глядя на него. — Я бы хотел, чтобы им были вы, Атос, — произнёс Тревиль. — Вы единственный среди своих друзей, кого уважает и хоть немного терпит Арман.       Арамис понимающе ухмыльнулся, а Портос фыркнул. Атос же едва заметно кивнул: — Для меня это честь, капитан. — А вы, Констанция, единственная женщина, которой я могу доверять, — с мушкетёра Тревиль перевёл взгляд на мадам Бонасье. — Не откажетесь ли вы стать крёстной матерью моей дочери? — Не откажусь, — она едва заметно улыбнулась, приветливо глядя на капитана, и тот благодарно улыбнулся в ответ. — А кардинал? — осторожно уточнил Арамис. — Вы скажете ему о крестинах? — Если вы мне не откажите, — Тревиль вздохнул, вновь прикрыв глаза, — то эту честь я бы оказал вам.       Арамис понимающе усмехнулся. Кивнул, водружая на голову шляпу, и развернулся, покидая кабинет капитана. Не то чтобы он лучше всех ладил с кардиналом, но именно он был первым хранителем тайны и тем, кто принимал у него роды. А ещё он был без пяти минут церковником — идеальное прикрытие для любопытствующих. — Мне доложили, что у вас ко мне есть срочное дело теологического характера? — Ришелье в вежливом удивлении вскинул бровь, невозмутимо глядя на вошедшего в его кабинет мушкетёра. — Ну, можно и так сказать, — хмыкнул он, скептично глядя на дежурящих гвардейцев. — Но я бы хотел обсудить его с вами лично, — выразительно посмотрел на кардинала, и тот едва заметно нахмурился.       Но гвардейцев всё же выгнал небрежным мановением руки. — Я вас слушаю, — сдержанно произнёс кардинал, на что Арамис кивнул. — Капитан просил передать вам, что он решил крестить вашу дочь, — негромко произнёс мушкетёр, замечая, как едва заметно дёрнулся кардинал. — Когда? — стараясь сохранять невозмутимость, спросил он. — Завтра. В церкви Святого Варфоломея, что на соответствующей улице, — тут же откликнулся Арамис, с удовлетворением замечая, что кардиналу, этому бесчувственному циничному прагматику, было отнюдь не всё равно на то, что он слышал. — Кого Жан выбрал крёстными? — тихо спросил Ришелье, словно забываясь и называя капитана его личным именем. — Констанцию, жену галантерейщика Бонасье, в доме которого вы родили, — ответил мушкетёр. — И Атоса — единственного из нас, кого вы уважаете и хоть немного терпите, — Арамис беззлобно ухмыльнулся, цитируя капитана, на что кардинал фыркнул, прикрыв глаза. — Хороший выбор, — скупо кивнул он, а после перевёл взгляд на Арамиса: — Спасибо.       Тот кивнул в ответ, приподняв уголки губ вверх, а после развернулся, уходя, не намереваясь испытывать своим присутствием чужое терпение. Он не жалел ни о чём из произошедшего и был рад, что всё сложилось именно так, как сложилось. Капитан, кардинал и их дочь заслуживали счастья, и Арамис был рад быть первым хранителем этой маленькой тайны.