Мелькают дни

      Это не беспокойство — ни разу не беспокойство и ни в каком виде. Просто любопытство: когда ещё произойдёт что-нибудь подобное. Чтобы пресветлый ангел, мужчина, лично породил дитя — ещё и от «тёмной безликой твари». Уж тем более сиятельный Михаэль, да и от самого мастера-ассасина Эребоса!       Да, определённо, это был любопытный интерес, не более того. Именно так думал Эребос и транслировал именно эту мысль всем своим братьям и сёстрам, чтоб они не вздумали думать о том, что он беспокоится или ещё какая глупость вроде того. Нет, это простой эгоизм, который Эребос с лёгкостью мог позволить себе воплотить и который он воплощал, незаметно наблюдая за Михаэлем во время его родов, а теперь вон, вновь затаившись в тенях.       Порождённое им дитя живёт в этом мире уже несколько часов — когда Михаэль благополучно разрешается от бремени, Эребос уходит, скитаясь по теням в раздумиях. Какие-то странные и непонятные чувства блуждают в его тёмной душе, и он никак не может их ни осознать, ни тем более понять. Но ему определённо нужно время, чтобы всё обдумать, да и что ему делать сейчас в ангельском доме?!       И тем не менее что-то незримое, но сильное тянет его обратно. Эребос решает, что любопытство — и от этого решения ему становится немного легче. Он прячется в тенях, не замеченный Михаэлем, и наблюдает со стороны, не боясь своего разоблачения. Пусть смена дня и ночи в ангельских городах отличалась от того, что происходило внизу у смертных, и ночь не приходила с тьмой, тем не менее это не значит, что она не наступала вовсе. А ночь — это время Эребоса и его собратьев, когда сама природа и мир становятся их детищем. Да и кроме того, после родов Михаэль всё ещё был слаб для того, чтобы почуять затаившегося безликого, а потому Эребос не сомневался, что никто не узнает о том, что он был здесь.       Пресветлый ангел, сиятельный могучий генерал, надежда всего народа детей Эльрата — Михаэль был расслаблен и слаб. Оставленный в блаженном спокойном одиночестве, он полулежал на постели, не пряча усталость и остаточную боль, позволяя им проявиться. Впрочем, Эребос чувствовал, эти ощущения были вторичны и фоновы, в то время как душу ангела мягким теплом омывали чувства совсем иного толка.       Ласковая нежность и любовь — Михаэль бережно и трепетно прижимал к своей широкой горячей груди новорожденное дитя. Совсем крошечное, помещающееся в ладонях сиятельного генерала, на фоне внушительной и крепкой фигуры ангела оно казалось ещё меньше и беззащитнее, чем было на самом деле. И Михаэль улыбается нежно, осторожно гладит его по покрытой светлым пушком головке и по хрупкому тельцу, отдавая тепло своего тела и умиротворяя гулким сердцебиением. Пасторальная картина, которую так сложно было представить с Михаэлем.       И тем не менее, именно её Эребос и наблюдал, и это было... странно? Едва ощутимое тёплое чувство растеклось внутри безликого, но он не обратил на него внимания. Продолжил наблюдать, чувствуя, как колеблется чужая аура, и усталость берёт своё. Беременность сделала Михаэля чувствительней, и понадобится какое-то время, прежде чем он вернётся обратно в норму.       В конце концов аура ангела выровнялась, и Эребос понял, что он уснул. Впрочем, безликий всё равно не спешил покидать тень, в которой засел, наблюдая и анализируя то, что он видел. Это выглядело мило, но в то же время абсолютно естественно, и Эребос даже если бы и хотел подтрунить над Михаэлем, так сходу и не мог придумать, за что зацепиться и чем задеть. Но сейчас он спал, продолжая даже во сне заботливо прижимать к себе мирно сопящее дитя, и в конце концов Эребос решился сделать шаг.       Им двигало любопытство — ничего более, и тёмная текучая фигура отделилась от теней. Белая маска обрисовала тьму, придавая ей лик, а мерцающий металл пояса очертил форму. Бесшумно безликий проскользил по воздуху, приблизившись к спящему ангелу, и навис над ним, устремив всё своё внимание на дитя на его груди.       При более близком рассмотрении ребёнок показался ещё более хрупким и нежным. Он был немного крупнее человеческих или эльфийских младенцев, однако тем не менее, по мнению Эребоса, всё ещё оставался слишком маленьким. Бледная мягкая кожа всё ещё была немного покрасневшей от крови, и всё в этом мальчике выдавало связь с ангелом, породившим его. От безликого родителя же, на первый взгляд, не было никаких внешних черт, и Эребос мельком подумал о том, что возможно это зависит от того, кто является породителем ребёнка: у Кайроса, которого произвёл на свет сам Эребос, было куда большее сходство с ним, чем с Михаэлем, за исключением лишь ангельского облика, в котором мальчик воплотился.       Размышляя, безликий скользил взглядом недвижимой непроницаемой маски по хрупкому крошечному тельцу. Запоминал малейшие черты младенца на груди Михаэля. Любопытство и что-то странное, иррациональное и непонятное, подстёгивало Эребоса быть рядом и продолжать наблюдать даже тогда, когда облик ребёнка был изучен досконально. Но что-то всё равно не позволяло ему уйти и оставить его, и Эребос протянул руку, осторожно касаясь внешней стороной пальцев открытой щёчки ребёнка.       Это тоже было всего лишь любопытство, и на ощупь дитя оказалось тёплым, хотя прохладнее, чем ангельский родитель, мягким и нежным, и Эребос аккуратно провёл пальцами по гладкой коже, удивляясь про себя и почему-то ощущая какой-то трепет. Возможно, всё дело было в том, что лично ему так близко никогда не доводилось сталкиваться с младенцами, а потому это и было как-то так странно и даже в некоторой степени волнительно. Ведь дитя такое маленькое и хрупкое, что кажется, одно случайное движение способно его сломать. И Эребосу с его слабой связью и пониманием окружающих стоит быть предельно осторожным...       Он не хотел навредить. Более того, возможно впервые он ощущал весьма необычное желание сберечь. Сохранить эту хрупкость и защитить её, и пусть маска скрывает это от всего мира, но братья и сёстры знают, что холодный брат всё же не сумел сдержать скупую улыбку. Какое-то тёплое чувство, которое он не мог охарактеризовать, разлилось внутри, и Эребос почувствовал слабую связь с этим крошечным созданием, спящим на груди Михаэля.       С щёчки ребёнка его пальцы опустились ниже к округлому плечику, а после по ещё по-детски короткой ручке. В этот момент дитя зашевелилось, заёрзало, вынуждая тёмного родителя замереть, а после приоткрыло глаза. Тёмное серебро с чёрными прожилками, уходящими к зрачку смотрело прямо на белую маску, и Эребос запоздало подумал о том, что, должно быть, его истинный облик сейчас изрядно напугает его.       Однако дитя молчало, продолжая спокойно смотреть прямо на недвижимую маску, и Эребос чувствовал тихую мягкую ауру, исходящую от него. Сын не боялся отца таким, каким он был, и это оказалось важным и обескураживающим открытием. Подумать над которым Эребос так и не смог.       Его пальцы так и застыли на сжатом маленьком кулачке ребёнка. Тот разомкнул его, и в следующее мгновение крохотные пальчики цепко схватили его за средний палец. На мгновение Эребос растерялся, но после осторожно накрыл их указательным пальцем, утешающе погладив. Дитя в ответ закряхтело, крепче сжав палец родителя, и Эребос опустился рядом с кроватью, позволяя щупальцам струиться по полу, положив свободную руку на свободное пространство кровати и опустив голову. Что-то внутри отчаянно противилось тому, чтобы убрать цепкую хватку и уйти, и вместо этого безликий замер неподвижно, глядя на ребёнка, который в ответ смотрел на него, продолжая держать его палец.       Бессмысленное провождение времени, но на какие-то несколько минут Эребосу показалось, что оно замерло в принципе. Указательным пальцем он продолжал бездумно гладить крохотные пальчики сына, позволяя ему держать себя. Он даже не заметил, как в какой-то момент проснулся Михаэль, с мягким снисхождением наблюдая за ними из-под полуприкрытых век, не выдавая тем самым своего бодрствования. В этот хрупкий момент в принципе не было ничего, кроме маленького существа, в котором была частичка его самого. И это было так странно, но в то же время приятно.