Мелькают дни

      Ночь медленно затягивала в свои сети мир. Иссиня-чёрное покрывало заволокло небосвод, и город медленно погружался в сон. Постоялый двор, в котором они остановились с Симоном и сэром Джи, также уже почти весь спал, и лишь в одной комнате горела свеча, отбрасывая тени на стены и потолок.       Тирис сидела за столом, задумчиво постукивая карандашом по дереву. Невидящим взглядом она скользила по письму перед собой, снова и снова прокручивая в голове не столько написанные строчки, сколько всю ситуацию в целом.       Спонтанная переписка с лордом Чатлемом, которая началась из откровенно глупого, по-детски наивного в своей искренности порыва девушки, продолжалась не то чтобы слишком долго. Однако само её наличие и то, что градоначальник не послал Тирис после первого же письма, для последней было верхом удивительного. Конечно, с одной стороны её бесконечно радовала возможность поддерживать общение с этим существом, но с другой, с каждым новым письмом Тирис чувствовала всё больше и больше неуверенности в своих коммуникативных способностях и удачности всей этой затеи.       Она честно пыталась с ними бороться. Пыталась убедить себя, что лорд Чатлем — не та личность, которая делала бы что-то, переступая через себя. Поэтому если бы его напрягала эта переписка, он бы тут же пресёк её на корню. Пыталась всеми силами засунуть сомнения куда поглубже, а то и вовсе выкинуть их прочь из своей головы, но... — Боги, чем я вообще занимаюсь, — глухо простонала девушка, в отчаянии спрятав лицо в руках. — О чём я вообще думала?! — в ладони пробормотала она, и сидящий на карнизе Белкет, потревоженный звучанием её голоса, насторожено повёл ушками, присматриваясь к хозяйке.       Та отняла руки от лица, на котором застыло выражение глубочайшей вины, печали, отчаяния и полнейшего раздрая, и абсолютно несчастным взглядом снова посмотрела на письмо перед собой.       Тирис не была искушена в общении. Лишь дядя, единственное действительно родное и близкое существо, был собеседником, с которым девушка могла спокойно и комфортно взаимодействовать. С недавних пор к нему мог присоединиться ещё и Симон, но с ним они большую часть времени молчали, что для Тирис было более чем комфортно. Мастер, которого девушка бесконечно уважала и по-своему любила, вызывал в ней по большей части трепет, и в общении с ним, как, впрочем, и с другими, в ней просыпалась вся та бездна неуверенности и банального незнания, как себя вести и что делать.       Да, Тирис была абсолютно не искушена в общении. Отсутствие друзей и нормальных отношений с родственниками здорово подорвали её навыки социализации, а потому она по праву могла называться самым слабым и уязвимым местом девушки. Ведь как только в её жизни появлялся кто-то, кто становился хоть немного важным для неё, панический страх сковывал изнутри.       Она обуза.       Она несёт одни проблемы.       Общение с ней — тягостная необходимость, от которой хочется поскорее избавиться.       Лучше бы её в принципе никогда не существовало.       Панический страх сжимает изнутри, душит ледяными пальцами, и Тирис ничего не может с ним сделать. Чувство вины заставляет задыхаться, захлёбываться уверенностью в собственной проблемности, и жгучий стыд подгоняет желание сбежать, уйти куда угодно, лишь бы только не доставлять хлопот другим.       В конце концов, она что, ребёнок, который не сможет позаботиться о себе самостоятельно, что ли?..       Нервный смешок вырывается против воли. Тревожность и паника не дают сделать полноценный вдох. Страх обостряется до предела, оголяя натянутые нервы, и Тирис чувствует себя как никогда уязвимой. Что она наделала!?.. Зачем поддалась собственной импульсивности?! Правы, правы были родичи: она всегда всё портит.       Отчаяние топит в себе. Рой вопросов отбойными молотками стучит в висках. Зачем, вот зачем она сделала это?! Как будто её глупая неумелая попытка в заботу действительно имеет хоть какое-то значение! Наверняка она выглядит назойливо и навязчиво и лишь вызывает раздражение — лорд Чатлем ведь взрослый, самодостаточный, занятой мужчина! Какой прок ему возиться с неуверенной в себе девчонкой, которая делая шаг вперёд, тут же пытается сделать два шага назад, жалея о собственном выборе?! Лишь благородное воспитание да снисходительный интерес, что будет дальше, заставляют его отвечать ей. Но сам он наверняка потешается и думает о том, как же Тирис глупа.       И он прав: Тирис глупа. Ошибка природы, вроде неё, должна всегда помнить своё место. Ведь всё, что она может принести своему собеседнику, — раздражение и желание как можно скорее закончить это тягостное общение.       Тирис до крови укусила себя за щёку. Глаза невыносимо зажгло, но девушка удержала слёзы в себе. Лишь устало спрятала лицо в руках, ощущая зияющую, пульсирующую кровью и болью дыру на месте своего сердца. Отчаяние сменилось апатией опустошённости, и она равнодушно посмотрела на письмо перед собой, отняв ладони от лица и безвольно опустив их на стол.       Она не станет отправлять это письмо. Уничтожит его и закончит весь этот фарс. Чатлем наверняка вздохнёт с облегчением — Тирис ведь не глупая на самом деле, так что она прекрасно знает, что этого от неё на самом деле и ждут.       Рука потянулась за письмом, чтобы скомкать его или разорвать, а после сжечь прямо в огарке догорающей свечи. Так будет правильно; так будет лучше для всех. Однако настойчивый и громкий стук в дверь очень вовремя отвлёк Тирис от этого желания, заставив вздрогнуть от неожиданности. — Тирис, открой, у нас проблема! — из коридора донёсся взволнованный голос Симона, и девушка резко поднялась на ноги, схватив с комода ножны с мечом и подбежав к двери, отпирая её и тут же сталкиваясь с паладином.       Развёрнутое письмо так и осталось сиротливо лежать на столе, и Белкет, негромко, но недовольно угукнув, плавно спикировал с карниза на стол, осторожно подхватывая когтистыми лапами хрупкий пергамент. За своими унылыми (и абсолютно беспочвенными!) сомнениями и страхами Тирис совершенно выпустила из виду наличие фамильяра рядом с ней. Для умного создания даже необязательно было озвучивать мысли вслух, чтобы он слышал их, а потому Белкет, подумав и проявляя невиданное своеволие, принял самое правильное в сложившейся ситуации решение.       Чёрная сова стремительно вылетела из приоткрытого окна, тут же растворяясь в ночи. Глупая хозяйка ещё спасибо ему скажет, так что пока она отвлеклась, Белкет без малейших угрызений совести отправился делать то, что для Тирис сейчас было полезнее всего. И пусть она только попробует призвать его на полпути!..       Белкет честно спешил, взмахивая сильными крыльями быстрее обычного темпа. Тирис действительно могла хватиться его в любой момент, и тогда всё пошло бы насмарку. Однако, хвала Господину и Господину Господина, полёт до Гостигаля прошёл успешно, и Белкет благополучно достиг места назначения. Аккуратно опустившись на подоконник с внешней стороны окна, он чуть более настойчиво и нетерпеливо, чем обычно, постучал клювом в закрытое стекло.       Открыли ему практически сразу: горячий мужчина, к которому так привязалась хозяйка, ждал его прилёт. И Белкет, не дожидаясь приглашения, впорхнул внутрь. Разжав когти, он бросил на стол развёрнутое письмо, и ловя тень удивления на лице мужчины, издал эмоциональное и самую малость тревожное «угу!».       Чатлем в замешательстве посмотрел на птицу, весь вид которой говорил о том, что она была чем-то взбудоражена. Небрежное письмо, даже не свёрнутое в трубочку, также вызывало удивление — письма Тирис всегда были аккуратно оформлены и сдержаны. Это же письмо выглядело так, словно Белкет в последний момент вырвал его из чьих-то рук и поспешил как можно скорее доставить по адресу.       Мрачные мысли, которые тотчас полезли в голову, Чатлему предсказуемо не очень понравились. Он помрачнел лицом, и лёгкая тревожность слабо кольнула внутренности. Подошёл к столу, подцепляя пальцами письмо, и бегло пробежал взглядом по написанным строчкам.       Белкет всё это время неотрывно следил за ним, переминаясь с ноги на ногу и то и дело хлопая крыльями, издавая глухие негромкие «угу». Он словно пытался о чём-то рассказать, но Чатлем никак не мог взять в толк, что птица пытается донести до него. — Прости, приятель, но я не понимаю, чего ты хочешь, — посмотрев на Белкета поверх письма, произнёс Чатлем, на что сова издала какое-то отчаянное «угу-у!» и снова захлопала крыльями.       А после вдруг с глухим хлопком исчезла, оставляя градоначальника в замешательстве с одним-единственным пониманием: срочно и внезапно Тирис призвала своего фамильяра. Чего, вообще-то, тоже никогда до этого не делала.       Холодный пот прошиб Тирис, когда она, уставшая и несколько помятая, вернулась в комнату постоялого двора. Резкое вмешательство Симона несколько нарушило атмосферу уныния и тоски, что царила в её душе, однако оставшись вновь наедине с собой, девушка почувствовала, как они волнами накатывают вновь. Мысли снова вернулись к Чатлему, часть внутри Тирис съёжилась в комок, посылая в мозг тревожные импульсы.       Она метнулась к столу, вспомнив про не уничтоженное письмо, и всё внутри обомлело, когда Тирис не обнаружила его на оставленном месте. Окинув быстрым взглядом комнату, девушка поняла, что в её отсутствие сюда никто не заходил, а потому забрать с собой письмо не мог. Да и зачем, если в нём не было ничего ценного: ни информации, ни компромата.       Мозг работал лихорадочно, выдавая мысли короткими обрывками. Если в комнату никто не заходил, куда тогда мог подеваться пергамент, который она не успела уничтожить? Рассеянный взгляд упал на приоткрытое окно. Окно. Белкет.       Белкет?!       Тирис вздрогнула, и её глаза округлились против воли. Она завертела головой по сторонам в поисках фамильяра — за всей этой спонтанностью она совсем забыла о нём! И конечно, умная, своевольная птица решила проявить самодеятельность и сделать по-своему! Тирис обречённо простонала. — Белкет! — она громко и решительно окликнула сову, лелея в душе призрачную надежду, что за такое короткое время птица не успела долететь до места назначения. Впрочем, зная Белкета, вероятность этого была до смешного низкой.       Отчаяние и мимолётный ужас мгновенно сменились яростью и гневом. Тирис глухо прорычала, стиснув кулаки — в подобных ситуациях её эмоциональное состояние было крайне нестабильным, и наедине с собой она могла дать ему волю. Потому что насилия над собой — в любом виде — она не терпела едва ли не больше всего. — Белкет, я призываю тебя! — голос наполнился холодом металла и стал таким же тяжёлым. Тирис ждал очень серьёзный разговор со своим фамильяром.       Сначала она почувствовала его присутствие. Шумно втянув носом воздух, девушка закрыла глаза, представляя перед ними ставший привычным облик совы, и когда до ушей её донеслось хлопанье крыльев, она медленно подняла веки, мгновенно пригвождая парящую перед ней птицу злым взглядом.       Белкет в ответ смотрел своими тёмными умными глазами с вызовом, недовольством и осуждением. Борьба взглядов длилась с минуту, прежде чем Тирис капитулировала. Сжимая и разжимая кулаки, она снова шумно вдохнула, на мгновение прикрыв глаза. Злость всё ещё кипела в её жилах, но огонь медленно затухал: Белкет вернулся к ней без письма, а значит, он действительно успел доставить его по назначению. — Вот зачем ты это сделал?! — Тирис метнула в него гневный взгляд. — Разве я просила тебя об этом?! — в голосе её звенело натуральное негодование, которое, впрочем, совершенно не впечатлило Белкета.       Он сделал полукруг по комнате и мягко приземлился на стол. Потоптался по дереву, а после повернулся к хозяйке, одарив её невозмутимым взглядом и издав звучное «угу».       «Словами ты об этом не просила, но твоё сердце желало этого. Хоть ты зачем-то пытаешься всеми силами это отрицать» — О, ну конечно, как я могла забыть, что ты у нас знойный знаток чужих мыслей и чувств! — грубо рыкнула Тирис и всплеснула руками: — Какая, к чёрту, разница, чего хочет моё сердце, если это в итоге приносит одни проблемы?! — губы её скривились в нервной усмешке, и она обхватила себя за плечи, ощущая себя одновременно глупо и уязвимо.       Два начала всё время борются в ней. Рациональный разум снова и снова вбивает в неё понимание, что она не может думать за другое существо и знать, что думает оно само и что чувствует. Он пытается держать в узде ту гору неуверенности и комплексов из травм, полученных в детстве. Тирис действительно прислушивается к нему, — по крайней мере старается — но сознательно ограждает себя от близкого общения, опасаясь того, что неизменно происходит.       Эмоции, искажённые и болезненные, рвутся наружу и разрывают изнутри. Тирис хочет, действительно хочет быть любимой и нужной, хочет любить сама и заботиться о том, кто ей дорог. Но панический страх и растерянность, и незнание, что ей делать и как, тянут на дно словно камень. Лишь однажды, лишь от одного существа она получила одобрение на все свои действия, но это был дядя, заменивший отца. В остальное бессчётное количество раз она всё делала неправильно, а значит, и следующие попытки неизменно закончатся провалом. И снова и снова ощущать эту боль было просто невыносимо.       Лучше было сбежать. Не начинать вообще. Даже не пытаться. В конце концов, она ведь тоже живая, и вновь проходить через все эти мучения было не-вы-но-си-мо.       Тирис судорожно выдохнула, безвольно опустив руки. Злость так же резко ушла, как и пришла, оставляя по себе лишь пустоту. — Посмотри на меня, Белкет, — невесёлая улыбка появилась на лице Тирис. — Я одинокая, неуверенная в себе девочка, понятия не имеющая, что делать со всеми этими чувствами и эмоциями. Ты правда думаешь, что взрослому мужчине, у которого своя, давно устаканенная жизнь, который больше любит и ценит собственноручно созданные конструкты, захочется возиться со мной? Что я могу дать ему, кроме бесконечности своей боли, неумения взаимодействовать и детских страхов? Зачем я нужна ему, если ему хватает по горло и своих проблем? — она опустилась на край кровати и запустила пальцы в короткие волосы, пряча лицо.       После вновь подняла голову, посмотрев на сидящего напротив фамильяра, прожигающего её внимательным немигающим взглядом, и медленно покачала головой. — Будет лучше всё закончить сейчас, — тихо произнесла она, глядя с печальной отстранённостью. — Пока я окончательно не испортила о себе впечатление и пока не стало слишком больно.       Белкет уверенно вспорхнул со своего места и опустился на колено Тирис, ткнувшись клювом ей в сгиб локтя, издав глухое «угу».       «Горячий мужчина был встревожен, когда я принёс твоё письмо. Если бы ему было совсем всё равно, он бы не стал беспокоиться тем, что я прилетел внезапно, а письмо было даже не запечатано»       Тирис ничего не ответила на слова фамильяра. Внутри неё была звенящая пустота и тишина. Эмоциональная вспышка оставила по себе лишь усталость и апатию, и отголосок ноющей боли старых ран. Она такая глупая...       Белкет неуютно потоптался на колене хозяйки и снова легко ткнулся клювом в её руку. Он вновь издал негромкое «угу» и подобрался ближе к её животу, словно пытаясь поделиться своим теплом.       «Горячий мужчина улыбается, когда я жду его ответы. Мне неизвестно, о чём он думает, но твои письма его радуют»       Снова угукнув, Белкет потёрся головой о живот Тирис, крепко, но аккуратно чуть ощутимее сомкнув когти на её ноге, оставляя неглубокие царапины.       «Ты не так плоха, как думаешь о себе. Горячий мужчина тоже так думает. Позволь мне вернуться к нему, и ты сама убедишься в этом»       Белкет посмотрел на Тирис снизу-вверх, но та по-прежнему не реагировала на его слова. Лишь тяжело выдохнула, проведя рукой по лицу, и равнодушно махнула ею, глухо ответив фамильяру: — Делай, что хочешь, — она встала со своего места, вынуждая Белкета отлететь, и скрылась за дверью небольшой уборной, оставляя его одного.       Белкет недовольно угукнул и вылетел в окно. Смертные временами бывали такими упрямыми и сложными, что это поднимало внутри него волну совиного негодования. И тем не менее он всё также продолжал беспокоиться о своей хозяйке, как его и учил Господин, а потому уверенно и ничуть не менее быстро, чем в предыдущий раз, птица неслась по уже давно изученному пути.       Привычно опустившись на внешнюю сторону подоконника, Белкет настойчиво постучал клювом в окно. Открыли ему достаточно быстро, и он по-хозяйски влетел в уже знакомое помещение, опускаясь на излюбленное место на столе. Горячий мужчина проводил его задумчивым взглядом и тихо хмыкнул себе под нос, возвращаясь к своему месту. — Вернулся за ответом? — нарушив тишину, поинтересовался он, на что Белкет фыркнул с такой интонацией, которая красноречиво говорила «что за глупый вопрос, разумеется!».       Мужчина на неё хмыкнул чуть громче и сдержано улыбнулся уголками губ, прикрыв глаза и слабо кивнув. — Действительно, о чём это я, — он с небрежностью в движениях потянулся к одному из ящиков в столе и вынул оттуда аккуратно сложенный конверт. — Ах да, твоя хозяйка в порядке? — как бы невзначай обронил он, открыв конверт и проверив, всё ли на месте и то ли письмо он достал. — В последний раз ты прилетел чем-то взволнованным, да и она так внезапно призвала тебя... — Чатлем из-под низу посмотрел на Белкета, и тот прочитал на дне его глаз тень легчайшего беспокойства.       Он вытянулся на лапках, расправив крылья и взмахнув ими, издав громкое «угу-угу!». Мужчина в замешательстве вскинул брови, пытаясь верно интерпретировать реакцию фамильяра. Несколько мгновений они прожигали друг друга взглядами, прежде чем он осторожно уточнил: — Это значит «нет»? — Белкет согласно и очень довольно, что его правильно поняли, угукнул в ответ. Замешательство на чужом лице стало чуть более явным.       Ещё несколько мгновений Чатлем нечитаемым взглядом смотрел на Белкета. После же кивнул самому себе и потянулся за пером, развернув письмо. Дописав буквально несколько лаконичных строк, он всё также молча обратно свернул пергамент, вложив его в конверт и привязав к протянутой лапке совы. Как только эта нехитрая манипуляция была завершена, Белкет взмыл в воздух, вылетая в предусмотрительно оставленное открытым окно.       Отлетев на достаточное от дома расстояние, он издал ликующее громкое «угу-у-у!» и, если бы мог, широко улыбнулся. Белкет определённо мог гордиться собой.