Мелькают дни

      Скрытая пологом невидимости, она ступает бесшумной походкой, ловко огибая старые ветви многовековых тисов, скользя по лабиринту тисового леса. Словно воровка, а не могучая уважаемая богиня, она крадётся по чужому чертогу, опасаясь быть обнаруженной и узнанной. На самом деле ей просто стыдно, и Фрия закусывает губу, словно девчонка.       Скорбная тень вины нависает над ней. Никто не виноват в смерти Ходра — это был его выбор. Но повороты судьбы оказались столь непредсказуемы, и сердце матери пожирает тоска, вина и искреннее раскаяние.       Нелюбимый, презираемый ребёнок — они с Иггом забыли о существовании Ходра едва тот сделал свой первый вдох. Всегда о нём заботились служанки да прекрасный брат-близнец, чьё сердце всегда было так сострадательно и наполнено добротой. Слепой одиночка, не нужный никому — Ходр и вырос таким же. Тихим, непримечательным, печальным. А потом в его жизни появился Оллер, и Фрия могла бы предвидеть это.       Она смотрела на судьбы всех своих сыновей. Четверых похоронила в страшной войне. Больше не хотела терять никого из них, но забыла о Ходре, никогда не спрашивая провидение о нём. Дала себе клятву сохранить оставшихся своих детей — и потеряла одного из них по собственной слепоте. Ведь могла увидеть судьбу; могла предупредить о ней заранее; могла...       Оллер был убит, и Ходр, не раздумывая, пошёл за ним. Отдал жизнь за возлюбленного и остался вместо него подле Хольги. Позволил лучнику вернуться... и сам того не ведая, спас вместо одной жизни две. Поэтому вина так сильно глодала её сердце?..       Влюблённым удалось невозможное, и Фрия чувствовала ответственность. Не только как богиня-покровительница, но и как мать, потерявшая сына. Провалившаяся мать, которая теперь всеми силами хотела хоть немного искупить свою вину. Для Ходра она ничего больше не могла сделать, но для того, кого он любил больше жизни, у неё ещё кое-что было. Тем более теперь, когда он был не один.       Оллер всегда спокоен и будто бы устал. В его глазах Фрия никогда не видела ни осуждения, ни злости. Но ей самой теперь было стыдно смотреть в них. И ей самой было стыдно показываться перед справедливейшим из числа аэсиров. Но тревога и искупление толкают её в спину, и она отваживается прийти туда, где, как ей кажется, ей совершенно не рады.       Её шаги теряются в шуршании ветра. Конец осени холодный и ветряный, листья опадают с деревьев, и только вечнозелёные тисы продолжают гордо стоять, скрывая от чужих глаз жилище хозяина Тисовой Долины. Фрия вновь закусывает губу и осторожно отодвигает ветви, замирая в отдалении и не смея более сделать ни шагу.       Оллер тешит стрелы, сидя на пороге своего дома. Ветер доносит до богини тихий напев, который лучник мурлычет себе под нос. Холод никогда не был страшен ему, а теперь, по возвращении из мира мёртвых, того вовсе обходит стороной, поэтому он и сидит лишь в одних штанах да льняной рубахе с закатанными рукавами, и взгляд Фрии скользит по обнажённым предплечьям, украшенным татуировками воина и охотника. От них поднимается выше к плечам, а затем к лицу — безмятежному, расслабленному, с застывшей на нём лёгкой улыбкой. Далее вновь спускается вниз по голой шее, скрытой светлой тканью груди. И когда опускается на живот, Оллер делает глубокий судорожный вздох.       Его лицо смягчается и светлеет, и нежная улыбка блуждает на губах. Он откладывает недоделанную стрелу и нож в стороны и немного откидывается назад. Ладони накрывают живот, прижимая к нему свободную ткань, тем самым явно очерчивая его контуры, и Фрия видит, какой он большой и круглый. Но Оллера это едва ли беспокоит в действительности.       Холодная гроза серых глаз уходит, и взгляд заметно теплеет, когда он опускает его на свой живот. Продолжает улыбаться с ласковой нежностью и мягко поглаживает скрытую тканью упругую кожу. — Благословенное дитя... — тихий шёпот подхватывает ветер, и Оллер прикрывает на мгновение глаза.       Его руки замирают, и он нежно обнимает свой живот. Улыбка его наполняется горечью и тоской, и он вновь смотрит вниз, на сей раз с печалью. Фрия может лишь догадываться, о чём он думает, и опускает глаза, отворачивая голову. Она хотела и не хотела видеть это, и горечь сжигает чёрным пламенем её собственное сердце. — Меня назовут плохим хозяином, если я не приглашу тебя в дом, госпожа, — усталость и ирония в негромком голосе Оллера врезаются в спину Фрии, когда она хочет уйти так же незаметно, как и пришла. Вздрагивает от неожиданности, оборачиваясь, и взгляд её спотыкается о пронзительный взгляд серых глаз, направленный прямо туда, где она стоит. — Ничто и никто не укроется от твоего зоркого взгляда и острого слуха, лучник, — она усмехается, сбрасывая полог невидимости, склоняя голову, признавая своё поражение. — Пребывание в мире мёртвых, пусть и краткое, оставило на мне куда больший отпечаток, чем я думал, — Оллер усмехнулся в ответ, тяжело поднявшись на ноги, и Фрия невольно проследила за тем, как выпрямляется его фигура. Свободная рубаха опала по фигуре лучника, но уже не смогла скрыть нечёткие контуры его живота. — Впрочем, возможно я оказался столь впечатлителен из-за своего положения, — он повёл плечом, накрыв ладонью живот и огладив его, и Фрия едва заметно встрепенулась, заставив себя поднять взгляд на лицо Оллера. — Пойдём, госпожа. Холод в моём чертоге ощущается сильнее, чем в любом другом, и я не хочу, чтобы ты замёрзла, — хозяин приветливо улыбнулся, поманив гостью рукой, и Фрия, поколебавшись мгновение, всё же приняла его приглашение.